Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
– Уверен, что это хорошая идея? Ты ведь даже не рассказал, какую поразительную аферу задумал на этот раз. И вообще толком ничего не рассказал! – Керим привык следовать за амиром, но в свете последних событий начал опасаться, не собрался ли друг откусить больше, чем сможет прожевать. Зоэль иронически приподнял бровь.
– А что, раньше рассказывал? Начинать сейчас не вижу смысла. К тому же, преступно будет омрачить определённостью чистую прелесть настоящего сюрприза. Довольно и того, что о грядущем известно двоим: мне и госпоже моей удаче, – он любовно погладил болтающуюся на груди подвеску. Тем, кто имеет обыкновение трепаться о своих грандиозных планах, судьба благоволит редко. Эту капризную красотку полагается брать в почтительном молчании – истинной любви слова не нужны.
читать дальше– Зато нужны народу, – сердито проворчал Керим, кивая в сторону собирающейся толпы. – А ты просто валяешься на этом трупе хорошего вкуса посреди площади и ждёшь, пока набежит побольше. Да ещё и халат стащил. Тётушка тебя убьёт.
Зоэль лениво потянулся и ответил, пропустив мимо ушей последнее замечание.
– Я – главное событие сезона, потому поступаю сообразно. Эта публика всегда где-то посередине между детьми и голодными львами. А мой великолепный реликтовый паланкин я попрошу не обижать. При жизни у него наверняка были чувства! Ну что, я вижу на форуме кворум, можно начинать ажитацию.
Любопытные продолжали стекаться на площадь, вокруг ораторского возвышения, занять которое мог абсолютно любой, постепенно образовалось плотное гомонящее полукольцо.
– Вор козий, сын пёсий, тебя ж выставили! – раздался подначивающий возглас из передних рядов.
– Конечно, выставили, папаша! Я тот счёт, по которому придётся заплатить. И мнимым властителям этого города, и всему миру, – весело откликнулся Зоэль, и голос его разнёсся над площадью, многократно усиленный магией. Толпа притихла – многие знали наглую живую легенду Сифра, но до сей поры талантов мага она не проявляла ни разу. – Я всегда возвращался и буду возвращаться в родные места, хоть живым, хоть мёртвым.
– Где шлялся, шельма? Неужто в Зоопарке этого коркадила оседлал? А летать там выучился? Подробности давай!
– Этого добра отсыплю, подставляй подолы! – Зоэль извлёк из воздуха самокрутку, прикурил щелчком пальцев и жадно затянулся, выпустив густое облако белого дыма. Балагуры в передних рядах потянули носами и заухмылялись, опознав терпкий запах ганджа. – Как вы все знаете, я был изгнан преступными и самонадеянными дерьмаками, прибравшими к рукам наш блистательный Сифр. Я скитался по Пустошам, ища ответа на вопрос, почему добрые мои сограждане позволили сотворить такое, ведь мы всегда были союзниками в радости и печали. И как спасти мой народ, отравленный ядовитыми испарениями лени и равнодушия. Долгие дни и ночи я бродил один без воды и пищи, пока не упал обессиленный в спасительную тень грота, надеясь, что она избавит от сжигающего солнца и палящих ветров пустыни. Но то была и тень алтаря Великой богини, и она приняла меня и облекла своей милостью обветшавший храм бренной плоти.
– Брешешь! Что до тебя древней ведьме, когда сама в колодце на цепи!
– Матушка твоя брехала, когда на дворе тебя зачинала, любезный, – не меняя интонации, ответил Зоэль. – Да, богиня откликнулась! Она подняла упавший дух мой и открыла проход в своё царство. Так пробудился я для новой жизни, подобно тому, как вечно обновляется в огненных объятиях Тысячеликой этот мир.
– Забористая трава попалась! Так перекрыло, что аж самой Лилит в грот занёс! Дивно, что там не остался! – загоготали в толпе. Со всех сторон посыпались топографические шуточки разной степени сальности. Зоэль понимающе осклабился, пережидая этот шквал, затем продолжил.
– Или вы думаете, это всё иллюзии да амулеты? А как вам такая «иллюзия»? – ифрит махнул рукой, и из старых, давно бездействовавших фонтанов с шипением вырвались нежно-розовые искрящиеся струи. Толпа недоверчиво отпрянула, но вскоре самые безбашенные уже приникли к бортам. Воздух наполнился взвесью брызг, аромат молодого вина призывно защекотал ноздри. Послышались одобрительные вопли и возгласы первых дегустаторов, безошибочно опознавших знаменитое «Серебро Сифра».
– Ваше здоровье! – прокомментировал Зоэль начавшуюся давку и подмигнул остолбеневшему Кериму. Амир царил в своей стихии, и пока добрые горожане лезли в фонтаны снимать пробу, вглядывался в лица, знакомые и незнакомые, словно смакуя устроенный переполох. Заметив зависший сбоку съёмочный кристалл, одобрительно улыбнулся.
– Приветствую почтеннейшую прессу и телевидение и благодарю за оперативное содействие! Итак, Чёрная Роза Бездны, смотрящая из врат вечной ночи сквозь семь вуалей Ситра Ахра, Всемилостивая и Милосердная Ама Лайла даровала благословение не только мне, своему избраннику. Она вернула вам отнятое обманом – священные земли Перешейка! Больше кристаллов, крупнее ракурс! – Он выхватил из-за пазухи лист пергамента и развернул прямо в толпу. – Декрет о присвоении Перешейку статуса суверенного государства!
Керим в полной мере прочувствовал всю неожиданность амирова сюрприза и напрочь перестал что-либо понимать. Толпа притихла, испытывая сходные затруднения, особенно сложная гамма чувств отразилась на лицах тех, кто воспользовался заклинаниями и амулетами для улучшения зрения. То тут, то там мелькали неспешно подтягивающиеся стражники, но судя по тому, что часть из них расчистила подход к одному из фонтанов в откровенно личных целях, прямых приказов пока никто не получал или же решил разумно повременить с их исполнением.
– Вам издавна внушали, будто бы наш уютный уголок – нейтральная территория. – Зоэль скривился и сплюнул, словно избавляясь от попавшего в рот песка. – Наблюдатели. Контроль. Одуревшая от безделья свора армейских с двух сторон. Всего этого быть не должно. Мы не чей-то ресторанный дворик! – выкрикнул ифрит, весело и зло поблёскивая глазами. – Адмир и Раймир разобщили нас, превратили колыбель цивилизации в притон, а народ – в кукол и лакеев, сытую и довольную обслугу! Я не могу указывать вам, я лишь спас едва живую истину из лап небытия, из лисьих уст и пасти гадюк вырвал вашу законную свободу. И вернулся с Пустошей, чтобы вручить драгоценную добычу вам. – Зоэль внезапно принял серьёзный и задумчивый вид. – Но! Если бы вы спросили меня «Зоэль, брат, с чего же начать нам наш новый путь?», то я сказал бы: можно поступить с пришлыми так, как они поступили со мной. Где же господин мэр? Где этот выдающийся отвал двудержавной породы? Меняю потрёпанную шкуру господина мэра на пару стоптанных сандалий!
Малхаз пристально следил за каждым движением и внимательно вслушивался в истинный смысл того, что нёс мальчишка. Он не ошибся – парень принадлежал к породе счастливой и страшной. Ясно, отчего Тысячеликая не взяла его сразу, прельстившись огромной силой. Настоящих масихин почти не осталось – годы и годы подряд под знаменем Великой всплывали лишь мошенники, фанатики или попросту дураки. Истинные же любимцы Всематери – яркие, молодые, сильные, они не просто ловко подбирали нужные слова, а сами обращались в то, чего так не хватает всем – в живое чудо. Второе зрение позволяло отчётливо увидеть главное – воля этого мерзавца была магией, а магия – волей. Знак Высоких домов и старой крови. Быстро вошёл во вкус, брал с толпы много и алчно – но тем лишь умножал число последователей. Они поверят, уже поверили. Вначале в развязное обаяние своего феерического кудесника, а затем и в ту, чьим посланником он явился, даже если до прихода на площадь почитали её лишь древней безумной ведьмой, сидящей в заточении невесть где. Если таков в юности, то лучше не знать, чем станет для мира, когда войдёт в полную силу. По счастью, раньше того он принесёт достойную дань и займёт подобающее место среди избранников Великой Алой. Малхаз не искал подобной участи – он жил слишком долго и находил в такой жизни массу преимуществ. В конце концов, у алтаря всегда должен быть кто-то с обсидиановым ножом в руке – благодаря этому сохраняется баланс. Пленителен и грозен взгляд Богини в хмельном экстазе, но зрить его за пределами сакральных пространств не должно – в священном огне вечного шабаша сгорает всё, кроме лика Её, не остаётся ничего кроме жажды Её, и жажду эту не суждено утолить никогда. Между нею и миром – лишь они, наставники, хранители и посланники. Когда в своих обличениях мальчишка добрался до мэра, стало ясно – пора охладить пыл юного дарования: раздутая им искра грозила обернуться пламенем пожара. Самый бедовый люд, услышав Зоэлево предложение, ринулся прочь. Что не расслышат или не так поймут – то придумают, но администрации города теперь будет не до веселья.
Малхаз безмолвным приказом пустил свиту вперёд, а сам сбросил личину и ударил посохом о камни мостовой. Эхо облетело площадь, высокую статную фигуру шейха заметили и узнали, многие опустили головы в почтительном поклоне – и Малхаз приветствовал их сердечной отеческой улыбкой, мгновенно сменившейся выражением беспокойства.
– О семь покровов Всематери! Не обманывают ли меня мои старые глаза? – с неподдельным волнением в голосе воскликнул шейх, воздевая посох. Послушники резво расчистили проход к ораторскому помосту, оккупированному Зоэлем, образовав что-то вроде живого коридора.
Зоэля такой поворот, похоже, только раззадорил. Выпустив очередной клуб дыма в съёмочный кристалл, он отвесил глубокий прочувствованный поклон через подлокотник кресла.
– А, вот и светильник веры! Как же без мудрого совета отцов-пещерников в нашем маленьком безнадёжном деле. Что вас так возбудило, дорогой брат мой и славный вертоградарь неопылимых кущ Великой матери?
– Чья же подпись стоит на пергаменте, и чья печать? – в том же порыве искреннего изумления продолжал Малхаз. – Уж не проклятый ли это знак Шемаля ар-Раджима, Отца Лжи, гнуснейшей и порочнейшей отрыжки Хаоса, губителя жизни и врага всех праведных? Брось эту скверну в огонь, мальчик, покуда она не пропитала твоё наивное сердце!
Толпа затаила дыхание – не каждый день дают такие представления – сначала очередная лихая выходка Козьего Вора, а теперь почти политический митинг с элементами настоящего религиозного диспута. Куда там факирам, бродячим учёным и прочим актёрам с музыкантами!
– Никак невозможно: документ очищен и закалён бездымным пламенем нашей богини, – покачал головой Зоэль. – Потому несгораем и – сразу скажу для самых резвых – передаче не подлежит. Вы своими сомнениями прямо оскорбляете мудрость нашей Амы Лайлы. Эта вот каракуля, похожая не то на чертёж самогонного аппарата, не то на схематичное изображение заковыристой интимной пытки, – суть признание её прав и прав её народа. За разъяснениями любой волен обратиться в посольство Адмира, через дорогу от мэрии на бульваре Сердечного Согласия, не заблудитесь. А что кривой раймирский мерин, спелых плодов ему за щеку, своё битое копыто не приложил – так молчаливое признание тоже имеет силу. И на кой сдалось всем непременное одобрение двух древних инвалидов, когда с нами вскоре будет вся сила Тысячеликой?
От таких пассажей в адрес государей-миродержцев толпа зашумела и раскололась на два лагеря – светские хохотали в голос и подначивали выдать что-нибудь ещё, а религиозные принялись разбираться между собой, чем эта хула обернётся, когда дойдёт до адресатов – уж больно скользким был момент сращения религии с государством в умах этих добрых горожан и гостей столицы.
Малхаз внимал столь очевидной браваде с видом суровым и тревожным. Опасен ли каменной стене град острых ядовитых стрел, даже если лучники искусны и неутомимы? Во взгляде шейха отразилось лишь искреннее опасение – с таким родитель смотрит, как неразумное дитя в своих играх вдруг решило глянуть, а что же таится на дне глубокого колодца.
– Осторожней, мальчик. Дым травы гандж делает юных безрассудными, и потому вдыхать его обильно и постоянно могут лишь опытные. Ты же не желаешь повторить судьбу несчастного Аджи? Что, если под личиною лани таился дракон: не Великая матерь явилась тебе, а её презренный и недостойный супруг? Чтобы обратить благо во зло, усердного в вере – в смутьяна и зачинщика кровавой бойни. В своего верного слугу. – Старый шейх удовлетворённо отметил следы сомнения на лицах публики. Даже верный Зоэлев дружок спал с лица – явно раздумывает, куда бы удрать половчее, вон как озирается по сторонам. Не стоило твоему товарищу пытаться запрячь сразу двух диких коней в свою колесницу.
– Не гордыня ли это – считать себя недоступным для обманов Отца Лжи? – вкрадчиво подвёл к главному Малхаз. – Многие достойные пали его жертвами. Горько было бы предполагать такое – но горше того лишь мысль, что железная уверенность твоя рождена не безрассудством молодости и огнём веры, а силой нечестивой сделки. Хромой аспид не раз посылал в наши земли лжепророков, и чудеса их были куда удивительней тех, что явил ты.
– Вон куда вывезли, а, – молодой ифрит прищёлкнул языком и внезапно вскочил со своего импровизированного трона, принявшись нервно расхаживать взад-перёд. – Вы слышите, в чём меня только что обвинили? – он обежал глазами первые ряды, а затем метнул разъярённый взгляд через площадь. Жёлтые глаза горели не хуже опала на груди. Пока уязвлённый оратор выдерживал тяжёлую паузу, Малхаз напряг все силы и всмотрелся – никакого сомнения, именно эта подвеска пропала много лет назад из сокровищницы старейшин, с тех пор попадались лишь подделки.
– Ну что же, старейшина Малхаз, маловерная пчёлка из кувирских пещер, на вашем месте я бы зря не жужжал. Известно мне доподлинно, что некоторый медок с ваших пасек попахивал совсем не Садами Всематери. В хидиры набиваетесь? В наставники, как некогда к бедолаге Аджи? Я вас сейчас сам наставлю, хоть и сознаюсь пред лицом родного города – не хотел. Но вы слишком шейх, и состав у вас, как у всякого шейха – дым, пафос, больная гордость. Убери пафос, разгони дым – и что останется? Болтливые паскудники, готовые продаться с потрохами всякому, кто предложит хорошую цену. Метили в меня, да попали в лишь на собственные туфли, вспомнив древнюю историю о том, как обманули обманщика. Аджи не был простым ифритом, он был одним из вас. И хотел стать первым среди избранников Великой матери не ради истового служения Ей, а ради власти и почёта среди таких же. Конечно, он был не так уж глуп, раз вынул язык из задницы старейшин и отправился искать истину в другом месте. Живую истину, блуждающую совсем рядом и приходящую в мир во плоти перед тем, как наступит самый тёмный его час. Скитания на Пустошах в отчаянной мольбе увенчались успехом. Перед рассветом у старого алтаря Аджи окликнул убелённый сединами благообразный старец в простых зелёных одеждах и спросил, что гложет несчастного. Когда же тот раскрыл ему своё сердце, старец обещал утолить печаль молодого шейха, поскольку ревность в вере и искренность молитвы тронули его. Аджи спросил, какую же великую жертву потребует посредник Великой матери, но старец улыбнулся, а затем сказал, что ему не нужно ничего. Лишь одно дружеское объятие, как символ тех объятий, в которые Богиня когда-то заключила мир, чтобы вдохнуть в него жизнь.
Аджи вернулся из своего путешествия, и благодать Всематери будто бы снизошла на него – он стал совершать великие чудеса и славные подвиги, чем снискал уважение шейхов. Много союзов он заключил, многих сторонников приобрёл. В час наивысшего торжества, когда прославленный Аджи принял титул шейха шейхов и правителя Кувиры и пировал со своими верными, к нему привели невесть как пробравшегося во дворец нищего в грязных лохмотьях. Жалкий босяк вырвался из рук стражи, чтобы упасть в ноги Аджи, и промолвил: «Подними меня и обними, как брата своего, великий шейх, ибо все мы дети Амы Лайлы». Речи безумного бродяги вызвали только смех, а его самого Аджи отшвырнул носком сапога, приказав убрать с глаз долой, так противен ему показался самозваный «брат». Власть ожесточает сердце, а жестокое сердце имеет дурную память. Аджи забыл о своих бдениях в пустыне, забыл и о долге правителя, проводя дни в пирах и забавах. На очередной попойке он так восхитился превосходно приготовленным фазаном, что велел привести повара, щедро наградил его и крепко обнялся с ним в знак особой благодарности. В тот же миг он почувствовал жгучую боль там, где его спины коснулись руки повара – из лопаток несчастного на глазах изумлённой свиты пробились на свет две злобные змеи, немедля принявшиеся жалить хозяина.
Аджи пытался усмирить их, прося о помощи, но все слуги и прихлебатели разбежались. В отчаянии Аджи огляделся и заметил, что повар не удрал вместе с прочими. Тогда он понял, что кара настигла его, и взмолился, прося сказать, что ему делать дальше. «Кормить вовремя, мой дорогой», – прозвучал ответ, а повар исчез, как не было.
Он поступил бы умнее, не последовав этому совету, но в итоге всё же получил желаемое – вошёл в историю как Аджи Даххак, безумный тиран-чудовище, изгнанный и убитый своим же народом. Желание власти и славы ослепило его, и потому он легко поверил, будто достоин внимания хидира и даров Всематери, и тем привлёк лишь Отца Лжи и свою погибель.
Малхаз с невозмутимо благодушным, но под конец несколько напряжённым видом выслушал историю вместе со всеми. Будь при нём прежняя сила – испепелил бы Зоэля на месте. Но лучше выказать снисходительность, любая резкая реплика в одночасье сделает неудобные слова правдой – такова уж толпа. Но прелесть даже самых крамольных легенд прежде всего в богатстве толкований. Шейх ощущал огромную усталость, но всё же задействовал ещё несколько амулетов и послал мысленный сигнал своим.
Молодой ифрит под финал своей речи несколько поуспокоился, хотя и смотрел на Малхаза с совершенно невозможным прокурорским прищуром, скрестив руки на груди.
– Зоэль! Покажи спину! А ну как у тебя там гадюки некормлены! – зазвенел смешливый девичий голосок, в очередной раз открыв шлюзы общей бесхитростной, но довольно богатой фантазии.
– А извольте! – Зоэль с весёлой гримасой рванул пояс, роскошный золотой халат полетел следом под взрывы хохота и одобрительный свист. Иного платья под ним не оказалось. – Хорошо ли вам видно, добрый народ мой? – вопросил оратор и принял величественную позу, откровенно пародируя Малхаза.
Со всех сторон посыпались оценки, советы и весьма щедрые предложения, а на помост полетели посланные заклинаниями записочки, содержимое коих нетрудно было угадать. Последним аккордом стал приземлившийся под ноги Зоэлю весьма объёмистый предмет интимного гардероба какой-то шутницы.
– Слабовидящих пропустите ближе, слабонервных унесите в фонтан. Покровы сорваны, я уличён, отрицать бессмысленно: один змей у меня и правда есть. Он со мною с рождения и до сей поры был весьма приятен для дам и совершенно безобиден для всех остальных. Если же он – проклятие Отца Лжи, то остаётся предполагать, что вездесущий колченогий извращуга успел обнять заповедные места у всякого мужа под этим солнцем!
Сквозь вой, аплодисменты и радостное улюлюканье не без труда пробился наконец звучный голос шейха. Своевольная паршивка опередила провокаторов буквально на секунду, превратив острый момент в фарс – но исход всё же не худший из возможных. Пусть думает, будто настолько очаровал девчонку, что она готова сменить сторону.
– Истину знает лишь Великая мать и сердца праведных, – с мягкой улыбкой, дававшейся уже с усилием, изрёк Малхаз. – Верить или не верить наветам отступников – опасный путь, потому именем Пустошей и совета старейшин я объявляю о начале ритуала Золотой ветви. Добудь её с Проклятого древа в потайной роще ядовитого сада Отца Скорби. Так ты докажешь истовость своего служения Всематери и принесёшь на алтарь её самый драгоценный дар. Пусть она укажет тебе дорогу. Свидетелями беру всех добрых горожан – отказ твой скажет больше согласия.
Зоэль подбоченился и недоверчиво приподнял бровь, устремлённое вверх «проклятие» угрожающе качнулось в сторону противника.
– Вы полагаете? Впрочем, ваша старческая дотошность меня тронула. Сочтём за испытание чувств – в конце концов, возлюбленным принято дарить цветы, а если уж речь о Розе Бездны и Лилии Пустошей, то ей – только лучшее. Все клумбы Эдема под корень снести мало будет, не то, что какой-то ветки. Так и быть, по рукам, папаша! Стартую незамедлительно. А пока я ухожу в набег, выпейте за свободу Перешейка, мою удачу и Великую матерь! – фонтаны на площади забили сильнее. – Да станет ваше желание законом! А всем несогласным передайте … – Зоэль с заговорщической миной поманил съёмочные кристаллы, и когда они послушно слетелись поближе, раскинул руки и выразительно махнул бедром, – привет горячий от трёх лиц!
Последние слова утонули в счастливом рёве толпы, пока оратор медленно таял в воздухе, причём вместе со своим диковинным реквизитом. Керим не знал, радоваться ли, что безрассудный амир не утащил с собой неизвестно куда ещё и его. Оставалось только наблюдать, как вместе со своей свитой отбывает прочь старый кувирский лис, а на площади разворачивается батальная картина «Взятие фонтанов». Стоило народу убедиться, что чары не рассеялись с уходом Зоэля, добрые горожане не упустили шанса – шутка ли дело, «Серебро Сифра» на халяву да ещё сколько влезет!
***
– Денег ему предлагали? – будничным тоном поинтересовался Маммона. – Нищий ифрит. Княжеский декрет. Лучше синица в руках, чем журавль в небе – парню понятнее мешки с золотом или драгоценностями, нежели эфемерные политические перспективы.
– Не прокатит, – Левиафан материализовал свой знаменитый стакан, но под неодобрительным взглядом Рейны предпочел наполнить его водой с колотым льдом и дольками лимона. – Записано за ним изрядно, – он со стуком поставил стакан на стопку лежащих перед ним бумаг – подобные скрепленные серебряными булавками листки валялись на столе перед каждым из членов Совета. – Если бы паскудника интересовали деньги, он давно был бы богат – не один город готов был заплатить огромные суммы для того, чтобы никогда более не видеть у ворот или в стенах своих Зоэля Фирсетского. Он по-своему честен – даже не брал отступного, предпочитая без затей выносить городскую казну в удобное для себя время без каких-либо обязательств. Так что и откупные, полагаю, постигнет та же судьба – он откажется от них, да впридачу обворует посланников.
– У тебя же не может не быть там никого? – госпожа премьер пристально посмотрела на Малефицио.
– Лучше бы не было, – скривился тот. – Это не агентура, а слёзы. Но неоправданно дорогостоящие слёзы. Информацию собирают исключительно по кабакам, и счета за их гулянки скоро пустят СВРиБ по миру. Подвести туда убийц будет дешевле: нет объекта – нет проблем.
– Неплохая идея, – Маклин переглянулся с Астаротом, тот что-то прикинул в уме и неожиданно покладисто кивнул:
– Главное, чтобы никто и никак не мог связать прискорбную кончину столь многообещающего юного таланта с вашими людьми.
– Злые вы, господа, нечуткие, – вклинился скучающий Асмодей. – Сразу норовите радикально решить проблему. А поиграть? А выяснить, чем сей юный талант дышит? Почему бы не попытаться воздействовать на эту огрубевшую натуру благотворной силой любви? Кто-нибудь потрудился узнать, какой типаж предпочтительнее и нет ли за нашей проблемой каких-нибудь особых грешков?
– Первый раз слышу, что кувыркание в койке уничтожает старые папашины декреты и указы, – протянул Хэм. – Будь оно так, в Пандеме уже протрахали бы не только конституцию и все Кодексы, но и наградные грамоты вкупе с географическими картами.
– Балаган закрывается, начинаем совет, – госпожа премьер побарабанила пальцами по столу. – Тему влияния секса на документооборот личным решением снимаю с повестки дня, равно как и убийственные в прямом смысле слова планы. И, господа, очень прошу – без самодеятельности на этой скользкой дорожке. Для господина министра культуры повторю отдельно: любая попытка воздействия на фигуранта с вашей стороны будет расценена, как прямое неподчинение воле Темнейшего.
Асмодей послал Рейне обиженный взгляд из-под опущенных ресниц и поджал губы.
– Предупреждая очевидные смежные вопросы – согласно отчётам Мора, состояние государя остаётся стабильным. Никаких нарушений режима содержания той, чьим именем фигурант затеял свою аферу, по результатам серьёзной проверки также выявлено не было.
– Как-то слишком для буйной сумасшедшей, – недоумённо заметил Хэм. – Отыскивать этого уголовника, вручать сомнительную бумагу… Даже если реально могла, скорее попросту сожрала бы – и дело с концом. И какой протуберанец угодил папаше под фуражку, чтоб он вздумал отписать Перешеек Лилит?
Маклин нахмурился, но промолчал.
– Боюсь, не под фуражку, мальчик, – с кривой ухмылкой сообщил Астарот. – Документ не имеет точной датировки, но по некоторым признакам можно сделать вывод, что мы имеем дело с наследием одного из тех периодов, когда необходимо было бдительно отслеживать, какие указы и постановления написаны всерьёз, а какие под влиянием кхм… момента. Чтобы в один прекрасный день, к примеру, не обнаружить, что государь подарил своей интимной любимице город или не оказаться подданными державы с новым и крайне неблагозвучным названием. Знал бы ты, как ранее значился в различных дарственных официальный статус фаворитки Его Темнейшества…
– Господин министр юстиции, если вы не возражаете, вечер мемуаров мы отложим до лучших времён, – сухо прервала его Рейна. – У обсуждаемой персоны до сих пор имеется масса сторонников разной степени вменяемости, особенно на Перешейке. Реальной угрозы они не представляют, по счастью, но подобные артефакты на чёрный день кому-то из них остаться могли. Там уже засветился Малхаз аль-Кувира, весьма одиозная личность. Один из доверенных мясников самопровозглашённой царицы Веера, а теперь уважаемый столп ифритского общества и служитель угасающего культа. И возник он сразу после того, как всплыл этот оборванец.
– И знает ли этот очаровательно норовистый барашек, что его уготовили на заклание? – томно вздохнул Асмодей. – Будет жаль, если при таком роскошном потенциале его жизнь оборвётся одним движением удавки или кинжала.
– Если декрет ему выдан советом старейшин, то и подходящую реликвию в закромах могут найти. А потом объявят угодным «богине» и посадят на трон. Удобно. Кандидатура выбрана с дальним прицелом – народный герой, благородный вор, то есть персона романтическая и вызывающая у простых людей доверие. А история с божественным озарением – комедия для суеверной части аудитории. В своих речах к отцам-пустынничкам он был несколько мягче, как мне показалось, – резонно заметил Малефицио. – Вы бы тоже могли это заметить, если бы сосредоточились не на созерцании крупных планов и удачных ракурсов оратора.
– Ах, виновен ли я в том, что волей случая юному дарованию достался столь выдающийся артефакт! – пожал плечами Асмодей. Под ледяным взглядом Рейны тут же добавил. – Опал таких размеров и столь редкой окраски – невозможно ошибиться. Так что насчёт реквизита в запасниках у шейхов наш любезный Малефициано может оказаться прав.
– Также возможно, что почтенный кувирский пчеловод действует не по одной лишь инициативе совета старейшин, – усмехнулся Маммона. – Более изворотливого и продажного типа – ещё поискать. А если кто забыл, в Совете Раймира крепко угнездилась парочка прямых потомков низложенной и забытой. Очень деятельных потомков, которым давно нет выгоды усердно гоняться за тенью крамолы – велик риск укусить собственный хвост. Только этих ретивых мозголомов – прости, Мак, – нам не хватало в роли наследников декрета. Или громких заявлений о хитром плане Темнейшего. Разумнее без особого шума вовремя изъять бумагу и объявить подложной, чем ждать, пока наша курортная зона превратится в горячую точку. Уверен, раймирским коллегам эта возня невыгодна даже при полном попустительстве Светлейшего. Объединёнными усилиями…
– Нет, – резко оборвала его Рейна. – И это не голосование, если кто-то вздумал решать вопрос преимуществом большинства. Следить за ситуацией, не вмешиваться. По крайней мере, покуда не станет ясно, кто стоит за фигурантом. Повторяю очередной и последний раз: любители альянсов и быстрых превентивных мер будут отстранены.
– Позвольте, миледи, – взгляд Асмодея был чище и невиннее младенческого. – Но не превышение ли это с вашей стороны? Да, Большая княжеская печать – аргумент увесистый, достойная награда за неутомимые труды. Но коли речь зашла о документах, где же бумага о вашем официальном назначении с расширением полномочий? Или вы коварно лишили Владыку последних сил, посему на соблюдение формальностей его уже не хватило?
Князья были готовы поклясться, что Асмодей наконец нарвался. И были бы искренне рады видеть, как он получит в лоб тяжёлой нефритовой печатью, но госпожа премьер по-прежнему задумчиво вертела её меж пальцами со странным выражением лица.
– Всем обеспокоенным здоровьем повелителя рекомендую проведать его лично. Глава Третьего дома как персона особо сострадающая может применить к Темнейшему все реанимационные меры на свой вкус. Возможно, тогда он наконец перестанет изображать выброшенное на берег бревно. И мне не придётся замещать его в кресле председателя, чтобы оттуда любоваться высочайшей дефективностью работы ваших извилин, господа министры и лица, к ним приравненные. Я всех предупредила. – Рейна ощупью выбрала из хрустальной вазочки пару орехов покрупнее и, не спуская глаз с Асмодея, небрежно опустила на них печать. Скорлупа и мелкие крошки разлетелись по столу, на поверхности осталась вмятина. – Заседание окончено. Катитесь вон.
***
Даже если документ подлинный, реальной силы он не имеет, нормы международного права исключают всякую возможность подобных шуток. А уж при каких обстоятельствах Лилит могла бы передать свою нелегитимную дарственную кому-либо – и вовсе непредставимо. Согласно отчётам о состоянии её здоровья, она ещё менее вменяема, чем тот, чья подпись стоит на декрете. План действий, чёткий, логичный и простой – отец бы наверняка его одобрил. Подождать, пока самозванец соберёт вокруг себя всех ментально поражённых, а затем убрать из уравнения лишнее. С прочими – поступить по справедливости. Никаких изъянов, кроме одного – уважаемые члены Светлого совета, похоже, совершенно не настроены выслушать председателя оного.
Уриэль о чем-то вполголоса переговаривался с Михаэлем, Двухголовые по обыкновению пребывали на своей волне, и волна эта того и гляди могла обернуться ударной – Мункар даже не удостоил его взглядом, не то что приветствием, настолько был занят мысленной беседой с братом, причём предмет этой беседы злил обоих буквально до белых глаз. Что здесь забыла госпожа Сешат – и вовсе загадка, но от её присутствия легче не становилось.
Хорошее начало – первое заседание Совета после официального вступления в должность, но вместо хотя бы формальных поздравлений коллеги ведут себя так, будто он невидимка, что-то вроде дворцовых слуг. Габриэль и вовсе потерял последние остатки совести. Столь бесстыдного поведения можно было бы ожидать от Аралима, все давно привыкли, что перевести его в ранг придворного шута мешают лишь какие-то неведомые соображения Светлейшего. На вызов этот разгильдяй не ответил и, разумеется, так и не явился.
Новоиспечённый премьер-министр применил другой приём из отцовского арсенала – выразительно кашлянул. И ещё пара минут прошла в ожидании, ничего не изменилось. Взгляд той, что считалась его матерью, обледенел окончательно, только инея на ресницах не хватало.
– У меня есть предложение вне сегодняшней повестки, – процедила госпожа Сешат. – Назначить уважаемого Габриэля ещё и министром демографии. И официально предоставить ему право на отдых в зале Совета.
– Чудесная мысль, девочка, – степенно откликнулся Уриэль, одарив её снисходительным взглядом. Министр юстиции неимоверно раздражал многих своей фамильярностью, но всё же имел на неё известное право – за свою долгую и успешную карьеру он успел побывать даже в должности премьера, но покинул её по своей воле. С несвойственным ему обычно, но приятным чувством Арвель отметил, как госпожа Сешат поджала губы. – Это принесёт изрядную пользу государству. Столь регулярное, длительное и, судя по всему, интенсивное укрепление международных отношений отнимает слишком много сил, поскольку представители Правящего дома братского Адмира известны своим бурным темпераментом в рамках переговоров. Потому разумно спасти нашего подающего большие надежды юного собрата от гибельного истощения и заодно вознаградить его неоценимый труд на благо нации.
– Орден ему дайте, – проворчал Михаэль. – «Адамантовый уд первой степени». За половые заслуги перед отечеством. И путёвку в Элизиум. - Министр обороны с силой раздавил окурок сигары в тяжёлой яшмовой пепельнице и вдруг рявкнул неожиданно громко, потревожив эхо под сводами зала:
– Габриэль!
– Незачем так орать, – неприязненно отозвался адресат, открыв глаза. – Если хотите проникновенных взглядов и непременных быстрых реакций – заведите василиска. Проект вашего ордена я предложил бы в массовое производство только после серьёзной доработки. Выступать с признанием этого дурдома без особых указаний Светлейшего я не планировал, и это на данную минуту всё, что я хотел бы сообщить уважаемым коллегам.
– Господин секретарь, мы можем наконец озвучить своё решение? – мягко вступил Мункар с такой вежливой улыбкой, что Арвель понял – это венок, брошенный на саркофаг его авторитета, – Пока досточтимый министр обороны не пустил в ход пепельницу, окончательно нарушив протокол, – продолжил Накир мысль брата. У всякого, кто не смотрел бы на них в тот момент, могло сложиться чёткое впечатление, будто говорит один оратор.
Уриэль медленно оглядел присутствующих и изрёк тоном, не допускающим возражений:
– Лилит недееспособна. Следовательно, не может иметь никаких притязаний, чей бы росчерк ни стоял на клочке пергамента. Соблазнённых же легко успокоить новым декретом. Последующее отменит предыдущее. Все несогласные незамедлительно становятся апостатами Империи. И обойтись с ними следует строго по закону. На случай серьёзных беспорядков есть миротворческие силы.
– Виновные понесут великодушное наказание, невинные получат урок свободы, – кто из тандема произнёс эту фразу, было уже неважно, на лицах близнецов появился одинаковый хищный оскал. – Мы позаботимся об этом.
– Ну ещё бы, где-то в тех краях у вас, кажется, был некоторый личный интерес. Какие-то вялотекущие археологические раскопки под видом застройки через третьи руки? – скучающим тоном заметил Габриэль, решивший причинить немного неудобства всем, раз уж его столь нелюбезно потревожили.
– Поскольку, как вы справедливо заметили, интерес личный, то и финансирование его не отнимает ни сефира бюджетных средств. Потому дел Совета касается в той же степени, что и объём расходов вашей обожаемой златовласки. Довольно праздной болтовни. Мы приступаем.
– Подождите, вы что всерьёз это предлагаете? – в полной растерянности выпалил Арвель, глядя, как исчезают близнецы.
Теперь его услышали. Всё внимание разом оказалось приковано к персоне премьер-министра. Пожалуй, лучшего результата могла бы добиться только случайно забежавшая в зал Совета говорящая собака – на неё смотрели бы с удивлением более благосклонным. Арвель держал лицо из последних сил, наблюдая, как коллеги по очереди покидают зал. Вскоре остался один лишь Габриэль, решивший воспользоваться своим новым, пусть пока и неофициальным правом.