Что почитать: свежие записи из разных блогов

Вопреки опасениям Маклина, недавние противники вели себя спокойно. Правда, злорадством от них тянуло ощутимо – скорее всего, надеялись, что их «Мать» его если не развоплотит, то убьет на месте. Посмотрим. На всякий случай Маклин незаметно накинул на себя заклинание возврата. Если он будет тяжело ранен, убит или хотя бы потеряет сознание, его немедленно выдернет в отделанный мрамором холл родного Третьего. Бездыханный шеф, конечно, сотрудничков приведет в такой ступор, какого никогда не добиться живому, но разбираться с последствиями придется не им, а Совету. Потерпят, не маленькие.
Шагая по Пустоши, он помалу сканировал своих вынужденных спутников. Шваль – один к одному, этот, на носилках, оказывается, много где погеройствовал на ниве криминала, прежде, чем осел тут. Разворошить бы все это осиное гнездо пустынных кланов, да не выйдет – ещё во времена Вселенской войны Темнейший, Бездна его побери, даровал им нечто вроде ограниченного суверенитета под своей властью. Формально вся эта вольница относилась к юрисдикции Адмира, а на практике – и до Раймира, бывало, докочёвывала, и в Лазури светилась. Странно, что у СВРиБ только один оперативник пропал – здесь, случись чего, пол-армии закопать можно.
За размышлениями Маклин утратил чувство времени – и поэтому, когда злорадство, исходящее от его невольных проводников, стало буквально осязаемым, даже удивился – неужели пришли? неужели пришли? Вокруг по-прежнему расстилалась Пустошь. Ни стоянки, ни оазиса… ничего. Однако дочурка Мора остановилась, как вкопанная, а уж её ехидной улыбкой сейчас только гулей распугивать. Кстати, о гулях – Адан сотоварищи, бросив одеяла с полумёртвым дружком, тоже застыли и внимательно уставились на песок. Шепчут что-то в унисон.
Граф проследил за их взглядами. Плоская каменная плита с полустертой резьбой накрыта примитивным пустынным отводом глаз. Под ним – ошмётки старого, как мир, заклинания. «Вуаль забвения». Ну, здравствуй, Мать… давно не виделись и, по чести говоря, предпочел бы ещё столько же не встречаться.
– Незаметно, чтобы прекрасная дама была рада вашему появлению – Маклин издевательски посмотрел на своих пленников. – Возможно, вы ей надоели.
– Кровь, – облизнул пересохшие губы гуль. – Чтобы говорить с нами, ей нужна кровь.
– Никуда без взятки не сунуться, – сочувственно покивал головой граф. – Можете зарезаться все, я не возражаю, – пожал он плечами. – Киньте только жребий, кто останется в живых, чтобы нажаловаться на меня вашей патронессе.
– Зря лыбишься, узурпаторский прихвостень, – вскинулся Адан. На его и без того отталкивающем лице появилось высокомерное выражение, верхняя губа дёрнулась, обнажая кривые жёлтые клыки. – Мы будем убивать тебе подобных всюду, где бы вы ни прятались, а выживших – изгонять, как изгнали нас, ибо служение ложному господину хуже изгнания и смерти. Так будет, пока мир не примет милосердную руку Великой матери и не склонится перед её величием. Совращённые лживыми речами тирана и отвернувшие от неё своё лицо не убавят её силы, а лишь навлекут на себя возмездие огня Всеблагой. Тогда они захотят прервать свою пытку, но тем лишь ужесточат её стократно.

Этот ублюдок вполне мог бы стать через пару десятков лет весьма уважаемым муртадским шейхом и каждый день отправлять на смерть молоденьких дурачков-трупоедов. Маклин уже видел таких. Совмещают, значит, полезное с приятным, культ Лилит предоставлял для этого благодатнейшую почву.
– Всё предначертано: наш брат уже одной ногой в садах Великой матери, пусть его кровь приблизит твою смерть и смерть всех неверных. – Он равнодушно кивнул в сторону раненого. – Верни мне нож, и я покажу тебе.
От Маклина не укрылось, что к злорадству Улы добавилась чуть ли не гордость. Похоже, дочурка Мора всерьёз считала это уродливое существо не только достойным внимания мужчиной, но и своего рода духовным лидером. Вот уж воистину, грамотный промыв мозгов творит чудеса. В другой обстановке граф, пожалуй, от души бы посмеялся над подобным анекдотом, но сейчас веселиться как-то не тянуло.
– Резвый какой. Да ты и без ножа справишься, не первый раз, а? Вот это я понимаю, настоящее братство – всегда готов загрызть камрада ради великой цели.
– Смейся. Говорят, смех прогоняет страх. – Гуль проковылял к павшему товарищу и кивнул второму – Риад! – Парнишка помог подтащить тело на алтарь и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Отойди! – рявкнул гуль. Затем, поморщившись, продолжил.
– О, владычица изначальных измерений, разящее вместилище очистительного пламени первородного Хаоса, услышь нас и прими верного сына в своё лоно. Даруй ему через боль и смерть вечное благословение и свободу, а нас осени своей милостью!
Пафос заметно подпортила слюна, потёкшая изо рта Адана, когда он уставился на жертву: очевидно, подонок изрядно проголодался. Вместо того, чтобы вскрыть клыками артерию и отойти, он прильнул к яремной вене, стремясь продлить удовольствие, и, судя по тому, что хлюпание перемежалось чавканьем, счёл нужным не только выпить, но и закусить, пока перегрызал горло сотоварищу. Маклин покосился на Улу. По всей видимости, ранее её любовник своих пищевых пристрастий не афишировал: девица отчётливо позеленела и закрыла руками рот. Несмотря на льющуюся кровь и мерное бормотание гуля, ничего не происходило. Озадаченные бандиты переглянулись.
Маклин вздохнул. Бросил «нитку», обвитую вокруг шеи Улы, на песок и произнёс заклинание.
– Если двинешься с места, она тебя задушит, – проинформировал он пленницу. – Понятно? – та кивнула, продолжая бороться с тошнотой.
Граф подошел к плите. Сбросил с неё окровавленное тело, столь же равнодушно отшвырнул за шиворот застывшего у алтаря гуля. Внимательно посмотрел на пленников.
–Если кто-то попытается мне помешать, умрут все. И не от моей руки – я скормлю всех той силе, что сегодня отвернулась от вас, – он вынул из-за пазухи небольшой нож с чёрным, маслянисто блестевшим клинком, и плавно провел лезвием по предплечью. Глубокий разрез доли мгновения оставался сухим, но затем налился кровью. Маклин опустил руку, и тонкий ручеёк, в ярком беспощадном сиянии дня казавшийся чёрным, потёк на ранее запятнанную плиту. Кровь сперва растеклась лужицей, а затем неожиданно впиталась, словно камень превратился в губку. Демон удовлетворенно кивнул и закрыл рану заклинанием.

Вначале стало очень тихо.
Смолкли все звуки, казалось, замерло даже время. Над Пустошью поплыл терпкий аромат диковинных цветов, слишком тяжёлый, чтобы считаться приятным. У алтаря воздух сделался густым и плотным. И там, куда ушла кровь, из дрожащего марева начал медленно проступать силуэт. Он словно вобрал в себя изматывающую силу полуденного зноя, чтобы сделаться видимым, и неустанно менял обличья, ни на одной из форм надолго не останавливаясь. Все ступени от хищного зверя к эфирному божеству и обратно.
Несколько мгновений спустя калейдоскоп превращений завершился, и перед пустынными бандитами встала прекраснейшая из живущих. Бледное безупречное лицо, совершенное тело чувственной женщины – и ничего человеческого. Ожившая мраморная статуя, движимая негасимым пламенем древней жажды и готовая принять каждого в свои смертельные объятия.
Ткань наряда не скрывала роскошных форм, с этим гораздо лучше справлялись бы длинные волосы цвета тёмной бронзы, ниспадающие почти до самой земли, если бы они не приходили поминутно в движение, явно подчиняясь каким-то своим законам, основным из которых была изменчивая воля хозяйки. Была ли она на самом деле красива, никто не взялся бы сказать, но среди пустынников пронёсся благоговейный вздох. В ответ лениво блеснули из-под ресниц два жёлто-зелёных огонька и разомкнулись блестящие, словно чем-то подкрашенные губы, чуть приоткрыв ровный ряд белых острых зубов. Прозвучал негромкий голос, в чарующем тембре которого, однако, тренированный слух уловил бы нечто смутно тревожащее:

– Ты… – Было названо имя, которым Маклин давно не пользовался. У всех изначальных были такие имена, хранившие вкус былого, подобно вину определённого года. Отпечатки эпохи, старые маски на стене. Человеческие маги наивно полагали, что если назвать истинное имя демона, то можно получить над ним безграничную власть. На самом деле это обычно работало не так, если дело вообще доходило до взаимодействий, отличных от пафосных театральных спектаклей, но демоны предпочитали культивировать выгодные им заблуждения.
– Приветствую тебя, Всемать. – Маклин поклонился не с обычной равнодушно-придворной учтивостью, он прекрасно понимал, с кем имеет дело.
– Их крови недостаточно. Ты знаешь, что нужно. – Маклин действительно знал, и хорошо, что подобного знания не было у этих обалдуев. Даже если они зальют всю Пустошь, эффекта не будет.
Он прекрасно помнил, как много лет назад все они, члены тогдашнего Совета, запечатали камеру Лилит. Ритуалы на крови были в Адмире под строгим запретом отчасти по причине кратковременного увлечения ими Темнейшего. При попытке воспроизвести его изобретения погибло или серьёзно пострадало немало народу: большое количество жизненно важных нюансов в сочетании с чудовищным чувством юмора Темнейшего сделали этот вид магии одним из самых сложных и опасных.
– Знаю. Его кровь. – В голове Маклина немедленно созрел нехитрый план, как подбросить драгоценному тирану парочку жирных навозных мух в утренний кофе. – Им её не достать.
– Без твоей помощи – да. У меня нет других союзников, даже Ламию и её ведьм настроили против меня. И теперь я могу слышать своих детей и говорить с ними, но не могу к ним выйти. Это пытка.
Лилит явно была не в курсе, что Ламия предпочла полюбовно договориться с Темнейшим о срыве освободительной операции и теперь была практически полновластной хозяйкой одной отдалённой Пластины. Свою банду отмороженных пустынных ведьм она прибрала с собой. Строить маленькую личную империю подальше от бдительного ока папаши – чертовски верная стратегия, особенно для женщины. Даже если какие-то слухи до Лилит и дошли, она скорее решила бы, что Князь в очередной раз запудрил всем мозги, чем поверила в то, что у собственной дочери их хватило настолько, чтобы не сесть в соседнюю камеру в Бездне за государственную измену.
– На то была веская причина.
– Он так захотел. Забрать всё, забрать всех. – Тёмные губы презрительно искривились, выплюнув следом ненавистное имя.
– Осторожно. – Маклин не был суеверен, но отлично знал, на чём те суеверия основывались.
И помнил, что случилось в те времена, когда Лилит была несколько ближе к своим детям: тогда Лазурь, сплотившаяся под знамёнами Великой матери, пошла войной на Адмир, нарушив и без того хрупкое равновесие сторон. Зато был создан прецедент, когда две вечно соперничающие сверхдержавы сумели найти компромисс и отразить атаку совместными силами.

Лилит не обратила внимания на предупреждение, она продолжала говорить, и чем дольше она говорила, тем отчётливее проявлялась кипящая ненависть, дошедшая за тысячи лет выдержки до уровня мании. Маклин знал, что младшая из Высших опасна и непредсказуема, но теперь стало окончательно ясно, что вдобавок – совершенно безумна. Неудивительно, что даже Князь отчаялся договориться и был вынужден сдать бывшую подругу на попечение Мора. Хотя не исключено, что он лично способствовал развитию мании: по наблюдениям персонала, резкое ухудшение состояния у «пациентки» начиналось обычно аккурат после его посещений. Когда спустя положенный срок после очередного визита на свет появились Аида и Тойфель, в голову не одного только Маклина закралась крамольная мысль, что Темнейший мог бы любезно переехать из Осеннего к своей даме сердца, желательно на тех же условиях содержания. Возможно, раймирская фарминдустрия нашла бы препараты, действовавшие и на него.

Горе-разбойники, похоже, не заметили ничего угрожающего, Адан был захвачен чувством мрачного торжества, но откровенно удивлён тем, что всё пошло не так, как он полагал. Великая мать словно не заметила их, предпочтя разговор с прихвостнем узурпатора. Ула, затаив дыхание, прислушивалась к беседе: она поняла, где ошиблась, переводя древние тексты. Чем ближе к породе Чёрного Властелина жертва, тем большую силу имеет её кровь… Риад подходил всё ближе, на юношеском лице читалось немое восхищение. Пусть его старший брат погиб, не увидев лица Матери, но теперь пребывает с ней. Если сама Великая мать такова, то сколь прекрасны Сады её, где каждого праведного ждёт огненное блаженство вечного шабаша в объятиях черноглазых наложниц. Сколько их должно было приходиться на одного героя-воина, Риад не помнил точно. Адан с братом даже однажды чуть не поссорились на эту тему, а Ула надулась и язвительно сказала, что если брать каноничные свитки дословно, то вообще-то число священных дев шабаша, как ни крути, целым не выходит. Что делать с любой половиной загробной красотки Адан немедленно придумал, вызвав среди соратников взрыв веселья, а потом неожиданно строго велел Уле не лезть в мужские разговоры и заодно пересмотреть свои взгляды, поскольку такие толкования не могли быть ничем иным, как ловушкой отступников, легко обманывающих слабые умы. Стать после смерти непонятно какой половиной священной жены в садах Матери Уле явно не хотелось, но она промолчала. Она всегда помалкивала, стараясь лишний раз не раздражать Адана, у него и без того частенько случались вспышки гнева. Повезло ему с девушкой всё-таки.
Ула, наконец справившись с тошнотой, ревностно следила за поведением своих товарищей, и оно ей явно не нравилось. В какой-то момент девушка подумала, что у Благой богини всё же слишком резкие черты, скрывающие патологическую жестокость, болезненное упрямство, взбалмошность и лицемерие. А длинные прекрасные волосы вполне могли бы служить отличной заменой шёлковым шнурам наёмных убийц. Она сама испугалась этой мысли, вспомнив кое-какие упоминания о мстительности Великой матери, встреченные в запрещённых свитках.
В стремительно набирающем силу голосе Лилит слышался далёкий лай шакалов, визгливая перекличка гиен, стоны разрываемых на куски жертв. И дикий неумолчный вой ветра за стенами её узилища. На дне зрачков Всеблагой заплясали лихорадочные искры неистовой ярости. Тяжёлая волна волос обернулась живой хищной мантией, постоянно меняющийся узор на бледной коже завораживал. Песок ближайших барханов незаметно пришёл в движение, и ничего хорошего это не сулило. Температура вокруг алтаря с голограммой быстро поднималась, и Маклин понял, что связь пора обрывать.

– Я понял тебя, Всемать, и должен уйти, – не дожидаясь ответа, Маклин провел ножом над плитой. Заклинание, закрывавшее портал, сработало бы и без театральных жестов, но следовало учитывать неискушенность зрителей.
– Как я и предупреждал, – граф ехидно обвел взглядом свою притихшую аудиторию, – ваша компания даму изрядно утомила. Зато против моей она не возражает. О чем это говорит, драгоценные мои уголовнички?
– Повелевай нами, господин! – «драгоценные» рухнули на колени. Последним явно нехотя опустился Адан, измазанный в крови своего неудачливого приятеля. Ула осталась стоять, опасливо теребя «нитку» и вопросительно глядя на Маклина. Тот взглядом снял с шеи девицы удавку и кивнул. Закусив губу, дочка Мора опустилась на песок.

За то время, что Маклин сюда не заглядывал, Пустоши не изменились. Все тот же цветной песок до горизонта, чёрное марево со сполохами, периодически возникающее над Бездной, ветер, рисующий странные узоры на земле, редкая растительность и палящее солнце. Маклин порадовался, что для своей идиотской вылазки выбрал костюм и облик полукровки-контрабандиста, ищущего разнообразные камни, годящиеся для изготовления артефактов: помимо лотка для просеивания песка и небольшой лопаты за спиной (страшное оружие в умелых руках) обязательный набор включал в себя закрывающий голову и часть лица кусок ткани. Жара как таковая многотысячелетнему демону была не страшна, но дышать песком – невеликое удовольствие.
К тому же с какого-то момента ему не давало покоя ощущение ... пристальных взглядов со всех сторон. Граф поправил платок и огляделся по сторонам, заметив движение. Нет, ничего, кроме сосредоточенно копающего песок в поисках насекомых или зарывшейся поглубже ящерицы некрупного облезлого лиса. Вряд ли оперативника СВРиБ и тех, в чьих исчезновениях он пытался разобраться, сожрали отоционы: для того, чтобы одолеть взрослого мужчину, даже безоружного, этих тварей понадобился бы легион. Странно, конечно, что зверь охотится днём, обычно на Пустошах всё живое начинает суетиться ближе к ночи, когда спадает жара – но с другой стороны, с голодухи каких только глупостей не делают.

Маклин вздохнул. Идея пошляться по Пустоши в качестве приманки с каждым часом казалась все более идиотской. Ну да, ориентировочно все жертвы пропадали приблизительно здесь – но что такое «приблизительно» по отношению к огромной песчаной равнине? Но раз уж ни дом, ни помпезное здание родимого ведомства совершенно не привлекали – так не все ли равно, где проводить время? Граф вспомнил, что собирался изображать охотника за минералами и подобрал блеснувший прямо под ногами камень. Слюда. Ничего ценного, но как оправдание вылазки сойдет, – полупрозрачный слоистый обломок отправился в кошель на поясе, где уже болталась парочка его товарищей, треснутая агатовая жеода и недурной кристалл турмалина – настоящего сборщика минералов такая находка кормила бы как минимум неделю.
Ощущение чужих взглядов не пропадало. Напротив, усилилось – да к тому же, если поначалу внимание скорее напоминало детское любопытство, то теперь от него прямо-таки ломило зубы, что графу до крайности не нравилось. Бездна побери эту маскировку – сотворенное с полной мощью парализующее заклинание недобровольного призыва накрыло бы пол-Пустоши и приволокло к Маклину любое живое существо сообразительней варана – животных заклинания, воздействующие на разум, обычно почти не задевали. Он представил, как перед ним на песочке окажется в беспомощном полупарализованном состоянии пара кочевых кланов в полном составе, включая стариков и младенцев, и хмыкнул: жалобами после подобного Осенний завалят до самой крыши. Может, так и сделать? Пусть Темнейший делом займется, с пустынничками пообщается. Авось в гарем себе пару новых подружек сманит, чтобы по чужим постелям поменьше шататься. Идея привлекала, главной проблемой было то, что по-настоящему мощное заклинание способно было призвать и весь персонал из скрытых под землей Пустошей промышленных корпусов, что было бы совершенно ни к чему. Вверенные попечению Мора лаборатории, скорее всего, экранированы, а вот что творится с цехами, граф не знал – в сферу интересов Третьего промышленное производство не попадало ни разу, тамошние были ребятами крутыми и со всем разбирались сами.

Маклин взглянул на небо. Солнце заметно клонилось к Бездне. Следовало или возвращаться, несолоно хлебавши, или озаботиться лагерем. Он бросил простенькое заклинание – «нитку», известное любому пустыннику, и решительно зашагал по цветному песку за переливающейся полоской заклятия. Судя по тому, что «нитка» светилась ярко, добыть воды и отсидеться можно было за ближайшей грядой барханов. Скорее всего, в их основании лежали рудничные и строительные отвалы, оставшиеся с незапамятных времен, когда на Пустоши сперва добывали минералы, а затем затеяли строить заводы.
Когда Маклин закончил обустраиваться, заметно похолодало. Ощущение чужих взглядов никуда не делось, так что в первоначальный план пришлось внести изменения. В частности, занавесив заклинанием, отвлекающим внимание, часть бархана рядом с готовым и безобидным на вид «логовом» (лежанка из пары одеял, тряпка-тент, крошечный костерок из дешевого амулетика – как раз согреть воды), он наскоро состряпал другую нычку, не столь комфортабельную. Зато – что важнее – не заметную ни для кого, кроме мага уровнем не ниже членов Совета. Обе норы были связаны заклинанием, которое в случае любого вторжения в одну из них должно было мгновенно переместить хозяина в другую. Схема не была безупречна – достаточно шмыгнувшей по одеялу ящерицы или упавшего с отвалов на тент камня, чтобы ночь пришлось досыпать в узкой щели среди битого щебня и песка – но ничего более сложного граф наворачивать не желал. И так любой, кто следил не за его действиями, а за колебаниями магического фона, уже мог бы заподозрить, что контрабандист не так прост. Впрочем, среди разнообразных полукриминальных и криминальных личностей немало было таких, кто, не обладая особыми магическими умениями, тратил почти весь доход на амулеты, резонно полагая, что жизнь дороже.
Погасив костерок, Маклин завернулся в одеяло и расслабился. Со стороны это выглядело как сон, но сном не было, скорее, напоминало медитацию, позволявшую сознанию погрузившегося в неё стать частью окружающего пространства – так можно было увидеть и услышать много больше. Пустошь ощущалась… странновато. Для начала, в этом месте почему-то практически не было живности крупнее насекомых. Откуда-то послышались голоса.
– Уснул, кажется. Берём? – азартный ломающийся тенорок и согласный шорох – видимо, кто-то кивнул, кто-то помотал головой, кто-то перекинул поудобнее плащ.
– Странный мужик, не нравится он мне, – женский – скорее девчоночий – голос с неожиданно знакомыми интонациями.
– Я рад, что тебе не нравятся посторонние мужики, моя птичка, – хрипловатое урчание, похожее на голос самца гуля.
Сдавленные смешки, шелест одежды, шорох шагов по песку.
Они далеко, примерно в часе ходьбы, но приближаются. Пятеро… нет, все-таки шестеро. Явный молодняк. Сильных магов нет, но как минимум троих следовало бы проверить…
Как интересно. Маклин вынырнул из медитации и подумал, что сейчас вполне можно было бы скрутить эту компанию парой заклинаний. Но предъявить им нечего – хотя интуиция и подсказывала, что, порывшись в этих головёнках, можно будет выяснить немало интересного. Впрочем, не исключено, что ребятки окажутся всего лишь грабителями, «берём» могло относиться и к набитому минералами мешку, небрежно брошенному возле логова. Взгляды на таком расстоянии – простенькое заклинание дальней слежки, не криминал, иначе Третье отделение задыхалось бы от дел, связанных с ревностью к молоденькой любовнице или с родительским беспокойством за малолетнее, но не в меру активное чадушко.

Он снова расслабился, и, по всей видимости, всё же задремал: не успел заблаговременно выкатиться из-под накинутой на логово сети, выдернуло загодя поставленное заклинание. Пробуждения в момент приземления на щебёнку даже более благодушному существу, нежели один из Тёмных князей, хватило бы для того, чтобы озвереть. И именно поэтому Маклин, вместо скручивания напавших заклинанием, решил немного поиграть – досада на себя, что, по сути, проворонил атаку, требовала выхода.
Выкатившись из узкой пещерки в стороне, он бесшумно подошел к столпившейся возле сети компании. Кокон из одеял и поваленный тент, запутавшиеся в сети, не давали осознать всю глубину и пагубность ошибки и пара юных идиотов, судя по всему, пыталась связать одеяло, полагая, что таким образом спутывает спящего человека. Маклин поддержал заблуждение, сотворив иллюзию, но, как только веревки затянулись, рассеял её, не обойдясь без спецэффектов – разлетающихся во все стороны разноцветных искр. Отшатнувшиеся от неожиданного фейерверка нападающие нервно заозирались.
– Что-то ищете? – вежливо осведомился граф. – Могу ли я вам помочь?
Двое шарахнувшихся от фейерверка застыли с открытыми ртами, один из них, правда, быстро опомнился и полез за пазуху. За чем – Маклин не стал выяснять, приложил обоих парализующим конечности заклинанием – вероятнее всего, обычные шестёрки, пусть полежат. Державшаяся чуть поодаль компашка резвых представлялась более перспективной. Недурное ночное зрение позволяло рассмотреть картинку во всех подробностях. Девчонка (странно, физиономия кажется знакомой, с чего бы?) шарахнулась за бархан, и, судя по всему, плетёт заклинание, двое прикрывают… Третий, судя по характерной косолапости, длинным рукам и широченной грудной клетке, гуль или полукровка, выхватил нож и пошёл по кругу, медленно и плавно приближаясь к жертве. Молодцы ребятки, довольно грамотно действуют.
Маклин ухмыльнулся: всё происходящее, начиная с броска сети, было несомненным неспровоцированным нападением. А значит не просто относилось к компетенции Третьего отделения, но и давало ему карт-бланш на любые действия по отношению к нападавшим – как члену Совета, шефу Третьего отделения, и просто как гражданину Адмира. Групповое нападение на спящего даже в рамках мести не слишком одобрялось, по адмирским законам защищающийся от подобного имел право хоть сожрать нападавших на месте, не опасаясь судебного преследования. Есть малолетних идиотов граф не собирался, но и миндальничать с ними – тоже. Маскарад вполне можно было прекращать. Подхватив лопату, граф резко швырнул её в любителя ножевого боя, метя в вооружённую руку. С разрубленным плечом сложно играть в ножички, дружок, я проверял… Гуль взвыл, пошатнулся и, выронив нож, здоровой рукой зажал рану, но, вопреки ожиданиям Маклина, не остановился. Восстановив равновесие после удара, он, поскуливая сквозь зубы и скособочившись, продолжал наступать – с вероятностью, рассчитывал на клыки, полагая, что, бросив лопату, жертва также осталась безоружной.
Шеф Третьего отделения совершенно не желал сцепляться с трупоедом врукопашную, кроме того, магическим зрением видел, что девица доплела заговор. Подпустив противника поближе, Маклин плавным и очень быстрым движением сместился за спину нападавшего, развернув его так, что тот оказался между графом и девчонкой. Одновременно получив пару заклинаний от своей же соратницы и кулаком по затылку от противника, тот не устоял и со странным всхлипом рухнул ничком в песок. Девица злобно выкрикнула что-то нечленораздельное, и прикрывавшая её парочка помчалась спасать товарища, но не добежала, с размаху врезавшись в невидимый обычным зрением щит, выставленный Маклином. Приложились знатно – хруст позвонков того, который врезался лбом, напомнил треск ломаемой ветки. Девчонка застыла на месте, очевидно раздираемая сомнениями, затем повернулась и бросилась прочь, но отпускать её никто не собирался – всё та же «нитка», слегка переделанная Маклином ради такого случая, петлёй захватила ноги беглянки и медленно поволокла её по песку поближе к соучастникам. Убрав щит, Маклин проверил состояние противников. Живы, хотя вот этот, со сломанной шеей, ненадолго, если не озаботиться лечением. Граф со вздохом наложил пару «консервирующих» заклятий – допрос при необходимости выдержит, а там посмотрим. На всякий случай остановил кровь у гуля, продолжавшего валяться не просто без сознания, а, похоже, в коме. «Странно, гули и их полукровки – довольно дубовые твари, удара по затылку для такого было бы маловато. Вроде и бил-то цивилизованно, – недоумевающий шеф Третьего отделения на всякий случай просканировал лежащего. Выяснилось, что за кому тот должен благодарить свою подругу – заклинания, брошенные ею, должны были погрузить жертву в глубочайший сон без сновидений. Ага, теперь стало понятно, почему следов пропавших не нашли – никто из предполагаемых жертв этой банды не сопротивлялся, и откуда взялась столь некстати сморившая графа лёгкая дремота непосредственно перед нападением: похоже, девчонка была недурной – а по меркам пустынников, так и вовсе уникальной – менталисткой. Будь на месте Тёмного князя обычный средней руки демон, сон оказался бы куда крепче, человек или полукровка некоторое время пребывали бы в коме. Ох, вряд ли девица – самоучка, обязательно нужно узнать, кто же у нас просвещением малых народов так безоглядно занимается…

Маклин подошел к валявшейся на песке девице. «Нитка», спутывавшая ее ноги, под взглядом графа растеклась каплями по песку, но девчонка не шевельнулась. Бледное в прозелень лицо, закатившиеся глаза – обморок. Видимо, творя заклинания, изрядно выложилась, а потом старалась справиться с волокущей ее «ниткой». Влезть в голову неудачливой магичке оказалось проще простого – сложнее оказалось понять, что делать с полученным знанием. Как он сразу не понял, ведь мелькало в лице что-то знакомое… Маклин помнил эту историю, бывшую, по меркам чистокровных демонов буквально вчера – а на самом деле, наверное, не меньше пары десятков лет назад. Очередная подружка Мора, человечица (вот не учатся некоторые ни на чужих, ни на своих ошибках, можно подумать, у недолговечных поперек, а не вдоль), впала в истерику, поняв, что, несмотря на разнообразные магические ухищрения, стареет, как и положено людям. Вместо того чтобы смириться с неизбежным ходом вещей и жить, пока живётся, дурная баба собрала пожитки и умчалась на родные Пустоши, прихватив с собой малолетнюю дочь, а впридачу – столько денег и снадобий из лаборатории, сколько смогла увезти. Искать её не стали – по всем адмирским законам наложница оставалась свободной женщиной и имела право на финансовую компенсацию за проведённые с покровителем годы, а ребенок, достигший разумного возраста, мог сам решать, остаться ему до совершеннолетия с отцом или с матерью. Вот она, значит, и нарешала…

Маклин пристально глянул на девицу. Помимо интересного родства и несомненных магических способностей в буйной головушке нежданно обретенной дочки Мора оказались также воспоминания не только о тех нападениях, о которых он знал из присланных Малефицио материалов, но и как минимум о полудесятке доселе неизвестных. Также было очевидно, что девица участвовала как маг, но собственноручно никого не убивала. Наблюдала за убийствами, впрочем, с интересом и без малейшего внутреннего протеста – так что, если Мор не захочет взять блудную дочь на поруки, ей прямая дорога в Бездну. Маклин попытался проникнуть вглубь воспоминаний, докопаться до смысла и цели нападений. Ну не ради грабежа же это затевалось? Жадностью её папаша сроду не отличался, и, явись девчонка к нему с повинной, ни она, ни её мать ни в чем не нуждались бы до конца дней.
Увиденное озадачивало. Пылающее марево Высшей Цели, ничего связного. Примерно такая же картина обычно вырисовывалась при попытке «прочитать» заговоренных смертников, убийц, действовавших не по своей воле, а под внушением или зельем. Ладно, пусть пока полежит, – граф наскоро спеленал девицу ограничивавшим движения и речь заклинанием, и перешел к её неудачливому прикрытию, благо менее пострадавший от удара о щит пустынничек зашевелился, пытаясь встать.
– Будешь дёргаться – будет больно, – граф пинком в бок отправил его обратно. – Чем сильнее дёрнешься, тем больнее будет. Уяснил?
Тот кивнул и по-детски шмыгнул носом.
– Говори правду, и останешься жить. Солжёшь – отвечать на вопросы будет твой труп. Меня это вполне устроит – мертвецы не умеют лгать, но вряд ли это понравится тебе. Или? – Маклин смотрел на лежащего сверху вниз, незаметно сканируя его сознание. Если как следует напугать, закрываться не всякий менталист сможет… и что мы тут видим? Еще один полукровка, совершенно бездарный, огонь не разведёт без амулета. Но убивал, да. И немало. Безоружных. Зачем? А Бездна его знает, при попытке понять ментальным сканированием – все та же Высшая Цель. Горит – аж глазам больно. Ладно, старые методы – они надежные… – Ну?
– Рога согну, – огрызнулся лежащий, хлюпая носом уже всерьез. – Мужик, ты не пинайся, ты скажи, чего тебе надо? Чего ты к нам пристал?
– Я-то думал, что мы на Пустошах, и вы мужчины, – хмыкнул Маклин. – А мы, оказывается, на площади Звезды, и вы – красотки в День невест. И я к вам гнусно пристаю. Незадача какая… надо ж было так перепутать! – граф нагнулся и одной рукой легко поднял нахала на ноги, ухватив за грудки, вторая скользнула между ног пленника. – Экая мне девушка странная попалась – ни кожи, ни рожи, ни стыда, ни совести, да ещё что-то лишнее в фигуре… – конец лирического монолога потонул в истошном вое полукровки, не ожидавшего, что переход от увещеваний к выкручиванию мошонки будет столь скорым и болезненным. – Спящих ты, значит, убивать не боишься, а боли боишься? – Маклин ослабил хватку.
– Я не… они не… – зачастил тот, сглатывая слёзы.
– Ты не – что? – с искренним интересом спросил граф.
– Не это… не спящих. Она не любит, когда они спят, – допрашиваемый помотал головой. – Злится.
– Она – это твоя подружка? – Маклин кивнул в сторону обездвиженной девицы. Она, по всей видимости, пришла в себя – по крайней мере, серые, как у Мора, глаза были широко открыты.
– Н-н-не-е-ет, – пленник даже неуклюже улыбнулся. – Не Ули. – Ага, теперь мы знаем, как зовут дочку Мора, неплохо бы так же внезапно понять, что это за «она» такая.
– А кто?
Пленник побледнел и закусил губы. Маклин равнодушно улыбнулся и сжал пальцы. На Пустошью снова взлетел короткий, захлебнувшийся болью крик.
– Повторяю вопрос, – спокойно произнес граф. – Кто такая «она», которая злится, когда убивают спящих?
– М-м-мать, – обречённо выдохнул пленный и зажмурился, словно ожидая карающей молнии с небес.
– Чья? – смешно будет, если за всеми этими убийствами стоит бывшая конкубина Мора. Чего только не бывает – Маклин своими глазами видел идиоток, да и идиотов, надеющихся вернуть молодость купаниями в крови. Правда, даже человеческие маги были уверены, что кровь для такого сгодится не всякая, а лишь взятая из юных тел, желательно женских. На нежных дам во цвете лет виденные им жертвы не походили никак.
– В-в-всеблагая и в-в-великая, – допрашиваемый заикался. Граф видел, что придурок до смерти напуган, но не врёт.
– Как она выглядит?
– Н-не видел. Отпуст-т-тите, я п-п-правда не видел, – убийцу трясло, по пыльной юношеской мордочке текли слёзы. Маклин слегка ослабил хватку.
– Кто видел?
– Д-да никто… никто… она разговаривает, но не показывается, и А… Адан сказал, что нужно больше крови. Ч-чтобы Она пришла…
– Кто из них – Адан? – Маклин перехватил пытаемого поудобнее.
– С ножом…
– Гуль?
– Нет… он наполовину только… – пленный покосился на Маклина. – Не надо его гулем называть, он от этого злится.
– Как у вас тут все любят злиться… – задумчиво протянул граф. – Ладно, полежи пока, – он швырнул пленного на песок, не забыв спеленать заклинанием, и шагнул к гулю.

Похоже, заклинание моровой дочки было не очень стойким – то, что ранее выглядело комой, перешло в крепкий спокойный сон. Маклин вспомнил, где сталкивался с подобным – Мор часто использовал такие заклятия в полевом госпитале, да и в мирное время говорил, удобно для небольших хирургических вмешательств. Старый приятель оказался прав: рыться в голове у спящего оказалось на редкость просто, по всей видимости, для ментальных манипуляций заклинание годилось так же, как и для медицинских. Убийца. И снова – с Высшей Целью там, где у обычного живого существа можно докопаться до причин. Чуть ближе, чем Высшая Цель, плавали голод, злость, желание убить.
Очередной полукровка. Получеловек при том, – Маклин поморщился. Подобные метисы чаще всего были плодами насилия над человеческими женщинами. Граф к человечкам особой нежности не питал, предпочитая заводить романы с представительницами долгоживущих рас, но изнасилование почитал редкостной гадостью вне зависимости от происхождения жертвы. О, да этот красавчик ещё и трупоед… причем, похоже, не вынужденно, как чистокровные гули, а по собственному выбору. Предпочитает приниматься за обед, пока блюдо совсем свеженькое, дышит. Вот уж кого хоть сейчас пускай в расход, вопросов не будет, как бы к очередной медали не представили… – шеф Третьего скривился: его коллекцией орденов и медалей можно было мостить дороги, от Осеннего до Звезды точно бы хватило, так что очередная была ему совершенно без надобности – имеющиеся хранить негде.
Из блаженного забытья граф выдернул гуля без церемоний, точнёхонько за раненую руку, в процессе подъема вывернув тому конечность так, что кисть достала до затылка, и быстро зафиксировав локоть. Раздавшийся отчаянный вопль был скорее похож на звериный, но Маклин превосходно знал, что болевая чувствительность у гулей и их метисов крайне высока.
– Переигрываешь, Адан, – констатировал он. – Ты проснулся ещё до того, как я взял тебя за руку. И очень надеялся, что я наклонюсь настолько низко, чтобы можно было вцепиться зубами мне в глотку. Тебе не повезло.
– Тварь чистокровная, – выругался гуль и попытался освободиться, но снова взвыл от боли.
– У тебя есть выбор, – обманчиво расслабленная поза и спокойный голос Маклина выглядели особенно странно по контрасту с оскалом пленного гуля. – Ты можешь продолжать ломать свою собственную руку. Доломаешь, возьмемся за вторую, будешь ломать её. Я никуда не тороплюсь. Как ты верно заметил, я – чистокровная тварь, а значит, продержусь дольше любого из вас.
– Её кровь чище твоей, палач, она отомстит, – гуль сплюнул кровью из прокушенной губы, но дёргаться не стал.
– О, помалу движемся к конструктиву. И кто эта прекрасная дама, чья кровь чище моей? Возможно, мне следует к ней посвататься?
– Ты… ты… не смей! – гуль задергался, словно в припадке, стараясь высвободиться. На хруст собственных сухожилий он не обращал внимания, и Маклину пришлось посильнее надавить на локоть.
– Чего не сметь? – издевательски поинтересовался он. – Свою руку ты ломаешь сам, стой смирно – и даже не останешься калекой.
– Оскорблять Великую Мать… не смей… тварь, – на губах Адана пузырилась слюна. Граф понадеялся, что это всё-таки от избытка религиозного рвения, поскольку бешенство у гулей было довольно распространённым заболеванием и оказалось бы весьма некстати.
– Если эта дама так сильна, то, возможно, она сама скажет мне о неуместности сватовства? Без посредников вроде тебя? Давай проверим? Отведи меня к ней, и мы посмотрим, сочтёт ли она оскорблением мой интерес.
– Она… она велит тебе сдохнуть, сволочь! Вместе с вашим Чёрным Властелином! И вы сдохнете, потому что никто не в силах противиться Ей!
– Прекрасно, но пусть она скажет мне это сама, – Маклин слегка подтолкнул очевидно сомневающегося гуля. – Или ты не уверен в её силе? Боишься, что она окажется слабее даже меня, не говоря уж о… гхм… властелине?
– Ничего я не боюсь, – гуль буквально рычал от злости. – Отпусти меня. Отпусти всех – и мы отведем тебя к твоей смерти, если ты так хочешь сдохнуть.
Приготовления заняли около часа. Когда забрезжил рассвет, по Пустоши двинулась странная процессия: остававшиеся на ногах бандиты, попарно спутанные заклинанием, волокли на импровизированных носилках из одеял своего товарища со сломанной шеей, а рядом с Маклином с видом оскорблённой невинности шагала дочка Мора. С накинутой на шею петлей из всё той же «нитки» – как показала практика, избавляться от пут, наложенных Тёмным князем, девчонке было не под силу.

Глава 1, где происходит то, чему совершенно не следовало бы случаться
Глава 1, где происходит то, чему совершенно не следовало бы случаться
Распахивать дверь в Тайную Канцелярию с ноги, без стука и вопроса, нельзя ли, давненько никто не решался. И когда тяжеленная дубовая дура грохнула в стену так, что с потолка отвалился кусок лепнины, происходящее показалось начальнику Службы внешней разведки и безопасности Адмира дурным сном.
Тем более что на пороге — каковских он будет, это в каком Круге уже не то, что не закусывают, но даже и перерывов между первой и второй не делают?! — появился незнакомый демонёнок. Ничем не примечательный — хотя умыться и причесаться визитеру бы не помешало, да и драные штаны могли быть почище.
— Нехреново вы тут устроились, — с восхищением оглядывая кабинет, протянул мальчишка. — Слуги народа адского и пламени блядского... или наоборот. Неважно. Я тоже хочу млеть, как стейк на сковородке, и ни за что не отвечать.
Будь начальник СВРиБ Малефицио ди Малефико субъектом более нервным, он бы уже обрушил на внезапного визитёра с десяток разнообразных кар за неуставные речи и неподобающий вид. Но сей достойный слуга народа жил на свете не первую сотню лет, поэтому просто негромко и вежливо сказал куда-то в пространство:
— Охрана!
Вместо того, чтобы спешно убраться, откуда пришел, хам в рваных штанах и с вороньим гнездом на голове, казалось, еще больше развеселился.
— И не жалко тебе их? — с тоской в голосе произнес он.
— Судя по тому, что тебя не уложили мордой в пол, у них есть основания себя жалеть. Кто ты такой и где охрана? — на второй части предложения Малефицио повысил голос. — Некомпетентные сотрудники будут уволены.
— Вижу, не жалко, — стервец продолжал валять дурака. — Дай волю, ты всех разгонишь, хоть посмертно... — он старательно скривил подвижную физиономию низшего демона в подобии скорбной гримасы, утёр грязной рукой воображаемую слезу и покосился на Малефицио, словно ища в том признаки раскаяния или подозрений в адрес неведомо как и куда расточившейся охраны.
Не заметив оных, нахал не смутился, но подпустил надрыва в юношеский тенорок. — Меня, небось, тоже уволишь? Без пенсии и выходного пособия?!
Начальник СВРиБ потряс головой и протер глаза: интонации казались смутно знакомыми. Правда, тембр голоса, внешность и все прочее никак не соответствовали, однако ж охрана куда-то подевалась. И дверь, весившая около полутонны, впечаталась в стену уж больно легко и непринужденно.
Неприятное чувство, посетившее его вместе с нахальным, но безобидным с виду гостем, усилилось. Из юношески ясных глаз на него смотрело что-то очень большое, опасное и крайне нестабильное. Вместо того чтобы, как внезапно захотелось, разбить окно столом и прыгнуть вниз, он вскочил и поклонился:
— Приветствую, Вашес-с-ство. Могли бы не трудиться, по-родственному голограмму прислать.
— Голограмма — это скучно, — скривил еще более трагическую морду маль... ох, нет, уже не мальчишка, а неопределенного возраста мужчина. По-прежнему в драных штанах, но уже не в рубашке, а в странного фасона парадном кителе адмирала несуществующего (или же существующего, но никак не в Адмире, Раймире или на любой из известных Пластин) флота. Вместо кокарды на псевдоадмиральской фуражке красовался то ли изрядных размеров драгоценный камень, то ли банальная стекляшка. С Князем никогда нельзя было знать заранее, а выяснять почему-то не тянуло. — К тому же голограмма не способна передать глубины отеческого беспокойства, которое я испытываю, — неожиданно высокопарно продолжил он. — Твое здоровье, Малеф, беспокоит меня чуть меньше, чем моё собственное. А уж как моё-то в последнее время сдаёт — я и рассказать боюсь.
Лицо Малефа тем временем становилось всё более схожим с каменными истуканами, стерегущими древние гробницы. Несмотря на высочайший уровень ментальной дисциплины, он в экстренном режиме перебрал варианты мучительной казни, которую мог предварять таким пассажем сиятельный отец нации. Что характерно, вопроса «за что?» в голове так и не мелькнуло, кошка прекрасно знала, на какой именно шматок сала она нацеливалась последние полсотни лет. Во рту появился мерзкий привкус провала, но Малефицио старался не обращать на него внимания.
— Не уверен, что верно вас понял, Вашес-с-ство.
— Да что тут непонятного? — развел руками тот и вздохнул настолько искренне, что подвоха сынок не заподозрил бы, даже если бы носил имя Полиграф. — Устал я, понимаешь? Тысячи, сотни тысяч лет — и все одно и то же, сплошь интриги... — тут Князь чуть не вышел из образа, слишком пристально уставившись на кровиночку, но вовремя спохватился и изобразил во взоре томность. Хотел было симулировать нервный тик — гулять так гулять! — но передумал. Кем-кем, а идиотом Малефицио не был, и мог что-нибудь заподозрить раньше времени.
Малефицио осознал, что казнь за измену престолу может быть отложена на неопределённый срок, но что для этого надо сделать, пока не понял. Посему решил на всякий случай выразить базовые верноподданические чувства, слегка подыграв государю.
— Простите, не вполне понятно, как Вашес-с-ство могли бы устать. Ведь вы, как всем известно, первозданны, уникальны, неутомимы и совершенно очевидно бессмертны.
— В том-то и дело! — буркнул Князь. Заговорить о бессмертии старшенький, по его прикидкам, должен был на пару реплик раньше. Неспроста он такой показательно тупой да верноподданный... — Люцифер вон тоже бессмертный, пару геологических эпох в Бездне Приапом торчит. А я тут с вами, идиотами, в том же стиле — ни развлечься, ни по Пластинам пошататься, всем тут задницы, считай, подтираю. Хватит! Без меня жить учитесь!
Первую радостную мысль Малефициано не успел сбить на взлёте, поэтому следом незамедлительно подтянулась вторая. Насчет стола, окна и надёжных острых скал внизу. Медитировать вместо того, чтобы реагировать, не стоило. Можно было запросто угодить в помянутую Бездну, к Люциферу в соседушки.
Малеф склонился перед отцом почтительно, но не слишком: картинного подобострастия Князь не выносил.
— Какая роль в вашем плане отводится мне?
— А это не мой план, — ехидно сообщил Князь. — Теперь это твой план. Ты обязан придумать, как назначить мне максимально достойного преемника, попутно убедив население Адмира, что преемник, кем бы он ни оказался, — их свободный и радостный выбор. Хоть котел дырявый на трон водрузить — а чтобы любили и почитали, как собственного законно выбранного владыку. Задача ясна?
— Вас понял, — Малефицио не дрогнул голосом, хотя и чуял, что ничем хорошим затея не кончится. Отец опять задумал развлечься, почему-то в первую очередь именно за его счёт. Иного повода столь явно и издевательски предлагать концепцию, которую блистательно обкатали в рамках проекта «Человечество», быть не могло. Впрочем, незачем пытаться предотвращать бардак, которым ты уже назначен руководить. — Приступаю.
— Приступай, приступай, — по всей видимости, владыка Адмира остался доволен — иначе с чего бы ему медленно исчезать, изображая на прощание Чеширского кота. Тревожила лишь последней растворившаяся в эфире улыбка: человеческая, но очень, очень зубастая.
Глава 2, где не происходит ничего, что не происходило бы в любом из обитаемых миров
Глава 2, где не происходит ничего, что не происходило бы в любом из обитаемых миров
Скучавшая без дела Война, коль скоро апокалипсиса в ближайшее время не намечалось, прилагала все усилия, чтобы спровоцировать хотя бы скромный локальный конфликтик. На данном этапе ее устроил бы даже мордобой среди пленённых ее чарами местных идиотов. Но увы.
Неимоверно дорогой, пафосный и невыносимо скучный курорт, куда ее занесло за компанию с Хэмьеном, находился на Перешейке. Любые серьёзные конфликты, смертоубийство и сведение давних счетов на этой нейтральной полосе между Раймиром и Адмиром исключались: нарушители старого доброго правила "Что происходит на Перешейке, остается на Перешейке, свершившееся за его пределами никого не волнует", отправлялись прямиком в жерло любого из местных вулканов.
Посему военные базы с обеих сторон нейтралки боеготовностью не блистали, а их ограниченный во всех смыслах слова контингент пух от скуки и почти дармовой выпивки, стараясь оправдать свое наличие в приграничье усиленным кадрежом хоть сколько-то симпатичных курортниц.
Симпатичность с точки зрения жителей Веера, обладавших зачастую весьма своеобразной и не вполне антропоморфной внешностью, была понятием крайне растяжимым — посему присвистываний вслед, предложений прогуляться и даже более смелых авансов Всаднице хватало бы с лихвой, кабы не рыжее патлатое чудовище. Что было особенно обидно, чудовище нимало не возражало бы, вздумайся ей развлечься, но бравые вояки откровенно опасались связываться с то ли подругой, то ли любовницей, то ли вовсе полусестрой одного из наследников Князя.
Война мечтательно зажмурилась и нежно улыбнулась, в подробностях представляя себе, что сделала бы своими руками с теми, кто пустил эту похабень гулять по всему Перешейку. Слух у нее был, как у чёрной пустынной лисы, а шёпот горничных этажом ниже не оставлял простора для фантазий. Дескать, оба высоченные, рыжие, мускулистые — притом девку эту со спины с мужиком перепутать, как два пальца об котёл, верно говорили на рынке. — Да и в лице схожесть есть, родная вряд ли, а кровная — кто ж Владыку нашего не знает, приплода от него — пол-Веера. — Ай, да я у них вчера прибиралась в номерах, детьми клянусь, что спали в одной постели, и явно не как кровным по совести положено. Простыни на полу, одежда мало не на люстре, а бесстыдница по всему Перешейку шляется, сверкая сиськами. Уже все и всё в подробностях рассмотрели, один вопрос остался — на жопе-то тоже тату набито, или нет? — Чему удивляешься, детки все в папашу! Князь с сёстрами не спит, конечно — только потому, что нету сестёр, а так бы...
Закончив (к сожалению, только в мечтах) заживо скармливать сплетниц скучающему сейчас в конюшне столичных казарм любимому коню, рыжему, наглому и плотоядному, как и хозяйка, Война потянулась за телефоном.
Пожаловаться на скуку и ограниченность местных жителей очень хотелось, поэтому, перебрав пол-адресной книжки, Война решительно ткнула в переплетение двух одинаковых рун. Судя по тому, что вызываемый абонент ответил на звонок мгновенно, не одна Война изнывала от безделья. Это настораживало: обычно фавориткам Князя было некогда скучать. После долгого и на изрядную часть состоявшего из междометий общения с давней коллегой, Война поняла: из этого, если не повезет, вылезет не паршивенький локальный конфликт, а натуральная Вторая Вселенская. Если, конечно, дети и соратники окажутся достойными своего сумасшедшего папаши и вождя.
Покинув гостиную шикарного номера для новобрачных (никакой свадьбы на горизонте не намечалось, но это были самые приличные комнаты в гостинице), она решительно отправилась в спальню.
— Встать, сука, трибунал проспишь! — рыжая красотка в босоножках и шортах плюхнулась на кровать и пощекотала безмятежно сопящего Хэмьена за рёбра.
Хэм, единственный из отпрысков Князя, боявшийся государственной службы сильнее, чем армии и свадьбы вместе взятых, оказался в этом всеми демиургами забытом пафосном месте исключительно потому, что умудрился в очередной раз в хлам и тряпки разругаться с драгоценным родителем. При дворе не зря шутили, что вторая чудовищная семейная черта представителей правящего дома — характер. Первой был выдающийся нос, но он не мешал жить даже Князевым дочкам. Дурацкие лингвистические выверты, благодаря которым слово "нос" на адском звучало для носителей других языков крайне неприличным и весёлым образом, сделали выражение "не суй свой нос в чужие дела" весьма популярным и породили целый пласт анекдотов, где незадачливому ухажеру любой расы предлагалось устыдиться, сравнив свои репродуктивные богатства с носом любого из владетельного семейства.
В очередном творческом запое Хэмьена угораздило написать песенку, посвящённую обожаемому папочке, и высоким штилем обвинить того (исключительно для красного словца, пасквиль был от первого и до последнего слова выдумкой) ни много ни мало — в воровстве детей, тяжелейшем, по меркам местных Кодексов, проступке. Себя чрезмерно вдохновившийся третьей бутылкой палёной мистофелевки гений, что логично, выдал за невинную и никем не понятую жертву. На тот момент у Князя случился особенно мерзкий период экзистенциальной тоски, сильно обеднивший вполне пристойное для тирана и деспота чувство юмора и вызвавший к жизни приличествующую всякому уважающему себя диктатору паранойю. Никто не удивился, когда незадачливая рок-звезда, даже не собрав в дорогу чемоданов, исчезла из Адмира в чём была. Оставаться в столице, когда прошёл слушок, что любящий отец собственноручно натаскивает на твои несвежие носки свору егерей из Третьего, было бы идиотизмом или героизмом, а героев Князь хоронил хоть и с почестями, но ещё до заката текущего дня.
Хэм и сам понимал, что единственным разумным поступком с момента покупки ящика этой грешной мистофелевки было то, что на Перешеек он удрал не в одиночестве. Война, одна из четвёрки наиболее доверенных лиц Князя, именуемых Всадниками апокалипсиса, почему-то решила стать временной любовницей Хэма. За какие достоинства она его прибрала к рукам, и сколько это продлится, местечковый гений понятия не имел, но здраво рассудил, что проблемы следует решать по мере поступления. Тем более, что из всех его проблем Война была наименьшей — с ней было весело, законный брак, дети и прочие дамские аксессуары её совершенно не интересовали. Соответствовать постельным стандартам привычной к гвардейским казармам подружки при его молодости, здоровье и выносливости было не слишком сложно, скорее, приятно.
Лениво и безуспешно ловя гуляющие по рёбрам ладони, Хэм вынул фамильный профиль из кучи подушек и беззлобно пробормотал:
— Отставить панику в обозе, каких-то пару часов — и я весь твой.
Но когда Войну останавливала дипломатия, тем более такая бездарная?
— Подъём, подъём... — подруга не унималась, стащила простыню и расшвыряла подушки.
— Какого хрена? — несчастная жертва Войны из природной вредности глаз не открывала. — Был тебе ночью подъём, и не единожды... Ты ж меня инвалидом сделаешь, а я и так с детства морально контуженный.
— Будет тебе не только морально, — женщина вытянулась на разорённой кровати и принялась старательно превращать и без того спутанную шевелюру Хэмьена в импровизированные дреды, стараясь дёргать посильнее, чтобы не заснул снова. — Будет тебе и физически. Хочешь до старости сидеть на Перешейке, сиди, не жалко. Но когда через пару сотен лет сам от скуки побежишь в вулкан прыгать, вспомни, как тебя старательно будили! Авось в завещании меня пропишешь. Мелочь, а приятно.
— Из-под какого котла дровишки, м-м? И что должно мне помочь вылезти из этой дыры? Ты затрахала всех наличных егерей до смерти или нашла, собрала и перестирала мои носки, чтобы до них никто не добрался? — меланхолично поинтересовался мерзавец, игнорируя куафёрские усилия Войны. Не обращать внимания на почти центнер первосортных мышц, навалившихся на грудь с невинной яростью голодной пустынной лисы-отоциона, было непросто, но Хэм слишком вымотался, чтобы до завтрака устраивать гладиаторские бои.
— Помнишь, твой папаша как-то вбросил в одном из миров идею дурацкой политической игры?
— Было дело, выстрелило отменно. Такого количества хаоса оптом, со скидкой тот мир давно не получал. Ты пришла проверить, как у меня с новейшей историей миров Веера?
— Слушок пошел, что у нас ту же пульку пишут, но ты в раскладе не значишься.
Хэм понял, что чувствует скорпион, которого вдруг передумали жрать, потому что Война оставила его в покое и села на кровати, скрестив ноги. От неожиданности он тоже сел. Почесал голову, застряв в спутанных патлах пальцами, и витиевато выругался. Фундамент семиэтажной конструкции состоял из краткого описания состояния ментального здоровья патриарха, первые этажи констатировали возможность возрастных изменений даже у Темнейшего, далее возвышались пожелания самых странных и патологических досугов всему совету Тёмных князей, а крыша со шпилем, башенками и горгульями состояла из верноподданнического пожелания совместной радостной прокреации всем помянутым.
— Свежие новости из столицы — лучший будильник, — расхохоталась ничуть не смущённая Война. — Похожие словесные кренделя я слышала пару-тройку сотен лет назад, когда твой папаша с Азраилом вдрызг переругались из-за мамаши ди Малефико. В общем, последние сплетни из Осеннего дворца дали мне идейку, как тебе вернуться в столицу и не шарахаться от каждого куста. Не надейся, валяясь в кровати, ты ничего не узнаешь: мы с тобой, к сожалению, тут не единственные, кто способен слышать, о чем шепчутся этажом выше или ниже. Так что вставай, завтракать на пленэре будем.
Спрыгнув с кровати, Война покрутилась перед зеркалом, занимавшим почти всю стену, и сочла, что босоножки и минималистичного вида шорты — вполне приличное одеяние. Одумавшись, дополнила наряд одной из валявшихся на кресле маек Хэмьена, причем заправив подол с одной стороны, другую оставила свисать сбоку хвостом.
Хэму ничего не оставалось, как последовать за неугомонной подругой. Тем более, что война, как говорится, войной, но обед, то есть, завтрак, обед, ужин и ряд импровизированных перекусов он предпочитал не пропускать. Завтрак, желательно, в постель, но Война же...
Глава 3, в которой раскрываются секреты изготовления политических кандидатов из подручных материалов
Глава 3, в которой раскрываются секреты изготовления политических кандидатов из подручных материалов
В катакомбах под Осенним дворцом властвовала тьма. Те, кто коротал там вечность, более не нуждались в свете или тепле, а тот, чьи тяжёлые шаги размеренно дробили вязкую и удивительно напряжённую тишину, мог обходиться без подобных излишеств. Полы длинного халата прошуршали вдоль ряда внушительных резных саркофагов и замерли возле еще не потускневшего надгробия у западной стены.
— Здравствуй, дорогуша. Извини, давно не виделись, дела, дела, — по голосу читалось, что Князя привела сюда отнюдь не скорбь по безвременно ушедшей любовнице. — Пора вставать!
Визитёр игриво хлопнул по крышке саркофага и отвесил шутовской полупоклон. Внутри что-то завозилось, послышались скрежет и сдавленное шипение.
— Кудрявая, что ж ты не рада, — довольно мелодично прокомментировал возню ленивый баритон. — Я надеялся на понимание, что только благодаря моей снисходительности за фокусы с приворотным зельем ты отправилась сюда, а не в кормушки гвардейских коней. Но всякое терпение имеет свои границы, так что предупреждаю: любой кульбит — и переедешь отсюда под бок к первой местной звезде. Сложный характер у женщины, ни с кем не может ужиться, в последнее время плохо выглядит и совсем одичала…
Шипение из недр саркофага стихло, но возня не прекратилась.
— Ожидание встречи после долгой разлуки — половина удовольствия от воссоединения! — между пальцами визитёра вспыхнул и заплясал болотный зеленый огонь, осветивший площадку возле надгробия. — Очень романтично, постараемся не тревожить соседей, — в неверном свете зелёного пламени лицо говорящего выглядело лишенной возраста и особых примет маской.
Повинуясь еле заметному кивку, многотонная каменная крышка поднялась над саркофагом.
— Встань, Рахма.
Поднявшаяся на зов покойница при жизни была очень эффектной женщиной, но тление оставило от былой красоты лишь пышные светлые волосы, высокий рост и изящество сложения. Голова в странной пародии на кокетство склонилась к плечу, выдавая причину смерти одной из любимых игрушек Князя.
Рахма неловко выбралась из своей гробницы и застыла, вцепившись скрюченными пальцами в край саркофага. Судя по выражению остатков лица, только предупреждение и сомнения по поводу собственной способности быстро перемещаться помешали ей немедленно броситься на своего «благодетеля».
Князь, не слишком любивший пользоваться мимикой, был вынужден поморщиться:
— А ведь говорил же этим идиотам: хранить бережно. Прости, любимая, так получилось! Но не отчаивайся, у Мора станешь краше прежнего. Выше нос, тебя ждёт блестящая политическая карьера!
Покойница оскалилась и зашипела.

Через пару дней Рахма разглядывала своё отражение в большом зеркале без малейшего отвращения. Князь не обманул: ребята Мора постарались на славу, такой красавицей она даже при жизни не была.
Взяв с туалетного столика расчёску, женщина начала укладывать длинные золотистые кудри в сложную высокую прическу. В подобном обрамлении ее точёное породистое лицо и огромные карие глаза всегда смотрелись выигрышнее.
— Могла бы вызвать служанок, Мор тебе выделил целую свору своих симпатяжек не для того, чтобы они изнывали от безделья, — прокомментировали откуда-то сбоку. Не требовалось отрываться от зеркала, чтобы понять, что в роскошном старинном кресле уже развалился и лыбится во весь рот "этот мерзавец".
— Ты меня еще глаза красить поучи! — огрызнулась Рахма, с трудом подавив желание запустить в Темнейшего расчёской.
— Не сомневайся, узнаешь много нового, — не смутился тот. — Но поднимал я тебя не для того, чтобы практиковаться в макияже.
— Если бы не твои шуточки, мне и краситься не нужно было бы! Тебе не понять, как ужасно стать гниющим, омерзительным куском мяса, способным привлечь разве что могильных червей!
— Нет смысла жить, если ты некрасив, да? Но обижаться тебе, в сущности, не на что — человеческий срок краток. Даже не случись между нами досадного недопонимания, над твоей могилкой давно бы рылись в песке лисы.
— Да уж лучше лисы, прожила бы как человек и умерла человеком, а не твоей игрушкой!
— Тебя никто не неволил, — в голосе собеседника скрежетнул металл. — Вопреки басням, что распускают обо мне по всем Пластинам, я не навязываю свое общество дамам и не ворую детей из колыбелек. К слову, информация, что я награждаю за верность и караю за предательство, полностью достоверна, — финальную фразу Князь счел достаточно афористичной, чтобы, едва завершив её, исчезнуть из облюбованного кресла.

Если кого-то из соседей и огорчило, что особняк, стоявший заброшенным около сотни лет, разительно изменился за последнюю неделю, вслух никто не высказывался: задевать протеже властителя Пандема было небезопасно. Впрочем, старая-новая соседка хлопот не доставляла — драк или серенад под окнами красотки больше не водилось. Поводов для сплетен всё равно хватало. Первым и главным был цветущий вид Рахмы, не постаревшей ни на день за многие десятилетия отсутствия. А ведь о короткой жизни "человечков" и их на редкость мимолетной молодости население Пандема прекрасно знало. Молодость магические ухищрения сохраняли, но на срок жизни короткоживущих серьезно повлиять не удавалось. Если демон пары сотен лет отроду считался еще юным, а в полную силу входил, бывало, и к полутысяче, то от человека, умудрившегося дожить до запредельного возраста с помощью чужой магии, оставалась лишь иссохшая оболочка. Исключением являлись очень сильные колдуны, но беда в том, что никакими особыми способностями Рахма бин Игар не обладала, и даже по низким человеческим стандартам могла считаться разве что неплохой знахаркой.
Еще одним поводом для сплетен стала охрана и обслуга особняка, сплошь набранная из самок гулей. В отличие от туповатых и неказистых самцов племени трупоедов, самки считались красотками по меркам большинства разумных рас. Любви окружающих это не добавляло: очарование и грация делали ночных хищниц-падальщиц еще опаснее.
Конечно, в гаремах наиболее одиозных обитателей Пандема встречались гулицы, поговаривали, что из гулей набрана вся прислуга Мора, а некоторые приписывали неразговорчивому экспериментатору и жену-гуля, что, конечно, было вымыслом, но официально не опровергалось. Но чтобы молодая красивая человечица свободно гуляла среди опасных и злобных тварей?
Странное дело, твари не разбегались, подкопов под окрестные дома и нападений на прохожих не совершали, а "возвратившаяся" Рахма, хоть ни с кем и не откровенничала, была неизменно любезна, что постепенно успокоило кумушек.
И всё же, оказавшись в доме, где воздух был пропитан гульскими благовониями, мускусными, тяжелыми, но великолепно маскирующими своеобразный запах ночного народа, нельзя было не нервничать. Не стал исключением и прибывший от Азраила посыльный. Один из влиятельнейших членов Совета князей презирал новомодные изобретения и никогда не упускал случая подчеркнуть древность своего происхождения. Витиеватое письмо, где министр иностранных дел Адмира просил "прекрасную Рахму" о встрече наедине, было написано от руки четким старомодным почерком с резким наклоном влево и упаковано в конверт, запечатанный натуральным красным сургучом. Согласно старым традициям, письмо сопровождалось дорогостоящим и недолговечным подарком: корзинкой свежих фруктов из трёх разных миров Веера. В древности жест свидетельствовал недюжинную магическую силу дарителя, способного быстро и без ущерба для себя перемещаться между пластинами Веера и даже доставлять оттуда скоропортящиеся нежные "артефакты". Сейчас традиции можно было соблюсти, послав слуг на городской рынок, но старый дипломат наверняка не пожалел магии и собственной персоной прогулялся по Пластинам.
Это особенно льстило тем, что по старинному этикету не обязывало получательницу. Дама могла принять, вернуть и даже выбросить подарок, согласиться или отказать во встрече, назначить крайне неудобные место и время для визита.
Рахма, разумеется, приняла дар без капризов: попросив посыльного подождать, черкнула ответную записку. Дескать, премного наслышана от нашего общего знакомого, не слишком доброго, но неизменно объективного, о славных деяниях возглавляемой вами службы, польщена интересом, что Тёмный князь проявил к "бедной изгнаннице, чье имя стерлось из памяти горожан", и с удовольствием приму блистательного рыцаря в своем скромном жилище хоть даже этим вечером.
Молодой, едва разменявший третью сотню лет демонёнок был счастлив, что долго ждать не пришлось — аромат гульских благовоний и пристальные взгляды красавиц в ливреях на холёную упитанную лошадь, на коей он прибыл все по той же старинной моде, парня нервировали. Отвесив поклон и приложившись к ручке "прекрасной хозяйки", вестовой сиганул в седло и был таков.
Из-за дверей малой гостиной, где теперь заседал импровизированный избирательный штаб, состоящий из единственного, но очень влиятельного помощника госпожи кандидата, доносился знакомый всему Вееру голос. Сегодня оратор не напрягался: разговаривать по телефону он мог даже во сне.
— Средства фонда частично пойдут на развитие гуманитарных наук и образования, госпожа бин Игар считает этот пункт своей предвыборной программы одним из главных, — Князь воззрился на вошедшую Рахму с непередаваемым ехидством и подмигнул ей. — Нет, переговорить с госпожой бин Игар никак невозможно, сожалею. Её время расписано на неделю вперёд, направляйте предложения в письменном виде, пожертвования в фонд принимаются во всех банковских отделениях Адмира. Да, переводы со счетов, зарегистрированных в Раймире, также возможны, размер комиссии уточняйте у агентов. Увы, переводы с Перешейка невозможны, поскольку еще одним пунктом предвыборной программы прекрасной Рахмы бин Игар является борьба с коррупцией. Мы не можем принимать пожертвования невыясненного происхождения и надеемся на ваше понимание.
Рахма прятала подаренную корзинку за спиной, но это не помогло.
— Полдник? Это очень мило, моя прелесть, — бросив трубку, вымогатель пожертвований мгновенно оказался за спиной у бывшей любовницы и выхватил из корзинки фрукт, похожий на шипастый зеленый шар. Не предложив поделиться, Князь немедленно оборвал с подарка кожуру и принялся жевать его, заливая рубашку на груди резко и свежо пахнущим соком.
— Неплохо, неплохо, — пробормотал он с набитым ртом. — Мы популярны у электората — на чёрном рынке это потянуло бы на свой вес золотом. Полезная штучка — слабый афродизиак, никаких побочек, но на представителей вашего вида через пару-тройку часов после приема оказывает примерно такое же действие, как сыворотка правды. На поднятых мертвецов желаемого эффекта не произведет, так что на тебя продукт переводить не стану. Спрошу сразу: кому щедрому и недальновидному ты назначила свидание?
Рахма проклинала себя, что не догадалась немедля отправить корзинку на кухню с одной из гулиц — те наверняка не польстились бы на фрукты, их организмы не принимали ничего, кроме трупного мяса.
— Это не твоё дело, но мне нечего скрывать. Один из Тёмных князей пожелал выказать мне свое почтение, — неохотно ответила она.
— Предвыборная кампания набирает обороты, — облизнулся Темнейший. — Вот и конкуренты косяком пошли. Дело чести не разочаровать дорогого гостя, у старой гвардии на этом пунктик.
— Твое присутствие нежелательно, — Рахма не сдавала позиций. — Я согласилась встретиться наедине. Если за время моего отсутствия местный язык не изменился до неузнаваемости, "наедине" не означает "под присмотром бывшего любовника".
— А любовников тут и не будет, — изумлённая Рахма смотрела уже не на ехидную мужскую физиономию, а на бледное остроносенькое личико незнакомой юной демоницы. Трогательная невысокая девушка провела рукой по волосам, поправила свободного покроя платье, маскировавшее аккуратный кругленький животик, и до отвращения знакомым голосом сообщила:
— Что сказать гостю по поводу моего отсутствия — придумай сама. Свидание наедине не предусматривает изгнания из дома слуг и секретарей, поэтому не нервничай — присутствие скромной секретарши, помогающей кандидатке в президенты Адмира, твое обещание Тёмному князю никак не нарушает, — невинно похлопав глазами, девчонка выбежала из кабинета, на ходу звонко выкрикнув мелодичным контральто:
— Схожу пну наших кухонных бездельниц, а то до вечера не управятся же!
Рахма утомленно прикрыла глаза. Что стоило этому мерзкому позёру перекинуться столом или креслом? В конце концов, гобелен на стене — вполне почтенное украшение. Повис бы в гостиной, коль скоро ему непременно надо своими глазами увидеть вечернего гостя, но нет — задумал изрядно накалить ситуацию. Гулицы в качестве слуг и охраны у человеческой дамы — уже достаточно экстравагантно, но молодая беременная пандемка чистой старой крови, находящаяся в подобном балагане, — немыслимо и непредставимо.
Короткие сумерки незаметно сменились вечерней темнотой. В саду уже горели фонари, когда у ворот появился всадник на холёной игреневой кобыле. Обменявшись парой фраз с охраной, он въехал во двор, слегка всполошив своим явлением ночной народ.
Кобыла фыркала и злобно косилась на гулиц, седок был невозмутим. Лицо его скрывал широкий капюшон.
Легко спешившись, он потрепал кобылку по шее и повелительным жестом поднял раскрытую ладонь на уровне груди, запрещая конюхам приближаться.
— Мара прекрасно обойдется без вас, — визитер расслабил подпругу и небрежно забросил повод на луку седла. — Не суйтесь ей в зубы, и она вас не тронет. — Не тронет, — с нажимом повторил он, внимательно глядя в глаза лошади. — Поняла, девочка?
Та оскалилась, показав клыки, больше похожие на волчьи, чем на конские, и неохотно кивнула. Плотоядные лошади, частенько называемые "диомедовыми" в честь приволокшего первую парочку странных зверей с какой-то отдаленной Пластины сумасшедшего подручного Мора, обладали интеллектом примерно семилетнего ребенка. У всех лошадников, рисковавших завести себе крайне дорогого в выращивании и содержании хищного коня, разговоры с питомцем были обязательным элементом дрессуры.
Ласково шлёпнув лошадь по крупу, гость поднялся на крыльцо, где его уже ждали.
— Благодарю за внимание к моей скромной просьбе, — откинув капюшон, высокий худощавый мужчина галантно склонился над протянутой для поцелуя рукой Рахмы.
— Вы оказываете мне огромную честь своим визитом, блистательный рыцарь, — не осталась в долгу Рахма.
Азраил с интересом взирал на человечицу, которая умудрилась в одночасье заинтриговать весь Пандем. Красива, не отнять, но чтобы соваться в адмирскую политику, нужна сила. Зачем Темнейший не просто затеял эту оскорбительно примитивную чехарду вокруг трона, от участия в которой презрительно отказалась почти вся старая гвардия, но и поддерживает неизвестно из какого сундука вытащенную марионетку? Переступив порог, Темный князь поморщился: гульской парфюмерией восхищались отнюдь не за изысканность.
— Прекрасный дом, моя госпожа, и оригинальный выбор слуг, — Азраил коротко кивнул в сторону конюшен.
— Все по воле Темнейшего, — кивнула Рахма. — Без его помощи это хозяйство было бы мне не по силам. Расторопность и исполнительность прислуги вы сможете оценить лично, — улыбнулась она. — В парадной гостиной сервирован лёгкий ужин. Я отвыкла от мужского общества, поэтому заранее прошу простить, если прием покажется слишком скромным...
— Благодарю, но не стоит беспокоиться. Меня несложно порадовать благородной простотой и откровенностью, столь редкой при дворе. Кстати о дворе: не присоединится ли к нам ваш покровитель и мой старый друг?
— Вы знаете, сколь велика лежащая на нём ответственность, — закатила глаза Рахма. — К сожалению, Темнейший не посвящает меня в свои планы, а я не рискую спрашивать. Буду счастлива, если он присоединится к нам, но что значит счастье женщины в сравнении с судьбами миров...
— Если от этого зависит ваше счастье, я буду уповать на то, что государственные дела сегодня позволят моему другу насладиться отдыхом в преданном ему кругу.
За ужином Азраил обратил внимание на то, что радушная хозяйка больше играет с едой на тарелке, чем ест, и почти не прикасается к вину. Тёмный князь не мог опасаться серьезной попытки отравления — человеческие яды почти не вредили демонам. Старому приятелю куда проще было бы избавиться от него в Осеннем дворце, где правила исключительно магия Темнейшего. Однако даже расстройство желудка или головная боль, если Рахма вдруг решит выслуживаться, совершенно не привлекают — и Тёмный князь оглядел антураж магическим зрением. Пища и напитки не сдобрены ничем, кроме качественных специй, зато его визави, гостиная, слуги и весь дом были, словно тонкой вуалью, прикрыты аурой Темнейшего. Похоже, на создание эффектной картинки Первый среди равных не поскупился, швырнул чуть ли не годовой для более слабого демона, не принадлежащего к Совету, резерв энергии. Там, где томно откинулась на спинку кресла светловолосая дама, магия Князя скручивалась в сложный узор, похожий на извивы артерий и вен, и тяжелой каплей пульсировала где-то в районе солнечного сплетения женщины. Футляр же, заключавший в себе энергию, способную создавать и разрушать миры, был восхитительно, безнадежно и беспросветно неживым.
Это объясняло необычную красоту и безукоризненную салонную сдержанность обитательницы особняка, но ничуть не помогало проникнуть в цель игры. Беседы с этим манекеном на территории Темнейшего будут пустой тратой времени, а вот выманить её на свою не помешало бы. Гость вздохнул и встал из-за стола:
— Простите, что вынужден лишить себя вашего общества, но мне пора. Исполнен надежды на ответный визит, — он поклонился и снова коснулся губами узкой прохладной руки.
От предложения вернуть визит в ближайшее время Рахма не отказалась. Азраил не понял, выполняет ли она указания Темнейшего, или обладает свободой воли и играет свою партию. Вряд ли на ней заклятие вроде тех, которыми мечены все четверо Всадников Апокалипсиса: считается, что узор лояльности можно наложить только на живое существо, обладающее магией или хотя бы ее зачатками, но вдруг?
Решив, что разобраться будет проще там, где нет постоянного фона магии Князя, он простился коротким кивком и направился к выходу. В дверях его едва не сбила с ног ожившая стопка бумаг — по крайней мере, тащившую весь этот хлам девицу Азраил заметил не сразу.
— Умоляю, простите мою неловкость, — девчонка попыталась изобразить книксен, получилось так себе. — Госпожа Рахма должна подписать это сегодня же, чтобы фонд получил пожертвования в срок, — трогательно вскинув брови, она улыбнулась Азраилу. — Возможно, член Совета князей не откажется пожертвовать хоть пару шеолов на специальный проект госпожи Рахмы, созданный для того, чтобы помогать оказавшимся в сложном положении женщинам вне зависимости от их расы, племени и магических способностей?
Деловитая наглость и умильная мордочка секретарши сочетались очень забавно. Только поэтому странность происходящего дошла до министра иностранных дел Адмира не сразу. Секундой позже Тёмный князь был близок к тому, чтобы застыть на месте с открытым ртом, как впервые оказавшийся на площади Звезды провинциал. На побегушках у мёртвой человечицы находилась молоденькая пандемка, у которой благородное происхождение и ветвистая родословная были буквально написаны на бледном миловидном лице. Азраил потёр переносицу, украдкой глядя на девушку магическим зрением: если от Рахмы магию можно было не прятать, то молодая демоница могла не заметить любопытства по неопытности, а могла и счесть оскорбительным.
К счастью, девчонка не заметила ни любопытства, ни того, что гость хозяйки едва устоял на ногах. Азраил с трудом сохранил показную невозмутимость, проворчал что-то благодушно-невразумительное и вызвался помочь отнести бумаги. Секретарша легко рассталась с ношей, но напомнила, что подписать их следует немедля. Министр кивнул, судорожно пытаясь понять, почему ее контральто звучит весьма знакомо. Наверняка встречал при дворе, но где, когда, и главное — что молодая аристократка может делать в компании ожившей покойницы и стаи гулиц? Он еще внимательнее оглядел незнакомку. Та не смутилась, наоборот, выпрямилась во весь рост. По всей видимости, девица была еще и беременна. Веер и все его пластины, сколько их ни на есть, что себе думает ее родня?! Такое пренебрежение к собственному потомству демонстрируют разве что обитатели Лазури, но те-то и плодятся, как черные пустынные лисы. Интересно, какой клан пора строем отправлять в Бездну подлечить головушки? — член Совета князей снова переключился на магическое зрение, намереваясь прояснить этот вопрос.
Прояснить не удалось: та же вуаль магии Темнейшего, что окружала Рахму и на ней была вполне проницаема для многотысячелетней силы Азраила, ограждала молодую пандемку каменной стеной. Ломать стену, чтобы понять, с кем девица связана узами родства, или прочитать, к какой расе принадлежит будущий ребёнок, было бы преступлением: столь качественно поставленный щит мог убить, стараясь сберечь.
Логика, конечно, намекала, что, коль скоро драгоценный соратник озаботился безопасностью простой секретарши, то она ему не чужая. Блудная неожиданно объявившаяся дочка? Новая любовница, которую Темнейший прячет ото всех, и от заклятых приятелей из Совета, и от ревнивой Смерти?
Азраил даже ощутил себя помолодевшим — аромат свеженькой запутанной интриги призывно щекотал ноздри.
— Прелестная леди, вы обворожительны, — министр поклонился и поднес руку девицы к губам. — Надеюсь, мы еще не единожды увидимся.
Загадка оказалась хоть и молоденькой, но очевидно не из робких — радостно ухмыльнулась в ответ и прочирикала, что ее имя, конечно, господину из Совета вряд ли что скажет, однако она очень рада видеть столь могущественного и влиятельного политика. После реверанса, выполненного на этот раз потрясающе чётко, красотка собрала подписанные Рахмой бумаги и удалилась.
Азраил подумал пойти за ней и завязать разговор, но мысленно одёрнул себя. Незачем превращать себя в посмешище, бегая по полному гулиц особняку за девицей, годящейся ему в правнучки. Как минимум до конца кампании быть ей при госпоже кандидате, так что в данный момент выгоднее убедить Рахму, что интересуют его лишь несравненная красота и политические планы человечицы.
Глава 4, в которой демонстрируется несомненная польза умеренного алкоголизма для улучшения политической обстановки
Глава 4, в которой демонстрируется несомненная польза умеренного алкоголизма для улучшения политической обстановки
Малефицио заперся в кабинете, плотно задернул шторы и для верности опечатал комнату комплексом надёжных, ещё от матушки выученных заклятий. Он сомневался, что эти меры предосторожности спасут от новых визитов папаши, но уповал на то, что Князь слишком занят своими дурацкими играми. Агенты, работавшие чуть ли не в три смены, доносили, что владыка Адмира в последнее время зачастил в пропахший гулями особняк, где поселилась его странная кукла-кандидатка.
Малеф извлёк из бара бутылку рома и плотно набил любимую трубку: вот уже две недели он метался, как ошпаренный, но толку от этого было немного. Он всё еще не понимал, какая гадюка ужалила любезного папеньку под фалды на этот раз.
Тактику "не спеши выполнять приказ — возможно, его отменят", популярную во множестве миров, Малеф уже опробовал. Первые пару дней исполнительный сын всемогущего отца активно занимался собственными делами, пока не удостоился голограммы из Осеннего. Призрак папаши в халате и с самокруткой в зубах сварливо осведомился, почему до сих пор ни один из кандидатов на пост президента не зарегистрирован в свеженьком избирательном комитете, и, кстати, почему оный избирком вообще не создан? Пришлось спешно исправлять положение, причем — ах, ирония! — силами собственной службы. Целый флигель выделил, штат секретарш набрал — точнее, назначил, приставив к делу наименее ценных полевых агентов и наиболее исполнительных новичков. Главной проблемой комитета было то, что регистрироваться кандидатом на пост Темнейшего... тьфу ты, президента, не желал никто. По всей форме, от руки писанные, личной печатью снабженные и сопровождаемые церемониальными подарками приглашения всему Совету принять участие в предвыборной гонке, не дали ничего. Если, конечно, не считать того, что подарки все адресаты оставили себе, по каковой причине представительский фонд СВРиБ изрядно отощал. Восемь из тринадцати членов Совета не удостоили ответом. Парочка наиболее дипломатичных официально поинтересовалась здоровьем уважаемого батюшки, а старый политикан Азраил в довесок к вопросам о здравии Князя выказал еще искреннее беспокойство за судьбу его сына и пригласил Малефа, буде возникнет необходимость, без стеснения воспользоваться контактами МИДа и отдохнуть на любой из обитаемых Пластин, с которыми установлены прочные и тёплые дипотношения. Маммона витиевато отказался: магическим зрением Малеф прочел упрятанное под официальные обороты "Парень, ты сдурел? Ты во что меня втравить хочешь?". Асмодей воспользовался случаем, чтобы предложить "прекрасному юному другу" принять участие в совместных постельных упражнениях. Старый развратник предлагал подобные досуги всем и при каждом случае, так что умудрился достать до икоты даже ко всему привычных инкубов и суккубов, то есть официальных зарегистрированных проституток мужеска и женска пола.
Чтобы доказать всем, что опасности нет, и Князь идею одобрил, Малефицио зарегистрировался сам, получил удостоверение личности кандидата в президенты Адмира за № 001, и даже шлёпнул на этот грешный кусок пергамента официальную печать. Громов, молний и обвинений в госизмене не последовало. Но даже выступление Малефицио в прайм-тайм по самому популярному каналу Инферно-ТВ, сопровождаемое демонстрацией сляпанного на скорую руку документа, не помогло. Заявок не было.
Начальник СВРиБ тяжело вздохнул, вспомнив, как в прошлом тысячелетии Князь внезапно и надолго заперся в своих покоях, наотрез отказавшись выходить к народу накануне крупного военного парада. Все принесённые на подпись документы выкидывал с балкона, а одного особо рьяного парламентёра случайно зашиб метко пущенным оттуда же сапогом для верховой езды. В гардеробной куда-то пропал княжий любимый китель, но слуги так и не смогли его отыскать. Пришлось срочно выдёргивать придворного фаворита-модельера с Перешейка, чтобы пошить замену. Казалось бы, зачем устраивать подобное шоу из-за какой-то тряпки, будучи практически всемогущим?
О том, что собой представляет его родитель, Малефицио предпочитал не задумываться на трезвую голову, посему за первой бутылкой рома неизбежно последовала вторая. Фестиваль воспоминаний свидетельствовал, что сколь бы странны ни были поступки папаши, даже у самых экстравагантных имелась веская причина. Например, в истории с кителем вытащенный с Перешейка модельер оказался шпионом Раймира. И, кабы не требование "найти и притащить немедленно", без помех обстряпал бы свои дела, пользуясь царящей на Перешейке атмосферой расслабленной лени. Так вот, следовало понять, какие неочевидные цели может преследовать этот бред с выборами?
Сперва Малеф заподозрил, что папаша всё-таки окончательно в курсе его давней хрустальной мечты получить трон Адмира, чтобы передать его впоследствии собственным детям. Виды на уютный престол Империи нелюбезно портили многочисленные братцы, практически заградотрядами бродившие по коридорам дворца. Не зря помимо прочих своих километровых титулов батюшка носит ещё и звание отца народов. Тут Малефицио завистливо хмыкнул, вспомнив про распространённую у многих культур традицию, когда старший сын правителя, вступая на престол, уничтожает остальную поросль со чады и домочадцы.
Но дальнейшее показало, что смелые фантазии сыночка вряд ли могли стать основной причиной переполоха в сиятельном курятнике, даже если и были известны папаше. Темнейший явно задумал более масштабную и странную игру. Вытащил практически из-под полы халата человечицу, по слухам, якшавшуюся с гулями, и зарегистрировал её очередной кандидаткой. Чтобы придать происходящему оттенок сюрреалистической комедии, лично уселся в её избирательный комитет. Анекдоты на тему, в каких позах Князь готовит себе преемницу, начали ходить по Пандему буквально на следующий день. Хуже того, с Перешейка нагло вернулся Хэм (не иначе, решил устроить прощальный концерт перед казнью) и тоже — в избирком. Теперь рыжая беспардонная скотина спокойно разгуливала по городу, помахивая удостоверением кандидата № 003, а его избирательный штаб почему-то обосновался в доме Войны. В довесок прекрасная младшая сестричка Аида дневала и ночевала в этом вертепе. Ну, хоть третьей к себе в постель эти отморозки её не внесли, а ведь и такие слушки агенты уже передавали. Война заклята на лояльность, предаст Князя — костей не соберет в самом буквальном смысле, а за Аиду папенька кому угодно голову открутит, бывали прецеденты.
Малефицио печально встряхнул бутылку и на просвет оценил уровень янтарной резко пахнущей субстанции. Вторая бутылка рома, как говорится, казала дно, а ясности не прибавлялось. Может ли быть так, что все происходящее — некий план "Преемник", главная роль в коем отведена, вопреки здравому смыслу, не ему, а драгоценному братцу с его похабными песенками и пьяными дебошами? Ладно песенки, вереница девиц и репутация эталонного раздолбая, но у него же брат-близнец — раймирец, спасибо странным извивам семейной генетики и периодической тяге папеньки к прогулкам по чужим постелям.
Вконец запутавшийся Малеф залпом допил остатки рома и, облокотившись о столешницу, бессильно уронил голову на руки.
— Мама, мамочка дорогая, — пьяно всхлипнул он. — Во что я встрял, и что мне с этим делать, ма-а-а-ма!
Глава 5, в которой аристократы вынуждены сами варить кофе и воровать алкоголь, а лисы — размышлять о высоких материях
Глава 5, в которой аристократы вынуждены сами варить кофе и воровать алкоголь, а лисы — размышлять о высоких материях
Пробуждение не порадовало Малефа, но отнюдь не из-за похмелья. Жители Адмира в этом плане были на редкость крепкими ребятами, однако спать лицом в столешницу они не любили даже в трезвом виде. Начальник СВРиБ выпрямился в кресле и принялся разминать затёкшие конечности, преисполнясь чувством смутного отвращения. Надрался, как мальчишка, разве что сопли по физиономии не размазывал. Минута слабости в Пандеме стоит очень дорого, особенно если твой отец — не продавец жареных варанов с перекрёстка, а первое лицо в стране. Лучше было не представлять издевательских комментариев, на которые был способен Князь, осени его идея в этот момент почтить сына визитом. К счастью, в кабинете был только Малеф и его невесёлые мысли. Впрочем, счастье было кратко.
Перешибая запахи застоявшегося табачного дыма и перегара, комнату окутал аромат духов, знакомых Малефу с детства. Ничего хорошего сие не предвещало: дополнения к обычной голограмме были довольно трудоёмки, посему злоупотребляла парфюмом, пейзажами и прочими спецэффектами только старая аристократия.
— Я услышала тебя, сын, и немедля прибуду, — произнёс призрак герцогини ди Малефико. — Распорядись приготовить фамильный особняк, я не собираюсь останавливаться в свинарнике, который тебе угодно считать своим домом!
Малефа прошиб холодный пот. Значит, вчера он не только пошлейшим образом перебрал, но умудрился перед отключкой оставить паническое послание матери? "И почему я не круглый сирота?" — мелькнула в голове печальная мысль. На другие, увы, времени не оставалось. Если он не встретит родительницу так, чтобы маман осталась довольна, останется только надраться вторично и голографировать Темнейшему с покорной просьбой убить его на месте. Возможно, папаша даже согласится.
Через сутки сверкал не только фамильный особняк ди Малефико — жутковатое строение, которое Малеф недолюбливал за помпезность, странным образом сочетавшуюся с видом крепости, способной выдержать многомесячную осаду. С мылом драили даже прилегавшую к парадному въезду часть улицы. Парадность же появления Герцогини оказалась сомнительной. Явно желая стать на ближайшую неделю главной героиней адмирских сплетен, она прибыла одетой по моде той Пластины, где провела последние пару сотен лет, и, соответственно, в авто тамошнего производства. "Майбах Экселеро" с черноволосой красавицей неопределенного возраста за рулем, конечно, заставил не одного зеваку восхищенно присвистнуть, но особого фурора не вызвал. Экстравагантные аристократы, таскавшие со всех Пластин понравившиеся "артефакты" и пытавшиеся ввести их в моду в Адмире, бывало, выдавали фортели и покруче. Да, конечно, от силы проходящего по мирам зависело, сколько и чего он может переместить на родину, но после того, как лет сто назад Даджалл вернулся с какой-то из Пластин на танке, развлекаться сувенирами максимального размера стало популярным. Подумаешь, "Экселеро", не карьерный самосвал "Катерпиллер" же...
Малеф прекрасно понимал, что недостаток народного восхищения придётся компенсировать собственной исполнительностью и расторопностью, поэтому сделал всё, чтобы самый отъявленный перфекционист не нашёл повода придраться. Особняк напоминал картинку из рекламного проспекта, кусты и даже деревья были подстрижены по линеечке, кладовые и винный погреб ломились, а на столе в гостиной красовались вазы с фруктами и цветами. Вышколенная прислуга, спешно переманенная в рамках личного одолжения из летней резиденции Азраила, была готова выполнять любые повеления госпожи, не переспрашивая и не ошибаясь.
Тем не менее, когда Малеф, как подобает хорошему сыну, подбежал к машине, распахнул дверь со стороны водителя и, почтительно поклонившись, подал матери руку, чтобы сопроводить в дом, он чувствовал себя школьником, которому в любую минуту может нагореть за несделанное домашнее задание. Мать, деятельная и властная, во времена своей силы и славы при дворе вызывала одновременно восхищение и страх. Именно поэтому её собственное имя вскоре скрылось за титулом, и иначе как Герцогиней подругу Князя никто не называл.
Благосклонно кивнув сыну, она слегка коснулась его щеки своей, изображая родственный поцелуй.
— Рада видеть в добром здравии, — мелодично пропела герцогиня. — Твоя голограмма меня удивила. Я надеюсь получить исчерпывающие объяснения, как только мы окажемся наедине.
— Приношу извинения за этот постыдный момент слабости. Надеюсь, я не слишком обеспокоил. Весьма признателен, что вы прибыли столь скоро, временно лишив ваших внуков своего мудрого руководства. Позвольте узнать, все ли здоровы?
— Да, конечно, дети благополучны и шлют наилучшие пожелания, — кивнула Герцогиня. — Но я примчалась сюда не для того, чтобы беседовать о погоде, природе и семье — это можно было бы обсудить и через голограмму. Расскажи, что именно довело тебя до вчерашнего скотского состояния. Не вздумай увиливать — у меня остались знакомства в столице. Несмотря на то, что ты некогда предпочёл уехать с отцом, я не держу зла и готова помочь, если это окажется в моей власти. Дотронувшись до плеча сына, она чёткой скороговоркой произнесла старинную магическую формулу: "ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя я не совершу то, чего не желал бы ты сам". Подобная клятва в давние времена считалась обязательной для того, чтобы сообщники или партнеры по любому делу могли друг другу доверять, но в настоящем считалась архаикой. Малефицио про себя вздохнул, но вернул ритуальную клятву, как того требовал обычай.
Утаивать что-либо от матери было бессмысленно. Тот факт, что она находилась вдалеке от столичного вертепа сплетников, вовсе не означал блаженного неведения: — До вас наверняка доходили слухи о новом батюшкином аттракционе. Вынужден признать, что я в тупике. Но надеюсь, что вам удастся указать мне выход из лабиринта. Когда в столице творится такое, даже члены Совета пребывают в недоумении. Их удача, что отец на этот раз сосредоточил своё внимание на мне. Впрочем, не только. Известны ли вам имена моих, с позволения сказать, соперников? Я был вынужден оказаться на одной ступеньке с поющим шутом и какой-то человечицей. Если Хэмьена знает весь Пандем, то "прекрасная Рахма" — это натуральное оскорбление общественного вкуса. Вы значительно дольше знаете нашего дорогого Князя и наверняка можете предположить, во имя чего ему понадобилось изображать начальника в штабе собственной куклы. Хуже того, в штабе Хэма заправляет Война. Доверенное лицо, заклятое на лояльность, таскается за исполнителем похабных сатирических песенок. Недавно к ним прибилась папочкина любимица, наш нежный "цветок Пандема". Могли бы для комплекта туда ещё Дубля позвать, но, видимо, не смогли вытащить его из очередного притона...
Герцогиня вздохнула.
— Конечно, слухи до меня доходили, но цельной картины я выстроить пока не смогла. Несомненно одно: если в стане "противника" твоего отца, не рискуя жизнью, отирается Война или любой другой из этой четверки, значит, противник — липовый. Заклятие на лояльность невозможно обойти, оно проявляется татуировкой на коже, от которой единственное спасение — отрезать татуированную часть тела.
— Не хотел бы шокировать вас детальными описаниями, но поверьте, отрубить руку или ногу несложно.
— Я не договорила. Татуировка лояльности идет от локтя до середины спины, после разрубания пополам никому не выжить. Заклятие может снять тот, кто накладывал, но тогда исчезнет татуировка. Я давненько не видела Войну, но в последний раз татуировка была при ней. Что говорят твои агенты?
— Те, кто прикреплён к этой парочке, не рассказывают ничего цензурного, но про тату упоминали. На Хэме, впрочем, ничего не нарисовано...
— Тогда очевидно, что Война выполняет волю Темнейшего. Субъект вроде твоего сводного брата нуждается в постоянном контроле. Князь, как известно, в прошлом прекрасно справлялся с комическими ролями. Возможно, и у его сына в репертуаре не только амплуа площадного бунтаря с балалайкой.
— Спихнуть такого со сцены на трон — вполне в духе папочкиных шуток, над которыми громче всех смеётся он сам. К тому же от Хэма и его разнообразных подвигов народ в хроническом восторге. Ситком «1001 способ выбесить Темнейшего» весь Адмир смотрит затаив дыхание с того момента, как братец подрос настолько, чтобы хвататься за бутылку, гитару и девиц. Но в таком случае, кого папенька отрядил ко мне? Не может же он наблюдать за подергушками единственного таракана на беговой дорожке?
Герцогиня задумалась. Резон в рассуждениях сыночка был. Возможно, папаша наконец взялся таким странным образом натаскивать Хэма — по доходившим до нее раймирским сплетням, рыжего близнеца, Арвеля, взяли в оборот буквально с колыбели, готовя из него если и не преемника Светлейшего, то как минимум премьер-министра.
Женщина взяла из вазы яблоко и задумчиво покрутила его в воздухе, держа за хвостик. Красный бочок, желтый бочок — от вращения краски сливались, и яблоко казалось оранжевым. Интересно, приходила ли бывшему любовнику в голову мысль, что, если поменять местами двух близнецов, подмену можно будет вычислить только по манерам и вкусам, но не по внешности? Не собрался ли он таким странным образом наверстать упущенное, устроив повесе с гитарой нечто вроде обучения в полевых условиях? Если да, Малефу впору не завидовать Хэму, а прыгать до потолка, что им папаша пока что не заинтересовался настолько предметно. Поди знай, что Темнейшему взбредет в голову...
— Ты в жизни не узнаешь, что Князь за тобой наблюдает, если он не захочет спугнуть тебя раньше времени, — "осчастливила" она сына. — Мало того, что перекидывается он лучше, чем любой, кого я видела, так ещё и платит щедро. Перекупить любого из твоих подчинённых или слуг ему не составит труда.
— Когда он решил повесить на меня эти грешные выборы, я чуть сам не перекинулся от его спектакля. Другой вопрос, зачем демонстрировать, что бродячий цирк, называемый избирштабом моего братца, под его эгидой. Не все могут делать логичные выводы, располагая нужным объёмом информации, потому за него проголосуют, приняв надзор Войны за одобрение Самого. А папочка, значит, отменно развлечётся, наблюдая через дырку в кармане моего камердинера, как я сяду в лужу. Прекрасно! — Малеф досадливо пнул крутившуюся под ногами лисицу, явно рассчитывавшую на объедки со стола. Эти твари обитали при особняке издавна и в целом не доставляли хлопот. Но этот прошмыгнувший мимо зверёк стал случайной мишенью для накопившегося раздражения.
— Держи себя в руках, — сухо одёрнула его мать. — Отоцион перед тобой ничем не провинился. Лучше не гонять их, когда эти зверьки забегают в дом — с Пустошей чего только не приползает и не прилетает. Скорпион в туфле или гадюка под кроватью, да и обычные тараканы тебе вряд ли помогут на выборах. Ты не задумывался, почему дом, рядом с которым в саду или парке есть колония этих тварей, стоит дороже?
— Простите, матушка, — Малеф был недоволен мелочной придирчивостью вместо трепетного сочувствия, но виду не показал. — Я полагал, что это очередная почтенная традиция, утратившая смысл ещё до моего рождения. Но тут их никто не гонит, хотя они уже весь сад перерыли.
— Не столько традиция, сколько здравый смысл, — пожала плечами Герцогиня. — Можно регулярно накладывать заклятия от ядовитых насекомых и змей, рискуя не упомянуть новый вид, притащенный из других миров невнимательным соседом или слишком изобретательным врагом. Но проще держать дома отоционов — они питаются мелочью такого рода и не страдают от яда. Особенно приятно, что магия на них не действует — ну или почти не действует. Им не нужно заклинаний, им достаточно добычи и иногда объедков со стола. Я не прикармливаю их и не приучаю к рукам, но не выгоняю, если забегают из сада. Чаще всего они суются в дом летом, когда на свет летят мошки и ночные бабочки. А этого, скорее всего, привлек запах фруктов и цветов, и дурачок понадеялся на поживу.
— Благодарю за увлекательную лекцию о природе, но у нас сейчас проблемы посерьёзнее, чем недолюбленные отоционы. — Матушкины нотации успели надоесть Малефу ещё в детстве, отчасти поэтому он так радостно уехал в столицу, когда появилась возможность.
Герцогиня напряженно застыла, прислушиваясь к чему-то.
— Возможно, сейчас часть проблем разрешится... — она склонила голову к плечу, сделавшись похожей на птицу. — Или к твоим для разнообразия добавится парочка моих.
Запыхавшийся слуга еще договаривал "посланник от Князя просит встречи с герцогиней ди Малефико", а упомянутый посланник, плечистый темноволосый демон в мундире сотника гвардии Князя, четким, почти строевым шагом вошел в гостиную и, церемонно поклонившись, застыл на пороге. Герцогиня, встав из-за стола, сделала несколько шагов навстречу посланцу и встала так, чтобы закрыть собой сына.
— Поистине, Темнейший всеведущ: о моем скромном семейном визите уже известно в Осеннем дворце! А ведь я только переступила порог своего дома и даже не успела распаковать чемоданы, — достойная дама не лгала: чемоданов она действительно не распаковывала, ибо примчалась лишь с дорожной сумкой, набитой кое-какими полезными, но совершенно нелегальными в большинстве миров амулетами. — Что вам приказано передать, офицер?
— Его Инфернальное Величество счастлив снова приветствовать вас в столице и в знак глубочайшего уважения просит принять скромный подарок, — отчеканил гвардеец, вручая Герцогине хрустальный футляр, заключавший в себе редкой красоты чёрную орхидею, маленькую, очень изысканную, с нежными махровыми лепестками. К футляру прилагались непрозрачный мешочек и записка.
— Передайте Князю мою искреннюю благодарность, — наверняка посыльный расскажет, как нежно герцогиня ди Малефико прижала подарок к лицу и поцеловала перед тем, как неторопливо развернуть записку. Это хорошо. Будем надеяться, что бывшедрагоценнейший позабыл, как выглядели придворные дрязги в том мире, где Герцогиня провела изрядную часть жизни, и не догадается, что сентиментальность в этом жесте не ночевала. Предусмотрительность требовала помимо применения магического зрения ещё банальной органолептической проверки — нелишне понюхать, не пропитан ли дар каким-нибудь заковыристым ядом. Конечно, во времена их бурного романа, плодом которого стал Малеф, страстью к практическому применению своих познаний в токсикологии Князь не отличался, но, возможно, текущее положение светил и геомагнитных линий подсказало ему, что пора начать?
Посланец смерил обстановку профессиональным оценивающим взглядом, затем коротко кивнул и удалился. Ни одного лишнего слова, машина во плоти. Сравнивать гвардейцев с живыми механизмами составляло ещё одну старую пандемскую традицию. Кое-кто считал, что Мору удалось вывести пресловутых универсальных солдат для личной охраны Темнейшего, однако это было чистой воды вымыслом.
— Что пишет любезный батюшка? — осведомился Малеф, едва киборг с эполетами скрылся за дверью.
— О тебе — ничего, — коротко ответила Герцогиня, пряча письмо в карман сшитого на заказ пиджака. Взглянув на вытянувшуюся физиономию сыночка, сжалилась: — Пара приятных, не особо значимых фраз, приглашение после выборов заходить поболтать о старых-добрых временах и сожаление, что мы практически не видимся при дворе. Последнее смахивает на изощрённое издевательство, если вспомнить, почему я покинула Пандем. Ах да, ещё этот старый негодяй, — последнее было произнесено столь нежным тоном, что могло сойти за признание в любви, — соизволил прислать мне немного кофе. Знает, чем купить вечную признательность девушки, — тут Герцогиня улыбнулась.
— Будем надеяться, что наш маэстро эпистолярного жанра просто использовал повод лишний раз восхитить нас своим всеведением. Эффектные жесты — его конёк. Очевидно, вы были правы, матушка, — Малеф был рад, что вести не разочаровали Герцогиню, но нервозность не проходила. — В любом случае нам остаётся наблюдать за обстановкой. Кандидатов по-прежнему трое, и это явно конечное число. А кофе я бы на вашем месте проверил более тщательно. Чувство юмора у батюшки чернее государственного флага, — почтительный сын не удержался от шпильки.
— Не учи отца... гхм... то есть, мать, — фыркнула герцогиня. — Как видишь, я пока не предлагаю выпить по чашечке кофе.
—Можно поэкспериментировать на слугах, а если выживут и не свихнутся, прикажите сварить нам, — Малеф был не прочь переключить матушкину кипучую энергию на слуг. — Их прислал Азраил, так что, думаю, ребята привычные, наш министр — большой поклонник старины.
— Азраил? — заинтересовалась герцогиня ди Малефико. — Очень рада, что ты поддерживаешь отношения с давним другом семьи. Странно, что он не пожелал приветствовать меня на родине — надеюсь, он в полном здравии и не в опале?
— Здоровей меня будет, — буркнул сын, недовольный, что примчавшаяся якобы в тревоге за него мать охотнее говорит о зверушках и министре иностранных дел, но только не о выходке Темнейшего. — Насчёт опалы я бы не поручился. Мои "хвосты" видели его въезжающим в ворота особняка той самой кандидатки-человечицы, у которой безвылазно торчит папенька. Кто знает, что там творилось, и не разругались ли они вдрызг. Подслушать или подсмотреть невозможно даже с помощью магии, ясно же, кто ставил щиты. Но докладывают, что уезжал наш могущественный друг явно не со спокойной душой.
Герцогиня нехорошо прищурилась и поджала губы.
— Не ожидала, — медленно произнесла она. — Похоже, что Азраилу совершенно всё равно, за кем увиваться, лишь бы вожделенная игрушка принадлежала твоему отцу.
Малеф не вполне понял, какая муха укусила матушку, но подозревал, что с расспросами лучше не лезть.
— Так что, будем экспериментировать на слугах? — нарочито бодро сказал он и потянулся к пакету.
— Оставь! — мать выхватила у него кофе с необычайным для светской дамы проворством. — Я сама проверю зёрна, и, если все в порядке, сварю нам по чашечке. Этот сорт я не доверю ни слугам, ни тебе — это единственный кофе, который употребляет Князь, и рецепты там соответствующие.
Малефицио пожал плечами, но спорить не стал, и, отговорившись работой, которой из-за выборов стало непозволительно много, отправился в Управление. Для разнообразия пешком — может, хоть прогулка выветрит тревожные мысли?
Оставшись одна, герцогиня, как и обещала, принялась за проверку подарка. Орхидея явно не таила угрозы, а вот кофе мог быть сдобрен неприятными, хоть и не смертельными, добавками, скрытыми от магического зрения. Князь любил дурацкие шутки и был гениальным алхимиком — опасное сочетание, если учесть предвыборную гонку. Магическое зрение показало, что зёрна так же чисты, как и цветок, но смутная тревога не оставляла женщину. Возможно, дело не в потенциальной опасности бывшего любовника, а в том, что её старый друг тоже оказался замешан в эту неприглядную историю? Чтобы прогнать неприятные мысли, она взялась за приготовление напитка. Привычные манипуляции и одуряющий запах, поднимавшийся сперва от размолотых в пыль зёрен, а затем — и от джезвы, успокаивали, но расслабляться не следовало. Чтобы избавиться от сомнений, Герцогиня плеснула немного сваренного кофе в первую попавшуюся плошку, приказала служанке щедро разбавить напиток свежим молоком и отнести в сад. Девица озадаченно посмотрела на новую хозяйку — на её памяти никому не приходило в голову поить лучшим кофе Веера садовых лис — но чётко выполнила поручение. Чтобы сохранить свежеприготовленный кофе горячим, Герцогиня наложила несложное заклятие и вернулась в гостиную. Выходящие в сад окна позволяли ей наблюдать за зверьками, поодиночке, осторожно выбиравшимися к непривычно, но вкусно пахнущей миске. Подождать не больше часа — твари мелкие, если в напиток что-то подмешано, подействует быстро — и станет ясно, что делать. То ли возвращаться и спокойно наслаждаться напитком, то ли посылать "законсервированный" заклятием кофе Темнейшему за шиворот. Или в штаны, куда попадёт. Сейчас Герцогиня была настолько зла, что при своей недюжинной магической силе могла надеяться пробить заклинанием даже защиту Князя. Вопрос, останется ли она в живых после такого демарша, не особо волновал — под маской благородной дамы скрывалась темпераментная фурия с редкостно богатой биографией. Прикидывая, какими именно заклинаниями и насколько точно можно попытаться прошибить щит Темнейшего, светскую сдержанность она отбросила, как сбрасывают надоевшие туфли на высоких каблуках: ди Малефико чертила пальцем на столе какие-то знаки и печати, будто ребенок, увлечённо расписывающий ковер или обои. Вскоре её отвлек шум — отоционы оживленно носились друг за другом, вякали, визжали, рылись в песке и перевернули миску, стараясь добыть из пустой посудины ещё хоть капельку, — в общем, вели себя, как подобает сытым здоровым животным, получившим неожиданную дозу бодрящей субстанции. Понаблюдав за тварями ещё немного, Герцогиня заметила, что те, кто первыми прибежал к миске, потихоньку успокаиваются и с явной надеждой на добавку делают подкоп под тяжелую керамическую посудину. Не заметив ничего хоть сколько-то подозрительного, женщина улыбнулась и решительно направилась на кухню. Доверить слугам сервировать кофе она не могла: во времена её юности те, кто излишне полагался на впервые увиденную челядь, бывало, заканчивали свои дни очень неприятными способами.

В кабинете пылал камин, но тепла было немногим больше, чем в прозрачных водах Коцита. Аида зябко поёжилась, ожидая, пока воздух прогреется. О причудах температуры воздуха в этой комнате ходили легенды. Всё списывали на знаменитую рассеянность монарха: дескать, несмотря на свою антропоморфность, он забывает про ограничения, связанные с этой формой, отчего существенно страдает комфорт посетителей. На самом деле, если Темнейший что-то забывал, то единственно затем, чтоб потом «неожиданно» вспомнить, когда гости расслабились и решили, что все позади, либо когда понимал: если затянуть шуточку еще на пару секунд, посторонних придётся выносить и как-то утилизировать.
Аида оглядела внушительный отцовский стол, вечно заваленный важным государственным хламом. В здешнем хаосе не действовали общепринятые законы, помимо книг и бумаг обретались странные вещи, назначение которых не определялось с первого взгляда, а шанса на второй могло не представиться. По-имперски внушительно выглядела даже пепельница: окурки складывались в такие причудливые конструкции, что дух захватывало даже у знаменитых скульпторов-авангардистов.
Комната одновременно напоминала жилище удачливого мародёра, кунсткамеру, библиотеку, лабораторию и опиумный притон. У всех, кто попадал туда впервые, возникало стойкое ощущение, что они накурились какой-то редкостно забористой дряни. У некоторых оно оставалось на всю жизнь в качестве милого сувенира. Возможно, дело было в любимой трубке Князя, за безопасность которой для психического и прочего здоровья даже самых стойких существ не поручился бы ни один нарколог Веера. Бытовало поверье: тот, кто хотя бы пару раз затянется ею безо всяких последствий, станет новым правителем Адмира. Байку пустил гулять Темнейший, любивший наблюдать, как его "Особый сбор № 69" превращает в конфитюр мозг очередного недоузурпатора. Но любящая дочь не претендовала на престол, а в кабинет заглянула навестить здешний барный шкаф, также обладавший довольно зловещей репутацией.
В сумке позвякивала пара бутылок, добытых в партизанском рейде по дворцовым погребам, но с учётом аппетитов братца и его новой подружки куда уместней была бы пара вёдер. Требовалось нечто особенное, а что могло быть круче коллекции настоек, приготовленных батюшкой собственноручно. Брать с нижней полки Аида не стала — ей было прекрасно известно, что самые опасные и непредсказуемые составы находились именно там. Дотянувшись до прошлогодней мандрагоровки, идеально подходящей для коктейлей, она умыкнула пузатую бутылку с синей сургучной печатью на грязной этикетке. Тут из-под дивана высунулась любопытная морда довольно крупной лисы-отоциона. Что его разбудило — шаги, звон бутылок, перепад температуры или что иное — неизвестно, но зверь немедля закружил под ногами у Аиды, коротко потявкивая и распушив хвост.
— Алерт, кыш! — шикнула девушка. — Лис ещё сильнее напушился и состроил умильную морду, но воззванию не внял, принялся с повизгиванием метаться по комнате, прыгать на кресла и диван и скрести стены и пол, словно желал прорыть в камне нору. Аида в недоумении наблюдала, не понимая, что взбудоражило почтенного батюшкина питомца. Алерт жил здесь, сколько Аида себя помнила, хотя срок жизни отоциона за это время должен был не единожды истечь. Если вспомнить, что некоторые отцовские метрессы отличались редкостным для своей расы долгожительством, то причуда не одну сотню лет сохранять лиса уже не казалась экстравагантной. Он, по крайней мере, исправно уничтожал всё, что могло завестись в покоях, исключая разве что помянутых метрессок. Принцип "ты жив, пока нужен Князю", по всей видимости, распространялся даже на домашних животных. Отчаявшись утихомирить Алерта, Аида выудила какую-то очень красивую и очень пыльную бутылку: пока папенька не накрыл её возле шкафа, надо успеть прибрать лучшее. На этикетке значилось: "Полироль №10, улучшает рост здорового копытного рога при условии регулярного использования". Аида удивлённо вздёрнула бровки: видимо, она многого не знала об отце…
— Интересный выбор для коктейльной вечеринки, — раздалось у неё за спиной, — я бы на твоём месте прихватил мандрагоровки или хотя бы кальвадос, если надо чем-то триумфально встретить утро.
В кресле за столом вальяжно развалился любимый родитель, а на его коленях вытянулся моментально угомонившийся Алерт. Тонкие длинные пальцы перебирали пушистую шерсть зверька, словно нащупывая невидимые струны. Аида сделала книксен и мысленно хихикнула, столь забавным показалось ей сходство между этой идиллической картиной и полотнами известных мастеров с некоторых Пластин. Правда, лицо отца было отрешённым, а глаза казались бездонными чёрными провалами, что не сочеталось с обычной благодушно-насмешливой манерой речи. Как правило, подобные диссонансы не предвещали ничего хорошего.
— Спасибо, папа. Что стряслось с Алертом? Этот мохнатый террорист сначала чуть не разгромил кабинет, а теперь тих и благостен.
— Поиграл и успокоился, — равнодушно ответил Князь. — Они все так себя ведут. — Однако глаза отца были по-прежнему черны и безжизненны, а лис, умиротворенно подставляющий для почесывания то бока, то живот, еле слышно поскуливал.
Аида снова поёжилась, хотя знала, что комната давно прогрелась. Последовав совету, вернула на полку подозрительную полироль и выудила кальвадос. Бутылки в сумке брякнули, принимая в свои ряды выдержанного ветерана дубовой бочки. Раз уж нагоняя не случилось, Аида решила ловить момент, и сгребла еще бутылку мандрагоровки: запас карман не тянет. Уходить со столь богатой добычей молча казалось неправильным.
— Папа, а сколько лет Алерту? — светски поинтересовалась она. — Или, когда отоцион умирает, ты просто берешь похожего и называешь Алертом?
— Это было бы слишком просто, — интонации и мимика Темнейшего окончательно рассинхронизировались. — Он не как Всадники, девочка моя. Алерт — единственный в своём роде. Когда-то, задолго до твоего рождения, я мог себе позволить долгие прогулки по Вееру. Но он был тогда другим, нестабильным, Пластины стремительно меняли облик: только что был единый континент — и вот уже осколки расползаются во все стороны, как тараканы при ярком свете. Как-то мне спешно пришлось убираться прочь. Вернулся в Адмир и обнаружил, что прибрал с собой изрядный кусок ландшафта. Часть водившегося там зверья погибла от шока и магического излучения. А лисы уцелели, расплодились и прижились. Этого щенка я вытащил из капюшона и забрал на память о прогулке. Видимо, магией его шарахнуло сильнее всех, он крупный и умнее не только своих сородичей, но и некоторых министров. А что не разговаривает, так в покоях есть всё необходимое, ему просить нечего.
Князь вышел из странной медитативной задумчивости, растянул губы в привычной кривой ухмылке и небрежно спихнул Алерта с колен. Лис обиженно фыркнул, но безропотно ушёл куда-то под кресло.
— А он может разговаривать? — Аида не поверила. На её взгляд, отцовский питомец ничем не отличался от прочих отоционов, кроме размера и отсутствия боязливости, присущей дикарям. — Алерт, Алерт, — девушка порылась в карманах и вытащила несколько вяленых виноградин. — Иди ко мне!
Лис неспешно подошел и потянулся к винограду. Аида убрала руку.
— Нет, сперва попроси, я ещё ни разу не слышала, как ты разговариваешь!
Алерт отрывисто вякнул и попытался выпросить ягоды, привстав на задние лапы. Говорить он отказывался наотрез, и виноградины пришлось отдать за так.
— Чем-то ты ему не угодила, — пожал плечами отец. — Возможно, когда в следующий раз придёшь обносить мой бар, сначала уважишь обитающего тут не один десяток тысяч лет лисопатриарха, и он соизволит тебе что-нибудь сказать. Но он настолько стар и мудр, что даже со мной иногда не разговаривает, — стало окончательно понятно, что Князь шутит, его глаза больше не казались чёрными дырами, а приобрели обычный светло-карий цвет.
— Да ну тебя, так и знала, что ты не всерьёз, — Аида надулась и подхватила сумку с бутылками. На неприметной потёртой кожаной торбе лежало заклятие, позволявшее ей растягиваться почти вдвое, но при этом вчетверо облегчавшее вес упакованного добра. В старину такие сумки обожали странствующие торговцы, и бесчисленное множество похабных анекдотов было посвящено предположениям касаемо сорта идущей на изготовление торбочек кожи. Сейчас подобные вещицы стали музейной редкостью.
Алерт, успевший расправиться с виноградом, сыто щурился. Смешной щенок-самка у Великого, смелый, но глупый. Великий всегда говорит правду, но не всегда полностью, поэтому бесхвостое племя, привыкшее рыть в разные стороны и искать то, чего нет, не доверяет Ему. До последней шерстинки верят ему лишь лисы, те, чьим предкам он дал изобильную, хоть и опасную Пустошь и много прекрасных тенистых садов, где не переводятся вкусные насекомые и сочная падалица. Но так же, как Бесхвостым не дано понять Величия, Хвостатым недоступна речь. Алерт не умел разговаривать, да и понимал произносимое при нём лишь отдельными короткими созвучиями. Но слушать Великого и доносить до барханного народа Его волю лис мог без слов. Он чувствовал Великого, а барханный народ чуял Алерта. Когда Великий приказывал, лис мысленно говорил со своим народом, передавая ему волю Того, Кто Подарил Лисам Мир. Это в кабинете Великого его звали странной кличкой, а среди своих собратьев он был известен многим поколениям как пророк Фырф.
Когда барханный народ видел или чуял что-то, достойное внимания Великого, старый лис узнавал об этом, принюхиваясь к ветру, ловя чуткими ушами любой шорох. Он передавал, что беспокоит братьев, и, если Великий считал тревогу не пустой, дозорные щедро вознаграждались. Тушка кролика, упавшая из мешка мясника, доставившего провизию в особняк, множество свежих куриных потрохов и сочных мясных обрезков, вывезенных из владений Мора в пески Пустоши после очередного странного эксперимента, неожиданно расплодившиеся в парке полёвки — много, много возможностей одарить племя за верную службу. Глупые Бесхвостые, не видящие за барханами Пустоши, пытались заставить лис служить себе магией и разнообразными ухищрениями, но тщетно. Кому нужна нелепая навязчивость не умеющих Видеть и Слушать, если племя, ведомое мудрым Фырфом, испокон веков ходило под рукой Великого и грелось у ног Его?
Глава 6, из которой становится ясно, сколь условны в мире, где водится магия, различия между Ж и М
Глава 6, из которой становится ясно, сколь условны в мире, где водится магия, различия между Ж и М
Такого оживления древние стены Пандема давно не видели: город бурлил слухами и выкипал от любопытства, оправдывая одно из своих многочисленных прозвищ — Большой Котёл. Того, кто заварил всю эту кашу, изрядно побаивались, но любили, чему немало способствовала не только щедрость Темнейшего, но и его известная склонность к экстравагантным выходкам. Возможности от души посмеяться столичный народ никогда не упускал. Сначала все потешались над бедолагой Малефицио, которого по-адски давно перекрестили в Малефа, норовя поставить ударение подальше. Новоявленный кандидат явно не был рад, что его представляют просто как Малефа бен Самаэля, поскольку бен Самаэлем мог запросто называться и сын от горничной. Но он блюл аристократическую сдержанность, всячески подчеркивая, что является достойным продолжателем дела своего отца. Лозунги составлялись с явным намерением взбесить Совет: Малеф не забыл, как Тёмные князья фактически предпочли спрятаться за его спину, выжидая, чем закончится новая папашина затея. "Одна Преисподняя, один народ, один князь!" Ехидные обитатели Пандема неизменно подрисовывали на плакатах заглавную букву, а некоторые, особо благожелательные, и кое-что ещё, дабы выразить уверенность в мощном потенциале первого кандидата. На митингах среди своих сторонников, не столь многочисленных, как хотелось бы, Малеф держался внушительно и твёрдо, светил дорогими костюмами и харизмой, хотя многие признавали, что по длине и пламенности речей сын намного уступает отцу. Это, наряду с тем, как кандидат якобы заманивал ещё хоть кого-нибудь зарегистрироваться дорогими подарками, стало темой анекдотов: сплетники водились и в СВРиБ. Наиболее популярные сюжеты повествовали, как незадачливый претендент на престол слёзно уговаривал младших братьев принять участие в предвыборной гонке. Пикантность ситуации состояла в том, что Даджалл, по примеру старших товарищей, игнорировал весь этот балаган, запершись на военной базе. А брат-близнец Аиды, Тойфель, прозванный Дублем за максимальное сходство с официальным, красовавшимся на шеолах, обликом Темнейшего, вообще не подозревал о происходящем, поскольку большую часть времени проводил на реабилитации в одной из закрытых клиник в Бездне.
Вернувшаяся в столицу Герцогиня добавляла кампании Малефа шарма и, что было гораздо важнее, голосов в стане старой аристократии.
"Прекрасная Рахма" тоже выглядела уверенно, хотя над её программой по защите женщин слегка посмеивались, как и над необычным для человечицы ораторским искусством. Шутки про искусство, которое она постигала под чутким руководством Темнейшего, гуляли повсюду, от аристократических салонов до пивных. Князь подогревал этот ажиотаж неотлучным присутствием при особе Рахмы и довольно двусмысленными хвалебными отзывами в адрес новой звезды политического небосклона. Правда, периодически Князь забывался и с трибуны «по-отечески» разносил в пух и прах третьего кандидата. Хэм в долгу не оставался. Несколько концертов едва не закончились прибытием княжеской гвардии и службы спасения, настолько велика, особенно среди юных восторженных пандемок, в мирное время довольно далёких от политики, была народная любовь к хулигану с микрофоном. Апофеозом одного концерта стали попытки фанаток прорваться на сцену под исполнение знаменитого оппозиционного хита, снабжённого издевательским посвящением начальнику избирательного штаба Прекрасной Рахмы. На другом чуть не начался стихийный митинг против вмешательства раймирской внешней разведки в адмирские дела. Всему виной — невесть кем пущенный слушок про способность Хэма пребывать сразу в нескольких местах. Его истоки объяснялись скорее привычкой рыжего повесы стремительно перемещаться из бара в паб, везде встревая то в подтанцовки, то в потасовки.
Самый скандальный митинг готовился так, как готовится 90% военных переворотов и президентских импичментов во всех мирах Веера и сопредельных Вселенных — совершенно невинно и в тесной дружеской компании.
В штабе Хэма — точнее, в доме Войны, где означенный штаб квартировал — было чисто только потому, что в большинстве миров Веера ходило поверье, что если Война кого отметит, счастливчик непременно станет великим полководцем. Поскольку как именно происходит "отмечание", в каждой из Пластин имелись свои версии, в качестве добровольной прислуги "за всё" вокруг Войны постоянно крутились новобранцы. Госпожа командир могла не беспокоиться за состояние кладовых, погреба и комнат, благо дом был невелик и располагался через дорогу от казарм. Не любивший денников Интервент, в просторечии — Веник — в полной безопасности бродил по двору и валялся на травке в саду, заменяя своей плотоядной персоной свору сторожевых собак. Конь был избалован, начищен до блеска и накормлен от пуза, хотя верхом садиться на него не решались — против кусков печенки и прочих доброхотных даяний зверь не имел ничего, а вот чрезмерную фамильярность пресекал, показательно клацая роскошными волчьими клыками и злобно закладывая уши. Коллективное обожание привело к тому, что Война, редко бывавшая дома, обычно понятия не имела, что там появилось за время её отсутствия. В этот раз "ребятишки", как она шутливо именовала свою свиту, приволокли в гостиную не только букеты цветов и полмешка разнообразных сезонных фруктов, но и здоровенную кадку с фикусом. Фикус был косоват, кривоват и странен, но нагло зеленел и выглядел очень бодро. То, что во время заседаний штаба в кадку периодически отправляли неудавшиеся коктейли, казалось, шло дереву только на пользу. Использование кадки вместо пепельницы тоже не вредило (хотя, возможно, спасали парни, вовремя выгребавшие эти сомнительные удобрения). После того, как пьяный Хэмьен чуть не уснул, стоя в обнимку с фикусом, Война подумывала вынести кадку во двор, но потом решила не обижать "ребятишек" — они ж от чистого сердца.
— Какой гульский выкидыш придумал про вездесущесть Хэма? Дайте мне его или её, у меня Интервент два дня парной печенки не ел, — Война поерзала на полу, вытянула мускулистые ноги, походя пнув кадку с многострадальным фикусом, и закатила глаза к потолку. — Вы иллюзиями решили побаловаться, идиоты? В городе две трети в этом смыслят лучше вас, и как минимум половина лучше меня.
— Сгони с дивана рыжую скотину да допроси, что он хотел этим сказать, — воззрилась на недовольную Войну Аида. Она плюхнула очередную торбу с бутылками на рабочий стол и рылась в бумагах, пытаясь понять, что происходило в её отсутствие.
— Тогда печенку сводного братца оставь себе, — мрачно покосилась на подругу Война. — Интервента травить не дам! Чем он думал, а? Иллюзия плоха тем, что придётся отводить глаза всей толпе на площади; все хотя бы относительно старые демоны или просто сильные малолетки видят через неё, как сквозь марлю. В качественный отвод глаз столько энергии влетит, что твой папаша вытянет, мужики из Совета, я — с трудом.
— Кто запустил сплетни — в душе не ведаю, но это логично. Вы, ребятушки, себя в зеркало давно видели?
— Кто это "мы"? — скривилась Война.
— Независимый кандидат на диване в некоторых ракурсах на тебя смахивает, хотя, я так понимаю, в кои-то веки похождения моего папаши тут ни при чем, — усмехнулась Аида и метко швырнула окурок в кадку. — Хэм, мать твою с крыльями, ты там что, до апокалипсиса дрыхнуть будешь?
Брат и соратник ухом не повёл.
— Если он тебе нужен, не ори, — хихикнула Война. — Когда спит, ни хрена не слышит, проверено. — Она легко поднялась с пола, подмигнула Аиде, дескать, смотри, и завалилась на диван, вмяв при этом Хэма физиономией в пыльную спинку.
— Курсант, вот вы спите, а там война! — фыркнула она прямо в ухо Хэму. — Эту проспите, до следующей не доживете!
Дальше с вмятого в диван и качественно обездвиженного привалившимся к нему телом Хэма начали аккуратно стаскивать сперва рубашку, а потом — гулять, так на все деньги — и штаны. К чести жертвы грубого насилия следует сказать, что очухался он ещё при расстёгивании ремня.
Хэм, по примеру сиятельного батюшки, окончательно оборзел и обленился, поэтому соизволил разве что занять более удобное для ведения бесед положение довольно сонной, но до крайности глумливой диванной подушки.
— Ты вот этим думал? — длиннопалая ладонь Войны скользнула под расстегнутый ремень. — Не, этим ты точно не думал, — рука осталась, где была, что не смутило никого из присутствовавших. Хэм даже поёрзал на диване, чтобы всем было комфортнее.
— А вот если ты повернешься... — Война буквально мурлыкала, и Хэм повелся. Повернулся. О чем немедленно пожалел.
— Вот этой частью своего организма, дорогой... — Хэм никогда не подозревал, что, оказывается, когда щиплют за задницу — это не очень похоже на ухаживание, и поклялся, что, если выйдет из этой аферы живым, ни к единой даме так клеиться не станет.
— Вот ею, аспид, ты и думал, — Война разошлась. — Теперь, пожалуйста, — обе её руки продолжали хозяйничать в штанах у любовника, — любой из деталей своего прекрасного организма придумай, как выкручиваться.
Хэмьен последовал мудрому совету: начал незамедлительно выкручиваться, да так яростно, что чуть не спихнул с дивана вошедшую в педагогический кураж Войну, и едва удержался сам. Оказалось, что надежда и опора адской нации спала практически в обнимку с недопитым стаканом, поэтому финального крушения режима не произошло.
— Совесть имей, женщина! У меня э-э... голова болит! — Нагло заявила жертва и одним махом опустошила заначку. Аида состроила кислую мину:
— Один брат — наркоман, второй — алкоголик, мать в психушке, папаша — Темнейший. Вот же повезло с наследственностью, выиграла в генетическую лотерею, нечего сказать! Если заснёшь опять, бестолочь, я тебе этот фикус в задницу засуну!
Фикус зашелестел листьями (сквозняк, не иначе), но на это никто не обратил внимания.
— Ой, милый, проснулся? — Война вытащила руки из Хэмовых штанов и плотоядно улыбнулась. — Выспался? Давай-давай, расскажи, что тебе снилось? Княжеский трон? Ликующий Пандемониум? Не томи, колись, откуда идея про твое всеведение и вездесущесть?
— Это не мои идеи, мне подбросили, — сделал невинное лицо Хэмьен. — Наш добрый народ хочет видеть то, что ему нравится, то есть как можно больше экземпляров меня. Не сваливай на мою голову галлюцинации электората!
— Ему подбросили! — Война снова полезла в Хэмовы штаны, правда, теперь не в полурасстегнутую ширинку, а как при обыске, по карманам, включая монетный. — Не томи, птичка певчая, выкладывай, что ещё тебе подкинули? Ангельскую пыль, священные реликвии Ватикана или пару граммов полония? Кокс можешь оставить себе, а что посерьёзнее рекомендовала бы сдать папаше. Авось удрать успеешь, пока он тебя в Бездну не запихнул.
— Какую-то рыжую курву прямо на диван подбросили. Спать мешает и в карманах роется. Как есть засланка! Это она меня подставила, зуб даю! — Хэм порвал бы рубаху на груди в качестве завершающего штриха, если бы Война её не стащила. — А если серьёзно, кому мешало, что кандидат отдыхает перед ответственным мероприятием?
— Не догадываешься? — из карманов руки Войны перебрались обратно. — В данный момент очень хочется понять, на кой хрен ты всех так подставил? Мы должны тебе обеспечить "вездесущесть", которую какая-то засланная сука пообещала, а ты неизвестно зачем подтвердил. Тебя вынесут на носилках, если ты попытаешься надурить хотя бы квартал, не говоря уж о половине мегаполиса, молод еще.
— Ну как зачем? Потому что мог, — пожал плечами Хэм. — Вездесущность у нашего электоратишки — это по моим прикидкам от силы две точки в городе. Остальное сделают пандемские кумушки со своими длинными языками. Потом скажут, что нас было по два, по четыре, по шесть, да ещё в каких-нибудь экзотических видах. Я бы пошутил, что мне неоткуда взять свою копию, но видал я ту копию вместе с его райскими другалями известно где. Речь на сутки я закатывать не буду, это папочкин любимый номер, петь собираюсь максимум полчасика, так что из своих любой потянет.
— Любой? — Война вскочила с дивана и с отвращением сплюнула в кадку с фикусом. — В толпе, на изрядную долю любопытной или враждебной, держать твой внешний вид и манеру говорить, а потом еще спеть, точно копируя тебя, не так и просто. "Любой" скорее помрет на трибуне.
Аида меланхолично закурила очередную сигариллу, наблюдая за отражением в большом зеркале на противоположной стене.
— Я извиняюсь за повтор, ребятушки, но вы что, в Бездне трахались? У зеркала поиграйте в "найди десять отличий". Если найдёте, очень удивлюсь.
Заинтригованная Война спрыгнула с дивана, сдёрнув оттуда — всё за те же многострадальные штаны — Хэмьена. Тот в последний момент сгруппировался по-кошачьи и чудом избежал сомнительной радости в виде отбитого копчика.
Решив, что спать не дадут, а дальше зеркала вряд ли потащат, Хэмьен лениво выпрямился, обхватил Войну за талию и провальсировал к зеркалу. После чего столь же деловито стащил с неё потрепанную майку, хмуро буркнув: вот одно отличие мы устранили, затем столь же нагло расстегнул на любовнице шорты, державшиеся на честном слове и паре простеньких заклятий — а вот и второе накрылось Бездной, вполне нетрезвой...
Хихикающая Война не возражала, и, чтобы восстановить декорум, Аиде пришлось выразительно хмыкнуть.
— Оркестр, вы там не заигрались?
— Ну, два отличия я нашел — Хэмьен цапнул Войну за обнажённую грудь и заржал. — Можно я не буду демонстрировать третье, ты мне как-никак сестра, хоть и всего лишь единокровная.
Война игриво ткнула локтем Хэмьена куда-то в район солнечного сплетения и прищурилась. — Роста и мышечной массы у меня поменьше, морда не слишком похожа и волосы светлее. Но тут подгонять немного, тряхнуть, что ли, стариной? Я с войны в мужской шкуре не гуляла, повода не было.
— А я боялась, что по причине терминальной тупости моего братца вы упустите возможность пошутить с размахом.
— Пошутить можно, — фыркнула Война. — Но для простоты, уж извини, придется тебе полюбоваться на нас обоих нагишом. — Раздевайся, — рявкнула она Хэму, стаскивая с себя остатки одежды. — Мне тебя надо скопировать. И одежду проще напялить потом, чем ещё на её материализацию силы гробить.
— Давай, братец, снимай штаны и думай об Империи,— улыбка Аиды сделалась совсем издевательской.
— Сиськи втянуть не забудь, — съязвил Хэм, удостоившись за хамство испепеляющего взгляда от сестры и подзатыльника от любовницы (шутливого, но, тем не менее, чувствительного — рука у Войны была не легче Князевой).
Через пару мгновений язвить Хэму расхотелось — вместо проверенной собутыльницы и любовницы перед ним стоял братец из Рая. Почему-то со сложной многоцветной татуировкой от локтя до середины спины и с заколкой-кинжальчиком в скрученных на затылке волосах, но этим различия исчерпывались.
— Я даже не знаю, кто из вас лучше. Различить сможет разве что Интервент, — восхитилась Аида
— Его не обманешь, — оскалился обнажённый мужчина с татуировкой. — Веник даже не запах чует, а вот это, — обхватив себя руками, словно ему вдруг стало зябко, парень похлопал ладонью по собственному татуированному плечу. — Это не свести, папаша ваш на славу потрудился
— Много твой конь понимает, можно подумать. Вот женщины — дело другое, точно отличат. Оригинал всегда лучше, чем какие-то перевёртыши, не обижайся... дорогая, — Хэм слегка запнулся при обращении, поскольку никак не мог привыкнуть к новому облику Войны.
— Не смеши, — скривилась его новоотштампованная копия. — Можно проверить на любой из твоих баб.
— Серьёзно? А чего только на одной, боишься, всех не потянешь? — похабно хохотнул Хэмьен.
— Всех сразу ты сам не потянешь, — хмыкнула копия, в отличие от оригинала, ничуть не смущавшаяся. По поведению было ясно, что надевала она подобный костюмчик далеко не в первый раз. Настолько сконфуженным Аида не видела Хэмьена никогда.
Война вытащила из тяжёлого узла волос кинжал, оказавшийся не декоративным, а вполне рабочим, с волнистым, напоминающим крис, лезвием, и влёгкую отмахнула около полуметра волос, оставив гриву примерно до лопаток, неотличимую от Хэмовой.
— Эй, красавцы, вам бы одеться не помешало. Желательно так, чтобы роспись авторства моего папочки никто не увидел, — напомнила Аида. — Или вы решили проверять свои чары на дамах прямо у двери штаба? Могу выступить арбитром, но только после митинга. Потом хоть на скорость соревнуйтесь с книгами отзывов наперевес.
— Дело говоришь, — парень с татуировкой одним движением оказался в углу, где валялась груда нестираной одежды, бутылки, пакеты от адбургеров, и поморщился. — Родной, ты везде такой срач разводишь, что хочется напалмиком пройтись. Что тут надевать? Майку, в которой трое умерло? Грязные штаны, которые ты даже испепелить поленился? Учти, с меня станется прогуляться до трибуны нагишом и тем похоронить твою политическую карьеру окончательно.
На выручку брату пришла Аида.
— Чем тебе не угодила бытовая магия? Пара заклинаний, и всё будет чистеньким.
— Выдавай эту пару сама. И поскорее. Мне ещё и костюм с реквизитом подгонять? Бессмысленный расход энергии. Можно швыряться магией на уборку, шмотки и прикуривание от пальца, а потом внезапно обнаружить, что сил осталось — только выспаться и пожрать.
Аида пожала плечами, брезгливо извлекла из сомнительного братского кургана охапку вещей, постояла с ними в руках, сосредоточено хмурясь, после чего швырнула на диван. Вещи резко пахли озоном. — Не благодарите.
Грязь исчезла, но менее потрёпанными одеяния не стали.
— Скромность придется по душе избирателям. Было бы круто, если бы вы вдвоем еще на одну лошадь взгромоздились.
— Веника не дам, — огрызнулся на выходе один из Хэмьенов. — Не для того эта розочка расцвела, чтобы дрова таскать.
"Дрова" обиженно фыркнули, не глядя, лягнули куда-то назад и предсказуемо получили от своей копии очередной подзатыльник. Поскольку выходить из штаба вдвоем было бы неоправданным риском, Хэмьен-Война телепортировался прямо на трибуну на главной площади и в очередной раз подумал, что возиться с молодняком, может, и весело, но накладно. Оригинал отправился на свою точку в довольно мрачном расположении духа: столкновение с собственной копией с детства не предвещало ничего хорошего. Тем не менее, он смотрел в будущее с оптимизмом — сцену Хэм любил.
Глава 7, в которой одни ловят шпионов, другие тешатся иллюзиями, а предвыборная гонка идёт своим чередом
Глава 7, в которой одни ловят шпионов, другие тешатся иллюзиями, а предвыборная гонка идёт своим чередом
Митинга кандидата №003 город ждал, как капризный ребёнок обещанного похода в цирк. Хэмовы концерты всегда были в центре внимания всех новостных хроник, причём никаких усилий в этом направлении фронтмен группы "Врата" не прилагал. Однажды, не выдержав общей вдохновенной атмосферы, вспыхнул синтезатор, но Хэм не оплошал, выгнал со сцены слегка подгоревшего клавишника и, заняв его место, сыграл одну из самых трогательных баллад. После этого случая импровизированное фаер-шоу стало едва ли не визитной карточкой группы. В другой раз Хэму приспичило прямо на сцене крупного рок-фестиваля бросить вызов гитаристу выступавшей до него команды. В третий — умудрился, не прерывая пения, одновременно подкрепляться ромом и принимать бурные ласки от прорвавшейся на сцену поклонницы.
Будучи сильно не в духе, Хэм мог так поприветствовать фанатов в начале концерта, что, окажись на их месте люди менее благожелательные, нахалу пришлось бы несладко. Впрочем, драки на сцене тоже случались, особенно когда Хэму приходили в голову очередные сногсшибательные фокусы вроде сморкания в государственный флаг или вытаскивания на сцену подброшенного в гримёрку младенца с воплем: "Это чьё?".
Вот и сегодня собравшийся на площади Звезды народ предвкушал нечто подобное. На этот раз любимец публики был без группы, и кто-то уже пошутил, что, в отличие от вокалиста, музыканты "Врат" не могли находиться одновременно в двух местах.
— Любезные мои доверчивые идиоты! — Хэм был как всегда одет нарочито небрежно и со вчерашнего вечера явно не вышел из того вдохновенного состояния, которое часто вынуждало его сматываться из города. — Я никогда не лез в этот придворный дурдом… потому что там родился. А это — лекарство от моей родовой травмы. Продолжая пить, я помогаю Империи! — Мерзавец сделал изрядный глоток из бутылки, в которой явно была не минералка. — Вам тоже не помешает! — он щедро окропил передние ряды, чем вызвал в толпе радостные вопли. — Я ушёл на сцену, чтобы видеть поменьше мутных рож, поющих о своём с целью срубить бабла. В отличие от оппонентов, любись они конём моего отца, я хотя бы умею петь без фальши и фанеры. — В толпе раздались смешки: все живо представили фурор, который мог бы произвести в зале Совета злонравный вороной жеребец, и в мирное время почти не уступавший по сложности характера своему хозяину. Звали коня Армагеддон, но об этом мало кто помнил, поскольку сам Князь ласково называл эту тварь несколько иначе. Но все твёрдо знали: если Пиздец встретился без хозяина, добра не жди. Впрочем, наличие венценосного седока не давало стопроцентных гарантий безопасности. Князю даже пришлось со временем отказаться от личного участия в парадах, потому что конь был органически неспособен идти позади других, а в авангарде свечил, бесился и вытанцовывал, желая рвануть карьером куда-нибудь за горизонт. — Вы слышите моё послание в своих сердцах! Если угодно охарактеризовать меня как политика, то вот вам одно слово — эротический. Давайте считать, что я вломился в князюшник чисто из праздного любопытства. Я вовсе не вождь, который принесёт вам процветание и свободу, свободу от собственной слабости. Всё это внутри вас, я лишь озвучиваю возможности. Не бойтесь пройти от известного к неизвестному, а ориентиром пусть послужит моя музыка!

Герцогиня, посетившая одну из своих подруг, скучала — старая сплетница Имельда потеряла квалификацию и вот уже битый час рассказывала не о настроениях в городе или при дворе, а про своих немногочисленных, но, без сомнения, гениальных внуков, правнуков и праправнуков. Не желая показаться невежливой (никогда не знаешь, чем может быть полезен любой из прежних знакомых), герцогиня время от времени вставляла в разговор вежливые фразы, однако её внимание куда больше привлекало разворачивающееся за окном на площади Звезды зрелище. "Что бы и не пошутить?" — лениво подумала госпожа ди Малефико и, несложным заклинанием превратив огромный бриллиант в коктейльном кольце в зеркальце-рефлектор, швырнула через всю площадь простенькую иллюзию. Если — точнее, когда — поднимется переполох, Имельде придется слезть с любимого конька. А приставленной к княжескому сыночку для охраны рыжей дамочке придется объявиться — странно, кстати, что её не видно, да и сводная сестрица этого красавчика где-то болтается. Может ли оказаться так, что Хэмьен тоже пустышка? Вот и проверим...
Касание чужой магии Война ощутила, но, поскольку угрозы или агрессии в этом лучике не было никакой, внимания не обратила. "Наверное, осветители мудрят", — подумала она, продолжая подстраивать гитару и добродушно улыбаясь хэмьеновской фамильной кривоватой улыбочкой прорвавшимся к сцене девчонкам. Внезапно округлившиеся глаза юных демониц, отшатнувшихся от сцены, озадачили — рыжая была готова спорить на что угодно, что расколоть маскарад смог бы разве что Князь. Тогда в чем дело?
Ответ не заставил себя ждать. Обычный нестройный шум в толпе перерос в угрожающий гул, послышались отдельные выкрики "Забери меня Бездна!", "Не может быть!".
— Кандидат липовый! — Раздался чей-то истерический вопль. — Подменыш белоризников!
Война остолбенела: какого хрена примерещилось этим наркоманам в толпе? "Интересное кино", — она выудила из памяти простенькое заклинание "взгляд со стороны". От зеркала оно отличалось тем, что показывало картинку с поправкой на взгляд постороннего, без обычных для любой отражающей поверхности или фото искажений, поэтому "взглядом" вовсю пользовались модницы перед выходом из дома, чтобы убедиться, что со всех сторон и ракурсов они прекрасны как рассвет, и выругалась — к счастью, голосом Хэма. Вместо нечёсаного рокера в драных штанах и линялой майке "взгляд" показал ей огненного ангела, какими их описывают в страшных детских сказках. Всякие там радужные сияния от волос и тела, сверкающие белые одежды и тому подобная низкопробная мишура, которой, как было доподлинно известно Войне, в Раймире мало кто баловался, да и то больше на маскарадах. Иллюзия была наложена мастерски. Война, оставаясь в шкуре Хэма, попробовала убрать морок. Изображение потускнело, но не исчезло. Возникло искушение шарахнуть по лучику парочкой проверенных боевых примочек — пусть те, кто там развлекается, получат в комнату магическую связку гранат. Идею пришлось с сожалением отмести — рядом с возможным провокатором могли находиться ни в чем не виноватые сторонние наблюдатели, а Темнейший вряд ли оценит смерти и разрушения прямо в центре столицы.
Существовал ещё один способ гарантированно избавиться от картинки — вернуть свой вид. Тот, кто накладывал иллюзию, метил в Хэмьена — иначе преобразились бы все, кто оказался на пути луча. Нет Хэмьена — нет иллюзии. Все это Война обдумывала, лениво уворачиваясь от тянущихся к ней рук, пиная особо ретивых патриотов, желавших стащить "раймирского подменыша" со сцены, и отмахиваясь гитарой от не слишком активно летевших на сцену боевых заклинаний сомнительной эффективности. Развлекаться она могла сколь угодно долго: добрые горожане даже толпой не представляли серьезной угрозы, но игра не радовала. Достаточно одного серьезного заклинания, на которое она машинально ответит хотя бы в четверть силы — и прощай, мирный город. Отдельно неприятно, что, пришиби она кого-то, молва спишет все на Хэма — подставлять рыжую бестолочь не хотелось. "Поиграли, и будет", — решила Война и, схватив микрофон, дополнительно накинула на него парочку адресных заклятий, чтобы уж точно "пробило". "Веник, ко мне!", — для того, чтобы перемахнуть ограду и добежать до площади, коню понадобится время, ну так пару минут можно и подурачиться...
То, что злющий, как хеллхаунд, Интервент помчится сломя голову, Войну не беспокоило — он так же, как кони прочих Всадников, прекрасно ориентировался на улицах и был известен всему Пандему. Соваться под ноги плотоядной твари никто бы не решился. Толпа, напиравшая на сцену, неожиданно отхлынула, люди заозирались и наиболее сообразительные, забыв о "раймирском засланце", старались убраться подальше. Кто-то со страху перекинулся скунсом, и над толпой поплыл запах меркаптана. Другой повезло меньше — то ли устала, швыряясь заклинаниями, то ли просто была слабосильна — и женские истошные вопли "Убери копыта с моего хвоста!" зазвенели над площадью, изрядно добавив неразберихи.
Главным кошмаром дня стал Веник. Хозяйку он любил ("Кому война, а кому мать родна", как говорится), и, увидев, что она светится (горит!) и отбивается от лезущих со всех сторон двуногих, осатанел. Кусаясь и по-собачьи отшвыривая недостаточно быстро спасавшихся зрителей грудью и ударами головы, Веник проложил широкую дорогу к сцене — при желании Война вполне могла бы убраться с площади пешком. Но накопившаяся энергия требовала выхода. Особенно радовало, что все шпионы и агенты, будь они от Малефа, Князя или кого-то из Совета, сойдут с ума, пытаясь понять, как и когда Хэм научился ладить с Интервентом, и не мечен ли парень тем же заклятием лояльности, что и четверка Всадников. Пусть гадают, не нового ли Всадника Темнейший готовит из сына, пусть понервничают...
— Молодец, иди сюда, — Хэмьен погладил задравшего башку Интервента. Затем спокойно, будто спускался по ступенькам, сделал шаг — и оказался стоящим на спине неосёдланного рыжего коня. — Какой переполох из-за обычного сценического грима! — принялся издеваться он. — Конь — и тот умнее вас. Он не принял бы раймирского засланца, а вот меня готов покатать, правда? — Веник энергично кивнул — в конце концов, хозяйка не первый раз надевает мужскую шкуру, чего бы и нет? Если и тяжелее, то совсем ненамного.

Этого оказалось многовато даже для привычных ко всему пандемцев. Словно извиняясь за устроенный переполох, люди качнулись к Хэму, но ближе подходить не стали. По сравнению с реальным недовольным Веником, скалящимся на всех, призрачный ангел казался своим в доску парнем.
— Я не верю, что вы все тут настолько трусливы, что испугались нового сценического грима, — еще громче заорал Хэм. — Принять топорно сделанную иллюзию за реальную внешность — да ни фига, я не верю, что моих поклонников так легко обмануть! Наверняка настоящие раймирские засланцы спрятались в толпе и подстрекали всех, используя запрещенные заклинания, но я верю, что вы найдёте их! За каждого провокатора мой брат и конкурент кандидат № 001 заплатит золотом по весу, — ну хоть Малефу гадость сделать, подумала Война, и то хлеб. Воодушевлённая обещанием золота, толпа кинулась искать провокаторов, утратив интерес к концерту. "Раздосадованного" Хэма роль непонятого толпой гения вполне устроила. Он неспешно удалялся с площади под крики "бей провокаторов!" и "лови раймирскую сволочь!", стоя на спине Веника, который, словно проникнувшись торжественностью момента, выступал церемониальным шагом, высоко поднимая ноги, словно цирковая лошадка.

Герцогиня ди Малефико следила за этой сценой, не отрываясь. Имельда понятия не имела, что за переполох следует благодарить Герцогиню, но разразилась прочувствованным монологом про бессмысленность и распущенность молодёжи. "Я не переживу, если мои внучки станут, как эта рыжая стерва", — прочувствованно воскликнула она, указывая туда, где в переплетении улиц медной искрой маячила фигура всадника: устав выпендриваться, Хэмьен сел верхом, прекратив балансировать у лошади на спине и читать мораль всем, кто по-прежнему видел в нём ангела. Герцогиня пропустила "стерву" мимо ушей, полагая, что старинная приятельница просто желала обругать несносного музыканта пообиднее. Она забыла, что несколько тысяч лет назад, когда обе они были еще юны, Имельда делла Караччио считалась подающей большие надежды ясновидицей.
Глава 8, в которой можно наблюдать одно из самых несвоевременных озарений и подготовку маленького кулуарного дворцового переворота на конспиративных шести сотках
Глава 8, в которой можно наблюдать одно из самых несвоевременных озарений и подготовку маленького кулуарного дворцового переворота на конспиративных шести сотках
Отцовский подарок, вопреки опасениям, не перетравил садовых лис и не свёл с ума прислугу, бодрил и прояснял мысли, а на вкус оказался выше всяких похвал. Малеф вошел в студию, одинаково сдержанно приветствуя всех, от гримеров до ведущих. Месяц пролетел незаметно, завтра "день тишины", послезавтра кульминация этого фарса. Братец после своего скандального шоу, считай, вылетел: слишком уж хороша и удобна старая недобрая коллизия с подменышами. Ай да матушка, пошутила не хуже Князя. Судя по тому, что очередной посыльный из Осеннего приволок еще фирменного княжеского кофе и пару бутылок превосходного вина из личных погребов Князя, папаша оценил.
Впрочем, он всегда смеётся последним: по данным опросов его кукла лидирует. Патриоты предпочитают подыгрывать действующему правителю, ручная златовласка послушно открывает рот и кивает по свистку, а ходят на ее выступления исключительно оценить новые костюмы и свежие анекдоты уважаемого господина начальника штаба. Смешно и дико: всемогущий владыка Адмира на посылках у человечицы. Неожиданно для себя Малеф сначала коротко хмыкнул, а затем, не удержавшись, расхохотался прямо в микрофон с такой искренностью, которой не позволял себе с детства. Смех рвался из груди против его воли. Давно потерянное спокойствие вернулось, вместе с ним пришла кристальная ясность мыслей. Гори оно всё вечным пламенем, папаша хотел фарса — будет ему комедия дель арте и Арлекин в шмотках от Бриони. Когда Малеф наконец смог подавить хохот, в студии воцарилась напряжённая тишина. Он прочистил горло, смахнул выступившие слёзы и, криво улыбнувшись, обратился к народу:
— Я собирался сказать вам многое, но сейчас понял, сколь унизительно положение кандидата на эту позолоченную табуретку, которую вы зовете Тёмным троном. Торговать лицом на фоне папашиного портрета нет смысла, рассуждения о демократии — шелуха и мусор. Вы — идиоты, если не понимаете этого. У меня нет никаких конструктивных предложений, кроме очевидного — взять себя за шкирку и вынести на помойку истории. Вы — опора этой бесполезной системы. Если вы рассчитываете что-то изменить своими голосами, у меня для вас плохие новости. Если вы выберете меня, я очень удивлюсь. Если завтра останетесь дома, пойму. Шоу закончено, — коротко кивнув в камеру, Малеф встал и вышел из студии, ощущая странную лёгкость, похожую на опьянение. Он не понимал, что на него нашло, но одним из плюсов новообретённого состояния было полнейшее равнодушие к возможным последствиям.
Любезно одолженные в особняк ди Малефико слуги столь же любезно информировали Азраила о том, что после шикарной истерики в прайм-тайм кандидат №001 долго пытался понять, что побудило его вместо зажигательной агитационной речи выдать страстный монолог с предложением саботировать выборы. Герцогиня была взбешена, но Пандем не покинула, оставшись при сыне. Азраил сожалел, что не приветствовал в городе старую подругу, предпочтя вежливости маленькое частное расследование тайн пропахшего гулями особняка. Памятуя о взрывном темпераменте Герцогини, он не сомневался, что при случае ему это припомнят, но рассчитывал, что, если все пойдет, как хотелось бы, победителя Герцогиня не осудит. При фиаско недовольство прекрасной дамы будет последним, что могло бы его взволновать: покойники обычно равнодушны к женским чарам и капризам. Даже к обаянию удивительной женщины, которой было мало статуса фаворитки и матери отпрыска Темнейшего. Азраил помнил, как серьёзно повздорил с Князем: Герцогиня хотела стать полновластной соправительницей, и вполне заслуживала такой чести. В ответ её любовник расхохотался и предложил его, Азраила, кандидатуру. Дескать, вот тебе князь, бери в законные супруги хоть завтра, Совет вам да любовь, из Тёмного в Темнейшего сама перекрасишь. Герцогиня оскорбилась, хлопнула дверью и спешно уехала из столицы, забрав с собой новорожденного сына. Хотя не только Азраил — почти любой из Совета был готов ввести в свой дом аристократку старой крови, которая помимо магической силы и солидного капитала гарантированно могла подарить клану достойного наследника. Министр усмехнулся: размышлять о былом и несбывшемся — удел бездельников, а ему не следует транжирить время. Призвав слуг, он приказал снабдить подарками и немедленно отправить несколько писем.
Рахма была довольна результатами предвыборной кампании, но донельзя раздражена тем, что бывшедрагоценнейший регулярно заседал у неё в штабе и не пропустил ни одного из её официальных выступлений. Наблюдая за оживлённо треплющимся мало не по всем сразу телефонам господином руководителем избирштаба, Рахма не раз думала проверить, подключён ли хоть один аппарат к сети. После особенно витиеватых хвалебных речей в её адрес Рахме невыразимо хотелось пришибить венценосное радио совершенно пустой папкой с тезисами или выкинуть с трибуны. Темнейший держался с ней насмешливо-ровно, как с упрямым ребёнком или избалованным питомцем, но было видно, что чужая злость только удобряет сады княжеского красноречия. Видимо, этот мерзавец не способен жить без чужих эмоций, причём их качество его не волнует. На фоне Князя с его бесконечным завораживающим словоблудием и безумными нарядами Рахма даже в своих глазах выглядела именно тем, чем её называли — марионеткой. Слово «кукла», на её родной Пластине вполне нейтральное, в Адмире считалось довольно оскорбительным, содержащим в себе намёк на тот материал, из которого Мор безуспешно пытался получить пресловутых универсальных солдат. Безмозглая и быстро надоедающая искусственно созданная игрушка богатой знати, годная лишь для постельных утех.
Что самое обидное, этой же точки зрения, по-видимому, придерживался Совет. Ни один Тёмный, за исключением Азраила, не попытался нанести ей визит. Рахма не вполне представляла, какую роль ей отведут после выборов, но не сомневалась, что Темнейший по-прежнему будет всем заправлять, создав для себя подходящую должность в "новом" госаппарате. Было бы недурно найти себе другого могущественного покровителя, способного гарантировать безопасность и поддержание жизни. Осторожные намёки Азраила, конечно, давали некоторую надежду, но если чему Рахма и научилась за годы придворной жизни, так это не доверять сладким речам здешних лизоблюдов. Правда, ей почти нечего ему предложить и неизвестно, достаточно ли он надёжен.

В Пандеме в день тишины запрет на разнообразную агитацию наложили до отвращения примитивно: ровно в полночь накрылось теле— и радиовещание, дружно "легли" телефонная связь и Инфернет, а в качестве вишенки на тортик над Адмиром повис туман, мешавший любому колдовству сложнее обычной бытовой магии. Впрочем, паники это не вызвало. Столичные жители привыкли решительно ко всему и считали, что в случае реальной опасности их владыка найдёт способ всех оповестить и защитить. День выдался солнечным и тёплым, поэтому на улицах и площадях стихийно организовались гулянки и танцы, превратившие день перед итоговым голосованием во внеочередной государственный праздник.
Толпы на улицах сделали слежку за кем бы то ни было пустой затеей: в толчее было очень легко вытащить из кармана кошелек, но не вести объект. Особенно если "объект" предпочтет выйти пешком, без эскорта. Рахма не ожидала, что ускользнуть из особняка так просто. Штаб Князю, очевидно, надоел — по крайней мере, с утра он не появлялся ни в одной из своих ипостасей. Гулицы, не получая приказов, обычно не обращали на нее внимания, а причесаться и одеться несложно и самой. Женщина ещё раз перечитала письмо Азраила. Тёмный предлагал ей приятно провести время в одном из его загородных домов, отдохнуть перед решающим днем в карьере, отвлечься от тревог. "Если вы решите почтить меня визитом, экипаж будет ждать вас у северного выхода с площади Звезды в течение трёх часов, начиная с полудня", — обещал он. Колебалась Рахма недолго: терять было нечего. Она старалась выглядеть беспечной — кандидатка в президенты не под домашним арестом.
Обещанный "экипаж" оказался притащенным с какой-то из Пластин странным, но удобным двухместным авто, причем за рулём был хозяин. То ли не доверял никому, то ли решил воспользоваться случаем поговорить без свидетелей.
После витиеватых благодарностей за согласие и столь же витиеватых за приглашение в салоне воцарилось неловкое молчание. Маленький, словно игрушечный автомобильчик со скоростью пешехода переполз переполненные народом улицы и выбрался на дорогу, ведущую к Осеннему дворцу, где можно было прибавить скорость.
— Не волнуйтесь, — Азраил заметил, что Рахма испуганно покосилась на оставшуюся за спиной каменную громаду, окруженную парком. — Мне не больше, чем вам, охота встречаться со старым другом.
— Его мало волнуют чужие желания, — резкий ответ прозвучал, когда очертания знакомых всему Адмиру стен окончательно скрылись из виду. — Кроме того, никто не может с уверенностью знать его местонахождение.
— Сегодня он сам себе подпортил игру, — усмехнулся министр. — Никто не пробьется за поставленную им завесу. Как только сам он сделает что-то более серьезное, чем прикурить от пальца, всплеск на общем фоне неизбежно заметят. Не то, чтобы это его смутило, но зато мы сразу узнаем о его присутствии.
— Меня его появление тоже вряд ли смутило бы, — поджала губы Рахма. — Поэтому, полагаю, ожидать его визита не стоит. В городе есть, чем заняться и без нас.
— Очень надеюсь, что скучать ему не придется, — Азраил прибавил скорость, желая скорее убраться в тихий прибрежный район, где шанс встретить знакомых был минимален. Приглашая Рахму в "одну из загородных резиденций", он слегка лукавил: речь шла о небольшом домике, в незапамятные времена купленном через подставное лицо для встреч с полезными, но не слишком принимаемыми в свете людьми. Домик на отшибе имел прямой выход к морю и как нельзя лучше годился для встречи с мертвой креатурой Князя — не в последнюю очередь потому, что был обвешан охранными заклятиями, словно собака блохами. Азраил надеялся, что ни одно сегодня не сработает: старые чары гуманностью не отличались и обычно убивали или увечили посягнувших на хозяина. Если магия Князя не просто поддерживает подобие жизни в Рахме, а обладает собственной волей и может сподвигнуть на агрессивные действия, не исключено, что от главной кандидатки в президенты Адмира останется горстка пепла. К счастью, ничто пока не предвещало такого поворота. Спутница искренне радовалась прогулке и с любопытством смотрела в окно, а когда столица практически осталась позади, заметно расслабилась.
— Добро пожаловать в одну из моих скромных тайных нор, — Азраил уже вышел и распахнул дверь со стороны пассажирки. — Не обращайте внимания на пейзаж — это чары, не люблю незваных гостей.
Выжженный солнцем пустырь на окраине коттеджного поселка оказался мороком — выйдя из машины, Рахма почувствовала под ногами приятно пружинящую траву. В следующий момент из ниоткуда возник небольшой старый садик с аккуратно выложенными галькой тропинками и парой разросшихся кустов, усыпанных странными, похожими на черную малину ягодами. Она заподозрила, что морок — не единственное охранное ухищрение, припасённое Азраилом, но волноваться не стала: какой смысл уважаемому министру покушаться на её жизнь даже в том случае, если они не смогут договориться к обоюдной выгоде? Лёгкой походкой женщина прошла к дому, почти заросшему густой зеленью, что забавным образом контрастировало с образцовой ухоженностью прочего ландшафта.
— Скажите, министр, а бывали случаи, когда ваша иллюзия не срабатывала?
— Пока нет — только потому, что наш общий друг, к счастью, не слишком озабочен моей персоной, — хмыкнул Азраил. — Если опасаетесь, что нас заметили вместе, будьте спокойны — любой сторонний наблюдатель видит сейчас всего лишь пустырь, консервную банку, пару кирпичей и греющихся на них ящериц, недостаточно крупных, чтобы захотеть на них поохотиться ради ужина.
— Если бы я действительно опасалась, осталась бы в отвратительном гулятнике, — презрительная полуулыбка Рахмы выдала Азраилу больше, чем обычное для жителей Адмира отвращение к ночному народу. — Хотя, возможно, это было бы гораздо умнее, посему жажду услышать, ради чего рискую. Вам прекрасно известна подозрительность нашего общего друга: в случае чего вопросы будут не только ко мне.
— Да, разумеется, — Азраила забавляло нетерпение человечицы. Видимо, альянс с Князем ее не слишком устраивает — или все это тонкая игра старого друга. Легко верится, что компания гулиц не совсем то, о чем может мечтать любой, кто не родился самцом гуля. Она говорит о риске — не намек ли это на клятву лояльности? Если так, то никаких серьезных разговоров, придется разыгрывать любителя экзотики и как можно скорее отвозить красотку обратно.
— Наш общий друг очень дорожит вами, но вряд ли сочтёт криминалом прогулку за город, — уклонился от прямого ответа министр. — Кстати, что вы предпочтете — пройти в гостиную или, может, посидеть с напитками в саду?
— Вы знаете его дольше, поэтому способны начертить диаграмму колебаний уровня его доверия гораздо точнее меня, — Рахма отчётливо ощущала, насколько быстро утекает время. — Если не возражаете, я предпочту остаться здесь, пребывание взаперти порядком утомило.
— Прекрасно, — взмахом руки Азраил материализовал на лужайке под деревом пару кресел. Подумав, добавил к ним изящный столик и блюдо с фруктами. — Какие напитки вы предпочитаете в это время дня? — поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, материализовал запотевший графин с темным маслянисто вязким вином. — Командария, — пояснил он, — в свое время наш общий друг не мыслил без нее ни одного застолья.
Рахма кивнула, мысленно посылая "общего друга" куда-нибудь поглубже в Бездну, и удобно устроилась в одном из кресел, испытывая желание сбросить туфли и совершенно непозволительным с точки зрения придворного этикета образом расположиться, поджав ноги. Положительно, загородная обстановка действовала на неё умиротворяюще. Здесь пахло травами и цветами, а не гульскими благовониями, от которых у неё случались фантомные мигрени, но хозяин этого райского уголка не спешил делиться с ней информацией. Начинать серьёзный разговор первой было опрометчиво, поэтому она задумчиво крутила в руках бокал, краем глаза наблюдая за собеседником.
— Думаю, вас уже можно поздравить с постом президента, — усмехнулся Азраил. — После всего, что уже сделал для вашей победы покровитель, выборы — пустая формальность. Надеюсь, вы это понимаете. Мне как министру иностранных дел было бы очень интересно узнать, каким вы видите свой кабинет — или, правильнее будет сказать, ваш кабинет при Князе?
— У вас отменное чувство юмора. — Рахме прискучило играть с бокалом. — Даже в роли скромного вице-президента Его Инфернальное Бывшевеличество не отдаст мне на откуп и выбор обоев для зала заседаний.
— Да, бархатные обои вышли из моды пару столетий назад, — легко согласился собеседник. — Но думаю, что касаемо интерьера вы сможете договориться с Темнейшим или сделать все по-своему, не ставя его в известность. Его не слишком занимает антураж, поэтому любые косметические перемены он, скорее всего, даже не заметит. Другое дело — если перемены коснутся его персоны, — тут собеседник коротко взглянул на Рахму. Пока не сказано ничего, что сойдет за измену престолу, но если собеседница хочет избавиться от опеки Темнейшего, намек вполне понятен. Переборщить опасно: узор лояльности преподносит сюрпризы. Известны случаи, когда меченые бросались с ножом на тех, кто просто непочтительно отозвался о хозяине. Азраил не боялся даже не из-за охранных заклинаний — он вполне мог постоять за себя, не пользуясь ни магией, ни оружием. Но было бы очень неприятно лишить Адмир главной кандидатки в президенты накануне дня выборов — этого ему не простит не только Темнейший, но и ушлые букмекеры по всей стране, набравшие ставок на исход выборов на миллионы полновесных шеолов ассигнациями.
— Я бы дорого дала, чтобы посмотреть на подобные перемены, но, к сожалению, мне нечего предложить, — Рахма пристально вгляделась в лицо министра. Опасалась она отнюдь не ловушек хитрого царедворца, а того, что в последний момент он может предать, прикрывшись какой-нибудь чеканной дипломатической формулировкой. Он привёз её сюда явно не для того, чтоб вызвать на откровенность и сдать своему повелителю. Важнее другое: если удастся сменить режиссёра, не уготована ли в новой пьесе ей та же роль бессловесного реквизита?
— Лично вам, как Прекрасной Рахме и ставленнице Темнейшего — да, нечего, — Азраил не единожды сталкивался с тем, что с человечками иногда лучше всего окупается честность, не все умеют вычленять нужную информацию из хитросплетений слов. — Те, кто предан Князю, по-прежнему будут вести дела с ним напрямую, не нуждаясь в посреднице, а те, кто устал от фанаберий Первого среди равных, не пойдут к марионетке нашего капризного божества. Но как госпожа президент вы — правда, очень недолго — сможете предложить очень многое. Например, место в правительстве. На подделку Князь не пойдет — он сам затеял эту игру и не захочет нарушать свои же правила, сколь бы странными они ни были. Ваш указ с назначением кого угодно в обход Темнейшего будет документом, с которым ему придется считаться. И насколько этот указ будет выполнен, зависит не от вас, а от лиц, в нем упомянутых. Им, а не вам, нужно будет противостоять Темнейшему.
— И за малый срок можно успеть достаточно. Если мой указ не пойдёт на растопку камина, то я готова вписать рядом с должностью вице-президента ваше имя. Но в этом случае мне нужны надёжные гарантии личной безопасности.
— Я не могу дать вам гарантий ровно так же, как не могу ничего гарантировать себе: если не выгорит, и все сложится так, как хочет Князь, Бездна — самое мягкое, на что я смогу рассчитывать. До момента подписания указа моя жизнь в ваших руках. Стоит вам рассказать своему покровителю об этой поездке и нашем разговоре... — если Азраил и сгущал краски, то слегка. Всем было известно, что положение соратника и друга еще с тех времен, когда Веер состоял из ежесекундно меняющихся кусков материи, ни от чего не спасет, если старый приятель посягнет на безопасность Империи. — Я могу с легким сердцем поклясться, что в случае успеха приложу все усилия к тому, чтобы ваше положение не ухудшилось в сравнении с нынешним. В той мере, в которой это может зависеть от меня, разумеется, я не всемогущ. Если вы готовы принять такую формулировку, клятва произнесена.
— Я вас услышала и принимаю. На мой счёт можете быть спокойны. Но я потребую также вашего личного присутствия при подписании назначений. Во избежание досадных случайностей. Темнейший может быть далеко не единственным, кому не понравится такой сюжетный ход.
— Здраво мыслите. Успокою вас: при введении нового чиновника в должность по традиции присутствует весь Совет князей. Разумеется, я там буду. Более того, имеются основания полагать, что на нашу сторону, если дойдет до серьезных недоразумений, встанет часть Совета Тёмных. Первому среди равных пора перестать считать себя единственным умным среди идиотов.
Рахма улыбнулась. Все оборачивалось лучше, чем она могла рассчитывать: Тёмный не ограничился обещаниями, а поклялся, что не станет действовать ей во вред. Она знала, что клятв демоны не нарушают, могут искать обходные пути, лазейки в формулировках, как опытные юристы, но не более того. Азраил был в достаточной степени честен. Знает ли он, что она такое, или считает обычной человеческой женщиной? Спросить напрямую — выдать себя. Оставалось действовать обходными путями. Возможно, это шанс почувствовать себя на самом деле живой, хоть на час... Если ее оскорбят, она не связана никакими клятвами и не смутится рассказать Князю об этой прекрасной во всех отношениях поездке. Продолжая улыбаться, она встала, по-кошачьи потянулась, затем подошла к сидящему Азраилу и, опустившись перед ним на колени, закинула руки ему на плечи.
— Там и тогда, где я жила до встречи с Князем, передача наложницы из одних рук в другие не считалась завершенной, пока после обязательного периода очищения новый господин не подтверждал свое формальное право фактически. Только тогда наложница могла навсегда войти в его дом и теряла все обязательства перед прежним владельцем, а те дети, что появлялись у нее, принадлежали новому, а не прежнему господину. Возможно, этот обычай не покажется вам глупым старым суеверием? — она склонила голову набок и пристально посмотрела в глаза министра. Брезгливость, презрение, отвращение — о, эти эмоции она прекрасно знала и наверняка сумела бы прочесть их отражение. Но ничего, кроме легкого недоумения не плеснулось в похожих на полированный обсидиан зрачках.
— Вы уверены, дорогая сообщница, что старинные обычаи такого рода имели хождение в среде политических заговорщиков? — её визави улыбался, и улыбка не показалась Рахме оскорбительной. Вставая с кресла, он приобнял её, поднимая с колен. — Тогда вынужден повторить уже звучавший сегодня вопрос: предпочтёте пройти в дом или останемся здесь?
Глава 9, в которой количество неожиданных превращений превышает все мыслимые нормы, но некоторым образом торжествует вселенская справедливость
Глава 9, в которой количество неожиданных превращений превышает все мыслимые нормы, но некоторым образом торжествует вселенская справедливость
Избирательный штаб Хэмьена мог бы войти в историю как самый пофигистичный. Поняв, что никакого реального шанса на победу нет, блистательная троица ничуть не огорчилась. Война, конечно, долго ругала на чём свет стоит неведомого любителя спецэффектов, а Хэм с Аидой дружным семейным фронтом сочувственно хмыкали и подливали подруге в периодически пустеющий стакан. Себя, естественно, тоже не забывали, а Хэм был склонен не забывать и о своей группе, так что в результате организовался акустический концерт для избранной публики. Под утро Хэмовых корешей-музыкантов пришлось разогнать: перебравший басист с воплем "Видал я ваш день тишины!" чуть не выкинул из окна многострадальный штабной фикус, а барабанщик самым нелепым образом начал подкатывать свои ударные к Князевой любимой дочке. Стихийное развитие этого бардака в собственном доме Войну, разумеется, не устроило. Аида осталась сидеть на полу с бутылкой и перед тем, как уснуть, увлечённо расписала кадку губной помадой. Днём, едва продрав глаза, все отправились в ближайший избирательный участок.
— Зачем мы туда идем? — недоумевала Аида. — Хэму для победы на выборах не хватает наших трёх голосов?
— Мы надеемся, что Малефу не хватает как раз столько, и мечтаем их ему обеспечить, — расхохоталась Война, за-ради торжественного дня щеголявшая в полурасстегнутой чуть не до ремня парадной форме и с ярким макияжем. — Ты же помнишь, как он показательно исстрадался в студии — такую призовую рефлексию и под скополамином нечасто выдают. Интересно, не глотнул ли он с утра для храбрости из папашина бара — от Князевых тинктур и не такие спецэффекты бывают. Если он так не желает в правительство, грех не подложить начальнику СВРиБ жирную свинью. Мальчиков я тоже агитнула, выгорит — повеселимся.
— В этот раз он хоть не был похож на оборотня в мороженую треску, — хохотнул Хэм. — Я думал, он мне вообще не родня, а тут внезапно во весь экран полез фамильный темперамент. Как не кинуться на выручку дорогому брату? А если он даже с нашей неоценимой помощью не выиграет, я ему утешительную песню посвящу.
Аида закатила глаза, но промолчала. Спокойствие изменило ей на входе в избирательный участок: толпа желающих проголосовать тянулась на полквартала. Каждый проголосовавший получал "от оргкомитета" бутылку все той же дешевой мистофелевки, ради выборов снабженной этикеткой "Кандидатовка".
Что предсказуемо, толкаться в очереди Война не пожелала. С радостным воплем "пропустите без очереди беременную женщину с детьми, ветерана Первой Вселенской и члена профсоюза суккубов!" она вломилась в участок, держа Хэма и Аиду за руки. Отпустила только для того, чтобы сцапать три белых шарика — специально для неграмотных в зале висели портреты кандидатов, помеченные нужным цветом, — и прямо с порога метко отправить все три в урну, стоящую под портретом начальника СВРиБ. "Чтоб тебя выбрали!" — пробормотала она, и, сунув Хэму честно заработанную кандидатовку с напутствием не отставать, вымелась прочь.
— Я эту дрянь пить не буду! — возмутилась Аида.
— Тебе и не предлагают, — безмятежно парировала Война. — И тебе тоже, — польстившемуся на мистофелевку Хэму достался подзатыльник. — Это я ребятишкам отдам, а мы с вами будем пить что-нибудь поинтереснее под сенью фикуса в цвету.
— Учитывая, чем мы его поливаем, вряд ли он в благодарность решит зацвести. И чего бутылку сразу ребятишкам-то? Мы не обязаны её пить, существуют представительские расходы, — Хэм почему-то питал слабость к напитку пандемских люмпенов.
— Нарвем цветочков в саду, прицепим скрепками, — проявила изобретательность Аида, мало обеспокоенная судьбой халявной выпивки. — Надо ж отметить твой блистательный провал, а на похороны принято приносить цветы.
— Само собой. Могу своих позвать, они должны были уже отойти после вчерашнего, — живо откликнулся Хэм.
— Если после вчерашнего они не научились себя вести, то отойдут они у меня за грань Веера, — фыркнула Война. — И еще поблагодарят, я точно отправлю туда быстрее и безболезненнее, чем Князь.
— У меня всё было под контролем! — вклинилась возмущённая Аида. — И вообще, папаша назначил кого-то моей дуэньей?
Хэм заржал, вспомнив, как выносил во двор бесчувственное тело драммера, которое, однако, продолжало делать бессвязные авансы уже отсутствующей собеседнице. — Да он же был вчера в умат, от него не то что тебя, а шляпную вешалку убирать следовало. Или наутро сочетать браком. Он по пьяни раза три уже женился.
Аида отвернулась. В конце концов, она уже совершеннолетняя и как-нибудь разобралась бы и без братца с его подружкой. Однако праведное негодование оказалось не самым интересным времяпрепровождением. Когда все ввалились в дом и стали решать, что из притащенных верными "ребятишками" из казармы блюд необходимо сжевать как можно скорее, а что подождет до завтра, и что бы такого коктейльного изобразить из оставшихся со вчерашнего дня ингредиентов, она охотно принимала участие в обсуждении. В комнате успели на скорую руку прибраться, но кое-какие следы разгула всё ещё оставались. Особенно выделялись валявшиеся повсюду исписанные текстами песен салфетки, и новый дизайн кадки фикуса-страстотерпца.
— Да у нас тут творческий салон, — задумчиво произнёс Хэм, собирая салфетки с пола. Почти все основные виды бесполезных искусств. Надо было ещё Дубля позвать, слепил бы статую "Малеф, разрывающий шаблоны Адмира" или ещё какой барельеф-горельеф с аномалиями и превращениями. Кстати, подруга дней моих суровых, ты вчера обещала сказочных историй про них, но мы, кажется, слишком много тебе налили.
— Да ладно там сказочных, — отмахнулась Война. — Знаешь, какая самая страшная сказка при перекидках наскоро?
— Застрянешь на середине? — предположила оторвавшаяся от созерцания собственных художеств Аида. Некоторые лозунги на кадке заставляли задуматься.
— В непривычную форму в боевых условиях перекидывается только идиот, там не то, что застрять на середине, с конечностями разобраться уже подвиг. Шмотки. Про них часто забывают, и результат, если девчонка вроде тебя перекидывается в здоровенного орка — рваные вдрызг лохмотья и голый организм. Зимой неуютненько.
Аида хихикнула, анекдот про то, где лазурские оборотни прячут одежду, она тоже слышала. Хэм меланхолично разлил напитки и привычно убрался со своим стаканом на диван.
— Ну чего бы этой красотке орком вчера не перекинуться? Тогда барабанщик с гитаристом сами на брудершафт из окна сиганули бы, не пришлось бы их таскать.
— Скорее всего, рано ей, — пожала плечами Война. — А может, не в отца. Не все же метаморфы.
Лица княжеских отпрысков сделались озадаченными, каждого из них явно терзало одно и то же, но Хэм успел первым:
— Надобности не было, не армиями же командую, как некоторые, а Аидке одна нервотрёпка. Не узнают наш "цветок Пандема" на общей грядке, затопчут ещё...
— Для армии оно ни к чему, больше для удобства и развлечения. Хотя развлекаться надоедает самое позднее к полутысяче лет, обычно берут себе комфортный облик, да в нем и ходят.
— Ты на днях побывала практически совершенством, но предпочла старый костюмчик? — было затруднительно понять, Хэм шутит или правда искренне недоумевает. — Допускаю, лично я не сто шеолов, чтобы нравиться всем, но в мужской шкуре должно быть комфортнее!
— Это ещё почему? — Аида долила в свой стакан остатки очередных даров княжеского шкафа и вопросительно посмотрела в сторону Войны.
— Удобнее исключительно на тех Пластинах, где женщин не принимают всерьез, — хихикнула Война. — А так — дело вкуса. Кстати, — она пристально посмотрела на Хэма. — Ты-то с чего взял, что парнем быть удобнее, мерил женскую шкуру и не понравилось, или чисто в теории?
— Ничего я не мерил, — отрезал Хэм. — Это очевидно!
— А ты примерь, и потом суди, — Война потянулась за бутылкой и щедро доплеснула в стакан Хэма какой-то очередной аидиной добычи.
— Тоже мне, напугала. Можно подумать, превращусь и решу остаться первой царевной подземного царства... Чего делать-то надо? Отец на эту тему ничего не рассказывал, не мамашу же было спрашивать.
— Да там ничего сложного, — Война махнула рукой. — Сильные метаморфы в детстве от любой эмоции могут перекинуться. Кто послабее, те с возрастом обучаются, и обычно не в любую форму, а так, пара-тройка от силы. А кому-то вообще не дано. Ты в детстве играть, представляя себя кем-то другим, хоть персонажем сказки или зверьком каким-нибудь, не пробовал?
— Пробовал, а то. Как слышали с братцем после очередного косяка от батюшки с десяток характеристик, так сразу и представляли, точнее, пытались, уж очень родитель заковыристые гибриды поминал.
Вместо того, чтобы посочувствовать бедняге, Война расхохоталась — ей было прекрасно известно, что ругается Темнейший почище отставного фельдфебеля, и гипотетические позывы малолетних княжеских отпрысков превратиться во что-нибудь экзотическое, помянутое папашей при разносе, временно лишили её дара речи. — Здесь спасовал бы кто угодно, — выдавила она сквозь хохот. — Я слабо представляю, как можно перекинуться в охеревшего бездновыблядка или в светлоёбского мудоопарыша... Не об этом речь. Первый раз ты должен видеть перед собой или очень четко представлять то, во что хочешь перекинуться. Потом будет легче, форма запоминается, но первый раз лучше иметь образец перед глазами. Надо хотеть стать этим существом — ну или предметом, но это намного сложнее, в неживое перекидываться страшно. Потом происходит нечто вроде перехода — и ты уже другой. Обратный механизм тот же.
— Ну что, теперь твоя очередь образцово-показательно заголяться, — ухмыльнулся Хэм. Аида поняла, что маневр Войны удался, и спрятала улыбку за стаканом.
— Ради тебя — что угодно, — Война лениво стянула через голову полурасстегнутый китель, под которым ничего не было, швырнула в угол. Туда же отправились сапоги и брюки. Весьма символического вида белье повисло на фикусе. — Тебе налить для сосредоточения?
— Налить в любом случае, — согласился Хэм, загоревшийся проверить свои возможности. Он воззрился на подругу, подавив некоторый естественный, но очень отвлекающий порыв, замер и, казалось, даже дышал через раз. Спустя пару минут он разочарованно потянулся за стаканом, проворчав что-то про бабские фанаберии и дурацкие традиции.
— Ну, может тебе тоже ещё рано, в другой раз получится, - попыталась подбодрить брата Аида.
— Мужиков своих так утешать будешь! — рявкнула на нее сердитая рыжая девица, грохнув стаканом. Война оглушительно расхохоталась.
— Ничего так получилось, — оценила она. — Хоть к Даджаллу в Легион вербуй!
Хэм подскочил на диване, судорожно заглянул под майку, оторопел, но в штаны с дальнейшей ревизией всё-таки не полез. На лице недавнего маскулинного кумира молодёжи отразилась неописуемая гамма чувств.
— Очень миленько, — подлила масла в огонь сестрица. — Кажется, у нас с тобой один размер! Если ты решишь так всегда ходить, сможем меняться одеждой. Подожди, — она порылась в своей антикварной торбе и выудила косметичку, вместительную, как сумка для пикника. — Сейчас я тебя накрашу, причешу, пойдем разводить драгоценного папашу — мол, ты его дочь с какой-то из отдаленных Пластин, еще неизвестная, но уже очень любимая.
Радужная перспектива окончательно добила Хэма. С обсценным воплем протеста он шарахнулся от сестры, путаясь в неудобных для его нынешних параметров брюках.
— Так как насчет Легиона? — не унималась Война. — Краситься не хочешь, к папе идти не желаешь... у Даджалла прекрасно платят и девчонки вполне толковые!
— Ещё и ржёте, пеляди! — Хэм наконец обрёл дар цензурной речи, но обижаться не прекратил. — У тебя вообще-то должен быть шкурный интерес относительно моего возвращения на исходные! — обратился перевёртыш к веселящейся любовнице.
— Какой шкурный интерес, я о тебе забочусь, — Война старательно делала серьезное лицо. — Не зашло, перекинься обратно, тоже мне, проблема. Хотя я бы на твоем месте недельку погуляла, посмотрела... может, понравится.
— По Бездне погуляй, может, понравится! — с типично хэмовским сценическим надрывом передразнила девица, расхаживая по комнате. — Я занят на клеточном уровне, а вы меня своим бодрым ржанием отвлекаете. Тьфу, даже протрезвел из-за вас!
— Мы не виноваты, — Война, и не думавшая одеваться, протянула несчастному очередной стакан. — Перекидываешься — много сил тратишь, для организма за эту секунду, считай, сутки уходят. Так что все выветрилось.
— Скотство, — сплюнула рыжая и плюхнулась на пол возле кадки. — Старательно надираешься, и всё впустую. Хотя это объясняет, какого хрена мой батюшка не расстаётся с бутылкой и способен превратиться хоть в стаю озверевших драконов, хоть в матрас с клопами. Трезвый правитель — горе Империи.
Фигура в мешковатой одежде застыла в такой трагической позе, что сжалился бы самый бесчувственный наблюдатель. Впрочем, у всех присутствовавших в комнате понятия о жалости были специфические.
— Да перекинься, что ты комедию ломаешь, — Война не понимала, в чем драма. — Сказками, что можно не вернуться, детей пугают, чтобы раньше времени не пытались перекинуться в то, что им еще не по силам. Ребенка может осенить закосить хоть под куст крапивы, но ни умений, ни концентрации, ни сил не хватит, а тебе-то что? Взрослый же и сил как у Веника... дурости, впрочем, тоже.
— Иди ты! — огрызнулась девица, не поднимая головы.
— Ну ладно, сейчас я тебе помогу... так помогу, что на всю жизнь запомнишь, — ойкнула даже Аида, потому что на месте обнаженной Войны внезапно возник неприятного вида жилистый плечистый мужик, похожий на тех наемников из Лазури, что частенько приходили наниматься в Пандем кто в армию, кто надсмотрщиками на Пустошь или охранниками. Разноцветную татуировку кое-где пересекали старые шрамы, в рыжих прядях поблескивала преждевременная седина. Он неторопливо подошел к недовольной девице и издевательски медленно потянулся к ее растрепанной шевелюре. Широкая, покрытая шрамами лапища схватила пустоту — откатившийся в сторону Хэм завопил что-то нечленораздельное и швырнул в нахала первым, что подвернулось под руку. Брошенный сапог врезался в кадку — наемник, увидев, что его задача выполнена, снова уступил место Войне.
— Только не говори, что я все это время спал с этим вот… — простонал Хэм, хватаясь за голову.
— Уверяю, ты бы заметил. Не думала, что после жизни с отцом тебя способен так потрясти чужой маскарадный костюмчик.
— Извини, в этом смысле я с папашей не жил, и посему... Нет, девицы, вы как хотите, а я прогуляюсь, авось голова прочистится, — с этими словами Хэм скрылся за дверью.
— Знаешь, в чем-то он прав, я и не представляла, что ты можешь быть такой, — Аида затолкала так и не пригодившуюся косметичку обратно и, порывшись, выудила из бездонной торбы плотно укутанный сверток. — Пойдем в сад, я Венику свежей печенки притащила.
— Я еще пожалела нашего гения, не стала перекидываться в орка или вервольфа.
— Я в детстве пыталась в папашиного лиса превратиться, чтобы проще подслушивать. Но не получилось. Можно узнать, я вообще не смогу ни в кого перекинуться, или просто в лису не умею?
— Считается, что можно. Знаешь же эту дурацкую игру, "охота на невест", когда девок на выданье пугают и смотрят, кто перекинется, а кто нет?
— Слышала, — Аида фыркнула. — Девчонки специально бегали на гулянки на площадь Звезды. Вроде кто не перекинется, если пугают, удачно замуж выйдет. Но меня папаша не пускал никогда. А тебя пугали?
— Тебя на свете не было, когда пугали, — Война рассмеялась. — Для замужа понятно, если девушка не перекинется, больше шансов, что она может стабильно держать женскую форму и нормально выносит и родит. Но это, скорее, проверка на способность сохранять облик. Меня пугали — я не перекидывалась, зато по морде могла врезать. Но перекидываться научилась, и лучше многих. Мать твоя не метаморф, зато папаша хоть ту самую стаю драконов изобразит. Насчет тебя — время покажет, чья кровь сильнее.
Вопросы наследственного распределения способностей среди отпрысков правящего дома волновали, как оказалось впоследствии, не только любимую дочь Темнейшего.

Аида жалела, что закончилась предвыборная гонка: ей нравилось в компании брата и его пассии, и даже не из-за постоянной атмосферы лихого раздолбайства, витавшей в штабе. Сегодня после мастер-класса по метаморфозам, от которого братец ещё не скоро оправится, у неё оставались кое-какие вопросы. Причём не к Войне, а к любимому батюшке, который, оказывается, самым подлым образом запрещал вполне безобидную забаву, запирая дочь во дворце во время "охоты на невест". Вернувшись в Осенний, она первым делом направилась в кабинет Темнейшего. Дверь никогда не бывала заперта, равно как и ящики со шкафами: кабинет прекрасно защищал себя в отсутствие хозяина.
Аиде бояться было нечего. Она вошла, даже не постучав. Привычная тишина, но в этот раз хотя бы довольно тепло. Отца в кабинете нет. Аида разочарованно вздохнула: такой обличительный порыв пропадает! Но должен же старый варан приползти обратно в своё логово. Девушка по-хозяйски заинтересовалась, что нового батюшка завёл в своём барном шкафу, но с удивлением обнаружила плотно придвинутым к дверцам штабное зелёное чудовище в размалёванной кадке. Такой же кривой, такой же замусоренный, такой же бодрый.
— Грёбаная Бездна, а ты тут откуда? — поприветствовала фикус девушка, машинально пнув кадку. — Временно бросаю пить, а то чего только не примерещится после выборов.
Аида плюхнулась в кресло, пододвинула пепельницу и достала из верхнего ящика стола пачку своих любимых сигарилл. Отец всегда оставлял их там с тех пор, как она начала курить. Вспомнив прошлый визит, полезла в сумку за припасёнными для батюшкиного лиса кусочками вяленого мяса.
— Алерт! Алерт! Иди сюда, — отоцион, как обычно, вылез из-под дивана и неторопливо пошел на зов. Щенок-самка добрый, припас гостинец, наверняка опять будет дурачиться и чего-то требовать, но в конце концов отдаст всё, что принес…
Но тут лис понял, что щенок-самка воистину дочь Того, Кто Подарил Лисам Мир! Она не поленилась, принесла сюда кусочек сада, чтобы старому лису не приходилось бегать по своим делам из кабинета. Хороший, умный щенок, уже сейчас она заботливее Великого, возможно, когда вырастет, сможет стать достойным божеством в лисьем пантеоне. Алерт благодарно вякнул и решил немедля опробовать царский подарок. Он легко запрыгнул в кадку, сосредоточенно порылся в земле, усыпав пол окурками и мелкими камешками, и пристроился ритуально пометить новую территорию. Очень, очень уместный и нужный подарок!
— Грёбаная Бездна, только тебя мне не хватало! — над головой старейшего представителя барханного народа прогремел голос Великого. Мгновением позже лис понял, что совершает святотатство, но остановить начатое не мог: вместо благословенного уголка сада под хвостом оказался до боли знакомый сапог. Неужели Великий хотел забрать принесенный щенком-самкой кусочек земли себе? Может ли Тот, Кто Подарил Лисам Мир быть так мелочен? Алерт взвизгнул и пулей умчался под диван: не смеет скромный лис претендовать на собственность Великого.
Аида застыла в полном замешательстве, испугавшись не меньше старого отоциона: на месте кадки с заплёванным штабным фикусом мрачно возвышался любимый папенька, но в каком же — Веер и все пластины его! — плачевном виде. Пиджак и штаны залиты неведомой дрянью и густо присыпаны сигаретным пеплом. В длинных спутанных волосах застряли цветы, крошки и пара окурков. Разило от всемогущего владыки Адмира, как от взорвавшегося возле помойки самогонного аппарата. Девушке немедленно стало ясно, что рецепты всех наиболее неудачных коктейлей с еженощных заседаний в штабе Князь теперь знает наизусть. Темнейший в гробовом молчании отряхнул прах предвыборной гонки с сапог, рассеянно порылся в карманах и извлёк оттуда горсть пивных пробок, похожие на халтурные конфетти клочки исписанных бумажек, сломанный штопор, использованные салфетки и мятые алые стринги. Последние под его тяжёлым взглядом вспыхнули и рассыпались горсткой золы. Выражение лица Темнейшего не позволяло проникнуть в сложную гамму чувств, которые он испытывал по поводу подобных издержек трансформации. Последнее, что Аида успела отметить, — следы собственной губной помады оттенка "глубокая депрессия" на многострадальных отцовских сапогах. "In hoc signo vinces", да уж. Не дожидаясь, пока драгоценный родитель решит, что следует избавиться от свидетелей своего эффектного появления, Аида спешно ретировалась. Озадаченный Алерт наблюдал из-под дивана, как щенок-самка улепетывает по коридору в наиболее прекрасной, единственно угодной Великому форме: огромные уши, красивый темный чепрачок на спине, длинные быстрые лапки и пушистый хвост.
Глава 10, рассказывающая о печальной судьбе демократии при тоталитарных режимах и о том, как мало порой надо для конца настоящей мужской дружбы
Глава 10, рассказывающая о печальной судьбе демократии при тоталитарных режимах и о том, как мало порой надо для конца настоящей мужской дружбы
Формальные итоги выборов никого не удивили, хотя благодаря извращённому чувству юмора адмирцев Малефу не хватило для победы буквально пары голосов. На Тёмный трон впервые в истории взошла, во-первых, женщина, во-вторых, человечица, и в-третьих — вообще кто-то кроме Князя. Однако в столице не сомневались, что у главы нового правительства госпожи Президента будет подозрительно знакомое по изображениям на шеолах лицо, да и сам государственный аппарат вряд ли ждут кардинальные перемены. Отдельные энтузиасты надеялись, что сменят хотя бы министра культуры: за последние полторы тысячи лет врио Асмодей утомил не только ширнармассы, но и Совет князей. Ранее кресло занимал Люцифер, но спятил в результате попытки неудачного госпереворота, и некогда обласканного Князем раймирца-перебежчика ныне держали в Бездне, превратив практически в местную достопримечательность.
Судя по лицам Тёмных, часть притащилась в зал Совета для галочки, а часть — посмотреть на кукольный спектакль. Многие удачно совмещали, помня, что во времена, когда Пандем звался иначе, собрания иногда заканчивались импровизированным фаер-шоу и массовыми жертвами. Но любопытные и осторожные равно недоумевали, отчего правитель стремится передать власть своей марионетке нетерпеливее, чем девственник — жениться.
Церемония вышла короткой, зато запоминающейся. Парадный пронос офицерами княжеской гвардии государственного флага, увесистого фолианта в чёрном кожаном переплёте и наскоро выуженного из закромов Темнейшего подобия президентских регалий наблюдали в почтительном молчании. Князь не явился. При попытках премьер-министра Бааля его вызвать, раздражённо ответил, что присутствовать никак не может. Затем благословил Прекрасную Рахму "занять подобающее её выдающимся заслугам место", а всех прочих — "присесть на ось Веера". Официальный гимн Адмира, очередного свеженаписанного текста коего никто не знал наизусть, явно был сочтен неподходящим для такой малозначащей оказии. Вместо него на церемонии звучала бодрая песня о том, что всякий, не нашедший дорогу из одного трактира в другой, непременно умрет. Сбиты с толку оказались даже те, кто пришёл формально отметиться и не был настроен искать в происходящем бездны смысла.
Рахма, казалось, ничуть не удивилась отсутствию своего покровителя. Выглядела бледнее обычного, но была довольна, когда Бааль произнёс дежурную торжественную речь и вручил перевязь со звездой. Регалия смотрелась на редкость безвкусно, хотя камни были отменные — в центре звезды находились рубиновый крест и изумрудный лист клевера, заключенные в круг из голубой эмали, обрамлённый розовыми бриллиантами. Где Темнейший добыл этот дорогостоящий китч — оставалось только догадываться.
После инаугурации общая нервозность обстановки усилилась. Совет князей не понимал, зачем этот фарс понадобилось доводить до логического конца, и главное — зачем здесь они? В этой обстановке классическое развлечение Совета, уютный мордобой парочки заклятых дружков — министра юстиции Астарота и шефа легендарного Третьего отделения Маклина — прошло практически незамеченным. Их дежурно разняли, так что Азраил даже не успел по ходу банкета отвлечься, съездив, якобы для поддержания порядка, по наглой роже Астарота. Адмирал имперского флота Левиафан процедил через губу что-то насчет зажравшейся тыловой сволочи, но уточнять, кто имелся в виду, князья не захотели — шуток с мордобитием коллега не понимал, а бил обычно первым и на поражение. Бааль оглядел собравшихся, словно стервятник — умирающих в засуху антилоп, и сделал неутешительные для Совета выводы. Вопреки обыкновению, он не стал занимать свое место за столом, обосновался в углу ближе к выходу, материализовав для себя удобное кресло с ножками в виде птичьих лап. Далее последовало немыслимое: впервые за несколько сотен лет старый варан отослал прочь половину вечно таскавшихся за ним сыновей. Остались старшие, посильнее и поопытнее. Азраил покосился на семейство и одобрительно хмыкнул: являться в Совет с оружием строго запрещалось, но Зевель и Иаль при необходимости сами по себе могли заменить пару рот княжеской Гвардии.
— Предлагаю госпоже Президенту, — Бааль, как всегда, говорил тихо, сорванным голосом, глядя не на адресата, а куда-то за воображаемую линию горизонта, — помочь каждому из нас достойно исполнить роль в не нами написанном сценарии, — премьер равнодушно, но очень широко и белозубо ухмыльнулся в пространство. — Чем скорее Прекрасная Рахма сформирует свой кабинет и подпишет назначения, тем быстрее мы все, включая и ее саму, отправимся по домам. Есть возражения? Не слышу. Прекрасно. Приступайте, — Бааль откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, словно короткий монолог его утомил.
По старинке все важные — или названные таковыми — документы писались от руки, пером и на пергаменте. После выступления Бааля все необходимое немедля появилось перед Рахмой. Женщина задумалась, затем, словно решившись на что-то, пододвинула к себе пергамент и обмакнула перо в чернильницу так, будто хотела проткнуть ее насквозь. Стряхнув перо, Рахма столь же решительно коснулась им пергамента, но внезапно дернулась и застыла, судорожно ловя ртом воздух. Рука прочертила неровную полосу и остановилась, как сломавшийся самописец. Следивший за сообщницей магическим зрением Азраил увидел, как сложное заклятие, ранее связывавшее тело и питавшую его энергию, разворачивается и слабеет, словно порвавшаяся часовая пружина.
Верная маленькая секретарша, до этого момента стоявшая за спинкой кресла безмолвной статуэткой, бросилась приводить госпожу в чувство, походя отшвырнув сидящих ближе всего к патронессе членов Совета. Озадаченные князья вскочили, но, проделав то же, что и Азраил, поняли, что никакая опасность им не грозит. Кто-то презрительно хмыкнул, кто-то пожал плечами и равнодушно отвернулся. Азраил успел восстановить магический узор, но покойница оставалась без сознания.
— Вы спасете её? — на глазах у секретарши блестели слёзы, нижняя губа предательски подрагивала. Ещё немного — и девчонка разревётся в голос. Бездна побери режиссера этого фарса — облечённый верховной властью некроконструкт висит между жизнью и смертью, беременная аристократка того и гляди родит в зале Совета, а эти древние идиоты готовы вяло похлопать очередной шуточке Темнейшего и разойтись. Бааль с Аваддоном, соблюдая формальности, попытались снова вызвать Князя, но ответа не удостоились. Премьер, сохраняя скучающий вид, просчитывал возможные варианты. В то, что Азраил неудачно подошел к объекту, не верилось — все было по плану до того, как кукла коснулась пергамента. Лист, чернила и перо гарантированно свободны от заклятий. Оставалась сама кукла. И заклятие, наложенное Князем. Бааль покосился на Аваддона: тот старательно игнорировал его и Азраила, словно ни триумвирата, ни заговора никогда не существовало. Это с одной стороны логично — нет ничего глупее, чем оказаться в Бездне за несостоявшийся государственный переворот. С другой — настораживало, поскольку за себя и своих Бааль ручался. Азраил кинулся на помощь "госпоже Президенту", неизбежно сделавшись объектом для умозаключений и кулуарных пересудов на сотню лет вперед. А вот министр обороны, похоже, заблаговременно ушел в свою оборону. Круговую. Глухую. Не подкопаешься.
Впрочем, оставаться здесь далее не имело смысла. На правах премьер-министра Бааль поблагодарил Совет за понимание и человечность — последнее прозвучало как ругательство; высказал надежду, что недуг Прекрасной Рахмы не окажется "по-настоящему смертельным", виртуозно игнорируя вопросительные взгляды тех, кто наблюдал за состоянием помянутой Рахмы магическим зрением. Наконец, сославшись на многочисленные дела, отбыл в сопровождении одного из сыновей, оставив второго наблюдать за дальнейшими событиями.
— Вы спасете ее? — секретарша, по всей видимости, уцепилась за единственного относительно знакомого в этом бардаке, и Азраил понял, что разбираться с неожиданно пошедшим вкривь и вкось планом придется ему. Настораживало отсутствие Князя — выбросов магии от сработавшего заклинания, лежавшего на Рахме, попыток наложить новый узор и активизировавшегося щита на девчонке должно бы хватить для образования парочки симпатичных черных дыр. Если владыку Адмира это не заинтересовало, вариантов немного. Первый и очевидный — переполох срежиссирован. Азраил собрался с силами и просканировал зал. Ничего — магией Темнейшего продолжало тянуть от бездыханной Рахмы и, разумеется, от щита девчонки.
— Полагаю, что это не по силам никому из присутствующих, — он старался не пугать девицу еще больше. — Надеюсь, вашей патронессе помогут в другом месте, — простенькое, но мощное заклинание, стандартно призывающее в зал Совета командира дежурной смены гвардейцев, сработало как надо, несмотря на дестабилизирующие колебания магии щита. Распорядившись касаемо транспортировки госпожи Президента во владения Мора, Азраил счел свою миссию выполненной. Девчонка очевидно думала иначе.
— Неужели мы бросим ее? — она ухватилась за рукав Азраила с неожиданной для такого хрупкого существа силой. — Я бы хотела быть рядом…
— Хорошо, — Азраил пожал плечами. Неожиданное рвение молоденькой демоницы было ему совершенно непонятно — в конце концов, женщине в ее положении, явно находящейся под опекой Князя, логичнее было бы воззвать к покровителю и убраться в безопасное место. — Я готов сопровождать вас к Мору, убедитесь, что для вашей госпожи делается все возможное. Потом настоятельно советовал бы вам отправиться домой — и, разумеется, также готов вас проводить, — кстати, где ее дом, не в гульем особняке же.
Казенный экипаж с невозмутимым дежурным гвардейцем в роли кучера катил по улицам так быстро, как это позволяла неизменная толпа в центре города и то и дело попадающиеся навстречу кареты, авто и прочие средства передвижения, используемые скучающей аристократией. Отсутствие серьезных аварий при адмирском наплевательстве на все и вся было принято объяснять магией, а особо верноподданные ссылались на волю Темнейшего. Азраил считал, что магия или Князь — примерно одно и то же, но всю эту вольницу неплохо бы заставить соблюдать хоть какие-то правила — на многих знакомых ему Пластинах к дорожному движению в черте города относились совершенно иначе. Идея навесить функции дорожных инспекторов на отмороженных егерей Маклина показалась ему забавной, но девицу, сидевшую рядом, молчание не устраивало.
— Вы были близким другом госпожи Рахмы? — беспардонно поинтересовалась она.
— Ваша патронесса была неплохим человеком, — ушел от прямого ответа Азраил.
— Она тоже очень тепло отзывалась о вас, — кивнула девчонка. Азраил насторожился: насколько он успел понять, его сообщница вряд ли стала бы откровенничать с креатурой Князя, сколь бы безобидной та ни была. — Говорила, что вы добрый, — продолжала щебетать его спутница. Министр прекрасно знал: ни один адмирец в здравом уме не назвал бы кого-то из князей Совета добрым или злым, с тем или другим мировое равновесие не имело ничего общего. Что, Бездна побери, тут происходит? Азраил повернулся к девушке:
— Девочка моя, — подобного обманчиво отеческого тона опасалось все министерство иностранных дел, и основания на то имелись. — Понятия не имею, откуда вы, но даже в Раймире для совета Светлых используют другие определения. Не желаете рассказать доброму, — он издевательски подчеркнул эпитет, — дядюшке Азраилу, кто — или что — вы такое? Клянусь, "ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя я не совершу то, чего не желала бы ты сама", — четкой скороговоркой произнес он старинную формулу.
После ритуального ответа губы собеседника разъехались в неприятной ухмылке, как молния на брюках паркового эксгибициониста. Первый среди равных привычно развалился на сиденье и внимательно следил за реакцией.
— На кой хрен тебе это понадобилось? — выдохнул Азраил. Он ждал чего угодно, но щит, который не защищает, а маскирует, не пришел бы ему в голову. Такого никто на его памяти не делал, скрыть облик куда проще и быстрее десятком менее энергозатратных способов.
— Согласись, прекрасно получилось, — старый друг неприкрыто наслаждался. — Совет ничего не заподозрил, даже ты купился. Вас, помнящих Веер совсем другим, на Пластинах зовут демиургами, но провести оказалось легче, чем неопытный молодняк. Для свиты нашей рок-звезды пришлось, представь себе, перекидываться в фикус. На девчонку они бы не клюнули, а вот от дерева не ждали подвоха. Могущество Совета безгранично, но вы об этом забыли, променяв Веер на придворные и семейные интриги.
— Ты решил произнести передо мной речь, которую неделю репетировал для Совета, но поленился озвучить в зале, не желая раскрывать инкогнито? Польщен высочайшим доверием. Обычай держать всех за идиотов — не лучший способ вербовать союзников, — Азраил понимал, что с оппонентом следует говорить на понятном ему языке, и оборвал разговор максимально неожиданным и эффектным жестом, на который был способен в настоящий момент. Рывком распахнув дверь кареты, он издевательски козырнул владыке и, не дожидаясь реакции, выпрыгнул на мостовую. Затеряться в лабиринте Старого города, вплотную прилегающей к Пустошам наиболее древней части Пандема, он мог и без магии.
— Это похоже на конец настоящей мужской дружбы, — пробормотал оставшийся в одиночестве Князь. — Можешь возвращаться, — сообщил он кучеру и покинул карету, в прямом смысле слова растаяв в воздухе.
Глава 11 и последняя, в которой Князь использует повод нарядиться в траур, происходит вынужденная смена состава Совета, столица обзаводится новой достопримечательностью, а некоторые отдаленные Пластины — свежеиспеченными адмирскими политэмигрантами
Глава 11 и последняя, в которой Князь использует повод нарядиться в траур, происходит вынужденная смена состава Совета, столица обзаводится новой достопримечательностью, а некоторые отдаленные Пластины — свежеиспеченными адмирскими политэмигрантами
Вице-президент Адмира, врио Президента, по-прежнему Первый среди равных, Темнейший и бессменный председатель Совета, утомленно позировал на фоне хрустальных стен возведённого в рекордные сроки мавзолея. Новенький егерский костюм продуманно сочетал традиционные цвета большого и малого траура — фиолетовый и зелёный, и наиболее изысканным и глубоким оттенком фиолетового радовали высокие сапоги из драконьей кожи. К траурному одеянию прилагались вдвое меньшее, чем обычно, количество драгоценностей, спутанная волнистая шевелюра, давненько не встречавшаяся с расческой, и примерно суточная небритость. Красные якобы от слез глаза были сочтены избыточной деталью, посему смотрел Темнейший на журналистов совершенно спокойно и даже с некоторой иронией. Постукивая тяжёлой тростью, он медленно поднялся на трибуну. Сегодня его хромота была особенно заметна, и первые ряды собравшихся на конференцию по случаю открытия мавзолея фактически ушедшей госпожи Президента с пристальным любопытством взирали на трость: сменный набалдашник на ней служил для посвященных индикатором настроения Темнейшего. На одной из пресс-конференций лет пятьсот назад Князь махом испортил отношения со всеми СМИ, как провластными, так и оппозиционными, посоветовав журналистам поговорить с тростью и исчезнув из зала. Сегодня трость венчало изображение изящной женской головы, удивительно напоминавшей чертами лица Прекрасную Рахму.
— Мы готовились шагнуть в демократическое будущее, но госпожу Президента очень некстати сразил тяжелый недуг, затруднивший ее участие в политической жизни Адмира. Мы должны верить, что передовые достижения адской медицины не просто смогут поддерживать жизнь Прекрасной Рахмы, но и найдут средство, чтобы вернуть её! До этого момента я облечен полномочиями, отказ от которых был бы хуже любого преступления. Безвластие порождает хаос, а наша государственность держится на порядке и стабильности.
В задних рядах кто-то, не полностью проспавшись после выборов, развернул потрепанный, но пришедшийся ко двору плакат с избирательной кампании Малефа. Несмотря на то, что заглавная буква в слове "князь" была торопливо подрисована губной помадой неестественного цвета, все операторы "Инферно-ТВ" и "Адмир-портала", как по команде, принялись снимать это проявление всемерной народной поддержки и гнать в эфир оптимистичную картинку. Толпящиеся под трибуной журналисты затеяли горячий спор, умерла ли Рахма, или так спит, кому-то пришла в голову воистину светлая мысль опробовать на госпоже Президенте достижения народной медицины — в частности, проверить, нельзя ли разбудить красавицу поцелуем.
— На данный момент были использованы все, подчеркиваю, все известные науке методики, — звучно изрек Князь.
— Значит, не только целовали, — со знанием дела хихикнула известная всему Пандему обозревательница светской хроники, немедля собрав возле себя компанию желавших выяснить максимальное количество подробностей касаемо бурной жизни двора и Совета — на изрядную долю вымышленных предприимчивой красоткой. Поскольку Князь предпочел не затягивать ни свое выступление, ни общение с журналистами, дальнейшее все сильнее напоминало балаган. Посвященные открытию нового памятника репортажи оппозиционных изданий в тот же вечер вышли под заголовками "Пышные похороны демократии" и "Данс макабр, второе отделение", но в общем и целом спектакль под названием "Выборы" можно было считать успешно закончившимся.
В рабочем порядке Темнейший объявил о предоставлении министру иностранных дел длительного отпуска в связи с состоянием здоровья, но последнее слово произнёс так, что от спекуляций на тему не удержались даже диомедовы кони.
Аваддон в том же рабочем порядке отбыл по делам своего ведомства во внезапно ставшие горячими точки некоторых весьма отдалённых Пластин. Придворные немедля усмотрели в этом стальную хватку хозяина Янтарного кабинета и косвенное доказательство причастности министра обороны к путанице в документах. Врио министра обороны на неопределенный срок был назначен Даджалл. Отсидеться, как водилось ранее, на военной базе не удалось, приходилось участвовать в заседаниях Совета. Была бы на то его воля, Даджалл в любой момент предпочел бы партию ржавых танков выводку бен Баалей, которых он едко именовал "бааль-бесами", ленясь придумывать более заковыристые характеристики. Собственных единокровных братцев, которых Темнейшему взбрело под фуражку засунуть в Совет, он, впрочем, ценил не выше.
Самым неожиданным назначением стал Хэмьен бен Самаэль, не по своей воле и, как поговаривают, после громкого скандала едва ли не с мордобоем в отцовском кабинете, занявший временно опустевшее кресло Азраила. Хэм в расстроенных чувствах готовился сбежать все на тот же Перешеек и сидеть там до скончания времен, помешала сестра. Аида набилась ему в помощницы с неожиданного отцовского одобрения и клятвенно пообещала таскать на министерские заседания лучшие экземпляры княжеской алкогольной коллекции.
Малефа оставили на прежней должности, но забывать его финальное выступление во время предвыборной вакханалии Тёмные князья не собирались. Совет приветствовал начальника СВРиБ фейерверком глумливого остроумия, умело замаскированного под одобрение: мол, должен же быть в нашем многогрешном серпентарии хоть один честный и правдивый персонаж, практически, оппозиция Его Величества. Величеством Князя называть не перестали, несмотря на новый порядок, но он с присущей ему скромностью не стал уделять внимания точности в этих вопросах.
Элегантно засунутый в Совет княжеский выводок с лёгкой руки дядюшки Бааля стали именовать "Темнейшенькими". Самому Баалю, патриарху второго по величине и влиятельности после правящего клана, жаловаться было не на что. Формальных доказательств его причастности к незаметно провалившейся попытке переворота не обнаружилось. Но многозначительным взглядом, способным без труда просверлить каменную столешницу, Первый среди равных старого соратника для профилактики дальнейших эксцессов-таки одарил. Некоторым для того, чтобы удалиться в свой замок под добровольный домашний арест, хватало и меньшего.
Наблюдатели из Раймира и Лазури, следившие за ходом первых адмирских выборов, и иностранные журналисты, освещавшие эту краткую вспышку демократии на политическом горизонте Адмира, сходились на том, что обставлено все было в достаточной мере цивилизованно, но вот раздаваемая на избирательных участках мистофелевка могла бы быть и почище. Впоследствии в Лазури и Раймире независимо друг от друга вышли справочники по кухне и напиткам Адмира. Оба, как назло, под одним и тем же названием "Как я в очередной раз чудом остался жив". Иск о плагиате и встречный иск о нем же заняли куда больше времени, сил, денег и внимания публики, нежели вся история с выборами. Sic transit политическая борьба.

Формальные итоги выборов никого не удивили, хотя благодаря извращённому чувству юмора адмирцев Малефу не хватило для победы буквально пары голосов. На Тёмный трон впервые в истории взошла во-первых, женщина, во-вторых, человечица, и в-третьих – вообще кто-то кроме Князя. Однако в столице не сомневались, что у главы нового правительства госпожи Президента будет подозрительно знакомое по изображениям на шеолах лицо, да и сам государственный аппарат вряд ли ждут кардинальные перемены. Отдельные энтузиасты надеялись...Отдельные энтузиасты надеялись, что сменят хотя бы министра культуры: временно, последние полторы тысячи лет врио Асмодей утомил не только ширнармассы, но и Совет князей. Ранее кресло занимал Люцифер, но спятил в результате попытки неудачного госпереворота, и некогда обласканного Князем раймирца-перебежчика ныне держали в Бездне, превратив практически в местную достопримечательность.
Судя по лицам Тёмных, часть притащилась в зал Совета для галочки, а часть – посмотреть на кукольный спектакль. Многие удачно совмещали, помня, что во времена, когда Пандем звался иначе, собрания иногда заканчивались импровизированным фаер-шоу и массовыми жертвами. Но любопытные и осторожные равно недоумевали, отчего правитель стремится передать власть своей марионетке нетерпеливее, чем девственник – жениться.
Церемония вышла короткой, зато запоминающейся. Парадный пронос офицерами княжеской гвардии государственного флага, увесистого фолианта в чёрном кожаном переплёте и наскоро выуженного из закромов Темнейшего подобия президентских регалий наблюдали в почтительном молчании. Князь не явился. При попытках премьер-министра Бааля его вызвать, раздражённо ответил, что присутствовать никак не может. Затем благословил Прекрасную Рахму «занять подобающее её выдающимся заслугам место», а всех прочих – «присесть на ось Веера». Официальный гимн Адмира, очередного свеженаписанного текста коего никто не знал наизусть, явно был сочтен неподходящим для такой малозначащей оказии. Вместо него на церемонии звучала бодрая песня о том, что всякий, не нашедший дорогу из одного трактира в другой, непременно умрет. Сбиты с толку оказались даже те, кто пришёл формально отметиться, и не был настроен искать в происходящем бездны смысла.
Рахма, казалось, ничуть не удивилась отсутствию своего покровителя. Выглядела бледнее обычного, но была довольна, когда Бааль произнёс дежурную торжественную речь и вручил перевязь с алмазной звездой. Регалия выглядела на редкость безвкусно, хотя камни были отменные – в центре звезды находились рубиновый крест и изумрудный лист клевера, заключенные в круг из голубой эмали, обрамлённый розовыми бриллиантами. Где Темнейший добыл этот дорогостоящий китч – оставалось только догадываться.
После инаугурации общая нервозность обстановки усилилась. Совет князей не понимал, зачем этот фарс понадобилось доводить до логического конца, и главное – зачем здесь они? В этой обстановке классическое развлечение Совета, уютный мордобой парочки заклятых дружков – министра юстиции Астарота и шефа легендарного Третьего отделения Маклина – прошло практически незамеченным. Их дежурно разняли, так что Азраил даже не успел по ходу банкета отвлечься, съездив, якобы для поддержания порядка, по наглой роже Астарота. Ответственный за государственную безопасность Адмира Левиафан процедил через губу что-то насчет зажравшейся тыловой сволочи, но уточнять, кто имелся в виду, князья не захотели – шуток с мордобитием Лев не понимал, а стрелял обычно первым и на поражение. Бааль явился к концу мероприятия, оглядел собравшихся, словно стервятник – умирающих в засуху антилоп, и сделал неутешительные для Совета выводы. Вопреки обыкновению, он не стал занимать свое место за столом, обосновался в углу ближе к выходу, материализовав для себя удобное кресло с ножками в виде птичьих лап. Далее последовало немыслимое: впервые за несколько сотен лет старый варан отослал прочь половину вечно таскавшихся за ним сыновей. Остались старшие, посильнее и поопытнее. Азраил покосился на семейство и одобрительно хмыкнул: являться в Совет с оружием строго запрещалось, но Зевель и Иаль при необходимости сами по себе могли заменить пару рот княжеской Гвардии.

– Предлагаю госпоже Президенту, – Бааль, как всегда, говорил тихо, сорванным голосом, глядя не на адресата, а куда-то за воображаемую линию горизонта, – помочь каждому из нас достойно исполнить роль в не нами написанном сценарии, – старый варан равнодушно, но очень широко и белозубо ухмыльнулся в пространство. – Чем скорее Прекрасная Рахма сформирует свой кабинет и подпишет назначения, тем быстрее мы все, включая и ее саму, отправимся по домам. Есть возражения? Не слышу. Прекрасно. Приступайте, – Бааль откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, словно короткий монолог его утомил.
По старинке все важные – или названные таковыми – документы писались от руки, пером и на пергаменте. После выступления Бааля все необходимое немедля появилось перед Рахмой, словно материализовавшись из воздуха. Женщина задумалась, затем, словно решившись на что-то, пододвинула к себе пергамент и обмакнула перо в чернильницу так, будто хотела проткнуть ее насквозь. Стряхнув перо, Рахма столь же решительно коснулась им пергамента, но внезапно дернулась и застыла, судорожно ловя ртом воздух. Рука прочертила неровную полосу и остановилась, как сломавшийся самописец. Следивший за сообщницей магическим зрением Азраил увидел, как сложное заклятие, ранее связывавшее тело и питавшую его энергию, разворачивается и слабеет, словно порвавшаяся часовая пружина.
Верная маленькая секретарша, до сего момента безмолвной статуэткой стоявшая за спинкой кресла, бросилась приводить госпожу в чувство, походя отшвырнув сидящих ближе всего к патронессе членов Совета. Озадаченные князья вскочили, но, проделав то же, что и Азраил, поняли, что никакая опасность им не грозит. Кто-то презрительно хмыкнул, кто-то пожал плечами и равнодушно отвернулся. Азраил успел восстановить магический узор, но покойница оставалась без сознания.
– Вы спасете её? – на глазах у секретарши блестели слёзы, нижняя губа предательски подрагивала. Ещё немного – и девчонка разревётся в голос. Бездна побери режиссера этого фарса – облечённый верховной властью некроконструкт висит между жизнью и смертью, беременная аристократка того и гляди родит в зале Совета, а эти древние идиоты готовы вяло похлопать очередной шуточке Темнейшего и разойтись. Бааль с Аваддоном, соблюдая формальности, попытались снова вызвать Темнейшего, но ответа не удостоились. Премьер, сохраняя скучающий вид, просчитывал возможные варианты. В то, что Азраил неудачно подошел к объекту, не верилось – все шло по плану до того, как кукла коснулась пергамента. Лист, чернила, перо были свободны от заклятий. Оставалась сама кукла. И заклятие, наложенное Князем. Бааль покосился на Абаддона: тот старательно игнорировал его и Азраила, словно ни триумвирата, ни заговора никогда не существовало. Это с одной стороны логично – нет ничего глупее, чем оказаться в Бездне за несостоявшийся государственный переворот. С другой – настораживало, поскольку за себя и своих Бааль ручался. Азраил кинулся на помощь «госпоже Президенту», неизбежно сделавшись объектом для умозаключений и кулуарных пересудов на сотню лет вперед. А вот министр обороны, похоже, заблаговременно ушел в оборону. Круговую. Глухую. Не подкопаешься.
Впрочем, оставаться здесь далее не имело смысла. На правах премьер-министра Бааль поблагодарил Совет за понимание и человечность – последнее прозвучало как ругательство; высказал надежду, что недуг Прекрасной Рахмы не окажется «по-настоящему смертельным», талантливо игнорируя вопросительные взгляды тех, кто наблюдал за «состоянием здоровья» помянутой Рахмы магическим зрением. Наконец, сославшись на многочисленные дела, отбыл в сопровождении одного из сыновей, оставив второго наблюдать за дальнейшими событиями.
– Вы спасете ее? – секретарша, по всей видимости, уцепилась за единственного относительно знакомого в этом бардаке, и Азраил понял, что разбираться с неожиданно пошедшим вкривь и вкось планом придется ему. Настораживало отсутствие Князя – выбросов магии от сработавшего заклинания, лежавшего на Рахме, попыток наложить новый узор и активизировавшегося щита на девчонке должно бы хватить для образования парочки симпатичных черных дыр. Если владыку Адмира это не заинтересовало, вариантов немного. Первый и очевидный – переполох срежиссирован. Азраил собрался с силами и просканировал зал. Ничего – магией Темнейшего продолжало тянуть от бездыханной Рахмы и, разумеется, от щита девчонки.
– Полагаю, что это не по силам никому из присутствующих, – он старался не пугать девицу еще больше. – Надеюсь, вашей патронессе помогут в другом месте, – простенькое, но мощное заклинание, стандартно призывающее в зал Совета командира дежурной смены гвардейцев, сработало как надо, несмотря на дестабилизирующие колебания магии щита. Распорядившись касаемо транспортировки госпожи Президента во владения Мора, Азраил счел свою миссию выполненной. Девчонка очевидно думала иначе.
– Неужели мы бросим ее? – она ухватилась за рукав Азраила с неожиданной для такого хрупкого существа силой. – Я хотела бы быть рядом…
– Хорошо, – Азраил пожал плечами. Неожиданное рвение молоденькой демоницы было ему совершенно непонятно – в конце концов, женщине в ее положении, явно находящейся под опекой Князя, логичнее было бы воззвать к покровителю и убраться в безопасное место. – Я готов сопровождать вас к Мору, убедитесь, что для вашей госпожи делается все возможное. Потом настоятельно советовал бы вам отправиться домой – и, разумеется, также готов вас проводить, – кстати, где ее дом, не в гульем особняке же.
Казенный экипаж с невозмутимым дежурным гвардейцем в роли кучера катил по улицам так быстро, как это позволяла неизменная толпа в центре города и то и дело попадающиеся навстречу кареты, авто и прочие средства передвижения, используемые скучающей аристократией. Отсутствие серьезных аварий при адмирском наплевательстве на все и вся было принято объяснять магией, а особо верноподданные ссылались на волю Темнейшего. Азраил считал, что магия или Князь, что примерно одно и то же, но всю эту вольницу неплохо бы заставить соблюдать хоть какие-то правила – на многих знакомых ему Пластинах к дорожному движению в черте города относились совершенно иначе. Идея навесить функции дорожных инспекторов на отмороженных егерей Маклина показалась ему забавной, но девицу, сидевшую рядом, молчание не устраивало.
– Вы были близким другом госпожи Рахмы? – беспардонно поинтересовалась она.
– Ваша патронесса была неплохим человеком, – ушел от прямого ответа Азраил.
– Она тоже очень тепло отзывалась о вас, – кивнула девчонка. Азраил насторожился: насколько он успел понять, его сообщница вряд ли стала бы откровенничать с креатурой Князя, сколь бы безобидной та ни была. – Говорила, что вы добрый, – продолжала щебетать его спутница. Министр прекрасно знал: ни один адмирец в здравом уме не назвал бы кого-то из князей Совета добрым или злым, с тем или другим мировое равновесие не имело ничего общего. Что, Бездна его забери, тут происходит? Азраил повернулся к девушке:
– Девочка моя, – подобного обманчиво отеческого тона опасалось все министерство иностранных дел, и основания на то имелись. – Понятия не имею, откуда вы, но даже в Раймире для совета Светлых используют другие определения. Не желаете рассказать доброму, – он издевательски подчеркнул эпитет, – дядюшке Азраилу, кто – или что – вы такое? Клянусь, что ни с вами, ни из вас, ни для вас я не сделаю ничего, чего не хотели бы вы сами, – четкой скороговоркой произнес он старинную формулу.
После стандартного ритуального ответа губы собеседника разъехались в неприятной ухмылке, как молния на брюках паркового эксгибициониста. Первый среди равных привычно развалился на сиденье и внимательно следил за реакцией.
– На кой хрен тебе это понадобилось? – выдохнул Азраил. Он ждал чего угодно, но щит, который не защищает, а маскирует, не пришел бы ему в голову. Такого никто на его памяти не делал, скрыть облик куда проще и быстрее десятком менее энергозатратных способов.
– Согласись, прекрасно получилось, – старый друг неприкрыто наслаждался. – Совет ничего не заподозрил, даже ты купился. Вас, помнящих Веер совсем другим, на Пластинах зовут демиургами, но провести вас оказалось легче, чем неопытный молодняк. Для свиты нашей рок-звезды пришлось, представь себе, перекидываться в фикус. На девчонку они бы не клюнули, а вот от дерева не ждали подвоха. Могущество Совета безгранично, но вы об этом забыли, променяв Веер на придворные и семейные интриги.
– Ты решил произнести передо мной речь, которую неделю репетировал для Совета, но поленился озвучить в зале, не желая раскрывать инкогнито? Польщен высочайшим доверием. Обычай держать всех за идиотов – не лучший способ вербовать союзников, – Азраил понимал, что с оппонентом следует говорить на понятном ему языке, и оборвал разговор максимально неожиданным и эффектным жестом, на который был способен в настоящий момент. Рывком распахнув дверь кареты., он издевательски козырнул владыке и, не дожидаясь реакции, выпрыгнул на мостовую. Затеряться в лабиринте Старого города, вплотную прилегающей к Пустошам наиболее древней части Пандема, он мог и без магии.
– Это похоже на конец настоящей мужской дружбы, – пробормотал оставшийся в одиночестве Князь. – Можешь возвращаться на площадь Совета, – сообщил он кучеру и покинул карету, в прямом смысле слова растаяв в воздухе.

Избирательный штаб Хэмьена мог бы войти в историю как самый пофигистичный. Поняв, что никакого реального шанса на победу нет, блистательная троица ничуть не огорчилась. Война, конечно, долго ругала на чём свет стоит неведомого любителя спецэффектов, а Хэм с Аидой дружным семейным фронтом сочувственно хмыкали и подливали подруге в периодически пустеющий стакан. Себя, естественно, тоже не забывали...Себя, естественно, тоже не забывали, а Хэм был склонен не забывать и о своей группе, так что в результате организовался акустический концерт для избранной публики. Под утро хэмовых корешей-музыкантов пришлось разогнать: перебравший басист с воплем «Видал я ваш день тишины!» чуть не выкинул из окна многострадальный штабной фикус, а барабанщик самым нелепым образом начал подкатывать свои ударные к князевой любимой дочке. Стихийное развитие этого бардака в собственном доме Войну, разумеется, не устроило. Аида осталась сидеть на полу с бутылкой и перед тем, как уснуть, увлечённо расписала кадку собственной губной помадой. Днём, едва продрав глаза, все отправились в ближайший избирательный участок.
– Зачем мы туда идем? – недоумевала Аида. – Хэму для победы на выборах не хватает наших трёх голосов?
– Мы надеемся, что Малефу не хватает как раз столько, и мечтаем их ему обеспечить, – расхохоталась Война, за-ради торжественного дня щеголявшая в полурасстегнутой чуть не до ремня парадной форме и с ярким макияжем. – Ты же помнишь, как он показательно исстрадался в студии – такую призовую рефлексию и под скополамином нечасто выдают. Интересно, не глотнул ли он с утра для храбрости из папашина бара — от князевых тинктур и не такие спецэффекты бывают. Если он так не желает в правительство, грех не подложить начальнику СВРиБ жирную свинью. Мальчиков я тоже агитнула, выгорит – повеселимся.
– В этот раз он хоть не был похож на оборотня в мороженую треску, – хохотнул Хэм. – Я думал, он мне вообще не родня, а тут внезапно во весь экран полез фамильный темперамент. Как не кинуться на выручку дорогому брату? А если он даже с нашей неоценимой помощью не выиграет, я ему утешительную песню посвящу.
Аида закатила глаза, но промолчала. Спокойствие изменило ей при входе в избирательный участок: толпа желающих проголосовать тянулась на полквартала. Каждый проголосовавший получал "от оргкомитета" бутылку все той же дешевой мистофелевки, ради выборов снабженной этикеткой "Кандидатовка".
Что предсказуемо, толкаться в очереди Война не пожелала. С радостным воплем "пропустите без очереди беременную женщину с детьми, ветерана Первой Вселенской и члена профсоюза суккубов!" она вломилась в участок, держа Хэма и Аиду за руки. Отпустила только для того, чтобы сцапать три белых шарика – специально для неграмотных в зале висели портреты кандидатов, помеченные нужным цветом, – и прямо с порога метко отправить все три в урну, стоящую под портретом начальника СВРиБ. "Чтоб тебя выбрали!" – пробормотала она, и, сунув Хэму честно заработанную кандидатовку с напутствием "не отставать", вымелась прочь.
– Я эту дрянь пить не буду! – возмутилась Аида.
– Тебе и не предлагают, – безмятежно парировала Война. – И тебе тоже, – польстившемуся на мистофелевку Хэму достался подзатыльник. – Это я ребятишкам отдам, а мы с вами будем пить что-нибудь поинтереснее под сенью фикуса в цвету.
– Учитывая, чем мы его поливаем, вряд ли он в благодарность решит зацвести. И чего бутылку сразу ребятишкам-то? Мы не обязаны её пить, существуют представительские расходы, – Хэм почему-то питал слабость к напитку пандемских люмпенов.
– Нарвем цветочков в саду, прицепим скрепками, – проявила изобретательность Аида, мало обеспокоенная судьбой халявной выпивки. – Надо ж отметить твой блистательный провал, а на похороны принято приносить цветы.
– Само собой. Могу своих позвать, они должны были уже отойти после вчерашнего, – живо откликнулся Хэм.
– Если после вчерашнего они не научились себя вести, то отойдут они у меня за грань Веера, – фыркнула Война. – И еще поблагодарят, я точно отправлю туда быстрее и безболезненнее, чем Князь.
– У меня всё было под контролем! – вклинилась возмущённая Аида. – И вообще, папаша назначил кого-то моей дуэньей?
Хэм заржал, вспомнив, как выносил во двор бесчувственное тело драммера, которое, однако, продолжало делать бессвязные авансы уже отсутствующей собеседнице. – Да он же был вчера в умат, от него не то что тебя, а шляпную вешалку убирать следовало. Или наутро сочетать браком. Он по пьяни раза три уже женился.
Аида отвернулась. В конце концов, она уже совершеннолетняя и как-нибудь разобралась бы и без братца с его подружкой. Однако праведное негодование оказалось не самым интересным времяпрепровождением. Когда все ввалились в дом и стали решать, что из притащенных верными "ребятишками" из казармы блюд необходимо сжевать как можно скорее, а что подождет до завтра, и что бы такого коктейльного изобразить из оставшихся со вчерашнего дня ингредиентов, она охотно принимала участие в обсуждении. В комнате успели на скорую руку прибраться, но кое-какие следы разгула всё ещё оставались. Особенно выделялись валявшиеся повсюду исписанные Хэмом салфетки с текстами песен, и новый дизайн кадки фикуса-страстотерпца.
– Да у нас тут творческий салон, – задумчиво произнёс Хэм, собирая салфетки с пола. Почти все основные виды бесполезных искусств. Надо было ещё Дубля позвать, слепил бы статую "Малеф, разрывающий шаблоны Адмира" или ещё какой барельеф-горельеф с аномалиями и превращениями. Кстати, подруга дней моих суровых, ты вчера обещала сказочных историй про них, но мы, кажется, слишком много тебе налили.
– Да ладно там сказочных, – отмахнулась Война. – Знаешь, какая самая страшная сказка при перекидках наскоро?
– Застрянешь на середине? – предположила оторвавшаяся от созерцания собственных художеств Аида. Некоторые лозунги на кадке заставляли задуматься.
– В непривычную форму в боевых условиях перекидывается только идиот, там не то, что застрять на середине, с конечностями разобраться уже подвиг. Шмотки. Про них часто забывают, и результат, если девчонка вроде тебя перекидывается в здоровенного орка – рваные вдрызг лохмотья и голый организм. Зимой неуютненько.
Аида хихикнула, анекдот про то, где лазурские оборотни прячут одежду, она тоже слышала. Хэм меланхолично разлил напитки и привычно убрался со своим стаканом на диван.
– Ну чего бы этой красотке орком вчера не перекинуться? Тогда барабанщик с гитаристом сами на брудершафт из окна сиганули бы, не пришлось бы их таскать.
– Скорее всего, рано ей, – пожала плечами Война. – А может, не в отца. Не все же метаморфы.
Лица княжеских отпрысков сделались озадаченными, каждого из них явно терзало одно и то же, но Хэм успел первым:
– Надобности не было, не армиями же командую, как некоторые, а Аидке одна нервотрёпка. Не узнают наш "цветок Пандема" на общей грядке, затопчут ещё...
– Для армии оно ни к чему, больше для удобства и развлечения. Хотя развлекаться надоедает самое позднее к полутысяче лет, обычно берут себе комфортный облик, да в нем и ходят.
– Ты на днях побывала практически совершенством, но предпочла старый костюмчик? – было затруднительно понять, Хэм шутит или правда искренне недоумевает. – Допускаю, лично я не сто шеолов, чтобы нравиться всем, но в мужской шкуре должно быть комфортнее!
– Это ещё почему? – Аида долила в свой стакан остатки очередных даров княжеского шкафа и вопросительно посмотрела в сторону Войны.
– Удобнее исключительно на тех Пластинах, где женщин не принимают всерьез, – хихикнула Война. – А так – дело вкуса. Кстати, – она ехидно посмотрела на Хэма. – Ты-то с чего взял, что парнем быть удобнее, мерил женскую шкуру и не понравилось, или чисто в теории?
– Ничего я не мерил, – отрезал Хэм. – Это очевидно!
– А ты примерь, и потом суди, – Война потянулась за бутылкой и щедро доплеснула в стакан Хэма какой-то очередной аидиной добычи.
– Тоже мне, напугала. Можно подумать, превращусь и решу остаться первой царевной подземного царства... Чего делать-то надо? Отец на эту тему ничего не рассказывал, не мамашу же было спрашивать.
– Да там ничего сложного, – Война махнула рукой. – Сильные метаморфы в детстве от любой эмоции могут перекинуться. Кто послабее, те с возрастом обучаются, и обычно не в любую форму, а так, пара-тройка от силы. А кому-то вообще не дано. Ты в детстве играть, представляя себя кем-то другим, хоть персонажем сказки или зверьком каким-нибудь, не пробовал?
– Пробовал, а то. Как слышали с братцем после очередного косяка от батюшки с десяток характеристик, так сразу и представляли, точнее, пытались, уж очень родитель заковыристые гибриды поминал.
Вместо того, чтобы посочувствовать бедняге, Война расхохоталась – ей было прекрасно известно, что ругается Темнейший почище отставного фельдфебеля, и гипотетические позывы малолетних княжеских отпрысков превратиться во что-нибудь экзотическое, помянутое папашей при разносе, временно лишили ее дара речи. – Здесь спасовал бы кто угодно, – выдавила она сквозь хохот. – Я слабо представляю, как можно перекинуться в охеревшего бездновыблядка или в светлоёбского мудоопарыша... Не об этом речь. Первый раз ты должен видеть перед собой или очень четко представлять то, во что хочешь перекинуться. Потом будет легче, форма запоминается, но первый раз лучше иметь образец перед глазами. Надо хотеть стать этим существом – ну или предметом, но это намного сложнее, в неживое перекидываться страшно. Потом происходит нечто вроде перехода – и ты уже другой. Обратный механизм тот же.
– Ну что, теперь твоя очередь образцово-показательно заголяться, – ухмыльнулся Хэм. Аида поняла, что маневр Войны удался, и спрятала улыбку за стаканом.
– Ради тебя – что угодно, – Война лениво стянула через голову полурасстегнутый китель, под которым ничего не было, швырнула в угол. Туда же отправились сапоги и брюки. Весьма символического вида белье повисло на фикусе. – Тебе налить для сосредоточения?
– Налить в любом случае, – согласился Хэм, загоревшийся проверить свои возможности. Он воззрился на подругу, подавив некоторый естественный, но очень отвлекающий порыв, замер и, казалось, даже дышал через раз. Спустя пару минут он разочарованно потянулся за стаканом, проворчав что-то про бабские фанаберии и дурацкие традиции.
– Ну, может тебе тоже ещё рано, в другой раз получится, - попыталась утешить брата Аида.
– Мужиков своих так утешать будешь! – рявкнула на нее сердитая рыжая девица, грохнув стаканом об стол. Война оглушительно расхохоталась.
– Ничего так получилось, – оценила она. – Хоть к Даджаллу в Легион вербуй!
Хэм подскочил на диване, судорожно заглянул под майку, оторопел, но в штаны с дальнейшей ревизией всё-таки не полез. На лице недавнего маскулинного кумира молодёжи отразилась неописуемая гамма чувств.
– Очень миленько, – подлила масла в огонь сестрица. – Кажется, у нас с тобой один размер! Если ты решишь так всегда ходить, сможем меняться одеждой. Подожди, – она порылась в своей антикварной торбе и выудила косметичку, вместительную, как сумка для пикника. – Сейчас я тебя накрашу, причешу, пойдем разводить драгоценного папашу – мол, ты его дочь с какой-то из отдаленных Пластин, еще неизвестная, но уже очень любимая.
Радужная перспектива окончательно добила Хэма. С обсценным воплем протеста он шарахнулся от сестры, путаясь в неудобных для его нынешних параметров брюках.
– Так как насчет Легиона? – не унималась Война. – Краситься не хочешь, к папе идти не желаешь... у Даджалла прекрасно платят и девчонки вполне толковые!
– Ещё и ржёте, пеляди! – Хэм наконец обрёл дар цензурной речи, но обижаться не прекратил. – У тебя вообще-то должен быть шкурный интерес относительно моего возвращения на исходные! – обратился перевёртыш к веселящейся любовнице.
– Какой шкурный интерес, я о тебе забочусь, – Война старательно делала серьезное лицо. – Не зашло, перекинься обратно, тоже мне, проблема. Хотя я бы на твоем месте недельку погуляла, посмотрела... может, понравится.
– По Бездне погуляй, может, понравится! – с типично хэмовским сценическим надрывом передразнила девица, расхаживая по комнате. – Я занят на клеточном уровне, а вы меня своим бодрым ржанием отвлекаете. Тьфу, даже протрезвел из-за вас!
– Мы не виноваты, – Война, и не думавшая одеваться, протянула несчастному очередной стакан. – Перекидываешься – много сил тратишь, для организма за эту секунду, считай, сутки уходят. Так что все выветрилось.
– Скотство, – сплюнула рыжая и плюхнулась на пол возле кадки. – Старательно надираешься, и всё впустую. Хотя это объясняет, какого хрена мой батюшка не расстаётся с бутылкой и способен превратиться хоть в стаю озверевших драконов, хоть в матрас с клопами. Трезвый правитель – горе Империи.
Фигура в мешковатой одежде застыла в такой трагической позе, что сжалился бы самый бесчувственный наблюдатель. Впрочем, у всех присутствовавших в комнате понятия о жалости были специфические.
– Да перекинься, что ты комедию ломаешь, – Война не понимала, в чем драма. – Сказками, что можно не вернуться, детей пугают, чтобы раньше времени не пытались перекинуться в то, что им еще не по силам. Ребенка может осенить закосить хоть под куст крапивы, но ни умений, ни концентрации, ни сил не хватит, а тебе-то что? Взрослый же и сил как у Веника... дурости, впрочем, тоже.
– Иди ты! – огрызнулась девица, не поднимая головы.
– Ну ладно, сейчас я тебе помогу... так помогу, что на всю жизнь запомнишь, – ойкнула даже Аида, потому что на месте обнаженной Войны внезапно возник неприятного вида жилистый плечистый мужик, похожий на тех наемников из Лазури, что частенько приходили наниматься в Пандем кто в армию, кто надсмотрщиками на Пустошь или охранниками. Разноцветную татуировку кое-где пересекали старые шрамы, в рыжих прядях поблескивала преждевременная седина. Он неторопливо подошел к недовольной девице и издевательски медленно потянулся к ее растрепанной шевелюре. Вместо патлов широкая, покрытая шрамами лапища схватила пустоту – откатившийся в сторону Хэм завопил что-то нечленораздельное и швырнул в нахала первым, что подвернулось под руку. Брошенный сапог врезался в кадку – наемник, увидев, что его задача выполнена, снова уступил место Войне.
– Только не говори, что я все это время спал с этим вот… – простонал Хэм, хватаясь за голову.
– Уверяю, ты бы заметил. Не думала, что после жизни с отцом тебя способен так потрясти чужой маскарадный костюмчик.
– Извини, в этом смысле я с папашей не жил и посему... Нет, девицы, вы как хотите, а я прогуляюсь, авось голова прочистится, – с этими словами Хэм вылетел за дверь.
– Знаешь, в чем-то он прав, я и не представляла, что ты можешь быть такой, – Аида затолкала так и не пригодившуюся косметичку обратно и, порывшись, выудила из бездонной торбы плотно укутанный сверток. – Пойдем в сад, я Венику свежей печенки притащила.
– Я еще пожалела нашего гения, не стала перекидываться в орка или вервольфа.
– Я в детстве пыталась в папашиного лиса превратиться, чтобы проще подслушивать. Но не получилось. Можно узнать, я вообще не смогу ни в кого перекинуться, или просто в лису не умею?
– Считается, что можно. Знаешь же эту дурацкую игру, «охота на невест», когда девок на выданье пугают и смотрят, кто перекинется, а кто нет?
– Слышала, – Аида фыркнула. – Девчонки специально бегали на гулянки на площадь Звезды. Вроде кто не перекинется, если пугают, удачно замуж выйдет. Но меня папаша не пускал никогда. А тебя пугали?
– Тебя на свете не было, когда пугали, – Война рассмеялась. – Для замужа понятно, если девушка не перекинется, больше шансов, что она может стабильно держать женскую форму и нормально выносит и родит. Но это, скорее, проверка на способность сохранять облик. Меня пугали – я не перекидывалась, зато по морде могла врезать. Но перекидываться научилась, и лучше многих. Мать твоя не метаморф, зато папаша хоть стаю драконов изобразит. Насчет тебя – время покажет, чья кровь сильнее.
Вопросы наследственного распределения способностей среди отпрысков правящего дома волновали, как оказалось впоследствии, не только любимую дочь Темнейшего.
Аида жалела, что закончилась предвыборная гонка: ей нравилось в компании брата и его пассии, и даже не из-за постоянной атмосферы лихого раздолбайства, витавшей в штабе. Сегодня после мастер-класса по метаморфозам, от которого братец ещё не скоро оправится, у неё оставались кое-какие вопросы. Причём не к Войне, а к любимому батюшке, который, оказывается, самым подлым образом запрещал вполне безобидную забаву, запирая дочь во дворце во время «охоты на невест». Вернувшись в Осенний, она первым делом направилась в кабинет Темнейшего. Дверь никогда не бывала заперта, равно как и ящики со шкафами: кабинет прекрасно защищал себя в отсутствие хозяина.
Аиде бояться было нечего. Она вошла, даже не постучав. Привычная тишина, но в этот раз хотя бы довольно тепло. Отца в кабинете нет. Аида разочарованно вздохнула: такой обличительный порыв пропадает! Но должен же старый варан приползти обратно в своё логово. Девушка по-хозяйски заинтересовалась, что нового батюшка завёл в своём барном шкафу, но с удивлением обнаружила плотно придвинутым к дверцам штабное зелёное чудовище с прицепленными к листве цветочками и в размалёванной помадой кадке. Такой же кривой, такой же заплёванный, такой же бодрый.
– Грёбаная Бездна, а ты тут откуда? – поприветствовала фикус девушка, уже на полном автомате пнув кадку. – Временно бросаю пить, а то чего только не примерещится после выборов.
Аида плюхнулась в кресло, пододвинула пепельницу и достала из верхнего ящика стола пачку своих любимых сигарилл. Отец всегда оставлял их там с тех пор, как она начала курить. Вспомнив прошлый визит, полезла в сумку за припасёнными для батюшкиного лиса кусочками вяленого мяса.
– Алерт! Алерт! Иди сюда, – отоцион, как обычно, вылез из-под дивана и неторопливо пошел на зов. Щенок-самка добрый, припас гостинец, наверняка опять будет дурачиться и чего-то требовать, но в конце концов отдаст всё, что принес…
Но тут лис понял, что щенок-самка воистину дочь Того, Кто Подарил Лисам Мир! Она не поленилась, принесла сюда кусочек сада, чтобы старому лису не приходилось бегать по своим делам из кабинета. Хороший, умный щенок, уже сейчас она заботливее Великого, возможно, когда вырастет, сможет стать достойным божеством в лисьем пантеоне. Алерт благодарно вякнул и решил немедля опробовать царский подарок. Он легко запрыгнул в кадку, сосредоточенно порылся в земле, усыпав пол окурками и мелкими камешками, и пристроился ритуально пометить новую территорию. Очень, очень уместный и нужный подарок!
– Грёбаная Бездна, только тебя мне не хватало! – над головой старейшего представителя барханного народа прогремел голос Великого. Мгновением позже лис понял, что совершает святотатство, но остановить начатое не мог: вместо благословенного уголка сада под хвостом оказался до боли знакомый сапог. Неужели Великий хотел забрать принесенный щенком-самкой кусочек земли себе? Может ли Тот, Кто Подарил Лисам Мир быть так мелочен? Алерт взвизгнул и пулей умчался под диван: не смеет скромный лис претендовать на собственность Великого.
Аида застыла в полном замешательстве, испугавшись не меньше старого отоциона: на месте кадки с заплёванным штабным фикусом мрачно возвышался любимый папенька, но в каком же – Веер и все пластины его! – плачевном виде. Пиджак и штаны залиты неведомой дрянью и густо присыпаны сигаретным пеплом. В длинных спутанных волосах застряли цветы, крошки и пара окурков. Разило от всемогущего владыки Адмира, как от взорвавшегося возле помойки самогонного аппарата. Девушке немедленно стало ясно, что рецепты всех наиболее неудачных коктейлей с еженощных заседаний в штабе Князь теперь знает наизусть. Темнейший в гробовом молчании отряхнул прах предвыборной гонки с сапог, рассеянно порылся в карманах и извлёк оттуда горсть пивных пробок, похожие на халтурные конфетти клочки исписанных бумажек, сломанный штопор, использованные салфетки и мятые алые стринги. Последние под его тяжёлым взглядом вспыхнули и рассыпались горсткой золы. Выражение лица Темнейшего не позволяло проникнуть в сложную гамму чувств, которые он испытывал по поводу подобных издержек трансформации. Последнее, что Аида успела отметить, — следы собственной губной помады оттенка «глубокая депрессия» на многострадальных отцовских сапогах. «In hoc signo vinces», да уж. Не дожидаясь, пока драгоценный родитель решит, что следует избавиться от свидетелей своего эффектного появления, Аида спешно ретировалась. Озадаченный Алерт наблюдал из-под дивана, как щенок-самка улепетывает по коридору в наиболее прекрасной, единственно угодной Великому форме: огромные уши, красивый темный чепрачок на спине, длинные быстрые лапки и пушистый хвост.