Что почитать: свежие записи из разных блогов

– Я же просила не покидать покои, пока меня нет, – Аида раздражённо мерила шагами комнату, демонстративно не глядя на брата. – А ты убегаешь и даже не говоришь, где был. Доиграешься – кто-нибудь увидит якобы меня одновременно в двух местах, об этом доложат Смерти. Если та не додумается до верных выводов сама, это сделает отец.– Я же просила не покидать покои, пока меня нет, – Аида раздражённо мерила шагами комнату, демонстративно не глядя на брата. – А ты убегаешь и даже не говоришь, где был. Доиграешься – кто-нибудь увидит якобы меня одновременно в двух местах, об этом доложат Смерти. Если та не додумается до верных выводов сама, это сделает отец.
Тойфель отложила досье в общую стопку и невесело усмехнулась.
– Просидеть у тебя под кроватью до конца ярмарки, а потом перекинуться зеркальцем, чтобы ты забрала меня в вотчину супруга вместе с прочими любимыми безделушками? Я устал. В конце концов, могу притвориться одной из твоих фрейлин.
– А потом кому-то взбредет в голову выяснить, что это за неизвестная красотка – и комедии конец. Что ты хочешь найти в этих досье?
– Подтверждение, что весь этот сброд недостоин моей любимой сестрички.
– С тем, кто её достоин или недостоин, любимая сестричка разберётся сама. А тебе позарез нужен билет отсюда, и он в одной из этих папок.
– Всегда любил пошутить, но чтобы так… – Протянула Тойфель, прищурившись. – Если получится, это будет наша лучшая афера. Я бы ставил на Раймир.
Аида кивнула, сразу поняв, о ком именно идёт речь.
– Логично. Надим довольно мил, но ему нужен кто-то вроде леди Нэги. Да и от его дружков-медиков лучше держаться подальше. Господин Красавчик выглядел многообещающе, но увы: явно приехал развлекаться. Поторговал лицом на официальном приёме, с тех пор его даже в собственной ставке видели нечасто.
– По крайней мере, я не угроблю господина Дипломата в первую же ночь. Всей грязи – любовь к выпивке да происхождение, и в общении он весьма приятен. Допускаю, что мне не все известно. К тому же он вдовец – не в родного ли папашу пошёл?
– Происхождения можешь не опасаться, Второй дом он видал в Бездне. С прошлым браком тоже все чисто – супруга оказалась жертвой раймирской клановой заварушки, и к её гибели он никаким боком не причастен. По моим впечатлениям – единственный нормальный бен Бааль.
– Терять нечего: быть женой министра, пациентом Бездны или покойником. Но если я официально выйду замуж как Аида бин Самаэль, то куда денешься ты?
– Исчезну. А у господина адмирала флота Его Инфернального Величества появится хорошенький юнга.
– Теперь мне интересно, кого папаша прибьёт первым.
***
Шорохи, шелест задеваемых веток и чужое дыхание в унисон были нередким музыкальным сопровождением в дальних частях парка при Осеннем. Война машинально повернула голову на звук и замерла – прекрасно заметные в свете луны золотистые волосы, запрокинутое лицо на фоне зелени, кажущейся в том же свете почти чёрной… Бездна побери нашу нежную невинную невесту, это же ни в какие ворота… и с кем? Неважно, впрочем. Война нахмурилась: не далее, как полчаса назад она пожелала Аиде спокойной ночи. Или девчонка немедля открыла портал в эти грешные кусты, где её уже поджидал нетерпеливый любовник, или неожиданно открыла в себе папашину способность одновременно находиться в двух или трёх местах.
Женщина застыла, надеясь, что парочка слишком увлечена процессом, чтобы оглядываться по сторонам. Оба предположения казались не слишком валидными. Возможно, девочка ни при чём: создать двойника-марионетку по образу любого – невелика сложность для сильного демона. Правда, двойник подобного рода способен лишь на пару-тройку действий, но горизонтальная гимнастика на лоне природы не требует чего-то сверхъестественного, да и вцепиться в горло ничего не подозревающему партнеру – тоже посильная для марионетки задача. Дальше останется лишь технично распустить слух о том, что кровь Лилит в девчонке пересилила, и к ней на выстрел никто не подойдёт. Кому неймётся скомпрометировать невесту? Кто не боится Князя? Или – кто в подобной ситуации захочет сыграть рыцаря, не страшащегося союза с маниакальной убийцей? Второй дом? Третий? Лазурские с их фанатичной любовью к Лилит?
Война выругалась про себя. Темнейший то ли всё-таки не был всеведущ, то ли окончательно устранился от затеянной им же самим карусели. Прекрасная идея, она бы тоже с удовольствием устранилась от участия в этом бардаке… возможно, если останется жива, пойдет и поговорит со стариной Рю касаемо его щедрого предложения. Уж лучше рожать, получая в подарок от предупредительного и заботливого мужа то диадему с изумрудами, то пару великолепных кинжалов, но быть полновластной соправительницей богатого королевства, чем прыгать послушной собачкой Темнейшего, опекая его великовозрастных отпрысков. Стиснув зубы, она шагнула поближе к кустам и швырнула в сплетённые тела парализующим заклинанием. Слабым – напугать, не более. Простенькая – чужого внимания не привлечет – «подсветка» выхватила застывшие фигуры. Аида – или псевдо-Аида – медленно, словно преодолевая сопротивление воды, прикрыла ладонью глаза. Прекрасно – реагирует на изменения среды и способна противостоять слабому заклинанию. Не марионетка и вряд ли доппельгангер.
А кто у нас работает постаментом для этой скульптуры? Не было печали… мининдел Раймира, названый сын Светлейшего, он же – не до конца признанный, но общеизвестный отпрыск Второго дома… тоже шевелится, поактивнее, чем его подруга, но слишком вяло, чтобы представлять собой хоть какую-то угрозу.
– Сейчас, – предупредила Война, – я сниму предыдущее заклинание. Исключительно для того, чтобы врезать по вам, красавцы мои, «откровенностью» в её армейском варианте. Господин мининдел Раймира, не сомневаюсь, в курсе, что это такое. Не задушевно, зато действенно. Используется при допросах в полевой обстановке. Это я уточняю специально для вас, леди-неизвестно-Аида-ли.
Стоило Войне частично выполнить угрозу – снять заклинание – картина резко изменилась. Теперь перед ней лежал – по-прежнему в не слишком пристойном виде – Джибриль бен Бааль, а вокруг него буйно цвели коралловые плетистые розы. Девица исчезла.
Война медленно и беззвучно выдохнула сквозь сжатые зубы. Это не Аида –напуганная княжеская дочка удрала бы, помахивая пушистым хвостом, а не распласталась цветущим кустиком. Касаемо возможного происхождения мамзель Куст имелись некоторые подозрения, но озвучивать их было ни к чему. – Прекрасно, – женщина говорила тихо и очень мягко. – У вас есть выбор. Если куст роз превратится во что-то, удобное для транспортировки и не привлекающее внимания, а господин министр иностранных дел Раймира поклянется выполнять мои распоряжения и не причинять вреда никому из граждан Адмира, мы вместе совершим небольшую прогулку. Полагаю, никто не пострадает. Если же кусты и министры при полной луне не склонны к переговорам, им останется выбрать, с кого я начну. Могу – с министра, – Война хищно улыбнулась. – Сворачивать шеи политикам ничуть не сложнее, чем обычным солдатам. А могу – с куста, – на ладони Войны закружился огненный шар размером с грейпфрут. – Розы превосходно горят, проверено.
Раймирец попытался встать, наткнулся на шипы и снова замер. Что-то пробормотал – кажется, успокаивал подружку. Куст вздрогнул и растворился в воздухе. На живот министра упал роскошный браслет, то ли платина, то ли белое золото – при таком освещении не разобрать. Война удовлетворенно кивнула и, погасив огненный шар, подняла украшение. Тонкая резьба, несколько кабошонов чёрного опала. Сомнительный вкус мамзель Куст, по всей видимости, распространялся на партнеров, но не на украшения. Надев браслет, Война провела по нему ладонью и нежно предупредила: «Соскользнёшь с руки – найду и убью». Джибриль бен Бааль, успевший привести одежду в относительный порядок, ошалело оглядывался по сторонам.
– Раймир, я жду, – напомнила Война.
– Чего именно? – господин дипломат пришёл в себя.
– Клятвы, – холодно напомнила Война. – От обеих ипостасей – вы поклянётесь как Джибриль бен Бааль и как Габриэль бен Адонаи. – Иначе предложение свернуть вам шею останется в силе.
– Свёрнутая шея будет означать войну, – спокойно ответил раймирец. – Не полагает ли госпожа, что это слишком крупная вира за измятые парковые кусты?
– Вы, кажется, запамятовали моё имя? – Война демонстративно улыбнулась. – Не боитесь, что именно этого я могу добиваться?
– Вы слишком умны для этого, леди Морриган, – раймирец тоже позволил себе улыбнуться – так мог бы скалиться патриарх Второго дома, стань он на пару эпох моложе. – Впрочем, не вижу причин отказать в клятве – ни под каким из имён я не намеревался вредить добрым гражданам Адмира, готов это свидетельствовать перед любым судом.
Браслет на руке Войны, ощутимо нагревшийся во время перепалки, немедленно остыл.
***
Война смерила взглядом дежуривших в приёмной Аиды фрейлин так, словно прикидывала, кого из новобранцев отправить копать полевые сортиры, а кто заслуживает задания поинтереснее.
– Выметайтесь, дамы. Свободны до утра.
– А если госпоже что-нибудь понадобится? – Аннабель Ли, любимица Смерти и исправная поставщица дворцовых сплетен, выглядевшая не тысячелетней ведьмой-эмпатом, а нежным кудрявым гаремным цветочком, почуяла, что самое интересное придется пропустить, и решила побороться за право припасть ухом к замочной скважине.
– Если госпоже что-либо потребуется, справится дворцовая прислуга, – отрезала Война.
– Не хотелось бы показаться невежливой, – упрямая ослица Аннабель покосилась на раймирца, старавшегося слиться с обоями, – но правила запрещают приводить в покои невесты мужчин, не являющихся членами семьи.
– Из присутствующих здесь дам, – Война цинично ухмыльнулась, – как минимум четверо, включая вас, дорогуша, – достаточно сильные метаморфы, чтобы при желании превратиться хоть в мужчину, хоть в диомедова коня. Однако вас допустили к невесте – не зря ли?
– Кого допускать в покои княжеской дочери, – отчеканила Аннабель, задрав подбородок – хрупкая фрейлина не доставала Войне даже до плеча, – решать не вам.
– Разумеется, – рыжая кивнула, – решает Его Темнейшество. Который, вот незадача-то, милейшая Аннабель, предпочёл разрисовывать меня, а не вас – нож в руке Войны появился настолько неожиданно, и рукав свободной полувоенного покроя рубашки распался столь быстро, что даже не сводивший с неё глаз Джибриль готов был поклясться, что здесь замешана якобы не работающая в Осеннем магия. Сложная цветная татуировка казалась вырезанной, а не нарисованной на гладкой чуть загорелой коже. – Ваша патронесса не рассказывала, что случается с заклятыми, действующими во вред своему господину или его близким?
– Полагаю, на вашем примере мне доведётся это увидеть, – Аннабель Ли поджала губы, но была вынуждена ретироваться, прихватив с собой весь дежурный курятник – после фиаско старшей дамы иных желающих возразить почему-то не нашлось.
– У нас что, Вторая Вселенская началась? – дверь распахнулась и на пороге появилась Аида. Небрежно собранные в хвост волосы, босые ноги, кое-как запахнутый длинный халат и отпечаток подушки на щеке. – Я же просила всех убраться и не мешать мне спать, – она недоумённо обвела взглядом опустевшую приёмную и воззрилась на Войну. – Спасибо, что избавила меня от почётного караула, но нельзя ли было сделать это раньше?
– Не было достаточно веского повода, – меланхолично ответила старшая подруга. – Камеристка при тебе?
– Не-а, – Аида зевнула во весь рот. – Я её выгнала. От того, что меня решили выдать замуж, я не превратилась в инвалидку, не способную самостоятельно умыться, причесаться или почитать книжку.
– Прекрасно, – Война вздохнула. – Тогда предлагаю сразу перейти к делу. – Она сделала шаг в сторону и указала на раймирского дипломата, вполне успешно изображавшего скульптуру «Изумление в гостиной». – Надеюсь, вас с господином Габриэлем бен Адонаи не нужно представлять друг другу?
Аида ойкнула.
– Могла бы предупредить, что придешь не одна. Естественно, мы э… знакомы. По крайней мере, на уровне досье и придворных гулянок, – она пожала плечами и беспомощно воззрилась на гостя. – Чему обязана вашим визитом, господин министр иностранных дел Раймира?
Скульптура перешла от умеренного изумления к безграничному. Скорее всего, – мстительно подумала Война, – кабы не придворная закалка и тысячелетний жизненный опыт, раймирец свалился бы в обморок.
– Также, полагаю, – Война не давала собеседникам опомниться, – тебе знаком этот шедевр ювелирного искусства? – она сдернула резко нагревшийся браслет с опалами с руки и подбросила в воздух. – Нравится? Могу подарить. А может, вынем камешки и закажем оправу поинтереснее? Получатся недурные парные кольца, одно сможешь преподнести своему избраннику… – женщина жонглировала накалившимся браслетом, зло щурясь, словно следящая за мышью голодная кошка. Когда браслет подлетел к самому потолку, не выдержали оба – раймирец прыгнул, чтобы перехватить украшение в воздухе, а Аида, сдавленно ахнув, рухнула на пол. Точнее, упала только ткань – из складок халата выскочила некрупная лисица-отоцион и заметалась по приёмной, жалобно повизгивая.
Война нагнулась и молниеносным движением сцапала зверька за шкирку.
– Твои секретики, – сообщила она лисичке, – могли закончиться очень дурно. Для нас обеих. Что мешало предупредить?
Лиса поджала лапки и хвост и обвисла в руке, стараясь всем своим видом изобразить искреннее раскаяние.
Женщина перехватила отоциона поудобнее и почесала за ухом.
– Не бойся, постараюсь никого не убить, – лисица заскулила и благодарно лизнула ей руку.
Война оглянулась. Скульптура теперь была парной – господин дипломат спешно заворачивал обнажённую «гарантированно-не-Аиду» в подобранный с пола халат. Девица дрожала и, кажется, поливала спасителя слезами.
***
Идея запереть всех участников спектакля по разным комнатам до визита Мора была прекрасной, но из-за планировки личных покоев Аиды трудновыполнимой. Гардеробная примыкала к туалетной, и от спальни их отделяла лишь изящная ширма и пара драпировок… Поразмыслив, Война оставила Аиду в спальне, и, попросив Джибриля подождать в кабинете, отконвоировала Тойфеля в комнатку камеристки. Дверь, выходящая в холл, казалась надежной, но ту, что вела в кабинет, вышиб бы и ребёнок…
– Габриэль, – светски улыбнулась Война, – поможете придвинуть этот шкаф к двери?
Раймирский дипломат удивлённо взглянул на рыжую бестию, смерил взглядом огромный, набитый фолиантами шкаф и прищёлкнул пальцами. Махина не сдвинулась.
– Мы в Осеннем, – напомнила женщина. – Ничья магия, кроме…
– Простите, запамятовал, – раймирец покинул кресло в углу. Нарисовавшемуся на открытой физиономии смущению собственной неловкостью Война не поверила. Как же, запамятовал… воспользовался случаем лично проверить, сколько правды в общеизвестных байках.
Несмотря на внешность рафинированного интеллигента, господин министр оказался мужиком жилистым, и шкаф объединёнными усилиями быстро придвинули к двери между кабинетом и комнатушкой камеристки.
– Почему-то у меня сложилось впечатление, – задумчиво произнес раймирец, любуясь баррикадой, – что вы справились бы и без моей помощи…
– Конечно, – без тени смущения подтвердила Война. – Но я должна была убедиться, что вы не справитесь без моей. Что скрасит вам временное заключение?
Бен Бааль пробежал взглядом по корешкам книг.
– Буду признателен, если вы прикажете доставить сюда пару бутылок хереса, кофе и что-нибудь из закусок. Ещё не отказался бы от подушек и пледа.
– Договорились, – кивнула Война.
***
Щелчок замка раймирец проигнорировал – уткнулся в книги. Мор оглядел раскиданные по полу тома – родословные аристократических фамилий обеих держав, как мило. Поздно просвещаться, мужик… – Всадник деланно кашлянул. Объект поднял голову, кивнул, и без малейшего стеснения показал на пол рядом с собой: «Подушку?»
– Благодарю, – Мор уселся рядом. – Полагаю, представляться не надо?
– Можем помериться толщиной досье, – задумчиво кивнул Габриэль-Джибриль.
– Прекрасно, это сэкономит время, – Мор улыбнулся, глядя куда-то в переносицу собеседника. – Вы не давали какую-нибудь присягу или заковыристую клятву, запрещающую отвечать на вопросы?
– Если не собираетесь выведывать государственные секреты Раймира, – обаятельно улыбнулся в ответ Джибриль, – я к вашим услугам.
– Надеюсь, ваша частная жизнь не составляет государственной тайны?
– Ничуть, – раймирец явно развлекался, – вам угодно знать, как я обедал, и кто стирает мои подштанники?
– Обед – это слишком интимно, – Мор поймал себя на том, что интеллигентное хамло начинает ему нравиться – очевидно, уроки названого папаши не прошли даром, использовать доставшуюся от рождения харизму на полную мощность этого симпатягу научили. – Меня интересуют подробности ваших отношений с сидящей под замком по соседству дамой.
– Которой из? – недоуменно вскинул брови раймирец.
– Той, с которой вы радостно похабили парковый ландшафт, – уточнил Мор. – Имя неважно, меня интересуют ваши ощущения. До, во время и после, если не затруднит.
Зеленовато-серые глаза визави округлились. Некоторое время он молча взирал на Мора, а затем вполне искренне расхохотался.
– Помилуйте, – сквозь смех проговорил допрашиваемый. – Не сочтите за оскорбление, но, насколько я помню собранное на вас досье, вам доводилось это испытывать в разных обстоятельствах и с разными… дамами. Не думаю, что ваши, мои, чьи угодно ощущения до, в процессе и после принципиально отличаются.
– Я не любопытный девственник, а медик, – отрезал Мор. – Посему извольте ответить.
***
Мор вошел в приемную и протянул руку сидящей на диване Войне:
– Ключи.
– Пойти с тобой? – женщина вытащила ключи из нагрудного кармана рубашки и встала.
– Не надо. Давай ключ от комнаты, куда ты сунула пациента, а сама запри пока этого… героя-любовника. Иди к своей подопечной – девчонка, небось, даже перекинуться обратно не догадалась, так и метёт спальню хвостом, – на неподвижном лице Мора мелькнуло что-то похожее на улыбку. – Если сочтёшь, что дурёха достаточно наказана, порадуй её – убить раймирца Тойфель, совершенно очевидно, не пытался и не планировал. Мог ли он в принципе это сделать – пока не знаю.
Мор оказался прав: перекинуться Аида то ли не смогла, ослабев от переживаний, то ли даже не пыталась. Крошечный холмик под покрывалом Война заметила не сразу – очевидно, усталому отоциону кровать показалась достойной норой. Женщина бесцеремонно сунула руку под одеяло и потрепала лису по загривку.
– Перекидывайся и вылезай, я не твой отец и на лисьем не разговариваю.
Через пару минут на кровати материализовалась Аида. Осторожно высунулась из-под одеяла и уставилась на Войну:
– Ты очень злишься?
– Если бы тебе удалось меня очень разозлить, у меня появился бы шикарный лисий воротник на куртке, – расхохоталась та.
Пробормотав «Тогда оденусь, что ли…» Аида начала выбираться из-под одеяла, но юркнула обратно, услышав разнёсшийся по коридору визг, в котором не было ничего разумного. Так мог бы орать раненый зверь. Вскоре из-под одеяла раздался отрывистый скулёж, – очевидно, девчонка переживала за брата сильнее, чем хотела показать. Война вздохнула.
– Тойфель не пытался убить Габриэля, – громко и чётко, словно отдавая приказы, проинформировала она лису. – И Мор твоего брата не убьет, так что прекрати истерику. Надоест пищать и линять под одеялом, – оденешься и придёшь в приёмную, запирать тебя я не буду.
***
Лицо старого товарища ничего не выражало. За время допроса у него определённо успели накопиться вопросы к патрону. Война уже выяснила, что Тойфель был до полоумия напуган появлением Мора на пороге, сперва пытался отбиваться, швыряясь различными предметами, затем с жалобным воем полез под кровать, и вообще вёл себя не как взрослый высший демон, а как толком ничего не умеющий человечек или слабый полукровка-подросток.
– Самое интересное, что в норме при опасности, которую демон считает смертельной, силы и способности обостряются. А у него отшибло даже те навыки, которые имелись с рождения. Боевая или бытовая магия во дворце не работают, однако, перекинься пациент в крупного хищного зверя или хотя бы в свою мужскую ипостась, у него было бы несколько больше шансов повредить мне. Пусти он в ход способности, которые унаследовал от матери – я мог бы и не выйти из этой комнаты. Но нет, он остался в облике сестры и не предпринял ничего, кроме панического припадка. Предполагаю, что это – случай, достойный занесения в учебники: он обрёл ту форму, которую считает истинной, и изо всех сил цепляется за неё. Не удивлюсь, если ментальный блок на обратное превращение в мужчину настолько силён, что пациент не может так поступить даже для спасения жизни. Очевидно, он с детства пребывал в неприятной для себя форме вынужденно, и напряжение выплёскивалось, помимо всего прочего, и в тех… отклонениях, благодаря которым он очутился под моим присмотром, – заключил Мор.
Война не сомневалась, что к сфере научных интересов напарника теперь имеет самое прямое отношение всё, происходившее до ярмарки, во время неё, и как бы не с начала мира. Когда Всадники не застали Князя в кабинете, Мор развёл руками, а Война пару раз обошла комнату, словно надеясь обнаружить где-то в углу ранее не замеченного властителя.
– Пошли, – фыркнул Мор. – По всей видимости, наш эм-м-м… пациент, всемогущий и всеведущий, чтоб его на Лилит заклинило, утомился пролёживать диван.
Война на крейсерской скорости двинулась из кабинета в приёмную и, не останавливаясь, дёрнула шнур для вызова прислуги с такой силой, что тот остался у неё в руках.
Вопреки ожиданиям, на зов явился не сальный прохвост Бакар, а крепенькая ладная женщина, которую язык не поворачивался назвать иначе, чем тётушкой. Она вкатилась, как очень дружелюбная мортирка, и первым же залпом вместе с широкой тёплой улыбкой выдала:
– Господам придется подождать, повелитель очень занят. Подать вино, кофе, закуски, сладости?
– Его Темнейшество, – процедила Война. – Без соуса, au naturel. Дело неотложное.
– В натуральном виде, говорите? – «тётушка» по-девчоночьи хихикнула в ладошку. – Пожалуйста, ступайте за мной.
Проведя визитёров через кабинет, в одной из мраморных стен которого возникла не существовавшая ранее дверь, она ненадолго замешкалась в небольшом и совершенно пустом, если не считать одинокой колченогой банкетки, холле. – Извольте подождать, – с неожиданной для её возраста и комплекции грацией домоправительница нырнула за тяжёлые драпировки. Пыльная затканная серебром ткань великолепно глушила звук, однако крик «Мэгс, тащи этих мудил сюда, коль им так припекло!», Мор и Война услышали.
Аудиенция оказалась рекордно краткой и столь же рекордно бесполезной. Князь, отдыхавший на огромной, в половину комнаты, кровати с полудесятком наложниц – разумеется, в натуральном виде, как и обещала хохотушка Мэгс, – выслушал вполуха, заткнул на полуслове, предложил принять участие в постельных утехах, а после отказа – выгнал, сообщив, что, если к нему бегают с такой ерундой, то часы бесценного времени и флаконы цветных зелий для узоров лояльности были потрачены зря. «Все мои усилия ушли, как вода в песок», – патетично заключил Темнейший, отточенным движением кисти указав Всадникам на полускрытую очередной драпировкой дверь в стене – совершенно не ту, сквозь которую привела их домоправительница. – «Проветрите ваши никчёмные башки», – посоветовал он и демонстративно улёгся щекой на животик какой-то из допущенных до ложа прелестниц.

С давних времён покидать дом в самую глухую и тёмную ночь года было под строгим запретом. Говорили, что именно тогда выходит в мир изначальная Дикая охота. Сквозь скованный морозом лес под свист вьюги мчит она, неся смерть всем, кто встретится на пути, будь то человек или зверь. Ни отдыха, ни жалости, ни милосердия не знает вожак, и лютая стужа вокруг ему нипочём оттого, что сам он – её порождение. Свита – под стать, лихие всадники на вороных конях и огромные чёрные псы.
В конце процессии те, кто ещё недавно бежал, подвывая и роняя пену с клыков. Ныне – сидят в седле. Их ведёт только голод. Чем ближе к вожаку – тем равнодушнее лица охотников. Ими движет нечто гораздо худшее. Но страшнее всех тот, кто едет впереди. Лицо его – застывшая бесстрастная маска, а в глазах – непроглядная мёртвая пустота.С давних времён покидать дом в самую глухую и тёмную ночь года было под строгим запретом. Говорили, что именно тогда выходит в мир изначальная Дикая охота. Сквозь скованный морозом лес под свист вьюги мчит она, неся смерть всем, кто встретится на пути, будь то человек или зверь. Ни отдыха, ни жалости, ни милосердия не знает вожак, и лютая стужа вокруг ему нипочём оттого, что сам он – её порождение. Свита – под стать, лихие всадники на вороных конях и огромные чёрные псы.
В конце процессии те, кто ещё недавно бежал, подвывая и роняя пену с клыков. Ныне – сидят в седле. Их ведёт только голод. Чем ближе к вожаку – тем равнодушнее лица охотников. Ими движет нечто гораздо худшее. Но страшнее всех тот, кто едет впереди. Лицо его – застывшая бесстрастная маска, а в глазах – непроглядная мёртвая пустота.

– Ветер поднимается. Надо возвращаться. Зря ты затеял эту прогулку, Гвин. Если отец нас хватится, нам несдобровать! – младший настороженно озирался вокруг, мучимый недобрым предчувствием. В свете луны среди колеблющихся деревьев чудились смутные тени. Вторая стрела в боку оленя – чужая, с чёрным оперением. Зверь выскочил на них будто из-под земли, когда они неторопливо объезжали окрестности Тол Деола. Гвин недрогнувшей рукой подстрелил внезапный подарок судьбы, сочтя это добрым знаком: запретная вылазка в Гиблую ночь, да ещё и с поживой!
– Не будь дураком, Энгус. От отца нам всё равно достанется, но не бросать же такого красавца. Пошевеливайся, если не хочешь дождаться тех, кто так любезно выгнал этого рогатого дружка прямо на нас.
– Они близко. Но если уйти сейчас, успеем.
– Хорошо, что хотя бы один из сыновей моего отца – не трус, – Гвин слез с лошади и решительно направился к добыче. – Оленя убили мы, он наш по праву. А тот, кто его подстрелил – всего лишь чужак, забредший в наши владения…
Тут Гвин осёкся, тоже почуяв неладное, какую-то ледяную враждебность, сгущавшуюся вокруг. Над верхушками деревьев пронёсся резкий свист, откуда шёл звук – определить было невозможно, казалось, со всех сторон сразу. Послышался стук копыт и собачий лай, и в следующее мгновение в вихре начинающейся метели на поляну вылетел охотничий разъезд. Все в чёрном, точно вороны, по одежде не понять, к какому клану принадлежат. Лица скрыты капюшонами. Псы сразу взяли братьев в кольцо, рычали остервенело, словно от того, чтобы разорвать добычу в клочья, их удерживало только отсутствие приказа. Предводитель отозвал собак, двое всадников по его знаку спешились и направились к туше. Гвин выступил вперёд, закрывая собой брата. Юноша успел изрядно пожалеть, что не послушался совета.
– Я – Гвин, сын Нидда, повелителя здешних мест. Это мой брат Энгус. Тронете любого из нас – и на ваши головы падёт гнев всего Неблагого двора!
Последним показался всадник на крупном вороном незнакомой породы, и выглядел тот вороной куда опаснее псов. Все прочие, не проронив ни слова, уступали ему дорогу. Энгусу показалось, что зубы жеребца больше похожи на волчьи клыки. Все прочие мысли из головы словно унесло порывом жестокого нездешнего ветра. Юноша застыл, сжимая рукоять меча.
Гвин не дождался ответа и продолжил, надеясь звуком собственного голоса прогнать нахлынувший цепенящий ужас.
– Славно придумано, вырядиться в чёрные тряпки и без помех бить зверя на чужих землях! Это наши леса и наша добыча.
Всадник на вороном подъехал ближе и дал отбой вскинувшим оружие лучникам.
– Оленя загнали мои псы и подстрелили мои воины. Он наш. Вы же – просто пара удачливых воришек.
– Никто не смеет называть сыновей владыки Нидда ворами! Вор – тот, кто охотится в чужом лесу. Можешь взглянуть сам, олень погиб от нашей стрелы. Рука твоих лучников тверда, как снег на солнце, потому с вашей стрелой зверь прожил бы долгую жизнь.
– Так кто же тогда первый сын твоего отца – дурак, храбрец или покойник? Ну да в Гиблую ночь всё едино, – неожиданно развеселился всадник. – А коли так, забирай добычу и своего сосунка. И уходи до света.
В глазах Гвина застыл немой вопрос, и всадник, почуяв это, ответил. Каждое его слово гулко звучало в морозном воздухе, навсегда врезаясь в память.
– Потому что теперь, Гвин, сын Нидда, солнце будет светить не для тебя и твоего народа. Кругом ваши леса, ваша земля, а это – чужак широким жестом указал на луну – отныне ваше солнце.
Вороной нетерпеливо переступил ногами и шумно фыркнул, будто издеваясь. От его чудовищной морды поднялось густое облако пара. С губ незнакомца, пока он говорил, слетали только слова.
За спиной послышалось жалобное поскуливание. Гвин обернулся: в ворохе одежды, принадлежавшей брату, неуклюже копошился призрачно-белый щенок с тоскливыми ярко-алыми глазами. Когда Гвин, не сдержав проклятия, повернулся обратно, поляна была пуста. Только эхом отдавались в стылом лесу грохот, звон и гиканье жуткой кавалькады.

Глава 1, в которой Князь оправдывает свой титул отца нации и звание эгоистичного мудака разом, провоцируя череду всевозможных интересных последствий
Глава 1, в которой Князь оправдывает свой титул отца нации и звание эгоистичного мудака разом, провоцируя череду всевозможных интересных последствий

Три дня назад случилось событие, которое потрясло весь Пандем. Бессменный шеф Третьего отделения, гроза врагов Империи, великий и ужасный граф Маклин с гордостью ожидал прибавления в семействе, не ведая, что его поджидает чудовищный сюрприз: почтенная супруга родила графу метаморфа.
В этом не было бы ничего сколь-нибудь удивительного, если бы речь шла о каком-то другом аристократическом семействе, но клан Маклина славился прежде всего своими боевыми магами и искусными менталистами. Был ли сам граф метаморфом, не знал никто, но если и был, то довольно слабым. Графиня и вовсе такими талантами не обладала. Посему появление на свет подобного ребёнка произвело настоящий фурор. Пол потомка определить сразу не удалось, что уже в изрядной степени насторожило акушерок, а после он и вовсе выкинул отменный фортель, на некоторое время лишивший покоя всех обитателей графского дворца.
Не найдя ребёнка в колыбельке, все вначале забили тревогу, решив, что он коварно похищен. Неслыханное дело, грандиозный скандал! Правда, потом счастливый отец выяснил, что скандал этот несколько иного сорта – новорожденный, по каким-то своим непонятным соображениям, попросту перекинулся в узорчатую шёлковую подушечку. Поражённый Маклин с минуту взирал на это безобразие, смутно ожидая увидеть издевательски проступающий на ткани герб Правящего дома. Не дождавшись, досадливо сплюнул в густой ворс ковра и тяжёлым шагом командора направился к любимой жене за разъяснениями.
Императорский бастард в семье – дело нередкое, но всегда серьёзное. Маклину не повезло особенно, сильный метаморф монаршей крови вне зависимости от изначального пола был угрозой самому существованию фамилии. Самый одарённый провидец не смог бы предсказать, каким окажется очередной княжеский кукушонок и что принесёт с собой в мир. При мысли спустя двести лет получить в собственном доме источник постоянного позора вроде маньяка Тойфеля или раздолбая Хэма, Маклин вздрогнул: это были далеко не худшие варианты. Известны случаи, когда подросший бастард становился причиной кровопролитных внутриклановых конфликтов.
С одной стороны, следовало убедиться, что «облагодетельствовал» его именно Первый среди равных, вольные нравы старой аристократии – вещь известная. Но, с другой стороны, правила хорошего тона требуют крутить романы с жёнами соратников открыто и, по возможности, не оставлять долгоиграющих последствий. Веками в таких случаях было принято забирать случайных наследников воспитываться в доме кровного отца. И кто ещё в многотысячелетнем серпентарии мог бы столь легко и изящно наплевать на приличия ради сиюминутной прихоти?
Супруга, впрочем, даже отпираться не стала, когда Маклин, грохнув дверью, вошёл в её покои с единственным вопросом. Графа не порадовали ни полученный ответ, ни полуулыбка и ностальгически затуманившийся взгляд подвергнутой допросу жены.
Немедля мчаться в Осенний защищать поруганную честь с младенцем наперевес было бы верхом идиотизма: неизвестно, на какую грань настроений Темнейшего можно эдак с разбега напороться. Патетически выгонять туда графиню тоже смысла не имело. Она, в сущности, не более чем заскучавшая при вечно отсутствующем супруге придворная дурища. Обвинять такую в измене, да ещё с главой государства… Бесплатный цирк в Пандеме любили едва ли не больше, чем регулярно и вкусно обедать. Проще было замять дело, сделав вид, что этикета никто не нарушал, всё было как множество раз до этого в других почтенных семействах. Только вот счётец к другу и соратнику продолжал расти, пора бы подумать и о способах оплаты. Думать, как водится, было проще на работе.
***
Поскольку «коронкой» графа были разнообразные воздействия на разум, рабочий кабинет Маклина напоминал логово преуспевающего психотерапевта – разве что последние обычно не хранят у себя такого набора оружия. «Пациенты» начальника Третьего отделения обычно попадали «на кушетку», то бишь в кресло напротив окна, качественно спелёнутые разнообразными обездвиживающими заклинаниями или, на худой конец, цепями, посему вероятность, что кто-то из них сумеет добраться до экземпляров коллекции, а потом и до горла допрашивающего близилась к нулю. Причем к нулю по Кельвину: за много сотен лет такого конфуза не происходило ни разу. Граф отстранённо подумал, что, пожалуй, если в кресле каким-то чудом окажется Темнейший, прецедент вполне может возникнуть.
Впрочем, о чём с ним разговаривать? Всё ясно, яснее не бывает.
Устроившись в кресле, Маклин придвинул поближе громоздившиеся на столе бумаги и принялся просматривать. Половину спокойно можно было испепелить, не читая – ничего такого, что требовало бы высочайшего вмешательства, в докладных не было. После просмотра магическим зрением всей кучи и воспоследовавшего за тем несложного заклинания бумаг стало меньше втрое, а в воздухе заплясал огненный шар.
Следующее заклинание вышвырнуло из кучи пару пергаментов – по старинке аристократия для важных сообщений предпочитала именно этот материал. Нечто, оказавшееся приглашением формата «прибыть с супругой», Маклин мстительно зачистил до стерильности и отложил в сторону – палимпсесты были в ходу, потому что одно дело – «пергамент», созданный непонятно из чего и распадающийся по прочтении, а другое – натуральный кусок шкуры, на котором, может, ещё Князь очередной эдикт писал, поди разбери.
Второй неожиданно оказался более чем интересным. Сынок Темнейшего (в этом городе есть вообще хоть что-то, ни малейшего отношения не имеющее к Князю?!) соизволил по всем правилам, со всеми полагающимися по случаю архаичными глаголами, все формы которых вряд ли помнил даже его озабоченный папаша, накатать докладную от СВРиБ Третьему отделению. Если опустить продиктованные этикетом виньетки и просмотреть пергамент магическим зрением, рисовалась там неприглядная история, как оперативник СВРиБ, расследующий некие неуточнённые в послании убийства пропал в неком не до конца установленном районе Пустошей. СВРиБ при попытке расследовать оное происшествие шейхи с Пустошей послали… ну вот туда и послали, ибо внешней разведке в области, официально относящейся к юрисдикции Адмира, делать было, по-хорошему, нечего. Теперь, значит, Малефицио, как глава посланной подале службы, просил (или требовал, что означал конкретный глагол в этой форме Маклин и сам уже не очень помнил, но парень, если верить магическому зрению, писал, не отвлекаясь на словари) расследовать это дело силами Третьего отделения. Для облегчения задачи смежников прилагалась куча барахла – докладные пропавшего, кристалл с его зафиксированной голограммой, карты с определением точек, откуда предположительно уже покойный кадр выходил на связь… короче, всё то, что Маклин и сам бы счел нужным отослать внешникам в аналогичной ситуации.
Граф покрутил пергамент.
Если это – некая ловушка Темнейшего (в идею самому не очень верилось, но и она нуждалась в рассмотрении), то на редкость бездарная. Подобное письмо не обязывало начальника Третьего идти на Пустоши лично – он мог отослать по указанным в рапорте координатам несколько бригад егерей и ждать доклада. Оно, Бездна побери, не обязывало вообще ни к чему – несложно было ответить соответствующего уровня официальной писулькой, рекомендующей СВРиБ, ввиду загруженности Отделения и неотложности проблемы, обратиться напрямую к Темнейшему. Можно было даже снабдить рапорт идиотской глумливой припиской – дескать, так как мы с вами теперь в некотором роде родственники, по-родственному же и рекомендую, готов походатайствовать перед главой клана.
Маклин фыркнул.
По тщательном размышлении отписка совершенно не годилась.
А вот лично прогуляться на Пустоши – хотя бы для того, чтобы развеяться – казалось недурным вариантом.
В случае чего можно будет и напомнить сынку Темнейшего, сколь оперативно – а главное, кем! – была выполнена его просьба касаемо происшествий на Пустошах. Авось пригодится…
Граф потер пальцами виски и решительно придвинул к себе всевозможную параферналию, скрупулезно приложенную к посланию Малефицио.
***
После часового перетасовывания присланного Малефом пасьянса Маклин уяснил одно: пропадали одиночки. Все – мужчины, все – не слишком сильные маги, а то и вовсе не демоны, а полукровки или даже иноплеменники, все – максимум среднего достатка. Кто бы – или что бы – ни охотилось на Пустошах, с сильными противниками или группами оно предпочитало не связываться. Нескольких вовсе не нашли, в некоторых случаях обескровленные и изрядно объеденные трупы были списаны на бродячих гулей, вследствие чего на Пустоши провели пару облав. Толку было немного.
Граф вздохнул. Служебные распоряжения, прямо запрещавшие егерям уходить в поиск поодиночке, без напарника и группы страховки, следовало забыть: не для такого случая писаны. «Ничего никому поручить нельзя, хоть писать устав, хоть нарушать – все самому», – Маклин неожиданно развеселился. Оставалось только сделать так, чтобы его, Тёмного, члена Совета и чистокровного демона, «нечто с Пустошей» приняло за безобидного полукровку, неудачливого контрабандиста или торговца средней руки…
Глава 2, полная покушений, разоблачений, пыток и прочего веселья на пленэре, однако до казней дело всё-таки не доходит
Глава 2, полная покушений, разоблачений, пыток и прочего веселья на пленэре, однако до казней дело всё-таки не доходит

За то время, что Маклин сюда не заглядывал, Пустоши не изменились. Всё тот же цветной песок до горизонта, чёрное марево со сполохами, периодически возникающее над Бездной, ветер, рисующий странные узоры на земле, редкая растительность и палящее солнце. Маклин порадовался, что для своей идиотской вылазки выбрал костюм и облик полукровки-контрабандиста, ищущего разнообразные камни, годящиеся для изготовления артефактов: помимо лотка для просеивания песка и небольшой лопаты за спиной (страшное оружие в умелых руках) обязательный набор включал в себя закрывающий голову и часть лица кусок ткани. Жара как таковая многотысячелетнему демону была не страшна, но дышать песком – невеликое удовольствие.
К тому же с какого-то момента ему не давало покоя ощущение пристальных взглядов со всех сторон. Граф поправил платок и огляделся по сторонам, заметив движение. Нет, ничего, кроме сосредоточенно копающего песок в поисках насекомых или зарывшейся поглубже ящерицы некрупного облезлого лиса. Вряд ли оперативника СВРиБ и тех, в чьих исчезновениях он пытался разобраться, сожрали отоционы: для того, чтобы одолеть взрослого мужчину, даже безоружного, этих тварей понадобился бы легион. Странно, конечно, что зверь охотится днём, обычно на Пустошах всё живое начинает суетиться ближе к ночи, когда спадает жара – но с другой стороны, с голодухи каких только глупостей не делают.
Маклин вздохнул. Идея пошляться по Пустоши в качестве приманки с каждым часом казалась все более идиотской. Ну да, ориентировочно все жертвы пропадали приблизительно здесь – но что такое «приблизительно» по отношению к огромной песчаной равнине? Но раз уж ни дом, ни помпезное здание родимого ведомства совершенно не привлекали – так не всё ли равно, где проводить время? Граф вспомнил, что собирался изображать охотника за минералами и подобрал блеснувший прямо под ногами камень. Слюда. Ничего ценного, но как оправдание вылазки сойдет, – полупрозрачный слоистый обломок отправился в кошель на поясе, где уже болталась парочка его товарищей, треснутая агатовая жеода и недурной кристалл турмалина – настоящего сборщика минералов такая находка кормила бы как минимум неделю.
Ощущение чужих взглядов не пропадало. Напротив, усилилось – да к тому же, если поначалу внимание скорее напоминало детское любопытство, то теперь от него прямо-таки ломило зубы, что графу до крайности не нравилось. Бездна побери эту маскировку – сотворённое с полной мощью парализующее заклинание недобровольного призыва накрыло бы пол-Пустоши и приволокло к Маклину любое живое существо сообразительней варана – животных заклинания, воздействующие на разум, обычно почти не задевали. Он представил, как перед ним на песочке окажется в беспомощном полупарализованном состоянии пара кочевых кланов в полном составе, включая стариков и младенцев, и хмыкнул: жалобами после подобного Осенний завалят до самой крыши. Может, так и сделать? Пусть Темнейший делом займется, с пустынничками пообщается. Авось в гарем себе пару новых подружек сманит, чтобы по чужим постелям поменьше шататься. Идея привлекала, главной проблемой было то, что по-настоящему мощное заклинание способно было призвать и весь персонал из скрытых под землей Пустошей промышленных корпусов, что было бы совершенно ни к чему. Вверенные попечению Мора лаборатории, скорее всего, экранированы, а вот что творится с цехами, граф не знал – в сферу интересов Третьего промышленное производство не попадало ни разу, тамошние были ребятами крутыми и со всем разбирались сами.
Маклин взглянул на небо. Солнце заметно клонилось к Бездне. Следовало или возвращаться, несолоно хлебавши, или озаботиться лагерем. Он бросил простенькое заклинание – «нитку», известное любому пустыннику, и решительно зашагал по цветному песку за переливающейся полоской заклятия. Судя по тому, что «нитка» светилась ярко, добыть воды и отсидеться можно было за ближайшей грядой барханов. Скорее всего, в их основании лежали рудничные и строительные отвалы, оставшиеся с незапамятных времен, когда на Пустоши сперва добывали минералы, а затем затеяли строить заводы.
Когда граф закончил обустраиваться, заметно похолодало. Ощущение чужих взглядов никуда не делось, так что в первоначальный план пришлось внести изменения. В частности, занавесив заклинанием, отвлекающим внимание, часть бархана рядом с готовым и безобидным на вид «логовом» (лежанка из пары одеял, тряпка-тент, крошечный костерок из дешёвого амулетика – как раз согреть воды), он наскоро состряпал другую нычку, не столь комфортабельную. Зато – что важнее – не заметную ни для кого, кроме мага уровнем не ниже членов Совета. Обе норы были связаны заклинанием, которое в случае любого вторжения в одну из них должно было мгновенно переместить хозяина в другую. Схема не была безупречна – достаточно шмыгнувшей по одеялу ящерицы или упавшего с отвалов на тент камня, чтобы ночь пришлось досыпать в узкой щели среди битого щебня и песка – но ничего более сложного граф наворачивать не желал. И так любой, кто следил не за его действиями, а за колебаниями магического фона, уже мог бы заподозрить, что контрабандист не так прост. Впрочем, среди разнообразных полукриминальных и криминальных личностей немало было таких, кто, не обладая особыми магическими умениями, тратил почти весь доход на амулеты, резонно полагая, что жизнь дороже.
Погасив костерок, Маклин завернулся в одеяло и расслабился. Со стороны это выглядело как сон, но сном не было, скорее, напоминало медитацию, позволявшую сознанию погрузившегося в неё стать частью окружающего пространства – так можно было увидеть и услышать много больше. Пустошь ощущалась… странновато. Для начала, в этом месте почему-то практически не было живности крупнее насекомых. Откуда-то послышались голоса.
– Уснул, кажется. Берём? – азартный ломающийся тенорок и согласный шорох – видимо, кто-то кивнул, кто-то помотал головой, кто-то перекинул поудобнее плащ.
– Странный мужик, не нравится он мне, – женский – скорее девчоночий – голос с неожиданно знакомыми интонациями.
– Я рад, что тебе не нравятся посторонние мужики, моя птичка, – хрипловатое урчание, похожее на голос самца гуля.
Сдавленные смешки, шелест одежды, шорох шагов по песку.
Они далеко, примерно в часе ходьбы, но приближаются. Пятеро… нет, все-таки шестеро. Явный молодняк. Сильных магов нет, но как минимум троих следовало бы проверить…
Как интересно. Маклин вынырнул из медитации и подумал, что сейчас вполне можно было бы скрутить эту компанию парой заклинаний. Но предъявить им нечего – хотя интуиция и подсказывала, что, порывшись в этих головёнках, можно будет выяснить немало интересного. Впрочем, не исключено, что ребятки окажутся всего лишь грабителями, «берём» могло относиться и к набитому минералами мешку, небрежно брошенному возле логова. Взгляды на таком расстоянии – простенькое заклинание дальней слежки, не криминал, иначе Третье отделение задыхалось бы от дел, связанных с ревностью к молоденькой любовнице или с родительским беспокойством за малолетнее, но не в меру активное чадушко.
Он снова расслабился, и, по всей видимости, всё же задремал: не успел заблаговременно выкатиться из-под накинутой на логово сети, выдернуло загодя поставленное заклинание. Пробуждения в момент приземления на щебёнку даже более благодушному существу, нежели один из Тёмных князей, хватило бы для того, чтобы озвереть. И именно поэтому Маклин, вместо скручивания напавших заклинанием, решил немного поиграть – досада на себя, что, по сути, проворонил атаку, требовала выхода.
Выкатившись из узкой пещерки в стороне, он бесшумно подошёл к столпившейся возле сети компании. Кокон из одеял и поваленный тент, запутавшиеся в сети, не давали осознать всю глубину и пагубность ошибки, и пара юных идиотов, судя по всему, пыталась связать одеяло, полагая, что таким образом спутывает спящего. Маклин поддержал заблуждение, сотворив иллюзию, но, как только веревки затянулись, рассеял её, не обойдясь без спецэффектов – разлетающихся во все стороны разноцветных искр. Отшатнувшиеся от неожиданного фейерверка нападающие нервно заозирались.
– Что-то ищете? – вежливо осведомился граф. – Могу ли я вам помочь?
Двое шарахнувшихся от фейерверка застыли с открытыми ртами, один из них, правда, быстро опомнился и полез за пазуху. За чем – Маклин не стал выяснять, приложил обоих парализующим конечности заклинанием – вероятнее всего, обычные шестёрки, пусть полежат. Державшаяся чуть поодаль компашка резвых представлялась более перспективной. Недурное ночное зрение позволяло рассмотреть картинку во всех подробностях. Девчонка (странно, физиономия кажется знакомой, с чего бы?) шарахнулась за бархан, и, судя по всему, плетёт заклинание, двое прикрывают… Третий, судя по характерной косолапости, длинным рукам и широченной грудной клетке, гуль или полукровка, выхватил нож и пошёл по кругу, медленно и плавно приближаясь к жертве. Молодцы ребятки, довольно грамотно действуют.
Маклин ухмыльнулся: всё происходящее, начиная с броска сети, было несомненным неспровоцированным нападением. А значит не просто относилось к компетенции Третьего отделения, но и давало ему карт-бланш на любые действия по отношению к нападавшим – как члену Совета, шефу Третьего отделения, и просто как гражданину Адмира. Групповое нападение на спящего даже в рамках мести не слишком одобрялось, по адмирским законам защищающийся от подобного имел право хоть сожрать нападавших на месте, не опасаясь судебного преследования. Есть малолетних идиотов граф не собирался, но и миндальничать с ними – тоже. Маскарад вполне можно было прекращать. Подхватив лопату, граф резко швырнул её в любителя ножевого боя, метя в вооружённую руку. С разрубленным плечом сложно играть в ножички, дружок, я проверял… Гуль взвыл, пошатнулся и, выронив нож, здоровой рукой зажал рану, но, вопреки ожиданиям Маклина, не остановился. Восстановив равновесие после удара, он, поскуливая сквозь зубы и скособочившись, продолжал наступать – с вероятностью, рассчитывал на клыки, полагая, что, бросив лопату, жертва также осталась безоружной.
Шеф Третьего отделения совершенно не желал сцепляться с трупоедом врукопашную, кроме того, магическим зрением видел, что девица доплела заговор. Подпустив полукровку поближе, Маклин плавным и очень быстрым движением сместился за спину нападавшего, развернув его так, что тот оказался между графом и девчонкой. Одновременно получив пару заклинаний от своей же соратницы и кулаком по затылку от противника, тот не устоял и со странным всхлипом рухнул ничком в песок. Девица злобно выкрикнула что-то нечленораздельное, и прикрывавшая её парочка помчалась спасать товарища, но не добежала, с размаху врезавшись в невидимый обычным зрением щит, выставленный Маклином. Приложились знатно – хруст шейных позвонков того, который врезался лбом, напомнил треск ломаемой ветки. Девчонка застыла на месте, очевидно раздираемая сомнениями, затем повернулась и бросилась прочь, но отпускать её никто не собирался – всё та же «нитка», слегка переделанная Маклином ради такого случая, петлёй захватила ноги беглянки и медленно поволокла её по песку поближе к соучастникам. Убрав щит, Маклин проверил состояние противников. Живы, хотя вот этот, со сломанной шеей, ненадолго, если не озаботиться лечением. Граф со вздохом наложил пару «консервирующих» заклятий – допрос при необходимости выдержит, а там посмотрим. На всякий случай остановил кровь у гуля, продолжавшего валяться не просто без сознания, а, похоже, в коме. Странно, гули и их полукровки – довольно дубовые твари, удара по затылку для такого было бы маловато. Вроде и бил-то цивилизованно, – недоумевающий шеф Третьего отделения на всякий случай просканировал лежащего. Выяснилось, что за кому тот должен благодарить свою подругу – заклинания, брошенные ею, должны были погрузить жертву в глубочайший сон без сновидений. Ага, теперь стало понятно, почему следов пропавших не нашли – никто из предполагаемых жертв этой банды не сопротивлялся, и откуда взялась столь некстати сморившая графа лёгкая дремота непосредственно перед нападением: похоже, девчонка была недурной – а по меркам пустынников, так и вовсе уникальной – менталисткой. Будь на месте Тёмного князя обычный средней руки демон, сон оказался бы куда крепче, человек или полукровка некоторое время пребывали бы в коме. Ох, вряд ли девица – самоучка, обязательно нужно узнать, кто же у нас просвещением малых народов так безоглядно занимается…
Маклин подошел к валявшейся на песке девице. «Нитка», спутывавшая её ноги, под взглядом графа растеклась каплями по песку, но девчонка не шевельнулась. Бледное в прозелень лицо, закатившиеся глаза – обморок. Видимо, творя заклинания, изрядно выложилась, а потом старалась справиться с волокущей ее «ниткой». Влезть в голову неудачливой магичке оказалось проще простого – сложнее было понять, что делать с полученным знанием. Как он сразу не догадался, ведь мелькало в лице что-то знакомое… Маклин помнил эту историю, произошедшую по меркам чистокровных демонов буквально вчера – а на самом деле, наверное, не меньше пары десятков лет назад. Очередная подружка Мора, человечица (вот не учатся некоторые ни на чужих, ни на своих ошибках, можно подумать, у недолговечных поперек, а не вдоль), впала в истерику, поняв, что, несмотря на разнообразные магические ухищрения, стареет, как и положено людям. Вместо того чтобы смириться с неизбежным ходом вещей и жить, пока живётся, дурная баба собрала пожитки и умчалась на родные Пустоши, прихватив с собой малолетнюю дочь, а в придачу – столько денег и снадобий из лаборатории, сколько смогла увезти. Искать её не стали – по всем адмирским законам наложница оставалась свободной женщиной и имела право на финансовую компенсацию за проведённые с покровителем годы, а ребенок, достигший разумного возраста, мог сам решать, остаться ему до совершеннолетия с отцом или с матерью. Вот она, значит, и нарешала…
Маклин пристально глянул на девицу. Помимо интересного родства и несомненных магических способностей в буйной головушке нежданно обретенной дочки Мора оказались воспоминания не только о тех нападениях, о которых он знал из присланных Малефицио материалов, но и как минимум о полудесятке доселе неизвестных. Также было очевидно, что девица участвовала как маг, но собственноручно никого не убивала. Наблюдала за убийствами, впрочем, с интересом и без малейшего внутреннего протеста – так что, если Мор не захочет взять блудную дочь на поруки, ей прямая дорога в Бездну. Маклин попытался проникнуть вглубь воспоминаний, докопаться до смысла и цели нападений. Ну не ради грабежа же это затевалось? Жадностью её папаша сроду не отличался, и, явись девчонка к нему с повинной, ни она, ни её мать ни в чем не нуждались бы до конца дней.
Увиденное озадачивало. Пылающее марево Высшей Цели, ничего связного. Примерно такая же картина обычно вырисовывалась при попытке «прочитать» заговоренных смертников, убийц, действовавших не по своей воле, а под внушением или зельем. Ладно, пусть пока полежит, – граф наскоро спеленал девицу ограничивавшим движения и речь заклинанием, и перешел к её неудачливому прикрытию, благо менее пострадавший от удара о щит пустынничек зашевелился, пытаясь встать.
– Будешь дёргаться – будет больно, – граф пинком в бок отправил его обратно. – Чем сильнее дёрнешься, тем больнее будет. Уяснил?
Тот кивнул и по-детски шмыгнул носом.
– Говори правду, и останешься жить. Солжёшь – отвечать на вопросы будет твой труп. Меня вполне устроит – мертвецы не умеют лгать, но вряд ли это понравится тебе. Или? – Маклин смотрел на лежащего сверху вниз, незаметно сканируя его сознание. Если как следует напугать, закрываться не всякий менталист сможет… и что мы тут видим? Еще один полукровка, совершенно бездарный, огонь не разведёт без амулета. Но убивал, да. И немало. Безоружных. Зачем? А Бездна его знает, при попытке понять ментальным сканированием – все та же Высшая Цель. Горит – аж глазам больно. Ладно, старые методы – они надежные… – Ну?
– Рога согну, – огрызнулся лежащий, хлюпая носом уже всерьез. – Мужик, ты не пинайся, ты скажи, чего тебе надо? Чего ты к нам пристал?
– Я-то думал, что мы на Пустошах, и вы мужчины, – хмыкнул Маклин. – А мы, оказывается, на площади Звезды, и вы – красотки в День невест. И я к вам гнусно пристаю. Незадача какая… надо ж было так перепутать! – граф нагнулся и одной рукой легко поднял нахала на ноги, ухватив за грудки, вторая скользнула между ног пленника. – Экая мне девушка странная попалась – ни кожи, ни рожи, ни стыда, ни совести, да ещё что-то лишнее в фигуре… – конец лирического монолога потонул в истошном вое полукровки, не ожидавшего, что переход от увещеваний к выкручиванию мошонки будет столь скорым и болезненным. – Спящих ты, значит, убивать не боишься, а боли боишься? – Маклин ослабил хватку.
– Я не… они не… – зачастил тот, сглатывая слёзы.
– Ты не – что? – с искренним интересом спросил граф.
– Не это… не спящих. Она не любит, когда они спят, – допрашиваемый помотал головой. – Злится.
– Она – это твоя подружка? – Маклин кивнул в сторону обездвиженной девицы. Она, по всей видимости, пришла в себя – по крайней мере, серые, как у Мора, глаза были широко открыты.
– Н-н-не-е-ет, – пленник даже неуклюже улыбнулся. – Не Ула. – Ага, теперь мы знаем, как зовут дочку Мора, неплохо бы так же внезапно понять, что это за «она» такая.
– А кто?
Пленник побледнел и закусил губы. Маклин равнодушно улыбнулся и сжал пальцы. Над Пустошью снова взлетел короткий, захлебнувшийся болью крик.
– Повторяю вопрос, – спокойно произнес граф. – Кто такая «она», которая злится, когда убивают спящих?
– М-м-мать, – обречённо выдохнул пленный и зажмурился, словно ожидая карающей молнии с небес.
– Чья? – смешно будет, если за всеми этими убийствами стоит бывшая конкубина Мора. Чего только не бывает – Маклин своими глазами видел идиоток, да и идиотов, надеющихся вернуть молодость купаниями в крови. Правда, даже человеческие маги были уверены, что кровь для такого сгодится не всякая, а лишь взятая из юных тел, желательно женских. На нежных дам во цвете лет виденные им жертвы не походили никак.
– В-в-всеблагая и в-в-великая, – допрашиваемый заикался. Граф видел, что придурок до смерти напуган, но не врёт.
– Как она выглядит?
– Н-не видел. Отпуст-т-тите, я п-п-правда не видел, – убийцу трясло, по пыльной юношеской мордочке текли слёзы. Маклин слегка ослабил хватку.
– Кто видел?
– Д-да никто… никто… она разговаривает, но не показывается, и А… Адан сказал, что нужно больше крови. Ч-чтобы Она пришла…
– Кто из них – Адан? – Маклин перехватил пытаемого поудобнее.
– С ножом…
– Гуль?
– Нет… он наполовину только… – пленный покосился на Маклина. – Не надо его гулем называть, он от этого злится.
– Как у вас тут все любят злиться… – задумчиво протянул граф. – Ладно, полежи пока, – он швырнул пленного на песок, не забыв спеленать заклинанием, и шагнул к гулю.
Похоже, заклинание моровой дочки было не очень стойким – то, что ранее выглядело комой, перешло в крепкий спокойный сон. Маклин вспомнил, где сталкивался с подобным – Мор часто использовал такие заклятия в полевом госпитале, да и в мирное время говорил, удобно для небольших хирургических вмешательств. Старый приятель оказался прав: рыться в голове у спящего оказалось на редкость просто, по всей видимости, для ментальных манипуляций заклинание годилось так же, как и для медицинских. Убийца. И снова – с Высшей Целью там, где у обычного живого существа можно докопаться до причин. Чуть ближе, чем Высшая Цель, плавали голод, злость, желание убить.
Очередной полукровка. Получеловек при том, – Маклин поморщился. Подобные метисы чаще всего были плодами насилия над человеческими женщинами. Граф к человечкам особой нежности не питал, предпочитая заводить романы с представительницами долгоживущих рас, но изнасилование почитал редкостной гадостью вне зависимости от происхождения жертвы. О, да этот красавчик ещё и трупоед… причем, похоже, не вынужденно, как чистокровные гули, а по собственному выбору. Предпочитает приниматься за обед, пока блюдо совсем свеженькое, дышит. Вот уж кого хоть сейчас пускай в расход, вопросов не будет, как бы к очередной медали не представили… – шеф Третьего скривился: его коллекцией орденов и медалей можно было мостить дороги, от Осеннего до Звезды точно бы хватило, так что очередная была ему совершенно без надобности – имеющиеся хранить негде.
Из блаженного забытья граф выдернул гуля без церемоний, точнёхонько за раненую руку, в процессе подъёма вывернув тому конечность так, что кисть достала до затылка, и быстро зафиксировав локоть. Раздавшийся отчаянный вопль был скорее похож на звериный, но Маклин превосходно знал, что болевой порог у гулей и их метисов крайне высокий.
– Переигрываешь, Адан, – констатировал он. – Ты проснулся ещё до того, как я взял тебя за руку. И очень надеялся, что я наклонюсь настолько низко, чтобы можно было вцепиться зубами мне в глотку. Тебе не повезло.
– Тварь чистокровная, – выругался гуль и попытался освободиться, но снова взвыл от боли.
– У тебя есть выбор, – обманчиво расслабленная поза и спокойный голос Маклина выглядели особенно странно по контрасту с оскалом пленного гуля. – Ты можешь продолжать ломать свою собственную руку. Доломаешь, возьмёмся за вторую, будешь ломать её. Я никуда не тороплюсь. Как ты верно заметил, я – чистокровная тварь, а значит, продержусь дольше любого из вас.
– Её кровь чище твоей, палач, она отомстит, – гуль сплюнул кровью из прокушенной губы, но дёргаться не стал.
– О, помалу движемся к конструктиву. И кто эта прекрасная дама, чья кровь чище моей? Возможно, мне следует к ней посвататься?
– Ты… ты… не смей! – гуль задёргался, словно в припадке, стараясь высвободиться. На хруст собственных сухожилий он не обращал внимания, и Маклину пришлось посильнее надавить на локоть.
– Чего не сметь? – издевательски поинтересовался он. – Свою руку ты ломаешь сам, стой смирно – и даже не останешься калекой.
– Оскорблять Великую мать… не смей… тварь, – на губах Адана пузырилась слюна. Граф понадеялся, что это всё-таки от избытка религиозного рвения, поскольку бешенство у гулей было довольно распространённым заболеванием и оказалось бы весьма некстати.
– Если эта дама так сильна, то, возможно, она сама скажет мне о неуместности сватовства? Без посредников вроде тебя? Давай проверим? Отведи меня к ней, и мы посмотрим, сочтёт ли она оскорблением мой интерес.
– Она… она велит тебе сдохнуть, сволочь! Вместе с вашим Чёрным Властелином! И вы сдохнете, потому что никто не в силах противиться Ей!
– Прекрасно, но пусть она скажет мне это сама, – Маклин слегка подтолкнул очевидно сомневающегося гуля. – Или ты не уверен в её силе? Боишься, что она окажется слабее даже меня, не говоря уж о… гхм… властелине?
– Ничего я не боюсь, – гуль буквально рычал от злости. – Отпусти меня. Отпусти всех – и мы отведем тебя к твоей смерти, если ты так хочешь сдохнуть.
Приготовления заняли около часа. Когда забрезжил рассвет, по Пустоши двинулась странная процессия: остававшиеся на ногах бандиты, попарно спутанные заклинанием, волокли на импровизированных носилках из одеял своего товарища со сломанной шеей, а рядом с Маклином с видом оскорблённой невинности шагала дочка Мора. С накинутой на шею петлёй из всё той же «нитки» – как показала практика, избавляться от пут, наложенных Тёмным князем, девчонке было не под силу.
Глава 3, в которой наконец проясняется, кто такая загадочная «она», но легче от этого не становится
Глава 3, в которой наконец проясняется, кто такая загадочная «она», но легче от этого не становится

Вопреки опасениям Маклина, недавние противники вели себя спокойно. Правда, злорадством от них тянуло ощутимо – скорее всего, надеялись, что их «Мать» его если не развоплотит, то убьёт на месте. Посмотрим. На всякий случай демон незаметно накинул на себя заклинание возврата. Если он будет тяжело ранен, убит или хотя бы потеряет сознание, его немедленно выдернет в отделанный мрамором холл родного Третьего. Бездыханный шеф, конечно, сотрудничков приведёт в такой ступор, какого никогда не добиться живому, но разбираться с последствиями придется не им, а Совету. Потерпят, не маленькие.
Шагая по Пустоши, он помалу сканировал своих вынужденных спутников. Шваль – один к одному, этот, на носилках, оказывается, много где погеройствовал на ниве криминала, прежде, чем осел тут. Разворошить бы всё это осиное гнездо пустынных кланов, да не выйдет – ещё во времена Вселенской войны Темнейший, Бездна его побери, даровал им нечто вроде ограниченного суверенитета под своей властью. Формально вся эта вольница относилась к юрисдикции Адмира, а на практике – и до Раймира, бывало, докочёвывала, и в Лазури светилась. Странно, что у СВРиБ только один оперативник пропал – здесь, случись чего, пол-армии закопать можно.
За размышлениями Маклин утратил чувство времени – и поэтому, когда злорадство, исходящее от его невольных проводников, стало буквально осязаемым, даже удивился – неужели пришли? Вокруг по-прежнему расстилалась Пустошь. Ни стоянки, ни оазиса… ничего. Однако дочурка Мора остановилась, как вкопанная, а уж её ехидной улыбкой сейчас только гулей распугивать. Кстати, о гулях – Адан сотоварищи, бросив одеяла с полумёртвым дружком, тоже застыли и внимательно уставились на песок. Шепчут что-то в унисон.
Граф проследил за их взглядами. Плоская каменная плита с полустёртой резьбой накрыта примитивным пустынным отводом глаз. Под ним – ошмётки старого, как мир, заклинания. «Вуаль забвения». Ну, здравствуй, Мать… давно не виделись и, по чести говоря, предпочёл бы ещё столько же не встречаться.
– Незаметно, чтобы прекрасная дама была рада вашему появлению, – Маклин издевательски посмотрел на своих пленников. – Возможно, вы ей надоели.
– Кровь, – облизнул пересохшие губы гуль. – Чтобы говорить с нами, ей нужна кровь.
– Никуда без взятки не сунуться, – сочувственно покивал головой граф. – Можете зарезаться все, я не возражаю, – пожал он плечами. – Киньте жребий, кто останется в живых, чтобы нажаловаться на меня вашей патронессе.
– Зря лыбишься, узурпаторский прихвостень, – вскинулся Адан. На его и без того отталкивающем лице появилось высокомерное выражение, верхняя губа дёрнулась, обнажая кривые жёлтые клыки. – Мы будем убивать тебе подобных всюду, где бы вы ни прятались, а выживших – изгонять, как изгнали нас, ибо служение ложному господину хуже изгнания и смерти. Так будет, пока мир не примет милосердную руку Великой матери и не склонится перед её величием. Совращённые лживыми речами тирана и отвернувшие от неё своё лицо не убавят её силы, а лишь навлекут на себя возмездие огня Всеблагой. Тогда они захотят прервать свою пытку, но тем лишь ужесточат её стократно.
Этот ублюдок вполне мог бы стать через пару десятков лет весьма уважаемым муртадским шейхом и каждый день отправлять на смерть молоденьких дурачков-трупоедов. Маклин уже видел таких. Совмещают, значит, полезное с приятным, культ Лилит предоставлял для этого благодатнейшую почву.
– Всё предначертано: наш брат уже одной ногой в садах Великой матери, пусть его кровь приблизит твою смерть и смерть всех неверных. – Он равнодушно кивнул в сторону раненого. – Верни мне нож, и я покажу тебе.
От Маклина не укрылось, что к злорадству Улы добавилась чуть ли не гордость. Похоже, дочурка Мора всерьёз считала это уродливое существо не только достойным внимания мужчиной, но и своего рода духовным лидером. Вот уж воистину, грамотный промыв мозгов творит чудеса. В другой обстановке граф, пожалуй, от души бы посмеялся над подобным анекдотом, но сейчас веселиться как-то не тянуло.
– Резвый какой. Да ты и без ножа справишься, не первый раз, а? Вот это я понимаю, настоящее братство – всегда готов загрызть камрада ради великой цели.
– Смейся. Говорят, смех прогоняет страх. – Гуль проковылял к павшему товарищу и кивнул второму – Риад! – Парнишка помог подтащить тело на алтарь и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Отойди! – рявкнул гуль. Затем, поморщившись, продолжил: – О, владычица изначальных измерений, разящее вместилище очистительного пламени первородного Хаоса, услышь нас и прими верного сына в своё лоно. Даруй ему через боль и смерть вечное благословение и свободу, а нас осени своей милостью!
Пафос заметно подпортила слюна, потёкшая изо рта Адана, когда он уставился на жертву: очевидно, подонок изрядно проголодался. Вместо того, чтобы вскрыть клыками артерию и отойти, он прильнул к яремной вене, стремясь продлить удовольствие, и, судя по тому, что хлюпанье перемежалось чавканьем, счёл нужным не только выпить, но и закусить, пока перегрызал горло сотоварищу. Маклин покосился на Улу. По всей видимости, ранее её любовник своих пищевых пристрастий не афишировал: девица отчётливо позеленела и закрыла руками рот. Несмотря на льющуюся кровь и мерное бормотание гуля, ничего не происходило. Озадаченные бандиты переглянулись.
Маклин вздохнул. Бросил «нитку», обвитую вокруг шеи Улы, на песок и произнёс заклинание.
– Если двинешься с места, она тебя задушит, – проинформировал он пленницу. – Понятно? – та кивнула, продолжая бороться с тошнотой.
Граф подошел к плите. Сбросил с неё окровавленное тело, столь же равнодушно отшвырнул за шиворот застывшего у алтаря гуля. Внимательно посмотрел на пленников.
–Если кто-то попытается мне помешать, умрут все. И не от моей руки – я скормлю всех той силе, что сегодня отвернулась от вас, – он вынул из-за пазухи небольшой нож с чёрным, маслянисто блестевшим клинком, и плавно провел лезвием по предплечью. Глубокий разрез доли мгновения оставался сухим, но затем налился кровью. Маклин опустил руку, и тонкий ручеёк, в ярком беспощадном сиянии дня казавшийся чёрным, потёк на ранее запятнанную плиту. Кровь сперва растеклась лужицей, а затем неожиданно впиталась, словно камень превратился в губку. Демон удовлетворенно кивнул и закрыл рану заклинанием.
Вначале стало очень тихо.
Смолкли все звуки, казалось, замерло даже время. Над Пустошью поплыл терпкий аромат диковинных цветов, слишком тяжёлый, чтобы считаться приятным. У алтаря воздух сделался густым и плотным. И там, куда ушла кровь, из дрожащего марева начал медленно проступать силуэт. Он словно вобрал в себя изматывающую силу полуденного зноя, чтобы сделаться видимым, и неустанно менял обличья, ни на одной из форм надолго не останавливаясь. Все ступени от хищного зверя к эфирному божеству и обратно.
Несколько мгновений спустя калейдоскоп превращений завершился, и перед пустынными бандитами встала прекраснейшая из живущих. Бледное безупречное лицо, совершенное тело чувственной женщины – и ничего человеческого. Ожившая мраморная статуя, движимая негасимым пламенем древней жажды и готовая принять каждого в свои смертельные объятия.
Ткань наряда не скрывала роскошных форм, с этим гораздо лучше справлялись бы длинные волосы цвета тёмной бронзы, ниспадающие почти до самой земли, если бы они не приходили поминутно в движение, явно подчиняясь каким-то своим законам, основным из которых была изменчивая воля хозяйки. Была ли она на самом деле красива, никто не взялся бы сказать, но среди пустынников пронёсся благоговейный вздох. В ответ лениво блеснули из-под ресниц два жёлто-зелёных огонька и разомкнулись блестящие, словно чем-то подкрашенные губы, чуть приоткрыв ровный ряд белых острых зубов. Прозвучал негромкий голос, в чарующем тембре которого, однако, тренированный слух уловил бы нечто смутно тревожащее:
– Ты… – Было названо имя, которым Маклин давно не пользовался. У всех изначальных были такие имена, хранившие вкус былого, подобно вину определённого года. Отпечатки эпохи, старые маски на стене. Человеческие маги наивно полагали, что если назвать истинное имя демона, то можно получить над ним безграничную власть. На самом деле это обычно работало не так, если дело вообще доходило до взаимодействий, отличных от пафосных театральных спектаклей, но демоны предпочитали поощрять выгодные им заблуждения.
– Приветствую тебя, Всемать. – Маклин поклонился не с обычной равнодушно-придворной учтивостью, он прекрасно понимал, с кем имеет дело.
– Их крови недостаточно. Ты знаешь, что нужно. – Маклин действительно знал, и хорошо, что подобного знания не было у этих обалдуев. Даже если они зальют всю Пустошь, эффекта не будет.
Он прекрасно помнил, как много лет назад все они, члены тогдашнего Совета, запечатали камеру Лилит. Ритуалы на крови были в Адмире под строгим запретом отчасти по причине кратковременного увлечения ими Темнейшего. При попытке воспроизвести его изобретения погибло или серьёзно пострадало немало народу: большое количество жизненно важных нюансов в сочетании с чудовищным чувством юмора Темнейшего сделали этот вид магии одним из самых сложных и опасных.
– Знаю. Его кровь. – В голове Маклина немедленно созрел нехитрый план, как подбросить драгоценному тирану парочку жирных навозных мух в утренний кофе. – Им её не достать.
– Без твоей помощи – да. У меня нет других союзников, даже Ламию и её ведьм настроили против меня. И теперь я могу слышать своих детей и говорить с ними, но не могу к ним выйти. Это пытка.
Лилит явно была не в курсе, что Ламия предпочла полюбовно договориться с Темнейшим о срыве освободительной операции и теперь была практически полновластной хозяйкой одной отдалённой Пластины. Свою банду отмороженных пустынных ведьм она прибрала с собой. Строить маленькую личную империю подальше от бдительного ока папаши – чертовски верная стратегия, особенно для женщины. Даже если какие-то слухи до Лилит и дошли, она скорее решила бы, что Князь в очередной раз запудрил всем мозги, чем поверила в то, что у собственной дочери их хватило настолько, чтобы не сесть в соседнюю камеру в Бездне за государственную измену.
– На то была веская причина.
– Он так захотел. Забрать всё, забрать всех. – Тёмные губы презрительно искривились, выплюнув следом ненавистное имя.
– Осторожно. – Маклин не был суеверен, но отлично знал, на чём те суеверия основывались.
И помнил, что случилось в те времена, когда Лилит была несколько ближе к своим детям: тогда Лазурь, сплотившаяся под знамёнами Великой матери, пошла войной на Адмир, нарушив и без того хрупкое равновесие сторон. Зато был создан прецедент, когда две вечно соперничающие сверхдержавы сумели найти компромисс и отразить атаку совместными силами.
Лилит не обратила внимания на предупреждение, она продолжала говорить, и чем дольше она говорила, тем отчётливее проявлялась кипящая ненависть, дошедшая за тысячи лет выдержки до уровня мании. Маклин знал, что младшая из Высших опасна и непредсказуема, но теперь стало окончательно ясно, что вдобавок – совершенно безумна. Неудивительно, что даже Князь отчаялся договориться и был вынужден сдать бывшую подругу на попечение Мора. Хотя не исключено, что он лично способствовал развитию мании: по наблюдениям персонала, резкое ухудшение состояния у «пациентки» начиналось обычно аккурат после его посещений. Когда спустя положенный срок после очередного визита на свет появились Аида и Тойфель, в голову не одного только Маклина закралась крамольная мысль, что Темнейший мог бы любезно переехать из Осеннего к своей даме сердца, желательно на тех же условиях содержания. Возможно, раймирская фарминдустрия нашла бы препараты, действовавшие и на него.
Горе-разбойники, похоже, не заметили ничего угрожающего, Адан был захвачен чувством мрачного торжества, но откровенно удивлён тем, что всё пошло не так, как он полагал. Великая мать словно не заметила их, предпочтя разговор с прихвостнем узурпатора. Ула, затаив дыхание, прислушивалась к беседе: она поняла, где ошиблась, переводя древние тексты. Чем ближе к породе Чёрного Властелина жертва, тем большую силу имеет её кровь… Риад подходил всё ближе, на юношеском лице читалось немое восхищение. Пусть его старший брат погиб, не увидев лица Матери, но теперь пребывает с ней. Если сама Великая мать такова, то сколь прекрасны Сады её, где каждого праведного ждёт огненное блаженство вечного шабаша в объятиях черноглазых наложниц. Сколько их должно было приходиться на одного героя-воина, Риад не помнил точно. Адан с братом даже однажды чуть не поссорились на эту тему, а Ула надулась и язвительно сказала, что если брать каноничные свитки дословно, то вообще-то число священных дев шабаша, как ни крути, целым не выходит. Что делать с любой половиной загробной красотки Адан немедленно придумал, вызвав среди соратников взрыв веселья, а потом неожиданно строго велел Уле не лезть в мужские разговоры и заодно пересмотреть свои взгляды, поскольку такие толкования не могли быть ничем иным, как ловушкой отступников, легко обманывающих слабые умы. Стать после смерти непонятно какой половиной священной жены в садах Матери Уле явно не хотелось, но она промолчала. Она всегда помалкивала, стараясь лишний раз не раздражать Адана, у него и без того частенько случались вспышки гнева. Повезло ему с девушкой всё-таки.
Ула, наконец справившись с тошнотой, ревностно следила за поведением своих товарищей, и оно ей явно не нравилось. В какой-то момент девушка подумала, что у Благой богини всё же слишком резкие черты, скрывающие патологическую жестокость, болезненное упрямство, взбалмошность и лицемерие. А длинные прекрасные волосы вполне могли бы служить отличной заменой шёлковым шнурам наёмных убийц. Она сама испугалась этой мысли, вспомнив кое-какие упоминания о мстительности Великой матери, встреченные в запрещённых свитках.
В стремительно набирающем силу голосе Лилит слышался далёкий лай шакалов, визгливая перекличка гиен, стоны разрываемых на куски жертв. И дикий неумолчный вой ветра за стенами её узилища. На дне зрачков Всеблагой заплясали лихорадочные искры неистовой ярости. Тяжёлая волна волос обернулась живой хищной мантией, постоянно меняющийся узор на бледной коже завораживал. Песок ближайших барханов незаметно пришёл в движение, и ничего хорошего это не сулило. Температура вокруг алтаря с голограммой быстро поднималась, и Маклин понял, что связь пора обрывать.
– Я понял тебя, Всемать, и должен уйти, – не дожидаясь ответа, Маклин провел ножом над плитой. Заклинание, закрывавшее портал, сработало бы и без театральных жестов, но следовало учитывать неискушенность зрителей.
– Как я и предупреждал, – граф ехидно обвёл взглядом свою притихшую аудиторию, – ваша компания даму изрядно утомила. Зато против моей она не возражает. О чём это говорит, драгоценные мои уголовнички?
– Повелевай нами, господин! – «драгоценные» рухнули на колени. Последним явно нехотя опустился Адан, измазанный в крови своего неудачливого приятеля. Ула осталась стоять, опасливо теребя «нитку» и вопросительно глядя на Маклина. Тот взглядом снял с шеи девицы удавку и кивнул. Закусив губу, дочка Мора опустилась на песок.
Глава 4, в которой не один достойный сын всемогущего отца приходит в недоумение и всеми силами начинает искать выход обратно
Глава 4, в которой не один достойный сын всемогущего отца приходит в недоумение и всеми силами начинает искать выход обратно

Ажурные кованые ворота распахнулись еще до того, как курьер в тёмно-синей форме с погонами лейтенанта СВРиБ и в низко надвинутой на глаза форменной фуражке успел в них постучать, и немедленно закрылись, стоило парню оказаться во дворе. По всей видимости, его здесь ждали – хотя навстречу никто не вышел, если не считать нескольких хеллхаундов. Звери вылетели откуда-то из-за дома, но вместо того, чтобы броситься на чужака, принялись радостно прыгать вокруг, чуть не выбивая у него из рук здоровенную плетёную корзину. После особенно крепкого толчка мордой и лапами из корзины раздался обиженный скулёж. Лейтенант небрежно отпихнул пару самых наглых, кого-то потрепал за холку и подёргал за уши, и решительно пошёл к парадной лестнице так, словно этот дом принадлежал ему. Входная дверь открылась столь же самостоятельно, как до того – ворота, и по ступенькам навстречу курьеру легко и пружинисто сбежала высокая, худощавая, как мальчик, дама.
– Малыш, что за маскарад? – она шутливо натянула фуражку ещё ниже на лоб гостя. – И почему ты послал голограмму буквально пять минут назад? Я проспала дворцовый переворот, или ты в очередной раз не сошёлся с папашей во взглядах и теперь ищешь политического убежища?
Визитёр галантно склонился над рукой хозяйки и, повинуясь её жесту, прошел в дом. Оказавшись внутри, он стащил фуражку, по-семейному обнял хозяйку и нежно поцеловал в щеку.
– Королева, я пришёл не один, – Малефицио махнул рукой в сторону корзины. – Надеюсь, моя юная подружка вас не разочарует, – с этими словами парень наклонился и вытащил из корзины крупную, неимоверно толстолапую и пушистую щенульку с оранжевыми, словно огненные опалы, глазами. Хозяйка дома по-девчоночьи рассмеялась от радости и кинулась гостю на шею.
– Малыш, ну, если ты ещё и сам за ней лазил, моя благодарность не будет знать границ в пределах разумного! – она быстро и со знанием дела осмотрела подарок, сопевший и лизавший ей руки, и, позвав прислугу, распорядилась, чтобы в малой гостиной накрыли стол, но её с гостем не тревожили, пока не будет дальнейших указаний, а подаренного зверя устроили как следует.
– Простите за дурацкий спектакль, прекрасная Рейна, – сбросив китель и устроившись за столом, Малефицио едва пригубил вино, но тут же поставил бокал обратно. – Я совершенно не чаял обмануть этим маскарадом вас, – он развёл руками и виновато улыбнулся. – Вас не провести, даже если я перекинусь в орка или в эльфийскую красотку. Но вот каким образом многочисленные «топтуны» из Третьего отделения обзавелись прозорливостью на грани ясновидения, узнать бы не отказался… Последнюю пару недель я развлекаюсь, сбрасывая многочисленные «хвосты», навешиваемые мне графом Маклином, а также подсчитываю количество задействованных в этой фантасмагории служак из Третьего. Вы удивитесь, но, кажется, штат у них раздут сверх всякой меры – помимо моей скромной персоны «хвосты» приставлены также ко всем моим единокровным родичам. Не знаю уж, что происходит, но на всякий случай я по тем же адресам навесил собственных агентов, а сам осмелился напроситься в гости. С подарком, как положено, – Малеф ухмыльнулся. – Кстати, не уверен, даст ли это что-то для понимания картины, но, когда я мотался в Зоопарк, за мной никто не увязался.
«Зоопарком» способные ходить по мирам пренебрежительно именовали одну из Пластин, на которой по какой-то непонятной причине разумной жизни так и не появилось. Флора и фауна, правда, потрясали разнообразием, заставляя наиболее древних демонов сравнивать Зоопарк с одной из куда более забавных Пластин в период до пермской катастрофы. Также местные флора, а особенно фауна потрясали готовностью сожрать всё, что движется, – посему добывать в этом Эдеме хоть что-то, кроме своей безвременной кончины, удавалось немногим. Огнеглазый страж, местная дикая собака, была редкостью: приручать их следовало с молочного возраста, а забрать подсосного щенка у не склонной к сантиментам суки размером с пони рисковали только отчаянные отморозки.
– Хороший способ избавляться от слежки, – кивнула Рейна. – Но рискованный – из Зоопарка можно не успеть убраться. И где тебе снова сели на хвост ребята Маклина?
–Возле Осеннего, – Малеф пожал плечами. – Не понимаю причин столь пылкой любви – иначе, чем по деловым вопросам, мы не общались, и на территорию Третьего я не влезал.
– Не льсти себе, – его собеседница задумчиво покрутила бокал. – Что общего у всех вас?
– Только папаша, – на аристократической физиономии Малефа мелькнуло недоумение. – Королева, помилуйте, но граф же не идиот, чтобы надеяться повлиять на Темнейшего благодаря кому-то из нас? Даже подвиги Тойфеля всего лишь обеспечили тому уютные апартаменты в Бездне рядом с маменькой.
Рейна вздохнула. Она была второй за всю историю Адмира женщиной в Совете и пока единственной, кто покинул его по собственному желанию. Сколько ей лет, не знал никто – когда отец небрежно, «посмотрим, годишься ли ты хоть на что-то», засунул Малефа работать в СВРиБ, она возглавляла помянутое ведомство, и в кулуарах шептались, что Стальная Миледи – ровесница Князя. Наиболее смелые, озираясь, добавляли, что якобы Темнейший некогда сватался к ней, но получил от ворот поворот. Предположительно, хромота владыки и платиновая седина Рейны были сувенирами, оставшимися обоим на память о бурном выяснении отношений.
– Малыш, – женщина улыбнулась. – Ты совершенно не интересуешься придворными сплетнями.
– Королева, – двухметровый плечистый «малыш» старательно изобразил страдальческую мину. – Мне хватает тех, что регулярно валятся на стол в форме отчётов, куда уж больше-то? Пока что пальму первенства уверенно держит анонимка, адресованная мне как начальнику СВРиБ, где меня же, но уже как Малефа бен Самаэля, обвиняют в шпионаже в пользу Лазури, на четверть корпуса от этого образчика народного творчества отстаёт душераздирающее повествование о том, что Хэмьен, Аида и Война – засланные Раймиром шпионы, незаметно подменившие настоящих…
– Закрути роман с какой-нибудь сплетницей посимпатичнее из фрейлин Смерти, – расхохоталась Стальная Миледи. – Сразу выяснишь, что твой новый брат – или сестра, кстати, с сильными метаморфами частенько сложно определить – будет расти в семействе графа. Последствия, думаю, представишь сам, у тебя с детства фантазия богатая. Восторг и благодарность старины Мака – тоже. Теперь дошло, что к тебе ажиотаж, поднятый Третьим, имеет мало отношения?
– Очаровательно, – Малеф выпил вино залпом, как воду, – а мне что с этим делать?
– Ровным счётом ничего, – небрежно махнула рукой его бывшая начальница. – Можешь налить себе – и мне заодно – ещё вина. А что до Маклина и твоего папаши – пусть выясняют отношения, пока запала хватит, тебе встревать незачем.
***
Как Берта умудрилась познакомиться с этим проходимцем, никто не знал, но когда он вдруг явился свататься, тётку Доротею чуть не хватил удар. Объявившийся невесть откуда осколок давно пришедшей в упадок стаи, предки которого годами жили в затворничестве, избыточном даже для волков старой крови, отличавшихся угрюмым нравом и странными причудами. Поместье Ламэ в горах под Йеной периодически пустовало, и молва о нём шла недобрая. Естественно, незадачливого одиночку, метившего в супруги юной наследницы, со смехом выставили вон, как только оправились от изумления. Оскорблённым он не выглядел, осклабился напоследок, с издевательской вежливостью попрощался, да и ушёл восвояси, постукивая вычурной тросточкой с резным набалдашником в виде головы полярного волка. Берта не стала долго убиваться по неудачливому жениху, так что все сочли сватовство причудой эксцентричного соседа, а Берту – девушкой здравомыслящей и рассудительной, не желающей портить породу с первым встречным.
Это мнение несколько поколебалось, когда выяснилось, что Берта беременна. Тётка была в бешенстве, требовала поднять стаю и стереть в порошок поместье Ламэ вместе с хозяином. Берта с присущим ей спокойствием велела ничего не предпринимать, а Хорст, вопреки приказу сестры, отправился разбираться в одиночку. И не застал никого, кроме слуг, которые тоном, близким к издевательскому, сообщили, что граф уехал в Лютов ещё пару месяцев назад. А когда вернётся, то непременно набьёт из Хорста чучело и поставит во дворе, раз уж ему так нравится торчать у входа. Хорст от злости был готов рычать и кидаться на тяжёлые доски ворот, но с таким же успехом он мог бы укусить себя за хвост или побиться головой об пень в лесу.
Будто и без того мало бед свалилось на их семью, спустя положенный срок вместо обычной двойни или тройни сестра принесла только одного. Мальчишка родился здоровый, крупный… и c абсолютно белой шерстью. Вой тётки, должно быть, расслышал даже злосчастный Ламэ, где бы он, обе Охоты его побери, ни находился.
Впрочем, ответ на этот вопрос пришёл очень скоро: сам, как ни в чём не бывало. Пробрался через охрану каким-то непостижимым образом, никто и не почуял. Загорелый, в вызывающем лиловом наряде с иголочки, с улыбкой, столь же ослепительной и приятной, как факел загонщика. Добродушно кивнул им с Доротеей: «Здравствуйте, шурин, здравствуйте, драгоценная моя тётушка!» И паузу выдержал, в которую могла бы запросто провалиться и мучительно издохнуть гордость всей стаи.
При попытке вырвать кадык непрошенному «родственничку» с Доротеей приключился странный припадок, окончившийся глубоким обмороком посреди трансформации. Так что Хорсту пришлось вместо того, чтобы разбираться с Ламэ, при его же живейшем содействии тащить тётку в её покои, чтобы не перебудить весь дом.
После Ламэ пожелал увидеть Берту и ребёнка, причём в доме он ориентировался на удивление хорошо. Хорст скрипнул клыками, и последовал за ним. Провожать гостя к сестре было надёжнее в истинной форме. Он сразу заметил, что запах Ламэ изменился: в нём больше не было ничего от волка. Незнакомый, едва уловимый, но вместе с тем пронзительный и выбивающий из равновесия. Чуткий звериный слух донёс короткий сухой смешок.
Времени осмыслить новую тревожную информацию не осталось: Ламэ, несмотря на хромоту, передвигался стремительно. И даже не подумал постучать, прежде чем войти. Больше всего Хорста поразило лицо сестры, она не выглядела удивлённой при виде пропавшего любовника, просто инстинктивно прижала к груди сына. Новорожденный завозился, чувствуя беспокойство матери.
– Как назвали? – участливым тоном осведомился Ламэ, подходя ближе и с интересом рассматривая младенца.
– У него пока нет имени.
– Нет имени – нет судьбы. Какое вопиющее безобразие. Верно, Даджалл? – Он подмигнул ребёнку. Тот передумал плакать и уставил на отца сизые щенячьи глазёнки. Хорст глухо заворчал. Что за имя такое…
Ламэ обернулся к нему.
– Да будет вам известно, мой любознательный шурин, «даджалл» в переводе с адмирского означает «ловкий», либо, если брать староадмирский вариант, «посланник». И то, и другое ему вполне подходит. Даджалл – это звучит гордо! – Молодая мать тихо охнула, поняв, что их только что провели, и ребёнок отныне будет носить это чудовищное имя. – Не волнуйся, Бертина, страдать от насмешек сверстников ему не придётся.
Хорст напрягся, осознав, что в волчьей шкуре он не мог бы подумать вслух. Мысли волков могли слышать только Пастыри, изредка рождавшиеся в семьях вервольфов, но этот тип на Пастыря похож не был.
– Хорст! – рявкнула Берта, и крупный серый зверь молнией метнулся, встав между ней и Ламэ. В глазах сестры он прочел приказ и, как положено, исполнил незамедлительно. Хорст едва касался кожи – ребенок даже не захныкал – но следующее движение дядюшки могло стать движением палача. Даже умирая, он успел бы сжать челюсти. Торжествующая улыбка Ламэ застыла, став похожей на схлопнувшийся впустую капкан. На дне зрачков полыхнули призрачные злые огни. Хорст опустил глаза, боясь шевельнуться.
Теперь Ламэ смотрел прямо на Берту, и на лице его не осталось и следа прежнего снисходительного благодушия. От него словно тянуло безжалостным сквозняком гиблых мест, звонким безмолвием промёрзшего леса за секунду до команды загонщика и неодолимым призывом острых кольев на дне волчьих ям.
– А теперь послушай меня, вожак Зимней Охоты. Я, Берта Ингридсдоттир, глава йенской стаи, говорю с тобой. Детёныша ты заберёшь только вместе с моим братом в качестве воспитателя. И сбережёшь обоих. Обещай мне это, или уйдешь отсюда ни с чем.
Тот, кого называли Ламэ, был зол, но медлить не стал. Прозвучала старая клятва, имевшая хождение среди волков, сделка была заключена.
Хорст приоткрыл пасть, позволив отцу осторожно забрать новорожденного.
– Неплохо, Бертина. Обойдёмся без долгих сборов. У них не будет недостатка ни в чём. Тебе и стае я тоже кое-что оставлю, разумеется. Даже тётушке, раз уж мой визит доставил ей такие неудобства.
Воплощённый кошмар древних легенд, Зекст Ягер, фамильярно потрепал Хорста по загривку, и пространство дрогнуло, накрыв лавиной новых звуков, запахов и красок. Столица Адмира на многих производила подобное ошеломляющее впечатление.
До конца Хорст горожанином так и не стал. Одежда, обычаи, язык, всё вокруг было диким, нелепым и сумасшедшим. До него постепенно начал доходить истинный смысл некогда любимого выражения. Чёрная охота действительно его забрала, сделав их с племянником частью своей процессии. Вожак, которого здесь все называли просто Князем, приставил к Даджаллу отвратительную пародию на гувернёра, ожившего покойника, которого предохраняли от разложения, как полагал Хорст, не столько воля и магия хозяина, сколько неимоверно чопорные манеры и редкий по силе цинизм. Не иначе, такая «нянька» для ребёнка была выбрана, чтобы сделать жизнь шурина при дворе ещё более мучительной. К счастью, подросший племянник не питал к живым мертвецам особой симпатии, хотя командовать приходилось в том числе и ими.
Останься он с матерью, был бы сейчас первым наследником. Щенок, естественно, не помнил родной земли, считая своей территорией не угодья предков, а выжженный бессмысленным светилом Пандем и лежащий за ним бескрайний Адмир. Сторожевой волчонок, выкормленный охотником, какая горькая ирония.
Веру предков Даджалл тоже не разделял: Мать-волчицу в человеческой ипостаси здесь звали Лилит и говорили такое, за что в Лазури были бы немедля растерзаны, причём практически всеми, исключая разве что орков. Больные ублюдки убивали просто так, из любви к насилию, поскольку молились в своих вонючих пещерах о скором наступлении конца Веера. Поговаривали, что эти испорченные создания ранее были высшими ши, но приняли дары вожаков Охоты, и сущность их извратилась.
От обилия адмирских странностей Хорст не свихнулся только благодаря поддержке сестры. Он никогда не уставал восхищаться её умом. Берта должна была вести стаю, несмотря на все попытки тётки Доры занять лидирующие позиции! Из сведений, полученных от брата, она сделала нужные выводы. Сторонников Матери-волчицы было предостаточно и в логове врага, потому в случае успеха йенская стая могла бы встать во главе Орды, а Берта и Хорст – претендовать на звание национальных героев-освободителей. Для этого требовалось только то, что у Хорста получалось почти так же хорошо, как драться, – собирать информацию. Владеющий информацией держит Веер в зубах, как говорил их дед, старый Нортан.
Потому Хорст вошёл в покои племянника не только с обычным докладом, но и с просьбой о краткосрочном отпуске в Йену.
– Именно сейчас? – Даджалл в недоумении воззрился на дядю, и на лице его появилось неприятно знакомое выражение. В такие моменты Хорст смотрел на воспитанника, а видел перед собой его одиозного папашу. Доставшиеся от матери крепкое сложение, пепельные волосы и светло-карие, почти жёлтые глаза не помогали – даже голос волчонка становился похожим на вкрадчивый княжеский баритон. – На редкость невовремя, тебе не кажется?
– Рассказывать тебе, о чем болтают на улицах и рынках, сможет любой, у кого есть глаза и уши. Пойми, я слишком давно не бывал дома. Уже дважды обещал твоей матери приехать.
– Сможет. Но доверять «любому» я не могу. Особенно сейчас, когда СВРиБ и Третье играют в какую-то игру с неизвестными ставками.
– Ты забыл разницу между стаей и сворой, сынок. В последней волку не место. – Хорст с вызовом посмотрел на племянника. – Вспомни традиции, благодаря которым существует и процветает йенская стая! Окажи почтение той, что дала тебе жизнь!
– В процессе участвовали двое, и отцу я сейчас нужнее, – Даджалл наконец соизволил оторваться от карты с какими-то пометками, которую продолжал изучать во время разговора, и встал из-за стола. – А ты, дядюшка, нужнее мне, чем матери, ей есть чем заняться и без свежих сплетен из Пандема. Жизнь Орды никогда не была спокойной, и вряд ли это изменится в будущем.
Хорст прикусил язык, чтобы не сообщить племяннику, что в Лазурь его гонят не столько братские чувства, сколько помянутая игра между могущественными силовыми ведомствами: в мутной воде легче всего ловится крупная рыба, и Берта не простит, если по его лени из-под её чуткого носа вдруг уплывет шанс упрочить положение стаи.
– Именно потому, что жизнь в Лазури непредсказуема, я хочу вновь обнять сестру, – высокопарно заявил он. – Ты мог бы воспользоваться оказией и засвидетельствовать матери почтение письмом, если уж на то пошло.
– А ещё я мог бы воспользоваться тем, что, пока ты, дядюшка, числишься на службе в адмирской армии, я имею право приказывать тебе как старший по званию, – в резко потемневшем янтаре зажглись нехорошие огоньки. – Но не стану. Можешь отправляться, когда и куда пожелаешь, – сухо проинформировал Даджалл и, вернувшись за стол, демонстративно уткнулся в карту.
Хорст не двинулся с места. Когда стало ясно, что племянник считает разговор законченным, дядюшка напомнил о своем присутствии деланным кашлем.
– В чём дело? – «щеночек» покосился на него и вскинул брови. – Почему ты ещё не мчишься в Лазурь? Письмо и подарки матери я отправил курьером на той неделе, поэтому никакими поручениями обременять тебя не собираюсь.
– А портал? – племянник уродился с недурными магическими способностями, что среди оборотней встречалось исключительно редко. Хорст, конечно, старательно учил мальчишку рассчитывать только на себя и не полагаться на магию, но с удовольствием пользовался магическими способностями воспитанника, когда тот вырос и заматерел.
– Традиции, дядюшка, – Даджалл намеренно выделил голосом первое слово и выдержал вполне театральную паузу, – благодаря которым йенская стая добилась своего выдающегося положения, не предусматривают наличия порталов. Ты сам твердил мне, что волк должен уметь обходиться без магии слов и не поддаваться на демонские искушения. Можете идти, полковник, вы свободны, – коротко бросил наглец, распахивая перед Хорстом дверь кабинета.
Глава 5, где цепь случайных совпадений наводит отца могущественного клана на весьма интересные мысли
Глава 5, где цепь случайных совпадений наводит отца могущественного клана на весьма интересные мысли

Не застав супруги в её покоях, лорд Диамар нисколько не удивился – дражайшая Формоза всегда была полна энергии и, к великому облегчению окружающих, неизменно находила ей подходящее применение. С тех пор, как вышла за него прямо с подмостков придворной сцены, в обычную матрону-сплетницу так и не превратилась, из всех традиционных хобби своего круга предпочитая разве что коллекционирование артефактов, разнообразные магико-алхимические опыты и педагогические эксперименты над потомством. В дела жены Диамар обычно не вмешивался, справедливо полагая, что в женщине должна быть какая-то загадка. Моза была ему за это безмерно благодарна, что во многом и служило залогом прочности семейного союза.
Вот и сегодня он просто устроился в кресле и закурил, бесцельно блуждая взглядом по обстановке комнаты.
А посмотреть там было на что, даже с учётом придирчивых вкусов старой аристократии. Часть вещей он самолично добывал по Пластинам и вручал по случаю и без, часть была подарена любимице дядюшкой Баалем. На самом деле, патриарх клана доводился Диамару несколько более дальней роднёй, но дядюшкой его звали все, с его же негласного благословения.
Солидную долю составляли подарки многочисленных поклонников и представительский хлам от желающих выразить почтение госпоже Формозе бин Феор. Опечатанный комплексом особых заклинаний шкафчик хранил презенты Темнейшего.
Диамар потянулся и небрежно бросил окурок в массивную пепельницу. Тут его внимание привлекла изящная высокая коробка, в какие обычно пакуют марочное вино, снабжённая запиской. Очередные дары на алтарь общественной деятельности его супруги? Что ж, прекрасно, вряд ли он не добудет достойную замену в случае необходимости. А пока можно и продегустировать, чем именно угостили его несравненную Формозу, обычно она никогда не возражала, скорее наоборот.
При ближайшем рассмотрении подарок оказался весьма интересным – пыльная бутылка, явно перенесённая напрямую из погребов, стёртая старая этикетка. Кто-то явно расстарался. Плеснув в стакан изрядную порцию, Диамар ухмыльнулся – даритель определённо мужчина: хороший выдержанный порто, в лучших традициях ветеранов дворцовых застолий. Если вкус соответствует аромату…
Вкус соответствовал и даже слишком: в голове у лорда зашумело после первого же глотка, арабески на шёлковых обоях кабинета завертелись, словно листья в водовороте. Усилием воли стряхнув неожиданное опьянение, Диамар поставил стакан на стол и пригляделся к бутылке. Чтобы одним глотком добиться подобных спецэффектов… уж не Темнейший ли решил вспомнить былое? Вот не было печали. Формозу следовало предупредить: если его, здорового мужика с крепкой, как у большинства офицеров княжеской гвардии, головой, чуть не вырубило с пары капель, то жене вряд ли следует прикасаться к подарку.
Когда голограмму супруге отправить не удалось, Диамар насторожился: действие-то простое, аристократов этому обучают наряду с письмом, чтением и счётом. Что маг из него никакой, он знал с юности и особо по этому поводу не переживал, предпочитая упражнения с оружием. Но не до такой же степени? Может, Моза наложила на свою уютную берлогу заклятие наподобие тех, которыми обвешан Янтарный кабинет? Мучиться неопределённостью капитан княжеской гвардии не любил, посему вместо голограмм предпочел куда более примитивный армейский способ – позвал слуг и приказал им немедленно найти миледи и просить посетить его как можно скорее.
***
Формоза деловито размешивала в очередной чашке какой-то резко пахнущий состав. Капитан, несмотря на то, что метаморфом не был и даже не прибегал на данный момент к камуфлирующим чарам, успел пару раз сменить оттенок кожи, остановившись где-то на полпути к бледно-фисташковому. Не то, чтобы это делалось осознанно, по лицу его было видно, что он предпочёл бы следующей микстуре марш-бросок по Пустошам под палящим солнцем или многочасовое торчание за Князевым плечом во время официальной речи: его уже мутило от отвратительного парада принятых антидотов. Улучшений не наблюдалось, что грозило новой чередой экспериментов.
– Вместо того, чтобы переливать в меня всё, что нашла в лаборатории, могла бы доставить сюда пару бутылок из погреба, – взмолилась жертва фармацевтических изысканий. – Толку столько же, но изрядно приятнее на вкус. Успокойся. Жив, цел, импотентом не сделался, а без магии обойдусь.
– К любой отраве лучше иметь противоядие. Всегда есть вероятность, что она попадёт не в те руки, – резонно отозвалась супруга, не прерывая своих манипуляций. – Выяснять эффективность воздействия такой ценой – это слишком, я бы предпочла другого подопытного.
– Радуйся, что влип я, а не кто-то из детей.
– Не заговаривай мне зубы, дорогой. Пей!
Диамар скривился, но чашку взял.
От пытки микстурами его спас наполнивший комнату терпкий сладковатый аромат кальяна, моментально заглушивший осточертевшие запахи. На супругов покровительственно смотрел дядюшка Бааль, небрежно развалившийся в своём знаменитом кресле с ножками в виде птичьих лап.
Голограмма позволяла разглядеть тонкой работы парчовый халат и затканные золотом домашние туфли главы клана. На коленях у Бааля дремал впечатляющих размеров рыжий кот, и трудно было сказать, кто из этой парочки выглядел более вальяжно. Патриарх взирал настолько надменно, словно позировал для портрета по случаю собственной коронации: при известной смелости воображения кальян сошел бы за императорские регалии. Кот открыл один глаз и зевнул во всю пасть, а Бааль столь же хищно улыбнулся в знак приветствия.
– Надеюсь, не помешал? Давненько вы меня не навещали, вот решил зайти, так сказать, по-родственному.
– Мы всегда вам рады, дядя, – присела в быстром реверансе Формоза.
– Раз так, отчего позабыли ко мне дорогу? Тебя это особенно касается, девочка, – взгляд жёлтых, лишённых всякого выражения глаз несколько потеплел, но не стал от этого менее пристальным. – Не отвечай, сам знаю, скучно должно быть развлекать старика. А игры в лазарет ты любила с детства.
– Ничего серьёзного, уверяю, – лорд не знал, проклинать ли моральную стойкость прислуги, павшую под натиском щедрости дорогого родственника, или списать явную информированность патриарха на магическое сканирование.
– Переутомились на службе? – Бааль небрежно выпустил струйку дыма в сторону капитана. – Не бережёт Темнейший молодежь, ох, не бережет. В вашем возрасте ещё развлекаться вовсю… – с той же вальяжной небрежностью Бааль спихнул с колен кота. Вынужденное материализоваться в незнакомом доме животное обиженно уркнуло, но немедля утешилось самым неожиданным образом – в состав последней партии антидота, очевидно, входил котовник или что-нибудь подобное. Чашка немедля отправилась на пол: Диамар совершенно не возражал избавиться от нового творения жены столь элегантным способом.
– Можете на досуге заняться дрессировкой, капитан, эти твари недурно обучаются, вопреки ходящим о них слухам. Прошу, позвольте поговорить с вашей супругой наедине.
Капитан помрачнел, но сгрёб в охапку бурно протестующее животное и удалился.
– Идеальный солдат, идеальный супруг, – проводил его насмешливым взглядом Бааль, сворачивая за собой портал. – Ну что же, девочка, всегда приятно послушать твои истории. – Он указал Мозе на место возле своего кресла, она села в выжидательном молчании. Тяжёлая холодная ладонь дядюшки коснулась её головы, пальцы с заострёнными по придворной моде ногтями ласково перебирали золотистые локоны. Обычай носить длинные ногти завёл, разумеется, Темнейший — в послевоенную эпоху, когда постоянно хвататься за оружие высшему сословию уже не было нужды. С тех пор все старались перещеголять друг друга в этой области. Кто-то даже изобрёл чехольчики для ногтей, чтобы не приходилось лишний раз менять их форму на случай нередких потасовок. Но Бааль почитал это маразмом, потому помимо специфического маникюра обходился только обязательным набором домашних перстней, таивших немало смертельных сюрпризов. Моза от души понадеялась, что дядюшке не придёт мысль использовать тот, с потайной иглой, прозванный «неделькой». Каждый день недели нанесённый на иглу состав менял свои свойства, в зависимости от прихоти носителя.
– Что именно вы хотели бы знать, дядюшка?
– Всё, что ты захочешь рассказать, – добродушно ответил Бааль. – Как в детстве, когда ты прибегала в мой кабинет пожаловаться на обидчиков. Или сознаться в провинности. Ты же всегда понимала, что тогда наказание будет не таким строгим, – цепкие пальцы соскользнули с затылка внучки и замерли, словно поправляя перстни. – Например, я совсем не против услышать, что взбрело в твою хорошенькую головку, когда ты решила посягнуть на благополучие одной из своих подружек.
Моза попыталась встать, но дядюшка удержал её. Аккуратно, но хватка его всегда была железной. Затем продолжил с печалью в голосе.
– Ты хоть понимаешь, каковы были бы последствия в случае твоего успеха?
– Да, – с ненавистью выдохнула Формоза. – Эта стерва получила бы наконец по заслугам. Она бы ни за что не узнала, кто прислал ей подарок.
– Если бы он попал по адресу. Я понимаю, чем ты руководствовалась, выбирая напиток, но могли бы пострадать посторонние. Несмотря на то, что княжеские подарки такого сорта на стол не выставляют.
– А если бы случайно пострадал её сынок – ещё лучше.
– Напоминаю, что «эта стерва» родила не от уборщика улиц. И её возвращению в столицу никто не препятствовал. Да что там, возле ворот особняка ди Малефико нынче частенько замечают курьеров из Осеннего, о чём тебе наверняка наперебой доложили все придворные сплетницы. Так что сейчас, случись хоть что-нибудь из перечисленного, тебя выслушивал бы отнюдь не твой бедный старый дядюшка. И даже не уважаемый граф Маклин. При всех своих полномочиях я бы не смог тебя защитить. Тебе ли не знать, насколько ревностно Князь охраняет свою собственность? – Бааль приобнял упавшую духом внучку, понимая, что его нотация возымела должный эффект. – Но мы попробуем сделать из собранных тобой ингредиентов славный коктейль.
Формоза не вполне поняла, что имеется в виду, но успокоилась, осознав, что немедленной кары ожидать не следует.
– Скажи мне, девочка, ты ведь пустила в дело не всё, что приготовила? – лицо патриарха сделалось лукавым, будто речь шла о маленькой невинной шутке. – Расточительность вовсе не присуща нашей семье, потому я уверен, что у тебя кое-что осталось.
– Вы правы, дядюшка. В состав вошли довольно редкие компоненты, которые не так-то легко достать, не привлекая излишнего внимания.
– Чтобы у тебя не возникало больше искушений угостить кого-нибудь без моего ведома, я, пожалуй, попросил бы тебя передать мне рецепт и образцы. Нет, конечно, малую толику ты должна оставить для дальнейшей разработки антидота. Нельзя же допустить, чтобы твой муж оставался в нынешнем плачевном состоянии. Пока что попроси капитана взять небольшой отпуск, к Темнейшему он подходить не должен ни под каким видом. Я придумаю, куда его определить.
– Разумеется, дядюшка. – В интонациях Бааля она разбиралась, потому за супруга стало тревожно. Дядюшка сам же и устроил этот брак скорейшим образом, но Диамара то ли недолюбливал, то ли просто считал, что его маленькая Моза достойна мужа получше, чем капитан княжеской гвардии. Вероятно, опасался, что в итоге она пойдёт по стопам своей эксцентричной тётки Нэги, которая хоть и родила Князю целый выводок дочерей, но предпочла придворной карьере свои вирусологические изыскания. Даже девиц своих называла в честь самых удачных экспериментов, за что те получили прозвание «сёстры-лихорадки».
– Надеюсь, капитан – единственный, на ком ты успела попрактиковаться? Это хорошо. На базе исходника изготовишь подобное, но в более высокой концентрации, чего не хватит – говори, будет в достатке. Результат в кратчайшие сроки передашь мне. Лично. Никому ни единого слова об этом, даже отцу. С ним я поговорю сам.
Моза молча кивнула. Приказы дядюшки не обсуждались, но вот обдумывать их никто не запрещал. Следовало немедленно поговорить с Диамаром: неизвестно куда его решил бы определить государственный ум главы клана. Не единожды патриарх просто убирал неугодного супруга, распоряжаясь его вдовой и наследниками к общей выгоде.
На кого бы в этот раз ни замахнулся Бааль в своих грандиозных планах, в первую очередь следовало позаботиться о семье. Это правило в клане усваивали быстро и накрепко, если не желали превратиться в горстку разменных монет. Моза не заметила, как дядюшка покинул комнату: уходить неслышно он умел не хуже, чем эффектно появляться.
***
Вернувшись в свой кабинет, Бааль первым делом отправил весточку коллеге. Полной ясности пока не было, но откуда ей взяться, учитывая, что эксперименты уровнем выше незаметно провести бы не удалось. В случае провала всё равно никто ничего не докажет. Князь может сколь угодно практиковать на нём свои коронные взгляды, нарушать установленные им же правила он не станет.
За всю историю Адмира любовницы покушались на жизнь Темнейшего ничуть не реже, чем все остальные придворные. Мозу можно будет просто взять на поруки, всё-таки она не подобранная на обочине какой-нибудь захолустной Пластины недолговечная, за ней стоит Второй дом Преисподней.
За безопасность переписки он не слишком опасался, поскольку Молоха знал ещё с первых дней мира, так что речь здесь шла не о примитивном доверии, а о взаимной выгоде при вернейших гарантиях. Решивший нарушить пакт ушёл бы на дно следом. Та же давняя договорённость обязывала Бааля включать сообщника в свои планы, тот никогда не простил бы ему упущенной возможности. Молох менее всех в Совете поддался коррозии придворной жизни. Надёжнее были только Азраил и Аваддон, но те после своей досадной промашки так и не вернулись из опалы.
Маммона предпочитал сторону победителя, и пока что не прогадал ни разу, а пограничники и вовсе редко когда и с кем были склонны сотрудничать. Левиафан, как поговаривали, был очень дружен с Князем, несмотря на свой скандальный характер и сепаратистские замашки. Любил Темнейший показную честность, что тут скажешь. Вот и сыночка своего за неё обласкал, сунув в совет даже без портфеля, да и второй клоун никогда не будет держать за пазухой ничего, кроме свеженьких срамных песенок про действующую власть.
Явный временщик, хотя и нет в Адмире ничего более постоянного, чем нечто временное. Но поставить во главе МИДа парня, у которого близнец в Раймире, причём не на последней должности… Риск, от которого не просто попахивает, а несёт откровенным сумасшествием. Кресло в Совете всё-таки не галерка в университетской аудитории... Своих детей Бааль натаскивал заранее, с малолетства определив таланты и слабости каждого. Это княжеские дети росли, как ядовитые сорняки, собранные по всему Вееру.
Щенок, несмотря на своё сомнительное происхождение, за державу и папашу загрызёт кого угодно. С собаками Бааль никогда не ладил, потому и их безусловной верности понять не мог. В своём деле Даджалл пока уступал потомкам Бааля только в силу возраста, а по части завуалированных колкостей, пожалуй, дал бы им фору. Зевель с Иалем давно мечтали отправить княжеское отродье в волчью яму, причем не столько из желания расширить сферы влияния, сколько из личной неприязни.
Палача было бы опасно беспокоить, несмотря на прямой недавний повод, всё по той же причине прискорбной верности. Иначе граф никогда бы не стал тем, кто он есть.
Астарот слишком тесно спелся с Маммоной, да и женат был крайне неудачно. С кем только супруга его не перессорила своими безобразными интрижками. Хоть с гульским мусорщиком была готова спознаться ради острых ощущений. Говорили даже, что её видели вблизи не самых респектабельных из Асмодеевых борделей, где какой только швали не водилось, включая нежить… Про самого Асмодея и говорить нечего, с ним за один стол-то садиться в последние годы неловко.
***
На семейный совет сынков пришлось выдёргивать силой. Не всех, Иаль всегда был дисциплинирован, а младшенький, Берит, и вовсе неотлучно находился в отцовском дворце на правах личного секретаря. Толку от него в прямом противостоянии маловато, но мальчик перспективный: государственному механизму для безупречной работы нужны не только лишь одни горячие головы, но и тихие книжники.
Первым явился, как всегда, Зевель. Хоть и не первенец, но любимец и наследник по духу. Именно на него Бааль возлагал большие надежды и соразмерные же опасения, что почтительный сын однажды найдёт способ выкинуть его из любимого кресла. Возможно, при поддержке Эфора. Этот редкостным подонком вырос, хотя его криминальные подвиги удивительным образом всегда оборачивались для клана великой пользой. Хорошо их выучил. Как бы не слишком.
А вот Феора так и не дождались. Мерзавец вначале прислал извинительную записку, мол, занят, много дел, примите уверения в совершеннейшем почтении. Унаследовал всё упрямство и своеволие матери. Ничего. Все в итоге примут нужную сторону. Подход к каждому из отпрысков известен давно.
Глава 6, полная стратегического планирования и суеты вокруг дивана
Глава 6, полная стратегического планирования и суеты вокруг дивана

За долгую историю Адмира в Осенний не раз проникали злоумышленники. Воры, убийцы, шпионы, террористы, поодиночке и группами. Дворец неоднократно пытались взорвать. Правда, в самый неподходящий момент то начиналась песчаная буря, то подрывники ухитрялись заблудиться в тоннелях и выйти какое-то время спустя со стороны Бездны, прямо к постам охраны, то происходил ещё какой-нибудь обидный казус. Один очень ловко проведённый артобстрел Южной башни не дал ровным счётом ничего: Темнейший в этот день у себя так и не объявился.
Смельчаки, пытавшиеся добраться до покоев главы государства с помощью авиации, тоже достигали скорее славы, нежели успеха: притащенный с какой-то Пластины истребитель дал сбой на выходе из портала и эффектно взорвался. Следующие активисты были умнее и даже не стали пытаться рассчитывать возможные расстояния, на которых магические колебания были бы менее фатальными, – вся техника была перетащена заранее, но исполнители десантировались так неудачно, что один зацепился парашютом за шпиль и вынужден был провисеть сутки. Другой и вовсе приземлился в дворцовом саду, поэтому от него остались лишь обрывки замаранной кровью амуниции. Ещё одного счастливчика, пытавшегося попасть в Осенний с воздуха, отнесло ветром прямиком в гвардейские конюшни. Даже ворам, дерзнувшим покуситься на богатое убранство дворца, почему-то фантастически не везло: их бездыханные тела периодически находили в разных углах здания — кого придавило упавшей статуей, кто споткнулся на лестнице и сломал шею, пересчитав все ступеньки. Одного особо неудачливого несуна случайно заперли в холодильнике дворцовой кухни, а потом, благодаря его предсмертному гастрономическому порыву, ещё пару недель поминали в весёлых анекдотах изысканное блюдо "фаршированный кретин". И это не считая просто заблудившихся.
Постепенно в народе сложилось твёрдое убеждение, что войти во дворец может абсолютно любой, но вот выйти обратно целым и невредимым — только тот, чьи помыслы никак не затрагивают благополучие правящего дома.
***
Маклин тихо гордился собой: не всякий сумел бы сдержать сардонический хохот и даже не выдать выражением лица, что эти детские игры обречены. Молодняк, после перформанса возле старого алтаря Лилит обретший очередного духовного лидера вместо неожиданно низведенного на уровень рядового члена террористической группы Адана, был столь радостно готов подчиняться приказам любого уровня маразматичности, что граф не единожды помянул про себя поговорку про демона, связавшегося с человеческим сосунком. Угрызения совести, кабы оная и водилась у Тёмных князей, его не мучили: каждый из предназначенных на заклание ягнят наработал на смертную казнь не единожды даже по довольно мягким в сравнении с раймирскими адмирским законам. В Раймире можно было огрести даже за недвусмысленно высказанное преступное намерение или недонесение об оном, в Адмире карались исключительно совершённые проступки. Считалось, что намерение без действия – всего лишь фантазия, а карать за воображение, сколь бы больным оно ни было, не следует: мало ли какие у кого галлюцинации…
Правда, предметы, притащенные Маклином с одной из отдалённых и строго охраняемых пограничниками Азазеля Пластин, было сложновато отнести к разряду галлюцинаций. Материальней некуда – а главное, ни грана магии. Это было принципиально – ничья магия, кроме княжеской, в Осеннем не действовала, граф же всерьез вознамерился продемонстрировать старому товарищу, что происходит, если на репутацию и благорасположение главы одного из крупнейших силовых ведомств Адмира плевать столь эпично и бессмысленно. Посему за реквизитом для спектакля с фейерверками пришлось идти самому. Маклин понимал, что рискует: выбранная Пластина славилась уровнем своего технологического развития при полном отсутствии магического. Порталы бдительно охранялись: никому, кто пребывал в хотя бы относительно здравом уме, не хотелось проверять на практике, на что сгодится домашний реактор управляемого термоядерного синтеза, будучи доставленным в любой из находящихся на средневековом уровне миров. Эмбарго на перемещение предметов с этой Пластины Маклин обошёл с легкостью: во-первых, с ребятами Азазеля шефа Третьего связывала давняя и довольно бескорыстная дружба, а во-вторых, он честно, не искажая восприятие магией, продемонстрировал пограничникам содержимое увесистого мешка. На той Пластине, куда Маклин зашёл, как в магазин, подобные товары были мало того, что полностью, безоговорочно легальны, так ещё и проходили фактически по разряду детских игрушек. В Адмире, разумеется, могли бы придраться к месту производства – для посещения частными лицами Пластина была закрыта чуть не со дня создания портала. Но то, что должны были делать «игрушки», для члена Совета, друга Темнейшего, начальника Третьего отделения и прочая, прочая, прочая не представляло ни малейшей сложности и без применения достижений прогресса. Пограничники, разумеется, проверили купленное, пожали плечами – стоило возиться с небезопасной для привычного пользоваться магией существа Пластиной, чтобы по итогу оказаться обладателем горы недешёвых, хотя и мощных, пиротехнических примочек – и пожелали Маклину приятного путешествия обратно в Пандем.
Идиоты, одержимые идеей возвращения Лилит, отнеслись к притащенному графом оборудованию ровно так, как и положено детям: с восторгом и некоторой завистью. Чуть не передрались за право испробовать – правда, шатания в рядах граф не допустил, распределив обязанности:
– Вы – останетесь со мной, вы двое – последнее относилось к Адану с Риадом – постарайтесь, чтобы вас не было ни видно, ни слышно, ни даже запаха не было с подветренной стороны. Иначе я огорчусь.
Адан решил было встать в позу, но быстро заткнулся – Маклин попросту вырубил пытавшегося возразить гуля ударом в челюсть. Риад счёл, что демонстрация вышла достаточно наглядной, и пожалел, что её не застала Ула. По его мнению, после того, как Адан перестал быть вожаком, такой подруги он не заслуживал, и чем скорее это поймут все, тем всем же и будет лучше. Ула, как ни странно, у их нового то ли вождя, то ли покровителя, пользовалась если не уважением, то некоторым иммунитетом. Поначалу Риад решил, что демон положил на неё глаз, но ни малейшего мужского интереса Маклин к пленнице не выказывал – просто забрал куда-то, сообщив заинтересовавшемуся судьбой подруги Адану, что девчонка там, где ей следовало находиться с самого начала. И что желающим выяснить, где это самое начало находится, стоило лучше учиться в школе.
С «игрушками» избранные Маклином разобрались быстро: ничего трудного в том, чтобы управлять механическими жуками, способными перетаскивать на изрядные расстояния груз больше своего веса, не было. Самым сложным было запрограммировать движение в нужную точку – но с этим Маклин предпочёл разобраться лично, не доверяя ретивому, но совершенно бестолковому воинству. Пустынникам были выданы пульты, на которых достаточно было нажать кнопку, чтобы жук взял груз, а потом отправился по назначению. Разгружался и возвращался механизм сам: на той Пластине, где игрушки выпускались, ими пользовались, помимо всего прочего, для мелкой уборки дома, так что мини-роботы могли собирать разбросанные вещи и относить их на место.
Маклину совершенно не хотелось, чтобы мощную взрывчатку носители из-за оплошности операторов растащили куда попало, а не под диван в княжеском кабинете. Граф собирался устроить взрыв в тот момент, когда там точно не будет ни единой живой души, а потом, послав столь недвусмысленное предупреждение драгоценному тирану, убрать операторов – на его вкус, эти серийные убийцы выживали до сих пор исключительно волей случая, часто благоприятствующего дуракам. Кабы не претензии к соратнику, вопрос решился бы прямо на Пустошах.
***
Алерт привык, что в логово Великого обслуга старается без зова не заходить, уборка производится редко – когда Тот, Кто Подарил Лисам Мир, считает нужным одним махом уничтожить всё лишнее, а иногда – и пару предметов обстановки или надоедливого визитёра. Также лис привык, что мелкую живность, забегающую из сада или влетающую в окно, можно ловить и есть, а время от времени появляющиеся непонятные предметы ему, полновластному хозяину Беспредельного Поддиванья, ничем не угрожают.
Поэтому, когда в кабинет вползла странная тварь, влачащая не менее странный брусок, Алерт не испугался и не слишком удивился – и не такое видали. Он обнюхал тварь – она пахла чем-то непривычным и вряд ли съедобным. Будучи придавлена лапой, выскреблась на волю, не потеряв поклажи, и даже на пробный укус никак не отреагировала. После того, как эмпирическим путем была доказана непригодность твари в пищу, настала очередь бруска – тем более, что, втащив свою ношу в самый дальний угол Блаженного Поддиванья, тварь заторопилась за дверь, не прикопав и даже не пометив оставленное. Тупая несъедобная скотина притащила столь же несъедобную дрянь, как и она сама, – Алерт проверил, брусок был похож на смесь мыла и глины. Всё бы ничего, но вскоре появилась ещё одна тварь – а может, та же самая, выглядели и пахли они совершенно одинаково, — и деловито приволокла новый шматок никчёмной вязкой гадости, притулив его поближе к первому. По мере того, как родное Поддиванье заполнялось отвратительной несъедобной массой, лис терял терпение. Оставалась надежда на Великого – обычно, когда тот обнаруживал слишком много мусора в логове, хватало одного движения лапы Бесхвостого или даже взгляда, чтобы вокруг стало чисто, тепло и уютно. Но как назло, верховное лисье божество давненько не осеняло благодатью территорию логова, а покидать на старости лет обжитую нору и перебираться в парк Алерту категорически не хотелось. Разумеется, часть племени, издавна заселившая окрестности Осеннего, была бы счастлива, если бы в их колонии счёл нужным поселиться сам пророк Фырф, но что он за Глас Великого, если спит в кустах, как обычный недопёсок-первогодок, а по ночам на глазах у всех охотится за полёвками?
Алерт уселся в центре кабинета и, развесив уши, ещё немного понаблюдал за странными тварями. Будучи перевёрнутой, любая из них шустро возвращалась в первоначальное положение. Вытолкать муравьёв-переростков за дверь или загрызть также не получалось – несмотря на несуразный вид и неспособность к обороне, они оказались неуязвимы. Лис почесал лапой за ухом и злобно тявкнул. Распушив хвост и холку, он попробовал воззвать к Великому, но непостижимый высший разум остался глух к его мольбам. Такое случалось и прежде, рано или поздно Великий неизменно возвращался домой, и, если бы непонятные твари не избрали для своей кладовой его, Алерта, владения, лис бы спокойно ждал возвращения Бесхвостого. Но нет, надо же было этим ненормальным скарабеям натащить дерьма неведомого зверя именно туда!
Алерт нервно заметался по кабинету. В расстроенных чувствах пометил оставленную тварями кучу – но и это не отвратило вторженцев. Они даже не стали перемечать свой склад – неимоверная глупость, но чего ждать от насекомых, будь они хоть трижды несъедобные?
Алерт попробовал оторвать кусок – дрянь не жгла пасть и, подкопав кучу когтями, от неё можно было отгрызть изрядно. Лис отнёс кусок в дальний угол кабинета и улёгся рядом. Насекомое, заметившее этот демарш, возмущённо пискнуло и, выхватив трофей из-под носа Алерта, вернуло на место. Лис при этом не пострадал – очевидно, защищать добычу и себя твари действительно не умели. Правда, двигались шустро, а также каким-то образом находили свою пакость совершенно везде и с тупым упорством возвращали на исходные позиции.
Алерт снова от души почесался, задумчиво и больше для галочки, нежели надеясь на результат, цапнул очередного жука, — и воззвал к племени. Цепочка ярких образов, понятных каждому отоциону, призывала всех, кто достаточно взросл, силён и смел, посрамить мерзостных захватчиков, с подлым и коварным умыслом принявших обличье еды. Результат не замедлил – парк пришел в движение. Ушастые чёрные лисы, казалось, возникали прямо из-под земли – и редкая обслуга, натыкавшаяся в саду или коридорах на воинственно верещащую мохнатую армию, предпочитала убраться восвояси, списав внезапное нашествие блохастых на очередной княжеский эксперимент.
В кабинете царил ажиотаж: каждый, пришедший на зов Пророка, старался показать, что готов на всё ради победы. Лисы пробирались под Священный Диван по несколько за раз – площадь княжеского ложа вполне позволяла разместить под ним не то, что десяток отоционов, а средних размеров зоопарк. Куча таяла на глазах – против орды клыков и когтей не устоял бы и Осенний дворец! Насекомые встревоженно пищали, бросались спасать свою замазку, выдирая её по кусочкам из зубов Алертова воинства, но силы были неравны. Воины утаскивали добычу, и, повинуясь возмущенному тявканью своего вождя, стремглав неслись в парк: зарыть и уничтожить, спрятать и пометить, чтобы никто не дерзнул откопать!
Чтобы ускорить освобождение Священного Поддиванья, добычу, не мудрствуя лукаво, тащили прямиком в сточные ямы в дальнем углу парка, там, где за стенами простиралась Пустошь, – Алерт рассудил, что ни одно насекомое не сумеет извлечь оттуда что бы то ни было. А если несъедобные окажутся настолько безмозглы, что полезут спасать своё имущество и утонут – туда и дорога.
Как только последний солдат армии пророка Фырфа триумфально покинул поле боя, преследуемый разбитыми наголову несъедобными, Алерт облегчённо вздохнул и по новой переметил Освобождённое Поддиванье. С чувством выполненного долга старый лис возлёг в любимое кресло Великого – справившись с проблемой без участия божества, он имел право хотя бы на время занять престол Того, Кто Привёл Лис На Эти Земли.
Увы, долго наслаждаться не получилось – как всякое божество, не считающееся с призывами верных, когда те нуждаются в помощи, Великий явился в аккурат тогда, когда острой надобности в спасительном присутствии уже не было. Спасибо ещё, не материализовался прямо в кресле – но многострадальному дивану не повезло в очередной раз за этот неимоверно долгий день. Соткавшись из воздуха, пропитанного едким запахом лисьей победы, на ложе рухнул сперва Темнейший в своём обычном костюме подгулявшего пандемского люмпена, а следом за ним, цепко держась за ворот княжеской куртки, плюхнулся Асмодей, наряженный по моде какой-то из тех Пластин, где мужчины ещё носили фраки и смокинги.
– Врут, что в твой кабинет нельзя телепортироваться, – укоризненно сообщил он Князю. – Главное – держаться покрепче, а уж за что – не так и важно. Верно, ми-и-и-лый?
Алерт ехидно прижмурил глаза, наблюдая, как Великий брезгливо стряхивает когтистую наманикюренную лапу одного из самцов Осенней колонии со своей шкуры.
– Мог бы не ломать комедию, – сухо сообщил Великий своему миньону. – Ты не на Совете.
– А как же возможная утрата квалификации? – самец, распространявший сложный аромат какого-то селективного парфюма, способного поспорить по насыщенности и стойкости с лисьими метками, наигранно похлопал накрашенными ресницами. – Представь – являюсь я, значит, на Совет, приличный до рвотного рефлекса. И к тебе эдак чинно-благородно, со всем возможным политесом – разрешите, мол, доложить, ваше темнейшество? Хочешь столь грубо избавиться от соратников? Часть загнётся от когнитивного диссонанса, часть – от инфарктов с инсультами. Астарот с Маклином на радостях пришибут друг друга – мешать им станет некому. И останемся ты да я, да мы с тобой… Ну Левиафан с Азазелем, да детишки ещё, они маленькие, невинные. А кто кроме – ума не приложу, нынче все такие нервные и сложные, что старина Люци на их фоне скоро будет выглядеть образцом душевного здоровья. Того и гляди выпустим из Бездны да извинимся за доставленные неудобства.
– И где на твоей шкале душевного нездоровья членов Совета стоит отметка с именем одного нашего общего приятеля? – рассеянно поинтересовался Князь, устраиваясь в ворохе подушек. Закинув руки за голову и пошарив где-то между диванным валиком и стеной, он извлек оттуда початую бутылку непонятной жидкости, поболтал на просвет, понюхал, открыв – Алерт чихнул от убойного духа спирта, торфяного дыма и соли, но Великий бестрепетно отхлебнул прямо из горла.
– Ах, у нас было столько общих друзей и подруг за эти годы, что даже не представляю, о ком ты говоришь, – нахальный миньон свернулся клубочком на диване – Алерт и не подозревал, что длинные и неуклюжие по меркам любой лисы бесхвостые тоже так умеют – и уложил голову Великому на грудь.
– В амплуа тупой шлюхи ты недостаточно убедителен, – Великий отмахнулся от приставучего самца бутылкой, а тот, по-кошачьи извернувшись, ловко выхватил её и припал к резко пахнущему пойлу. Пристрастия бесхвостых к сомнительным жидкостям Алерт не разделял – с его точки зрения вкуснее всего были подбродившие фрукты – но на эту пирушку старого лиса явно не приглашали.
– И всё же уточни, – миньон умудрялся томно коситься на Великого, не отрываясь от бутылки, и при этом сохранял расслабленную позу отдыхающей лисицы. Алерт подумал, что большие уши и пушистая шубка с длинным хвостом выглядели бы на этом двуногом куда лучше одежды. Пожалуй, столь наглая и хитрая тварь смогла бы со временем возглавить сильный и преуспевающий клан.
– На «Б» начинается, – снисходительно проворчал Великий, – и в кои-то веки речь не о твоей привычной роли.
– Интересная кандидатура, – Асмодей внимательно посмотрел на Великого и с видимым сожалением убрался с дивана, вернув бутылку. Только теперь миньон заметил лежащего в кресле Алерта.
– Кстати, ты не задумывался о преемнике? – поинтересовался бесхвостый плут у своего вожака. – Мне кажется, этот ушастый приятель весьма органично выглядит в твоём кресле, осталось научить его подписывать указы и тявкать по восемь часов кряду.
Алерт гордо напушился – наконец хоть кто-то из Осенней стаи заметил его заслуги. К сожалению, прекрасная идея миньона осталась недооценённой – Великий скривился, словно его укусила блоха, и отрывисто фыркнул:
– Ты всё понял? Вали выполнять. По пути можешь поймать отоциона в парке и переписать на него своё имущество – командовать шлюхами и поливать тряпки паскудным парфюмом сможет и лиса.
– Это было жестоко, – закатил глаза Асмодей. – Моё сердце разбито, но я прощу тебя, если ты отсыплешь мне немного кофе из личных запасов.
– Я тебе сейчас так отсыплю, не унесёшь, – сварливо откликнулся Великий. – Бери из шкафа, что захочешь, и уматывай. Последний раз предупреждаю.
– Последнее княжеское предупреждение – это серьёзно, – самец белозубо ухмыльнулся, сноровисто выгреб из шкафа несколько пакетов, ухватил за горлышки чуть не полдесятка бутылок и вымелся из кабинета за мгновение до того, как об закрывшуюся за ним дверь со звоном разлетелась опустевшая стеклотара.
Глава 7, в которой количество покушений некоторым образом переходит в качество
Глава 7, в которой количество покушений некоторым образом переходит в качество

Открытие нового университетского корпуса на Лысых горах должно было стать значительным событием: там разместили недавно созданный Специальный факультет для одарённых имени госпожи Президента Прекрасной Рахмы, куда предполагалось принимать всех магов вне зависимости от пола и происхождения. Разумеется, под патронатом Его Темнейшества господина вице-президента.
Ректор Пандемского государственного университета был в восторге от идеи. Он вообще зарекомендовал себя личностью настолько деятельной и эффективной, что, заведись подобная в ведомстве Маклина, граф предпочёл бы поскорее избавиться от этакого счастья. За время пребывания на посту этот ставленник старой аристократии подтянул все возможные связи и собрал целую банду ушлых паразитов, вместе с которой постепенно превратил в целом безобидное учебное заведение в постоянный источник массовых беспорядков. Громкие скандалы с выдачей поддельных дипломов лицам с весьма посредственными магическими способностями, студенческие волнения и забастовки преподавателей — всё это стало чуть ли не фирменным стилем его правления. Отдельным развлечением оказался невзаимный роман с властью: даже вне сезонов хтонической паранойи у Князя напрочь отсутствовала любовь к подхалимажу. А подхалимом господин ректор был вдохновенным, можно сказать, идейным. Он вместе с другими лизоблюдами порывался присвоить ПГУ имя Темнейшего, но тот ответил отказом и ядовито заметил, что раз уж столицу до сих пор не переименовали из Пандемониума в Князь-Темнейший, то и без вуза его имени страна прекрасно проживёт. Перепутав по угоднической близорукости иронию с излишней скромностью, группа товарищей, которую впоследствии окрестили «фан-клубом», распорядилась сменить название на фасаде главного здания в обход воли монарха. Когда на следующий день лишние буквы осыпались на землю, как сухая листва, чудом никого не задев, ректор всё же что-то заподозрил и направление своей бурной деятельности сменил.
***
Маклин предполагал, что на открытии спецфакультета будет аншлаг — с открытия мавзолея Прекрасной Рахмы Князь не баловал своих подданных появлением на крупных мероприятиях — но реальность превзошла все ожидания. Официальная делегация Раймира — дорогие двоюродные родственники — заняла самые удобные места на свежевозведённых трибунах и, похоже, отмечать достижения адмирского высшего образования начала ещё позавчера. Странно, что возглавляет эту компанию Гавриил — на его месте Маклин бы не светил так физиономией, имевшей подозрительное сходство с рожей господина премьер-министра, даже сквозь маскировочные чары очевидное для всех. Джибриль бен Бааль в роли третьего официального лица Раймира, спешите видеть... можете не спешить, ближайшие часа два этот красавец никуда не денется, не для того явился, чтобы уйти, не высидев всю церемонию. Слишком уж комфортно устроился. Впору подумать, что кто-то из абитуриентов — его родственник-полукровка... Маклин мысленно записал себе не забыть проверить всех новоиспечённых студиозусов на скандальном факультете, на всякий случай — а то многовато на трибунах бомонда с обеих сторон Перешейка. Неоспоримый плюс — гульих метисов тоже хватает, посему изображающий неофита высшего образования Адан не слишком выделяется.
Маклин не выпускал из вида своего карманного террориста. Тот очевидно нервничал — потел и дёргался на каждый резкий звук, облизываясь, словно голодная собака, — но невротиков обоего пола и самого разного происхождения в нестройных рядах абитуры хватало. Граф подумал, что для оправдания собственного присутствия в толпе зевак следовало бы озаботиться притащить в качестве первокурсника спецфака кого-нибудь из подходящих по параметрам детей клана. Мало ли кто задумается, зачем под палящим пандемским солнцем почти час по доброй воле жарится начальник Третьего отделения, вырядившийся в цивильную одежду и очевидно не участвующий в мероприятии. Он скользнул взглядом по толпе, ища знакомых, и облегчённо выдохнул — по всей видимости, масштаб мероприятия он явно недооценил. Армейским-то чем здесь намазано? Компания парней в форме пандемского Легиона наверняка притащилась сюда исключительно для того, чтобы поглазеть на девиц, поесть адбургеров, выпить пива, и возможно (ну, это если очень повезет, конечно) подраться с охраной раймирской делегации. Хотя, похоже, последнее останется в области неэротических мечтаний — Маклин проследил за взглядами армейской компашки и понял, что, если кто-то со стороны за происходящим и следит, то начальник Третьего отделения — не самый интересный фрукт в этом неудобосказуемом компоте. Один из княжеских сынков, как обычно, в форме, и, как обычно, не в парадной, подпирал спиной боковую стенку трибуны, лениво любезничая с какой-то девицей с нашивками сержанта Легиона. Маклин прищурился — похоже, парочка, вопреки первому впечатлению, обсуждала никак не амурные дела. Иначе с чего бы прочим "волчаткам", как ехидно за глаза именовали легионеров, окружать своего командира и его подружку плотной толпой?
Граф посмотрел на Адана. Тот все так же покорно потел в шеренге студиозусов и, судя по всему, заниматься самодеятельностью не собирался. Для страховки Маклин навесил на весь ряд, где находился гуль, "дальнюю слежку" — если возникнут какие-то вопросы, массовое заклинание можно будет объяснить служебным рвением. И, решив слегка отвлечься, неторопливо направился к трибунам — лично убедиться, что среди "волчаток" не затесался посторонний. Он, конечно, принял все меры, чтобы идея вызова Младшей из древнейших кровью Высших осталась достоянием узкого кружка предназначенных на убой фанатиков. Более того, граф сам не очень представлял, что будет, если для снятия печатей воспользоваться не кровью Темнейшего, а кровью любого из княжеских детей. Вероятно, ничего страшного — но на всякий случай слежка, которую правильнее было бы именовать охраной, была заблаговременно приставлена ко всем известным потомкам Первого среди равных. В некоторых случаях объекты слежку не заметили, в некоторых — возможно, заметили, но ничего не предприняли. Двоих для того, чтобы качественно охранять, следовало бы, по-хорошему, обезоружить, обездвижить и запереть в подвале. Малефицио, к счастью, на площади не было — то ли СВРиБ не слишком волновало предстоящее действо, то ли, что вероятнее, Малеф предпочитал лишний раз не попадаться на глаза сиятельному папаше. А вот Даджалл зачем-то явился с целой стаей соратничков — и поди пойми, для чего. Где Университет, а где Легион, как говорится...
Когда к компании, сгрудившейся под трибуной, и что-то напряжённо изучавшей, подошёл начальник Третьего отделения, никто ухом не повёл — что могло означать как полную законность происходящего, так и то, что "волчаткам" наплевать на кого бы то ни было, кроме непосредственного командира. Даджалл, заметив графа, ухмыльнулся, приветственно кивнул и коротким жестом приказал "волчаткам" посторониться — что те, разумеется и сделали.
— Что за гримуары и артефакты вы тут изучаете, ребятки? — граф старался казаться беспечным зевакой, случайно заметившим в толпе хорошего знакомого. Даджалл, возьми он на себя труд приглядеться, вполне мог бы заподозрить неладное — помимо недурных для вервольфа магических способностей, княжеский щеночек обладал определённым чутьем, присущим второй половине его крови. Волки, даже если не понимали, в чём суть, превосходно чувствовали страх, усталость, боль или притворство. "Запах не врёт", — в Третьем хватало вервольфов и их полукровок, и Маклин знал, что лучших оперов и дознавателей ещё поискать.
— Наслаждаемся контрабандой, — дружелюбно отозвался "щеночек". — Не желаете присоединиться, граф? — он протянул Маклину нечто, на взгляд жителя Пандема довольно несуразное, но для знатоков являвшее собой убойное — в прямом смысле слова — совершенство. — Мэй, — кивок в сторону крепкой девчонки в форме, которую Маклин издали счел очередной подружкой Даджалла, — утверждает, что на их Пластине эту штуковину используют в основном ваши коллеги и коллеги Малефа, и что тамошние устройства не всегда идентифицируют это как оружие. Я не вполне понял, что за отвод глаз нужно применять и как нужно накладывать его на предмет, но может, вы разберётесь.
Маклин взял в руки неожиданно лёгкий пистолет. Повертел, магическим зрением "разбирая" оружие на три с лишним десятка частей. Хм, заряжен, — и незаметно, по крайней мере, на первый взгляд, чтобы в конструкции присутствовало что-то, препятствующее случайному выстрелу. По всей видимости, легионеры были потрясающе везучими скотами, если никто из них не спустил крючок, изучая оружие, — ну или Даджалл и эта девчонка, как её... Мэй, кажется, — заранее предупредили своих сослуживцев. Что ещё? Человека или гуля, очень слабого мага или не слишком крупного зверя из такой убить можно, для высшего демона — игрушка. Даже точным попаданием не остановить и не убить, слишком невелика площадь поражения. Неприятных ощущений будет изрядно, но, пожалуй, даже полукровку вроде приволокшего это мальчишки толком не изувечить. Прекрасная вещь, надо подольше постоять здесь и поизучать её — авось и применить удастся. Пора бы Первому среди равных почтить собравшихся своим присутствием, вон, уже торговцы пивом и адбургерами с опустевшими лотками заторопились с площади за новыми партиями товара — значит, торчим мы все тут поболее часа. Если Темнейший не появится с минуты на минуту, изрядная часть электората встретит правителя с красными от солнца и пива осоловелыми мордами без малейших примет верноподданнического почтения...
— Возможно, госпожа Мэй...
— Сержант Мэй, с вашего позволения, господин граф, — сухо поправила девица. Тот кивнул, принимая поправку, и продолжил: — Так вот, возможно, сержант Мэй говорила о каких-то технических средствах, причем не очень... качественных. Отвод глаз на предмет — и на этот в том числе — наложить можно, но любой, кто чётко представляет, что именно он ищет, и обладает магическими способностями, превосходно видит сквозь подобные заклинания. Подействует разве что для отвлечения внимания — например, при рутинной проверке. При тщательном досмотре — почти бесполезно, разве что заклинатель много сильнее тех, кого он пытается провести.
Даджалл кивнул.
— Судя по всему, поэтому вы и заметили нашу игрушку. Я её слегка прикрыл, чтобы не привлекать любопытствующих, но вам это не помешало.
— У Третьего отделения нюх на контрабанду, — пафосно сообщил Маклин и, сосредоточившись на раймирской делегации, незаметно для подвыпивших гостей "ниткой" вытащил у них из-под ног корзину с запасами для продолжения пикника, рассудив по состоянию раймирцев, что четвёртая корзина с бутылками и закуской совершенно очевидно будет для них лишней. — Держите доказательства, господа офицеры, я их только что конфисковал, — граф подал пример Даджаллу и его свите, первым выудив из похищенной корзины бутылку и совершенно машинально проверив содержимое заклинанием. Ни посторонних наговоров, кроме охлаждающего, ни ядов, и притом весьма приличное недешёвое вино — не господин премьер ли расстарался для сыночка? — Можем, не сходя с места, уничтожить конфискат — раймирская делегация в курсе касаемо ограничений ввоза продуктов из Раймира в Адмир и вряд ли подаст жалобу.
— Благодарю, господин граф, вы очень добры, — Даджалл махнул рукой, приглашая "волчаток" принять участие в разграблении корзины. — Мы не догадались прихватить съестного с той Пластины, где гуляли, а здешние адбургеры отвратительно пережарены.
Внезапно вокруг стало тихо, а затем неугомонная толпа зашумела с новой силой.
— О, главкома подвезли, — хрустя добытой из ворованной корзины перепёлкой, прокомментировал кто-то из легионеров. Маклин в комментариях не нуждался — в отличие от парней, он почувствовал приближение Темнейшего ещё несколько минут назад. Судя по всему, их величество не спешили и продвигались к толпе электората откуда-то из недр Университета со скоростью умирающей черепахи. Волоком его там тащат или на руках несут, передавая, как ценный приз? Граф напрягся: Адан должен был броситься на Князя в тот момент, когда тот приблизится, чтобы лично напутствовать студиозусов. Явления Темнейшего за спинами выстроенных в шеренгу будущих жертв образования никто предугадать не мог. Истинно верноподданные вокруг вовсю накладывали заклинания улучшенного зрения, дабы не пропустить появления монарха. Маклин последовал их примеру, хотя, будучи высшим демоном, не слишком нуждался в подобных ухищрениях. Картина стала неестественно чёткой — сейчас он мог бы пересчитать нитки на одежде студентов. Адан сдерживался с трудом — он конвульсивно сжал пустой флакончик в который, согласно замыслу, был должен сплюнуть кровь Князя, и облизывался уже вовсе непристойно. Когда Их Темнейшество, почему-то передумав произносить речь с верхней площадки университетской лестницы, сбежал вниз, расталкивая свиту ректора, и буквально врезался в шеренгу абитуриентов, гуль не выдержал. С нечленораздельным рычанием он сбил с ног находившихся между ним и его целью соседей и бросился на Князя, метя в горло. Бросок оказался неудачным — споткнувшись об одного из пытавшихся встать бедолаг, Адан потерял равновесие и практически рухнул на грудь Темнейшему. Со стороны это выглядело, как крайне неловкая попытка обнять и облобызать правителя, поэтому поначалу никто не заподозрил подвоха. Князь, не глядя, отмахнулся. Окончательно утративший остатки адекватности и опору под ногами Адан, падая, изо всех сил вцепился зубами чуть выше княжеского колена, получил наотмашь тяжелой тростью по плечу, но челюсти не разжал.
Ближайшие студенты в испуге отшатнулись. Кто-то завопил, кто-то схватился за амулеты. Больше, чем неожиданно рехнувшегося сотоварища, они боялись реакции Темнейшего. Кто знает, вдруг государь в запале вздумает обернуться стаей драконов и сожжёт полгорода. Да что там стая, хватило бы и одного.
Воспользовавшись тем, что в какой-то момент возле импровизированной скульптурной группы "Князь, угрызаемый гулем" образовалось пустое пространство, Маклин вскинул притащенную "волчатками" игрушку и плавно нажал на спуск. Дёрнувшийся Адан начал медленно сползать вниз. Князь продолжал стоять изваянием, глядя куда-то в сторону трибуны так, словно позировал фотографам. Последние, разумеется, не упустили такой шанс.
Темнейший с некоторым опозданием поморщился, больше от отвращения, чем от боли, и опустил взгляд на гуля. Пуля попала тому куда-то в основание шеи, и теперь было совершенно невозможно понять, чья кровь — княжеская или собственная — пузырится на губах незадачливого террориста. Он судорожно подёргивался, словно желая повторить бросок, и облизывал окровавленные клыки, а дышал шумно и прерывисто, мучительно пытаясь сглотнуть. Постепенно лицо раненого приобрело синеватый оттенок, открытую пасть перекосило жуткой гримасой, сквозь застывшие на губах клочья жёлто-розовой густой пены вырвался сдавленный хрип. Тело Адана внезапно тряхнуло серией мелких судорог, а затем выгнуло дугой едва не до хруста позвонков, после чего он вытянулся, уставив в небо широко раскрытые глаза, в которых почти не были видны белки.
– Надо бы сообщить Мору, что у гулей опять эпидемия, — вполголоса бросил Князь через плечо кому-то из сопровождающих. И продолжил куда громче, адресуясь к ошарашенной неудавшимся покушением толпе:
— Знание доступно всем, но не всем удаётся переступить порог храма науки...
***
Среди обитателей Пандема было в ходу выражение «чтоб тебя мажордомом в Осенний взяли». Мажордомы у Темнейшего действительно менялись часто – кто сходил с ума, кто погибал, кто пропадал бесследно, но ещё ни один не выходил на пенсию по выслуге лет. Ныне занимавший эту должность Бакар к такому положению дел относился философски. Когда каждый день представляется случай закончить свой жизненный путь самыми разнообразными и неожиданными способами, подобная позиция вырабатывается сама собой.
Благо, его предшественники всё же вели дневниковые записи, позволявшие избежать многих бед, и мажордом подолгу просиживал в наиболее безопасном отделе дворцовой библиотеки, перенимая опыт. Свою лепту он предпочёл не вносить – с какой стати помогать кому-то, если сам уже будешь покойником? Труды по истории и магии тоже вызывали у него интерес, но скорее абстрактно-тоскливый: стать великим полководцем или политическим деятелем ему не светило. Венцом магических упражнений мажордома навсегда осталось слабенькое заклинание «огненный шар», да и применять его после поступления на службу не было ни нужды, ни возможности.
Прочая челядь приняла новобранца вполне дружелюбно. Бакар стремился производить приятное впечатление, и на первых порах ему это удавалось. Что о нём думал Темнейший, Бакар узнавал без особых ухищрений, довольно часто и подробно, а самые красочные характеристики даже записывал потом по памяти в отдельную книжечку, чтобы при случае блеснуть, распекая других. Он вообще очень внимательно приглядывался к особе хозяина и его окружению, чтобы угождать во всём, попутно заимствуя как можно больше полезного для себя. Перенимал он не совсем то, что следовало бы, а угождать получалось скверно. Но Темнейший возвёл разносы в ранг высокого искусства, потому Бакар воспринимал их скорее как неизбежное природное явление. Брань на вороту не виснет, особенно если это ворот роскошного камзола, а взбучку тебе устраивает не какой-то лавочник, всё-таки сам глава государства. Был бы действительно недоволен, казнил бы. Но шрама от пресс-папье Бакар простить так и не смог, поскольку тот не сводился решительно ничем, и пришлось в итоге отрастить бороду, чтобы скрыть это безобразие.
Всё, аккуратно присваиваемое в обход официального жалования, он почитал компенсацией, а себя – свободным от каких-либо моральных обязательств. Слуга тирана должен быть ловким и расторопным, но это святое убеждение не помешало Бакару со временем изрядно облениться и уверовать в необъяснимое с логической точки зрения благоволение судьбы.
В обязанности мажордома помимо прочего входил разбор подарков, присылаемых отцу нации со всех концов света. Сегодня поступления были не столь многочисленны, то ли половину растащили загодя, то ли просто улов в волнах народной любви был невелик. Съедобные дары по большей части выглядели как алкоголь, и Бакар сразу приготовил на вынос в покои повелителя пару наиболее ценных бутылок. Он слишком хорошо помнил, как однажды эдак незаметно умыкнул спиртное попроще, посчитав, что держава не обеднеет. Собственно, это всё, что он потом помнил о том эпизоде, прочее ему злорадно рассказали подчинённые: оказывается, он вломился в княжеский кабинет и, не застав повелителя на месте, решил покрасоваться в его кресле. Там по своему обыкновению мирно дремал ручной лис Темнейшего. При попытке фамильярно ухватить сонного Алерта под пузо и усадить на колени, тот возмущённо взвизгнул, прижал уши и прокомпостировал мажордому руку, практически повиснув на перепонке между большим и указательным пальцами. Пока Бакар с воплями отрывал от себя взбесившегося зверька, тот опозорил неприятеля настолько прицельно, что наблюдавшим за развитием событий слугам потребовалось какое-то время, чтобы подавить хохот, прежде чем всё-таки вмешаться и помочь начальнику, проводив от греха подальше в его покои. Утром нового дня Бакар почти пожалел, что не умер: боль в прокушенной руке и едкая лисья вонь никогда не входили в список средств, облегчающих похмелье.
С тех пор класть глаз на напитки мажордом себе не позволял. А вот кое-что другое сразу приковало его внимание — очень стильная и явно дорогая парадная фуражка. Коллекция княжеских головных уборов всегда была предметом его зависти. Фуражка оказалась великовата и чуть сползала на глаза, но мажордом прямо-таки залюбовался своим отражением в большом зеркале. Даже жаль снимать, до чего хороша, но разгуливать в ней по дворцу хозяин вряд ли позволит даже будучи в самом прекрасном расположении духа.
Бакар вздохнул и напоследок сменил пару тщательно выверенных державных поз. Нашёл лучший ракурс, хотел было поправить козырёк… и застыл в изумлении. Фуражка не сдвинулась ни на миллиметр, будто приросла. Он попробовал снять её, ровно с тем же результатом. Вначале осторожно, а затем уже со всей силы дёргал за козырёк, наплевав на свою безупречную причёску и возможный ущерб для имперского имущества. Чем больше усилий прилагал Бакар, тем плотнее садилась проклятая фуражка, сжимая череп не хуже тисков палача.
Наконец страх наказания с разгромным счётом победила паника, и мажордом пошёл сдаваться, неся на голове предательский убор так осторожно, будто на тулье у него стоял хрустальный бокал. Из отложенных ранее бутылок он дрожащими руками захватил с собой в качестве заградительного щита только одну, от души надеясь, что швыряться любимым сортом вина хозяин всё-таки не станет.
***
Смерть Адана была закономерна. Он был рождён, чтобы встать во главе большого клана и вести за собой других, но оступился и закончил в пыли под ногами Чёрного Властелина, опозоренный безвестностью. Он стал бы героем, а все лишь подумали, что взбесившийся полукровка в помутнении рассудка кинулся на главу государства. Даже право на славную смерть тиран отобрал у Адана.
Чистокровный никогда не любил их бывшего вожака. Но их, избранных Матерью, неудача Адана должна вдохновлять на новые подвиги. Теперь, когда Адана нет, вся ответственность за женщину названного брата должна была лечь на плечи Риада. Чистокровные жадны до чужого добра и чужих женщин и слишком любят морочить мозги, это Риад испытал на своей шкуре. Этот тип внушал Уле, что она вовсе не часть клана и никакая не будущая священная жена, и, кажется, его внушения даром не прошли. Во взгляде девушки незадолго до её исчезновения появилась некоторая снисходительность, словно она знала что-то, чего Риад не смог бы понять даже на самых простых словах. Вместо священных свитков она занималась теми, что Адан запрещал трогать.
Риад понял, в чём была ошибка, стоившая брату жизни: кровь на сигил Матери должна была брызнуть из-под ножа чистокровного. Особый нож тот носил при себе, но Риад всегда был самым ловким. Теперь нож чистокровного у него, как и сигил. Он взял пергамент со стола Улы, опасаясь неверно перерисовать сложные линии и провалить дело. Действовать надо быстро, пока демон не хватился своего ножа.
Риад не опасался, что не пройдёт дальше ворот. Он всё равно не маг, и ему наплевать на то, что заклинания не действуют в покоях тирана. Подробный план дворца с его ловушками упростил бы выполнение замысла, но в исходе своей вылазки Риад почти не сомневался и так: Великая мать карает малодушных, но всегда готова распахнуть свои объятия для смельчаков.
Осенний производил гнетущее впечатление: ощетинившаяся острыми шпилями каменная громада словно стремилась поднять на них небесный свод. Если присмотреться, дворец даже мог показаться красивым. Он словно состоял из частей разных зданий, собранных воедино прихотливым капризом неведомого зодчего. Про странности Осеннего ходило множество легенд. Поговаривали, будто бесчисленные статуи в галереях способны оживать и двигаться, а любой кусок стены или пола может внезапно превратиться в портал, ведущий на самые опасные пластины Веера. Многие и вовсе считали, что дворец – древний зверь, поднявшийся из Бездны и порабощенный Темнейшим. Главные ворота и в самом деле напоминали огромную пасть, а светившиеся окна – горящие голодные глаза.
Но это всё равно лишь дом узурпатора и лжеца. Великая мать не живёт во дворце, она свободна, и свободны её дети. Обилие зелени вокруг только усугубляло тревожное впечатление, слишком ярки были цветы и зелены листья. Коварство миража, поддавшихся этому обаянию ждет бесславная смерть. Риад заметил парочку довольно упитанных пустынных лис, увлечённо рывшихся во дворе. Дорогу ему перебежал третий, на удивление крупный самец. Дурной знак, но старые приметы не должны помешать тому, за кем сила Великой матери.
Внутри сумрачно и пусто, хотя в таком огромном дворце наверняка должно быть полно народу. Ни охраны, ни слуг, только полумрак и нечёткие расплывчатые тени.
Поднявшись на заветный этаж, Риад едва не задохнулся – в коридоре стоял густой дым, словно в кальянной в самый разгар вечера. Дверь в покои Темнейшего была приоткрыта, оттуда доносились какие-то совершенно душераздирающие звуки. Это ещё больше насторожило юношу. Дурная слава за этими комнатами закрепилась с давних времён. Впрочем, ему, отчаянному храбрецу, проникшему в Осенний, отступать было некуда. Неслышным шагом Риад прокрался в покои, ощущая лёгкое головокружение — не то от собственной смелости, не то от дыма.
В кабинете царил беспорядок. Пустые бутылки, окурки, битая посуда, содранные шторы и ломаная мебель устилали ковёр, который, судя по его плачевному виду, неоднократно пытались поджечь. Атмосфера была не просто нездоровой, она практически душила в своих объятиях, разрывала безжизненное тело в клочья, а потом размазывала останки по стенам и потолку, маниакально хихикая.
Риад внутренне содрогнулся, заметив, что многие смятые или оплавленные предметы на полу ранее были чем-то, что в принципе затруднительно повредить до такой степени.
Посреди кромешного бедлама возвышался в чудом уцелевшем кресле источник слышной издалека жуткой какофонии. Пел он явно не первый час (а возможно, и не первые сутки), аккомпанируя себе на инструменте неизвестной Риаду конструкции. Юноша опешил, застав вместо всемогущего повелителя Адмира неопрятного типа, больше напоминающего пьянчугу-дезертира. Да его будто дракон пожевал и выплюнул в канаву! Особенно нелепо выглядела криво нахлобученная помятая фуражка. Она была опасно близка к тому, чтобы слететь, каждый раз, когда певец затягивал очередной куплет, лихо встряхивая головой.
Это не мог быть Сам, решительно не мог. Истории про то, что любой нищий калека на улице мог оказаться Князем, Риад, конечно, слышал, но считал их обычными байками, что рассказывают за стаканом.
Он осторожно подошёл поближе, поняв, что странный тип слишком самозабвенно надрывает глотку, чтобы его заметить. То ли причудливые слова песни, больше похожей на заклинание, то ли что-то неуловимое в ритме, то ли яростное исступление, угадывавшееся во всех очертаниях фигуры певца, заставили парня присесть на груду потрепанных подушек и завороженно наблюдать за быстрыми движениями рук. Низкий хриплый голос звучал как сама безысходность, как воплощение острейшей беспричинной тоски, что поднимается иной раз со дна души даже у записных весельчаков и балагуров, заставляя их оборвать на полуслове очередной пошлый анекдот. О чём пелось, Риад никак не мог уловить, хотя поначалу слова и разбирал. Казалось, голос и инструмент окончательно слились в какой-то мрачной гипнотической гармонии. Риад нахмурился: он словно потерял что-то очень важное и никак не может это найти. Что он делает здесь? Чего хотел? И всё-таки, как же называется эта штука, что способна издавать такой звук?
Тишина обрушилась внезапно, как подлый удар двумя ладонями по ушам в уличной драке. Ответом на невысказанный вслух вопрос глухо, но отчётливо прозвучало:
– Баян.
Риад окончательно перестал понимать, что происходит. Мысли замедлились, на голову словно накинули толстое шерстяное одеяло в жаркий полдень. Даже говорить оказалось сложно. Наконец он смог выдавить из себя какое-то несуразное вопросительное мычание и снова умолк.
– Эта штука, – теперь музыкант обернулся, отставив инструмент в сторону, и Риаду впервые за его недолгую, но насыщенную приключениями жизнь, стало по-настоящему страшно. Хотя ничего угрожающего в облике Князя не было, наоборот, он выглядел куда менее внушительно, чем на картинах или плакатах.
Пламенные речи в духе Адана на ум не шли, да Риад никогда и не блистал по этой части. Бежать было бесполезно. Юноша даже позабыл про нож и сигил. Он оцепенел и старался сфокусировать взгляд на своей цели, готовясь хотя бы погибнуть достойно. Цель пристально посмотрела на него в ответ из-под засаленной гривы, поскребла заросший подбородок, тяжело поднялась и отправилась рыться на столе. Стол, кажется, пострадал менее всего на фоне общего разгрома. Потом цель вернулась к Риаду и протянула какой-то пузырёк. Парень механически принял его и немедленно выпил. Вопреки ожиданиям, не упал после этого в страшных предсмертных корчах, наоборот, ощутил, что в голове немного прояснилось.
– Хоть бы противогаз надел, дурак. Говорить можешь?
Риад не слишком уверенно кивнул, пропустив первую часть фразы, и на всякий случай снова хлебнул из флакона.
– Молодец, – ухмыльнулся его собеседник, усаживаясь на пол рядом и извлекая откуда-то из недр куртки бокал. Тот внезапно пошёл мелкими трещинами, а затем попросту стёк на ковёр лужицей расплавленного хрусталя. Князь равнодушно махнул рукой:
– Обойдёмся без излишеств.
Появившаяся следом бутылка проявила большую устойчивость. Риад заинтересовался, что ещё может быть распихано по княжеским карманам, и не найдётся ли там еды. Темнейший сделал изрядный глоток и передал бутылку гостю, отрицательно покачав при этом головой.
– Зачем пришёл – всё понимаю. Всех понимаю. Но до чего же надоело, грёбаная Бездна, до чего надоело! Пей, парень. Ночь будет долгой.
Риад, к которому постепенно вернулся временно покинувший его дикий ужас, повиновался. Ночь действительно казалась бесконечной, и говорил в основном Темнейший. Речь лилась плавным потоком, унося с собой остатки Риадова рассудка. Он пару раз едва не отключался, но государь щедрой рукой передавал ему бутылку и продолжал прерванный рассказ. Гостеприимство и красноречие хозяина держали надёжнее стального капкана. Многое становилось ясным, как день, ещё большее — бесповоротно теряло смысл. Когда бутылка в третий раз сменила объём и цвет, вкуса Риад уже не различал, чувствуя только обжигающую горечь на языке. В тяжёлом воздухе комнаты постепенно сгущалось, набирая силу, нечто жуткое. Тени предметов ожили и, мешаясь с дымом, медленно стягивались к расслабленной фигуре на полу. Князь задумчиво разглядывал почти пустую бутыль со стёртой этикеткой и к чему-то прислушивался. Внезапно левый глаз его изменил цвет, а губы растянулись в странной усмешке.
Риад наконец понял, как именно выглядит зловещий Архи-тип из историй спятивших бродячих сказителей, и почему некоторые из них чуть не в драку лезли, толкуя про то, что нет для него слов. Как рассказать про того, кто везде и нигде сразу? Глянет мимоходом – и пропал ты, а что вместо тебя останется – одно лишь бессознательное на панцирно-твёрдой спине, беспомощно перебирающее тонкими лапками в воздухе, как опрокинутый скарабей. Риада замутило, словно он и вправду побывал в теле того жука, пить захотелось с особенной остротой. Он огляделся в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было утолить жажду, и заметил на столике изящную вазу, в которой вместо пышного букета торчала одинокая, но весьма раскидистая золотая ветка. Риад от удивления аж приоткрыл рот: не про эту ли волшебную хворостину талдычил один подслеповатый чудак, изрядно насмешивший тем вечером завсегдатаев кабака? Мол, такая ветка расчудесная, что целое сочинение про неё написать готов. Точно, та самая, и светится ярко. Вроде как её сорвать надо, чтобы убить какого-то жреца, а потом принести в дар богине… Тут Риада всё-таки стошнило, но Владыка, кажется, вообще о нём позабыл, поэтому не обратил никакого внимания на подобную дерзость. Непонятно откуда возник давешний лис-переросток со знакомым Риаду детонатором в пасти. Он настойчиво привлекал к себе внимание, сердито тычась носом в колено хозяина и отрывисто ворча. Риад при виде этого зрелища впал в окончательный ступор. Владыка выругался сквозь зубы, повертел в руках детонатор, поднялся и ушёл в сторону балкона.
Последнее, что запомнил неудачливый террорист, — брошенную ему фразу «Подержи-ка!» и яркое видение, в котором он стремительно распадался и никак не мог собрать себя воедино. Где-то далеко прогремел мощный взрыв, и мир обрушился на голову всей своей тяжестью. Отчаянный вопль каждой частицы угасающего сознания приняла милосердная пустота.
Глава 8, где воспеваются истинные семейные ценности, а пристрастие к сладкому имеет неожиданные последствия
Глава 8, где воспеваются истинные семейные ценности, а пристрастие к сладкому имеет неожиданные последствия

Когда доложили о прибытии княжеского курьера, Диамар бросил быстрый взгляд на супругу. Его всё ещё беспокоило, что он подал прошение об отпуске в письменной форме, потому не был уверен, как это воспримет Темнейший, предпочитавший некоторые вопросы решать строго в личном порядке. Капитана начала раздражать ситуация в целом. Несмотря на то, что дядюшка Бааль ещё не принял никакого решения касаемо места проведения импровизированного «отпуска», он чувствовал себя под домашним арестом, притом совершенно незаслуженным.
Вошедший офицер козырнул Диамару и поклонился хозяйке, не проронив ни слова. В руках он держал небольшую конфетную коробку и тонкий конверт. Диамар поднялся было с дивана, но Моза перехватила инициативу:
– Дорогой, не вставай, вдруг лекарство ещё не подействовало, – она собственноручно приняла у курьера конфеты и письмо. – Благодарю вас.
Тот по-прежнему молча откланялся и прошёл к выходу, но у неё сложилось впечатление, что любительский спектакль вышел не очень-то убедительным даже для этой живой машины, равнодушной ко всему, кроме прямых приказов повелителя. Но поскольку Моза была не первый год замужем за командиром этих самых машин, разбиралась в их чугунной мимике и нехитрых мотивах весьма неплохо. Должно быть, курьер подумал, что шеф просто решил под благовидным предлогом получить внеочередной отпуск.
Первым делом она проверила письмо. Ничего необычного, при вскрытии это оказался Диамаров же собственный рапорт, поверх которого уверенной княжеской рукой была выведена краткая, не вполне цензурная, но совершенно точно благоприятная резолюция.
А вот конфеты оказались не так просты. Моза перепроверила ещё (вдруг показалось?) и с хитрой улыбкой посмотрела на замученного неизвестностью супруга:
– Дорогой, по-моему, причину «по состоянию здоровья» Темнейший понял очень своеобразно.
– Решил добить мнимого больного? – невесело откликнулся Диамар.
– Да нет, скорее, меня. Задумал подсластить твою горькую отпускную долю: раз уж долг перед страной ты выполнять временно не можешь, то хотя бы перевыполнял супружеский. – Моза не выдержала и захихикала. – Вместо предполагаемой отравы там довольно мощный афродизиак. С забавным эффектом: чем дольше лежат, тем сильнее действие.
– Если бы я знал его чуть хуже, мог бы подумать, что он издевается.
– Даже лучшие умы в Совете не могут похвастаться, будто хоть в малейшей степени понимают, что им движет.
– В любом случае, не представляю, куда их девать. Княжеские подарки – не та вещь, которую можно просто передарить или скормить слугам.
– Ну почему же? Отправлю дядюшке с подробным отчётом о том, как владыка дал тебе отпуск и даже прислал вполне безопасный презент, чтобы показать, как ценит командира своей гвардии. У дядюшки всему и всегда находится применение.
— Не опасайся я, что он применит конфеты не к собственной персоне, а к чьей-нибудь ещё, попросил бы тебя предварительно добавить в состав слабительного или иной гадости, — буркнул Диамар. — Авось это временно переключило бы кипучую дядюшкину энергию на его личные дела. Идеально было бы, чтобы о нас с тобой он и вовсе забыл. У меня, конечно, всегда в запасе испытанное средство, вызывающее временную глубокую пассивность объекта, а иногда и амнезию, но, к сожалению, даже гуманные адмирские законы не одобряют проламывание черепа почтенным старшим родственникам.
***
– Ты велел подготовить старый мундир, – Наама недоумённо вскинула брови. – На нём даже погоны не перешиты. Понять не могу, к чему тебе эта ветошь.
– Занятные вещи можно услышать последнее время, а? – усмехнулся Асмодей, с большой неохотой выбираясь из-под шёлковых простыней.
– Что бы ты ни услышал от Темнейшего, твоей довольной миной можно до сих пор гвардейских коней загонять на башни Осеннего, – в голосе демоницы сквозило раздражение, которое она не считала нужным скрывать.
– Неправда. Я обречён всем нравиться. Некоторые пока просто не нашли в себе сил в этом признаться, – с лукавой надменностью провозгласил Асмодей, а потом прибавил: – Пожалуй, ты права, следует предпочесть что-нибудь более элегантное. Не знаю, что на меня вчера нашло.
Наама выразительно промолчала. Беспутный братец вечно возвращался от начальства, переполненный бредовыми идеями, но намедни выглядел и вовсе невменяемым от радости. Какую скверну он опять хлестал на пару с Князем, и чем они вообще занимались весь вечер, Наама тоже предпочла не уточнять, но в покоях велела проветрить сразу же.
Когда государь пустился в свои вечные якобы абстрактные рассуждения, Асмодей ждал чего угодно, как всегда в подобных случаях. Первый среди равных мог на него рассчитывать: любую самую дикую фантазию он с готовностью воплощал в жизнь. Более удачливого авантюриста за всю историю существования Совет, пожалуй, не видел. Асмодей с первых дней творения не стремился занять трон и таким образом получил едва ли не лучшее место у его подножия, втайне посмеиваясь даже над могущественным премьер-министром.
После того, как Князь поставил Асмодея начальником над игорными домами и борделями, тот был ему вполне искренне благодарен. Это была подходящая среда для реализации его природных талантов. В конце концов, не зря древние адмирские философы, промучившись не одну сотню лет вопросами о демонической природе, в итоге плюнули и сошлись на том, что все демоны – лишь проводники флюидов первозданной анархии, а Веер – система стохастическая и крайне нестабильная. В подобных условиях сокрушаться о том, что тебе достался выигрышный билет не с тем призом, – нелепое развлечение, годное разве что для недолговечных.
Темнейший ничего не соизволил пояснить, но какая разница? В сущности, результат – отнюдь не главное, иногда лучшая награда – сам процесс. Уж в этом-то Асмодей за долгую жизнь не раз убеждался. Возможность покуражиться над старым соперником нынче выпадала редко, Бааль настолько сросся со своей ролью главы клана и второго лица в государстве, что стал совершенно невыносим. В моменты отсутствия Темнейшего на заседаниях Совета он словно стремился воплотить собой всю мощь Империи, даже когда просто выслушивал других. Каждым жестом, каждым взглядом словно давал понять, что все решения Князя – результат его мудрого руководства.
«Конфетки» доносили, что прямо премьер, разумеется, ничего подобного не говорил, но обиняками, намёками, выражал крамольные идеи, за которые в Бездне набрался бы целый корпус постояльцев. Видите ли, государь безумен, и это наследственное. Судьба нации под угрозой. Экие новости…
Князь не зря явился первым из когорты изначальных. Для стихии, создавшей их всех, не существовало ни разума, ни безумия. Всю меру этой древней свободы по необъяснимой случайности получил только Темнейший, и с ней – огромную силу. Потому его воля и стала законом, а единоличная власть – залогом благополучия. Власть, неодолимая даже в бездействии, что бы там ни говорили. За столько лет её носитель каким-то чудом ухитрялся избегать низложения и смерти. Добейся Бааль своего, надолго бы его хватило? Он не смог бы жаловать своим верным дары, лежащие за пределом возможного, хотя и его когда-то звали богом. Религии недолговечных порой на редкость нелепы, но и у них, помнится, имелась разница между понятиями «бог» и «божок». Тёмный трон – не просто место, которое можно занять в силу своих выдающихся достоинств. Искра живого хаоса отличает истинного правителя от державного чучела. Господин премьер-министр, увы, широким шагом шёл в сторону последнего.
Славную вилку в бок старику воткнули за его махинации. А былых товарищей хоть и жаль, но раз не сумели разучить новые номера, что ж. У всех могут быть промашки, вопрос в цене. Те, кто после одного постыдного случая издевательски звал Асмодея Строителем, теперь не имеют возможности вспоминать об этом. Кроме Бааля, но кто знает, какое прозвище в будущем светит тому?
***
– Не помню, чтобы посылал тебе приглашение, – хмуро поприветствовал гостя Бааль.
– Может, ещё и прошение об аудиенции стоило подать по всей форме? Эдак скоро Темнейшего примешься отчитывать за несоблюдение протокола, – Асмодей утомлённо прикрыл густо подведённые веки, наблюдая за реакцией собеседника из-под длинных и тоже накрашенных ресниц. – Брось ты это, господин первый министр. Я ведь чту добрые традиции. – На столе материализовались разнообразные и весьма изысканные дары хозяину дома. После такого выгнать гостя было допустимо только на основании очень веских причин. Их у Бааля не оказалось. Кроме того, неплохо было бы узнать, с чем на самом деле явился Асмодей. Проверять на прочность чужое терпение тот мог бы и в официальной обстановке, с большим количеством зрителей. Да ещё и снял костюм «красотки Асмы». Хотя в мужской ипостаси тако же особой скромностью не отличался: в левом ухе – тяжёлая золотая серьга с причудливым орнаментом из мелких изумрудов и рубинов; кожаные штаны и сапоги для верховой езды дополнял бархатный пиджак цвета бордо с зелёной орхидеей в петлице. Асмодей питал слабость к этим цветам и как-то сделал их темой коллекции своего модного дома. Одно время главный модельер и дизайнер Адмира таскался на заседания Совета с собственноручно изготовленным лорнетом. Фигурки на оправе изгибались так, что живому существу, чтобы это повторить, понадобилось бы вовсе лишиться скелета, а линзы были выточены из очень светлого изумруда. Лорнируя Совет, несносный пижон уверял, что в зеленоватой гамме соратники выглядят элегантнее, и это очень успокаивает нервы. Поскольку лорнет заменил куда более провокационные экспонаты асмодеевского собрания артефактов, против оптики никто не возражал: надеялись, что первым от подобной наглости взорвётся Темнейший.
– Благодарю, – церемонно кивнул Бааль, оглядывая подношения. По умению угождать мало кто мог бы тягаться с Асмодеем. Пришлось слегка проучить наглеца, добавив к натюрморту пару коллекционных экземпляров из погреба.
Разлив вино, Бааль устроился в кресле и выдержал подобающую паузу, игнорируя насмешливый взгляд незваного гостя.
– Ну, за здоровье уважаемого хозяина,– провозгласил нахал, поднимая кубок. Вкус у старого гедониста был всё же неплох: фигурный рисунок на стенках изображал довольно забавные сюжеты. Казнь какого-то бедолаги с помощью хищных виноградных лоз была выполнена весьма искусно и с изрядной долей фантазии. В зависимости от освещения, кубок менял цвет, и становились видны ранее незаметные детали. Бааль снисходительно, хотя и не без лёгкого раздражения, бросил:
– Мне обязательно опускаться до прямых вопросов по поводу причин твоего визита?
– Неужели у всего непременно должны быть причины? Я же не спрашиваю, отчего тебе не мила спокойная жизнь Второго среди равных, – беспечно отозвался мерзавец, наслаждаясь игрой света на стенках бокала.
– Зато ты отвратительно доволен своим положением при Первом, хоть завтра готов под него улечься.
– Кто держит Веер, тот и за меня может подержаться, если захочет, – вызывающе усмехнулся Асмодей. К подобным шпилькам в свой адрес он привык давно, неизбежные издержки хорошей ширмы никак не задевали его самолюбия.
– Сказки, – Бааль фыркнул. – От тебя не ожидал. Ты и вправду веришь, что никто, кроме Темнейшего и его братца, на это не способен? Пусть не в одиночку, пусть общими силами Советов Адмира и Раймира, но удержать Пластины вместе сумеет… – на языке вертелось «Второй дом», но заходить с таких карт премьер побоялся, – сумеет любой из нас. Кроме того, частично ресурс на удержание можно получить по старой схеме.
– Меня вычёркивай, – на идеально симметричном лице нарисовалась скучающая гримаса. – Займу место в партере и буду подбадривать актёров аплодисментами. Я всю жизнь стремился отнюдь не к тому, чтобы закончиться, судорожно вцепившись в ось Веера.
Бааль сощурился. Если слух не обманывал, только что ему открытым текстом обещали не поддержку, нет. Ценнее – невмешательство. С союзниками рано или поздно придется расплачиваться за помощь, у равнодушных нет привычки предъявлять счёт к оплате.
Асмодей тем временем материализовал у стола глиняную жаровню с углями и задумчиво колдовал над ней.
– Кофе, между прочим, прихвачен из знакомого тебе шкафчика в известном всем кабинете, – равнодушно обронил старый товарищ, внимательно следя за происходящим в джезве. – Рискнёшь?
Бааль насторожился. То, что мерзавец пользуется определённым доверием у Первого среди равных, было общеизвестно. Но насколько далеко простирается это доверие? Монолог Малефа в прайм-тайм породил немало анекдотов и спекуляций, возможно, следующим посмешищем для Совета уготовано стать ему. Отказаться? Это может быть превратно истолковано.
– Подумать только, как кстати, – премьер изобразил чисто гастрономическую заинтересованность. – Ты, вроде, провидением никогда не баловался, значит, случайно совпало: наш общий друг (последнее он намеренно выделил интонацией и приличествующей случаю паузой) на днях прислал мне скромный презент. – Щелчком пальцев он извлек из запертого секретера небольшую коробку с вензелем правящего дома на крышке и небрежно открыл её. – Куда их ещё, как не к кофе? – любовь к сладкому Бааль старательно скрывал, но на протяжении пары последних эонов она служила неизменным поводом для шуток за его спиной.
Асмодей налил кофе прямо в опустевшие винные бокалы и всё с тем же скучающим видом отхлебнул из своего. – Передержал, – скривился он и немедленно потянулся к конфетам.
– Какой аромат! – он покрутил конфету, как оценщик – редкой чистоты камень, и покосился на Бааля. Интересно, претендент на мировое господство понимает, что за десерт ему прислали, или невинен, аки новорожденный? Полно, в наше время – и такая незамутнённость? Асмодей еле сдержался, чтобы не хихикнуть. Подобные сладости красовались в изящных вазочках во всех его «весёлых домах» – разве что ингредиенты и качество были не на столь недосягаемой высоте. Бездна меня забери, – княжеский любимец сунул конфету в рот и принялся сосредоточенно жевать, чтобы не рассмеяться в голос. Это что же, патриарх Второго дома и в борделе-то ни разу не был? Похоже – вон уже третью прихватил…
Допивая кофе, Асмодей не глядя потянулся за конфетой и встретился пальцами с Баалем – премьер, дорвавшись до сладостей, ни в чем себе не отказывал, и в коробке сиротливо жались друг к другу две последние.
– Ну что, делим пополам, то есть поровну? – Асмодей вопросительно глянул на Бааля.
Тот кивнул и с видимым удовольствием откусил от своей доли. Силён опора трона, – по идее, эротические мысли ему должны уже навевать даже конфигурация светильников и узоры на обоях. А так с виду и не скажешь, что в него ушла доза, после которой утешиться выйдет разве что в объятиях Лилит. Сам когда-то выбрался от неё еле живой, получив недвусмысленный ответ на вопрос, почему Темнейший равнодушно относился ко всем посторонним авансам в адрес любовницы. И целый букет ощущений, затмить мучительно запредельную остроту которых с тех пор так ни разу и не получилось.
Асмодей с мечтательным выражением на точёной физиономии облизнулся и медленно, словно нехотя, тронул конфету кончиком языка. Ещё пара быстрых, кошачьих движений – и полупрозрачный шарик, одуряюще пахнущий шоколадом, какими-то специями и ванилью, исчез.
Бааль наблюдал эти игры, словно завороженный. Что за нелепые провокации на ровном месте… Определённо кофе чем-то сдобрен. Адресные заклинания – какая глупость, не в его возрасте и не с его опытом вляпываться в столь примитивную ловушку. Странно, однако – в доме жертвы тайные адресные заклятия работать не должны, как минимум без обнаружения. То-то Малефицио попался – кстати, все, кого персона сыночка интересовала, поняли, в частности, что особняк Герцогини парень своим домом не считает. Но чтобы глава могущественного клана в собственной резиденции так влип? – Бааль незаметно проверил охранные заклинания. Не потревожены. Темнейший коварен, но обойти законы созданного в том числе и им самим мира не сможет. Премьер снова взглянул на собутыльника и соучастника. Тот сидел, расслабленно откинувшись на спинку дивана и расстегнув пиджак, под которым вполне предсказуемо не оказалось ровным счётом ничего, только сухие звериные мышцы и гладкая смуглая кожа. Вот же прохвост помешанный! Бааль с трудом вдохнул сквозь стиснутые зубы.
Даже хитроумный премьер-министр мало чем отличался от тех, кого Асмодей уже занёс в свой трофейный список. В сложных фокусах, судя по виду соратника, уже и нужды нет. Знатно разобрало, хоть и не сразу. А ведь нынешний наряд даже не в его вкусе. И всё это с очаровательным оттенком застарелой злобы и вечного соперничества.
Асмодей, казалось, вовсе отстранился от происходящего – запрокинул голову и улыбался, будто на потолке зала показывали чрезвычайно занимательное кино. Нет, он решительно издевается! Бааль сменил позу, стараясь сохранять невозмутимый вид. Шорох затканного золотом шёлка словно разбудил распластавшегося по диванной спинке позёра – тот потянулся, закинув руки за голову, и плавно переместился с дивана на подлокотник кресла Бааля, светским тоном поинтересовавшись:
– Не помешаю?
Сжатые чуть не до зубовного скрежета челюсти и мрачно заблестевшие глаза обычно сдержанного хранителя традиций выглядели всё более многообещающе. Оставалось только снять тонкую плёнку цивилизации и забрать свой нежданный подарок. Бааль не успел опомниться, как треклятый эротоман оказался сверху, крепко ухватив его за плечи.
– Я думал, мы поладили, – поддразнил Асмодей, глядя на сообщника в упор бесстыжими карими глазами. Кофейный цвет радужки зачем-то посветлел от зрачка к краям, сменившись ярким орехово-зелёным.
Оказалось, подлец не только "думал" — через секунду жёсткая парча домашнего халата оказалась распахнута до стягивающего ткань на талии широкого пояса с кистями, очевидно, сложись жизнь иначе, из Асмодея вышла бы недурная камеристка. Бааль не уловил момент, когда тот избавился от собственного наряда. Горячие мягкие губы задержались на шее, скользнули ниже, заострённые ногти игриво царапнули затылок. Бааль поймал себя на том, что хватается за мускулистые плечи, словно утопающий за брошенную с берега верёвку, и отстранился лишь в последний момент, когда прижавшееся к нему гладкое, пахнущее какими-то горьковатыми травами обнажённое тело на ощупь оказалось несомненно и недвусмысленно мужским.
— Говорил же не раз, — голос премьер-министра предательски сел, — предпочитаю женщин.
Над ухом ехидно хмыкнули.
— А я не раз говорил, что ты скучный зануда, — пышногрудая красотка предвкушающе облизнулась, сноровисто развязала пояс многострадального Баалева халата и развернула одеяние, словно конфетный фантик. — Не знаю уж, — она подвигала бёдрами и выгнула поясницу, устраиваясь поудобнее, — зачем ты носишь это старомодное недоразумение, отвратительно жёсткая неприятная ткань...
Глава 9, где щедрость и благородство Темнейшего радуют далеко не всех членов Совета
Глава 9, где щедрость и благородство Темнейшего радуют далеко не всех членов Совета

Стандартное заклинание призыва Совета мог произнести любой из его членов. В теории получивший его должен был собраться по своему разумению и как можно скорее перенестись в зал – или же прислать голограмму с объяснением отсутствия. В исполнении Темнейшего призыв выдергивал всех, как морковку из грядки – безжалостно и равнодушно. Старая гвардия и сильные маги еще могли сопротивляться, но очень и очень недолго… В лучшем случае выгаданного времени, если княжеский зов заставал жертву в неглиже, хватало, чтобы успеть набросить на себя хотя бы плащ. Темнейший любил подобные собрания, когда все насильственно приглашённые были наименее подготовлены.
Вид, в котором члены совета Тёмных иной раз оказывались на внеочередных заседаниях, неизменно служил поводом для шуточек.
Действующим чемпионом по ситуативному идиотизму считался Даджалл – как-то раз его швырнуло в зал не просто в волчьей ипостаси, но с недоеденной тушкой кролика в зубах. Конечно, врио министра обороны мгновенно перекинулся и натянул комплект формы, любезно материализованный папашей прямо на столе, а кролик под ехидным взглядом Малефа превратился в аппетитный кусок рагу на изящной фарфоровой тарелке. Но осадочек, как говорится, остался: зачем было портить свежайшее, еще тёплое мясо солью, розмарином и чесноком, Даджалл так и не понял.
На сей раз Даджаллу с Хэмом повезло – оба ещё не ложились и оказались за столом Совета хоть и в затрапезном, но всё же не допускающем двусмысленных толкований и не требующем изменений виде.
Малеф же, возникший в своём кресле полуголым и босым, совершенно очевидно решал никак не проблемы госбезопасности. Синяк на шее, следы помады где-то в районе ключиц и одуряющий аромат духов заставили кого снисходительно хмыкнуть, а кого и попросту заржать. Напрягся один Астарот, совершенно некстати опознавший не только духи и помаду своей драгоценной супруги, но и её же длинный вьющийся волос, прилипший к голому плечу Малефа. Интенсивно запахло грядущим мордобоем.
Хэм, в кои-то веки решивший сделать доброе дело (точнее, опасавшийся, что Совет с дополнительными мероприятиями затянется куда дольше, чем ему бы хотелось), дистанционно вытащил из собственного шкафа и напялил на брата футболку с надписью «Его обдолбанное величество», оставшуюся после одноимённого концертного тура. Малеф кивнул – кажется, с благодарностью – и, застегнув штаны, дополнил ансамбль ремнём и берцами из драконьей кожи. Того же цвета, что скрывшиеся под футболкой следы помады – драка явно представлялась ему куда более приятным времяпрепровождением, нежели заседания Совета, а провокаторский талант он унаследовал от отца в полной мере.
Масла в огонь с невозмутимым видом подлил Маклин. Материализовав перед собой жестянку с надписью на крышке «Полироль для рогов №6 с норковым маслом», он коротким точным щелчком отправил её по столешнице к Астароту. Прокурор нехорошо покраснел и сжал кулаки. Маклин широко ухмыльнулся. Малеф покосился на соседей и незаметно обзавёлся кастетом: любая магия, кроме бытовой, в зале Совета была под запретом, а драк в биографии прокурора, как к нему ни относись, было в несколько сот раз больше.
Напряжение разрядило своевременное явление Асмодея. В облике Асмы он не мог не привлечь внимания любого существа мужеска пола, включая, наверное, даже гвардейских коней. Полукорсет, пояс с чулками, боа изумрудного цвета, кокетливо перекинутое через плечо, и – тут Левиафан удивлённо присвистнул, Хэм от души заржал, Даджалл покосился на брата и попытался сохранить невозмутимый вид, а Малеф и Азазель брезгливо вздохнули: с годами Асмодей явно не становился вменяемее – хрустальный страпон, каким-то неведомым образом пристёгнутый прямо к поясу для чулок.
Следом за ним в зале возник дядюшка Бааль в своём неизменном кресле. Роскошный парчовый халат премьер-министра выглядел немилосердно измятым и сидел как-то криво, а его носитель, против обыкновения, казался не памятником самому себе, а обычным смертным, неожиданно получившим по голове пыльным мешком. На подлокотнике кресла предательски переливалось изумрудное пёрышко – точно такое, как в боа красотки Асмы. Хэм шумно всхлипнул, в изнеможении давя хохот. Проследив направление его взгляда, Бааль нахмурился и испепелил улику – увы, вместе с половиной подлокотника. Подлокотник восстановился по щелчку пальцев, но нечто более важное было всё же безвозвратно утрачено.
Астарот тем временем расплавил злосчастную банку, услужливо подкинутую Маклином, и медленно встал. Малефицио еле заметно улыбнулся и на всякий случай заострил шипы на кастете.
Внезапно в зале раздалась тихая пентатональная музыка, и во главе стола возник Темнейший. На кровати – как минимум половина членов Совета немедленно пожалела, что та кровать совершенно очевидно не была больничной, а драгоценный тиран и деспот не был к ней надёжно привязан.
Князь возлежал на низком парусиновом ложе с металлическим каркасом, лениво поигрывая тростью. Опиумная кровать вместо кресла и тяжёлый парадный халат вместо чего-то более удобного в эти часы не то, чтобы настораживали, но и не давали понять, какая дикая идея опять посетила Князя. Для более точной оценки его настроения пригодился бы счётчик Гейгера – беда в том, что как минимум половина Совета в своих определениях физических явлений находилась где-то на уровне флогистона. Тем не менее, присутствующие прекрасно знали: если Князь выглядит столь довольным – пора пристегнуться покрепче, желательно за шею к ближайшей пальме, не забывая раскачиваться в такт последней версии государственного гимна. Когда сидевшие ближе разглядели набалдашник, в зале наступила тишина. Астарот побледнел.
Младшее поколение недоумённо смотрело, как лица отцовских товарищей застывают, становясь похожими на посмертные маски. Князья помнили каждый случай, когда трость венчала резная голова древней рептилии, и всех, чьи имена предавались забвению сразу же после вынесения приговора. Благодаря этому набалдашнику старое название «Совет Тринадцати» всегда было довольно условным.
Когда Темнейший убедился, что никто не в силах отвести глаз от его сиятельной персоны, покровительственная улыбка расширилась настолько, что превратилась в хищный оскал. Князь резко поднялся, отвесил высокому собранию лёгкий поклон и не спеша направился вдоль стола, хромая заметно сильнее обычного.
– Давненько мы не собирались в этом зале не для государственных дел, а попросту узким дружеским и даже, можно смело сказать, семейным кругом, – проходя мимо, государь рассеянно потрепал по щеке Малефа. Благодаря железной самодисциплине при касании когтистой отцовской длани холёная физиономия начальника СВРиБ сохранила обычное равнодушно-почтительное выражение. Он даже не выдернул из-под стола руку с кастетом.
– Прислушайтесь. Слышите? Бодрящий ветер перемен в древних стенах, кипение свежей крови… – Судя по выражению лица Астарота, он был бы весьма не прочь посмотреть на эту самую кровь, фонтаном бьющую из груди Малефа, да и от вида старой тоже бы не отказался: проникновенно улыбавшийся Маклин бесил его едва ли не больше прыткого мальчишки. Слабо утешало то, что роль главного блюда на каннибальском фуршете неожиданно перешла к господину премьер-министру. – Помериться рогами вы ещё успеете. В давних традициях, если всем будет угодно. Но не лучше ли показать молодёжи, как умеет гулять старая гвардия? – обратился к соратникам Темнейший. Покуда его тяжёлые шаги звучали за спинами, обернуться не посмел никто, разве что Хэм несколько оживился при столь недвусмысленном намёке. Пьянствовать с отцом ему доводилось, и не всегда результатом подобных досугов были срочные побеги из столицы или тяжёлые увечья.
На столе тем временем возникла пара ящиков отменного выдержанного портвейна, судя по слою пыли и полустёртым этикеткам не одну тысячу лет хранившегося в бездонных погребах Осеннего. Первым к дарам потянулось самое невинное на данный момент княжеское дитя, Хэм, последние пару месяцев не сочинявший никаких антиправительственных хитов, и, следовательно, нимало не опасавшийся за свое здоровье. Вскрыв бутылку, он издевательски отсалютовал отцу и Совету, отпил из горла и, одобрительно кивнув, передал бутылку Даджаллу. Малеф смотрел на этот бардак без энтузиазма, но, когда очередь дошла до него, всё-таки принял вызов, от души понадеявшись, что отцовская щедрость продиктована минутной блажью, а не внезапно открывшейся тягой к массовым отравлениям. Нетрудно было догадаться, что всё заготовленное папашей шоу неприятных сюрпризов предназначалось в этот раз старшему поколению. Пить из горла и дальше Малефицио претило, потому он обзавёлся высоким, чуть зауженным кверху бокалом из даатского хрусталя. Тёмные князья исподволь внимательно следили за каждым движением братьев, делая вид, что занимаются материализацией посуды и прочими пунктами банкетных условностей. Только Левиафан ухмыльнулся и повторил лихой пассаж Хэмьена со словами:
— Эти салаги весь груз растащат, пока вы тут салфетки крахмалите!
Потом всё-таки материализовал свой знаменитый гранёный стакан и вылил туда чуть не полбутылки, а на возмущённые взгляды соседей по столу безапелляционно пояснил: — Из мелкой тары не пью!
Очередь дошла до Маклина, в самом прямом смысле: Темнейший остановился возле него и щедро плеснул вина шефу Третьего, бросив вполголоса: – Браво, стрелок. –Вполне безобидное обращение прозвучало с такой интонацией, что иной бы вздрогнул, но Маклин лишь кивнул с преувеличенной скромностью, и без малейшего сомнения осушил наградной кубок, глядя Князю прямо в глаза. — Мог бы и не в колено, — не меняя выражения лица, на пару тонов тише проворчал Темнейший.
Маклин неопределенно пожал плечами и удостоился очередной порции портвейна из государевых рук — очевидно, владыка твёрдо вознамерился если не перетравить Совет, то хотя бы споить в хлам.
При виде бутылок Бааль застыл в своей привычной величественной позе, даже не ответив на пристальный взгляд Молоха. Тот тоже сделал очевидные выводы, но на основании полного отсутствия в зале обязательного сыновнего эскорта господина премьер-министра, даже в усечённом варианте. Предположить, что Феор, Зевель, Иаль, Эфор и Берит внезапно решили избавиться от главы клана таким образом, было бы вполне логично, но загвоздка была в том, что всё изначально пошло не по плану, известно чьею волей. Потому глава министерства по делам перемещённых лиц поднимал свой бокал, будучи готовым ко всему. Не просто же так Князь сегодня выгуливает тот самый набалдашник… Хотя и тут нельзя быть ни в чём уверенным, возможно, от недавних событий у государя опять начались параноидальные сезоны, когда весь двор жил в подвешенном состоянии, не зная, казнят кого-то сегодня или выдадут орден. Или всё сразу, в произвольном порядке. Сведения поступали совершенно душераздирающие. Некоторые из них на первый взгляд были похожи скорее на выдумки пьяных дезинформаторов, но с этим проще будет разбираться после, благо его ведомства ни один инцидент напрямую не касался.
Что бы там ни приготовил Бааль, оно явно дало сбой, оставалось только понять, насколько фатальными будут последствия. Темнейший всеведущ, но всеведение к делу не пришьёшь. Это подтвердил бы и Астарот, если бы не был так занят метанием убийственных взглядов в сторону Маклина и старшего из княжеских сыновей, усаженных в Совет. Все трое были очень похожи на отца, но только Малеф, пожалуй, представлял собой нечто большее, чем безупречную деталь государственной машины или олицетворение адмирского народа.
Кокетка Асма предусмотрительно обеспечила себя бокалом, отстегнув от пояса хрустальный инструмент и подвергнув его трансформации в нечто более полезное. Она покинула своё место и вертелась возле молодёжи, которая, конечно, не отказала даме в просьбе налить, но видеть эту даму у себя на коленях пока не спешила.
Особенно от внимания тётушки страдал бедняга Малефицио, но успешно компенсировал аморальный ущерб портвейном. Даже братья при таком раскладе раздражали его меньше обычного. Хэм оказался не таким уж паяцем, а Даджалл не отмалчивался, избегая бесед сверх необходимого по светскому протоколу. Судя по лицам братьев, их посещали схожие мысли, и вскоре все трое с подозрением покосились в сторону папаши, расслабленно дымившего длинной трубкой во главе стола. Налить себе он тоже не забыл, но в силу какой-то очередной фанаберии предпочёл пить портвейн из чайной чашки. Тут братья дружно фыркнули: чашка из княжеского сервиза была предметом не менее легендарным, чем бездонный гранёный стакан Левиафана. Пожалуй, это было самое изящное и одновременно чудовищное творение Шеольского фарфорового завода. Одним из эффектов посуды этого сервиза было то, что если вы налили туда чай, никто не гарантировал неизменности состава субстанции в вашей чашке. Если же чай наливал сам Темнейший, самым разумным было спасаться бегством или забронировать местечко в лучшей наркологической клинике. Больше, чем пьянок под руководством Князя или банкетов у Маммоны, при дворе опасались только чаепитий.
Поняв, что её чары бессильны против родственной коалиции, Асма не растерялась и переключила своё внимание на Темнейшего. Она с деланной скромностью уселась на край кровати, задев трость, всё ещё бывшую при Князе как символ пока не свершившегося грозного правосудия. Князь, на удивление, недовольства не выказал, но трость аккуратно отодвинул. О чём они беседовали, слышно не было, но миловидное личико Асмы побледнело и неуловимо изменилось, исполнившись какой-то ледяной алчности. Даже братцы отвлеклись от фестиваля колкостей, спровоцированного двусмысленным поведением врио министра культуры, а Даджалл как военный одобрил эту своеобразную пантомиму, сочтя её субординационной. Они не привыкли воспринимать Асмодея всерьёз, хотя летописи славных подвигов старой гвардии внимательно читали с самого детства. Спустя долю секунды наваждение исчезло. Жизнерадостный смех Асмы, помавающей с княжеского ложа своим изумрудным боа в лучших бурлескных традициях, придавал афронту дядюшки Бааля новые краски.
Левиафан с Азазелем не вполне поняли свою роль на этом импровизированном сабантуе, но привыкли, что кукушка Первого среди равных улетела в сторону Бездны ещё в эпоху, когда у птиц были зубы и чешуя, а в лесах шумели исполинские хвощи, потому следили за развитием событий даже с некоторым интересом. Асмодей, по всей видимости, неплохо сторговался с Темнейшим и больших усилий не приложил. Репутация княжеского любимца была всем известна со времён провального Раймирского переворота и последовавшего за ним ещё менее удачного переворота в Адмире, несмотря на то, что после бегства в Пандем окучивал Люцифера тот же Бааль. Оба Тёмных князя не стремились находиться в центре придворных интриг: и на периферии дел всегда хватало с лихвой. Падение старины Бааля с высоты его недосягаемого авторитета они наблюдали без особого злорадства, скорее в недоумении.
Выпустив струйку дыма в сторону своего самого верного соратника, Князь прищурил один глаз, улыбнулся и коротко кивнул. Дальнейшие колебания были невозможны. Бааль недрогнувшей рукой взял бутылку. Вне зависимости от того, что внутри, этикетку Темнейший воспроизвёл до мелочей. Антидот малышка Моза так и не нашла, как ни билась, днюя и ночуя в лаборатории, но оставался шанс, что на демона высокого ранга зелье не подействует, если вся магия Темнейшего осталась при нём. Экспериментов на членах семьи, естественно, никто не проводил, Диамар же при всей своей ценности для клана сильным магом никогда не был. Если, конечно, старый друг не доработал состав, попавший к нему в руки…
Вкус напитка был превосходен, гурманская натура даже на секунду заставила отвлечься от оценки возможных результатов дегустации. Бааль смело встретил взгляд Темнейшего, не переставая прислушиваться к своим ощущениям.
Маклин оживлённо переговаривался с Малефом: судя по доносившимся обрывкам беседы, Третье отделение и Безопасность обсуждали, что это такое интересное могло взорваться непосредственно за стеной, отделявшей парк при Осеннем от Пустошей, и хором валили странный характер взрыва и масштабность разрушений на отца и повелителя. Дескать, были же разговоры, что неплохо бы расчистить и расширить территорию дворцового парка, вот он, видимо, и того... расчистил и расширил. А что обломками стены насмерть пришибло пару бестолковых пустынничков — так и поделом, ибо при разбирательстве по горячим следам обе высокие договаривающиеся стороны, СВРиБ и Третье, согласно выяснили, что висело на покойниках преизрядно.
Маммона шутливо советовал Астароту всё-таки закусывать. Вечеринка грозила перерасти не то в сольный концерт одного юного таланта, не то всё-таки в старую добрую драку, потому как Астарот закусывать категорически отказывался и мог в любой момент начать накалять обстановку.
Левиафан, проникшийся к Хэмьену некоторым уважением, уже подбивал того что-нибудь спеть. Хэм со злодейской улыбочкой вдохновенно чиркал на салфетке: не иначе, задумал написать очередной шедевр прямо на месте. Сидевший рядом Даджалл косился то в текст, то на тётушку Асму, лихо поднимавшую свой сомнительного происхождения бокал «За культуру!», и улыбался не менее глумливо, подкидывая брату парочку весьма нехитрых, но точных рифм. В момент произнесения тоста бокал Асмы превратился обратно под мстительным взглядом премьер-министра. Князь отложил погасшую трубку и изрёк, игнорируя внезапные метаморфозы:
— Горячо поддерживаю! Друзья мои, сдвинем же орудия страстей за окончательное вступление почтеннейшей Асмы в должность министра культуры! Долой неопределённость в столь важном вопросе. Указ будет подписан завтра же, а пока отметим это в неофициальной обстановке. – И с невозмутимым лицом чокнулся своей чашкой с хрустальным символом новой эры культуры Адмира. Раздался мелодичный звон. Асмодей просиял, не забыв бросить насмешливый взгляд в сторону Бааля. Видимо, портвейн, которого все так опасались, действительно был с начинкой и коварно лишил господина премьер-министра чувства юмора. Хотя все прочие сочли иначе, от души рассмеялся даже Астарот.
– Только давай хоть в этот раз без плясок на столе, – попросил Левиафан, любезно возвращая многострадальному куску хрусталя форму бокала. – Пусть лучше рыжий споёт.
– А что тебе мои танцы? Мне вообще на всех вас наплевать. Государь назначил меня министром культуры, – капризно пожала плечами Асма, покинув ложе нимало не огорчённого этим Князя и переместившись поближе к молодёжи.
Теперь целью её пылких авансов стал Даджалл. Скромником он не был, но предпочитал дам помоложе и с более определённым гендерным статусом. Первые пару раз плюхнувшуюся к нему на колени красотку оборотень спокойно, как ребёнка, пересаживал на колени к соседям, которые, в свою очередь, незатейливо спихивали новоявленного министра культуры на пол. Но страждущая Асма была неумолима, как бумеранг.
– Если тебя насилуют, постарайся расслабиться и получить удовольствие, — заржал Хэм, когда женская ипостась Асмодея в очередной раз уселась к брату на колени, причем верхом, чтобы тяжелее было снимать, и по-хозяйски обхватила того за шею. Даджалл успел увернуться от поцелуя в губы, но разгулявшуюся Асму было не смутить такими мелочами – к шее своей жертвы она присосалась, как вампир. Глаза цвета тёмного янтаря чуть сузились, на губах «щеночка» появилась улыбка, а руки лениво обхватили изящные плечи обольстительницы.
– Ещё немного, и мы станем свидетелями воцарения общечеловеческих ценностей в Адмире, – продолжал комментировать происходящее изрядно нетрезвый Хэмьен. – В истинно гуманных странах культура кроет военно-промышленный комплекс, как сатир козочку, и совсем скоро подобный триумф ожидает и нас!
Ободрённый комментариями Хэма и кажущимся спокойствием Даджалла, Асмодей рискнул разомкнуть объятия, чтобы расстегнуть рубашку на своей жертве. Оборотень раскинулся в кресле, явно дожидаясь, пока очередь дойдет до штанов. Его дыхание участилось, и Асма, уверенная, что мальчишка всё-таки не устоял перед её чарами, на секунду отвернулась, чтобы бросить триумфальный взгляд на членов Совета. Повернувшись обратно, она неожиданно ткнулась лицом в тёплый и очень, очень пушистый бок – вместо полураздетого мужчины в кресле лежал, свернувшись клубочком и издевательски вывалив язык, огромный полярный волк. Озадаченная Асма села на ковер, но её замешательство было недолгим.
— Так даже интереснее, — красотка с готовностью опустилась на четвереньки, прогнув спину и отставив зад. Волк недовольно оскалился и глухо заворчал. Часть Совета оживилась – те, кому доводилось крутить романы с соплеменницами оборотня, прекрасно знали, что, согласно древнему обычаю, оба вступающих в связь партнёра должны быть в одной ипостаси – волчьей или человеческой, неважно. Иные варианты считались убогим извращением и свидетельствовали о неумении сохранять форму. Асмодей, по всей видимости, на радостях позабыл об этом. – Ну же, смелее, — подбодрил он, игриво подёргав волка за хвост. Словно развернувшаяся огромная пружина, зверь вылетел из кресла и коротким точным движением укусил Асму за подставленный филей. Малеф, наблюдавший за этой сценой с начала и до конца, был готов поклясться, что после укуса брат совершенно по-человечески скривился и сплюнул.
От визга красотки, размазывавшей кровь по прокушенной ягодице, у Астарота треснул халтурно, на скорую руку сделанный бокал. Хэм восхищенно присвистнул, пообещав тётушке Асме пожизненное место бэк-вокалистки «Врат», а Даджалл, успевший не только запрыгнуть в кресло, но и устроиться там с максимальным комфортом, положив здоровенную лобастую башку на подлокотник и свесив задние лапы с сиденья, медленно, картинно облизнулся и прикрыл глаза.
Бааль не скрывал своей радости: хоть кто-то поставил блудливого мерзавца на место. Если бы княжеский сынок загрыз его прямо в зале, радость была бы более полной, но тут спасибо и за малые милости.
От общей обстановки Бааля замутило, горечь позора оказались неспособны отбить ни разносолы, ни выпивка. Во рту появился подозрительно материальный привкус, не имеющий отношения к экзистенциям. За долгую жизнь Бааля не раз пытались отравить, но пока это никому не удавалось. Потому яд он узнал без труда: медленный, напоминающий приговорённому о неизбежном мучительном конце. Смерть могла наступить спустя довольно долгий промежуток времени, муки к тому моменту становились нестерпимыми, жертва была готова на всё, чтобы прекратить свои страдания, а под финал многие от боли лишались рассудка. Премьер-министр сам довольно часто пользовался этим составом и его производными для наказания неугодных. Демонам его ранга яд серьёзно не повредил бы, но это не гарантировало ровным счётом ничего, учитывая обстоятельства.
– Неважно выглядишь. Переутомился на службе? А ведь потом будут говорить, что я совсем не берегу верных друзей и соратников, – негромко, так, чтобы его услышал только Бааль, обратился к нему Князь. Дружеский тон, добродушная ухмылка – и тот самый взгляд. Бааль уже видел его в тех случаях, о которых думал почти весь Совет в начале вечера, и о которых выжившие до сих пор не любили вспоминать, даже оставаясь в одиночестве. И что теперь – личный портал в абсолютное ничто, ожидающее каждого обитателя Веера после физической смерти? Высшие демоны жили очень долго, относительно многих рас почти вечно, но так и не удосужились за столько лет выдумать себе подходящих сказок про загробную жизнь любого толка. Особо отличившихся на ниве предательства членов Совета неизменно ждал приказ о переводе в одну из закрытых элитных психиатрических лечебниц в Бездне. Считалось, что если кто-то решился на государственную измену, то находится по умолчанию не в своём уме и должен быть отправлен на принудительное лечение. Стоило ли упоминать, что после попадания за ворота клиники обратно никто не выходил?
Те, кому повезло ещё меньше, сразу помещались в специальный отсек в катакомбах под Осенним, где коротали вечность в саркофагах, лишённые даже перспектив спокойного небытия. Пока тело сохранялось по всем правилам, не было никакой гарантии, что в крышку гроба в один прекрасный день не постучит тяжёлая княжеская длань. Покой после смерти нужно было заслужить. Темнейший очень любил пошучивать на эту тему, мол, я такой же как все, меня вполне можно предавать, все только этим и занимаются за спиной, дерзайте, мол. И навещать потом тех, кто воспринял эти шутки всерьёз, любил не меньше. Друзей, пусть даже бывших, он не забывал никогда.
– Ничего серьёзного, уверяю, – глухо отозвался Бааль, с трудом подавив дрожь в позвоночнике.
– Думаю, стоит отпустить тебя домой. Под надёжную… опеку любящей семьи. – Это прозвучало так, словно бы Темнейший размышлял вслух, а вовсе не беседовал с ним. – Кто знает, насколько опасным может оказаться пустячный с виду недуг. Дома и стены помогают, верно?
– Пожалуй. – В горле пересохло, а нарастающий шум в ушах странным образом напоминал мерный стук инструментов каменотёса. – С вашего позволения.
– Ступай.
Бааль поклонился и исчез из зала.
Глава 10, где полному торжеству справедливости препятствует княжеская забывчивость, а некоторым членам Совета приходится временно стать пролетариями
Глава 10, где полному торжеству справедливости препятствует княжеская забывчивость, а некоторым членам Совета приходится временно стать пролетариями

Отпустив Бааля, Темнейший по своему обыкновению застыл истуканом, смежив веки. Пока все остальные не последовали высочайшему примеру прямо в зале, Левиафан залпом допил портвейн и обратился к дремлющему государю:
— Ну что, верховный главнокомандующий, расходимся? Чтоб два раза не мотаться, могу дать краткий отчёт по своему ведомству: флот Империи на ходу, враги на дне, акватория чиста.
Вместо ответа Князь закурил и переместился в опустевшее кресло Бааля. Остатки ночной пирушки исчезли со стола, в воздухе разнёсся запах свежесваренного кофе, смешанный с ароматом какого-то особенно забористого княжеского курительного сбора. Кто-то чихнул, кто-то зашёлся кашлем, а Темнейший, оторвавшись от чашки, над которой поднималось вместо пара нечто, напомнившее всем собравшимся миниатюрную копию энергетических сполохов над Бездной, оглядел присутствующих.
— Кто-нибудь ещё хочет выступить?
Пока все в замешательстве пытались осмыслить плавный переход пьянки в рабочее заседание, мгновенно оживился притихший было Асмодей, чутко уловивший смену настроения патрона. Министр культуры успел незаметно вернуться в мужскую ипостась, разумеется, не забыв при этом приодеться поэффектней.
Он отставил в сторону коктейльный бокал, содержимое которого кокетливо помешивал веточкой жимолости, вынутой из петлицы, и извлёк из кармана камертон. По залу заседаний поплыл длинный мелодичный звон. Все, кто не просто устал от длительных возлияний пред монаршими очами, а мучился нешуточным похмельем, вздрогнули и страдальчески поморщились. Убедившись, что внимание сосредоточено на нём, Асмодей объявил:
— Размышляя о судьбах подрастающего поколения, я пришёл к выводу, что нашей молодёжи не хватает тонкости чувств и хорошего вкуса, — оратор выразительно посмотрел на Даджалла, всё ещё пребывающего в волчьей форме. У неё были существенные плюсы помимо очевидных: будучи полярным волком игнорировать шпильки было много проще. Громадный зверь зевнул во всю пасть и улёгся ещё более вольготно. – Потому я, с вашего позволения, подготовил проект, призванный исправить бедственное положение дел. Уроки куртуазности должны будут в подобающих условиях открывать юным умам…
— Детей строем в бордель водить? Асмодей, ты совсем охренел? – не выдержав, захохотал Азазель. Левиафан фыркнул, Маммона покачал головой, Молох странно хмыкнул, Хэм опустил голову, явно стараясь прикрыть растрёпанными длинными прядями ухмылку.
Астарот, всё ещё терзаемый не только желанием скормить гвардейским коням Малефа и графа, но и тяжелейшим похмельем, сдержанно кашлянул.
— Спешу напомнить драгоценному министру культуры, — сухим официальным тоном прервал он разгоравшееся веселье, — что, согласно Кодексам Адмира, государственные институты не имеют законного права вмешиваться в частную жизнь граждан до того момента, пока деяния граждан не представляют опасности для благополучия прочих достойных членов общества и никоим образом не угрожают существованию и процветанию государства. Также в означенных Кодексах содержится статья, недвусмысленно декларирующая право воспитывать собственное, взятое под опеку или усыновленное потомство до совершеннолетия, как полагают необходимым и достойным родители, опекуны или усыновители. Вмешательство государства в отношения этого рода допустимо и желательно лишь в тех исключительных случаях, если малолетним гражданам Адмира вследствие деятельности родителей, усыновителей или опекунов наносится несомненный и доказанный вред. Исключением являются случаи, когда нанесенный в процессе воспитания вред причиняется по здравом взвешенном размышлении и из благих побуждений для предотвращения более тяжкого, предположительно, летального вреда, к коему без вмешательства неизбежно привели бы самостоятельные действия воспитуемых несовершеннолетних.
Троица княжеских отпрысков со значением переглянулась и с не меньшим значением покосилась на венценосного папашу. Маклин, даже не сосредотачиваясь, — по-видимому, от княжеского угощения его способности резко обострились — уловил обрывки мыслей всех троих: интересно, мол, что же там в Кодексах называется вредом? «Что, усадить меня на Пиздеца было безвредной идеей? Жив-то остался после той конной прогулки, конечно, но вовсе не благодаря родительской заботе, а скорее, вопреки ей…» — ага, это рыжий. «Сейчас я, конечно, понимаю, что выпускать из зверинца волков и вести их охотиться на павлинов в дворцовом парке было не лучшей идеей. Тем более, что волки там – дички, а не собратья-оборотни. Но если не считать павлинов, которые не граждане и не государство, Бездна их побери, мы никого не тронули. Не обязательно было спускать шкуру хлыстом и запирать меня для острастки в вольер с тупыми дичками. Посиди, познакомься поближе, поболтай с новыми дружками…» — вот почему, оказывается, у нашего врио минобороны даже на гауптвахту никто не отправляется, проштрафившиеся или работать до упаду идут, или вылетают на все четыре стороны. «До сих пор любопытно, что там было про кровную магию в утянутом из кабинета гримуаре? Пары страниц не успел прочитать, а огрёб так, что две недели на брюхе спал», — ясен день, чего в докладных у этого красавца все архаичные формы стоят где надо и написаны как следует. Если он в юношеском возрасте искал в отцовском кабинете, чего бы на ночь почитать… талантливый парнишка, даже странно, что ещё жив.
«Талантливый парнишка» соизволил оторваться от дымящегося кофе, налитого в посудину, из которой впору было поить лошадей. Очевидно, решил отвлечься от воспоминаний о собственных неудобствах в узнаваемой фамильной манере — умножением чужих.
— Со всем уважением к многотысячелетнему опыту старшего коллеги, — подал голос Малефицио, – будучи ближе годами к целевой аудитории обсуждаемого проекта, хочу напомнить, что куртуазное просвещение в стране на данный момент не нуждается во вмешательстве Совета. Со времён юности уважаемого коллеги не произошло серьёзных изменений: сообразно своим потребностям молодые адмирцы прекрасно постигают эту культурную парадигму самостоятельно. Полагаю, господин врио мининдел, по роду своих музыкальных занятий теснее всех нас соприкасающийся с молодёжной аудиторией, мог бы сообщить старшему поколению немало доселе неизвестных подробностей…
Министр культуры обиженно поджал губы и снова воспользовался камертоном, но остановить общее веселье не смог бы и Пандемский симфонический оркестр. Тем более, что Князь не спешил призывать всех к порядку или иным образом оказывать поддержку своему любимцу.
«Интересно, насколько бессрочен отпуск бедняжки Бааля? Если вышел из зала прямо в вечность, то и детишек трогать смысла нет, без меня друг друга прикончат. А ну как опять всплывёт наш непотопляемый? Из всего выводка разве что парочку бы оставить, на развод. Темперамент у Эфора почти папашин, и конфет никаких не надо. Молох что-то тоже бледно выглядит, хотя этот зелёноватый оттенок ему к лицу. Оч-чень не помешал бы хоть самый пространный намёк, но сегодня кое-кто решил побыть омерзительно непроницаемым. Что ж, его право…» — холодный расчётливый голос без сомнения принадлежал Асмодею. Маклин поразился контрасту между мыслями и внешностью старого соратника. Не то чтобы он забыл, что собой представляют его товарищи, но сделал неутешительный вывод, что за прошедшие эоны они если и изменились, то лишь внешне. Судя по тому, как походя графу удалось прочитать происходящее, княжеский портвейн продолжал усиливать его природные способности. Приходилось напрягаться, чтобы хоть слегка приглушить остроту восприятия. Маклин отстранённо подумал, что если это не закончится в ближайшее время, ему гарантирована изрядная головная боль, и это в лучшем случае — бывало, прирожденные сильные менталисты, не успевшие или не сумевшие научиться управлять своим даром, сходили с ума.
— Я вижу, все вы устали. А некоторые даже уснули. – Темнейший наконец соизволил заговорить. – Тем не менее у нас остались вопросы, требующие внимания. Во-первых, моей младшей дочери пришло время найти себе супруга. Полагаю, оповестить о том, что Первый дом готов рассмотреть достойные кандидатуры, следует немедля, а соответствующие мероприятия назначить, к примеру, через полгода.
При известии о грядущей «ярмарке женихов» для любимой сестры заметно занервничал Хэмьен.
— Вы её-то собираетесь спрашивать, или как? – возмутился он. – Или перед фактом поставите?
Столь неожиданное проявление братских чувств не произвело на прочих членов Совета ни малейшего впечатления, разве что Малефицио ни с того ни с сего пристально воззрился на рыжего.
— Вот ты и прокололся, раймирский шпион, — с непроницаемой физиономией констатировал начальник СВРиБ.
Держать лицо Хэм не умел и в лучшие времена, не то что после бессонной ночи.
— Ты что несёшь? – возмутился он. — На тебя кофе всегда так дурно действует?
Столь бесцеремонное напоминание о провале на выборах вызвало у части Совета ехидные улыбки, но Малефа не задело даже по касательной. Невозмутимо констатировав: «Здесь – это тебе не там, господин шпион», он опять припал к кофе.
Вдоволь налюбовавшись на озадаченную физиономию Хэма, товарищи все же сжалились.
— Это по раймирским законам можно выдать замуж или женить по воле старших родственников. «Поскольку интересы державы неизменно являются приоритетом, злонамеренное пренебрежение оными свидетельствует о глубочайшем ментальном расстройстве», — процитировал свод законов Раймира Астарот, на феноменальную память которого даже похмелье, по всей видимости, не влияло. – У нас, да будет тебе известно, во всех городских советах не только нотариусы круглосуточно сидят, чтобы любой, кому в голову взбрело, мог немедля жениться, развестись или завещание составить. С ними менталисты дежурят, чтобы принцип свободы воли был соблюдён, и ни у кого не получилось под заклятием дочку замуж выдать или, скажем, нелюбимого дядюшку заставить имущество на себя переписать якобы по дядюшкину горячему желанию. Учи законы, мальчик, пригодится. – Прокурор закончил свою речь, приложив к виску высокий стакан с минеральной водой.
Хэм вздохнул. Ну вот, выставил себя полным идиотом, спасибо, папа, за портвейн и прочие… напитки. Принцип свободы воли действительно был одним из главных государственных фетишей Адмира. Настолько, что о непременной оговорке про то, что свобода касается лишь совершеннолетних и дееспособных, а также ограничивается сугубо личностью волеизъявителя и не должна вступать в явное противоречие со здравым смыслом и интересами прочих граждан, частенько пытались забыть. На примат свободы воли обожали, в частности, ссылаться чрезмерно активные подростки всех проживающих в Пандеме рас. Как врио министра иностранных дел Хэму уже приходилось заниматься насильственным возвращением подобного совершенно бестолкового, даже по меркам рыжего рок-кумира, молодняка с Перешейка или, того хуже, из Раймира, под родительское крыло.
— Всё именно так, как изложили досточтимые коллеги, — Асмодей мог служить молчаливым украшением интерьера только во время многочасовых княжеских речей. Но сейчас господин министр культуры говорил особенно громко, чётко, да ещё поворачивался так, чтобы все члены Совета могли в подробностях рассмотреть его наряд. Даджалл приподнял голову с подлокотника и навострил уши. От ушлого папашина соратника пахло какой-то странной магией, чем-то вроде «дальней слежки»... К сожалению, для того, чтобы разбираться с этим, следовало перекинуться, чего ему по понятным причинам не хотелось. Волк решил, что в зале полным-полно магов сильнее его, и, коль скоро никто из них не считает нужным вмешаться, значит, ничего необычного не происходит. – Предложить девице подходящего жениха может всякий владетельный дом, адмирский, раймирский и даже лазурский. Выбор останется за нею. Если, к примеру, я решу посвататься, и прекрасный «цветок Пандема» удостоит меня своей любовью, против нашего союза никто не посмеет возразить.
— Пока оная девица не осиротела, против её союза с кем-нибудь излишне одиозным найдётся кому возразить, — цинично прервал токование Асмодея главный прокурор. – Кодекс Адмира категорически запрещает препятствовать единению любящих сердец силой или магией, однако членам намеревающихся породниться семей позволено высказать свои доводы за или против предполагаемого союза. Также статья Кодекса, касающаяся информированности выбора, прямо поощряет всякого, кто располагает сведениями, делающими брак невозможным или нежелательным, донести их заблаговременно до обеих заинтересованных сторон.
Первым и привычным порывом Хэма было съездить по холёной роже новоявленного женишка, а вовремя победивший похмелье прокурор справился без рукоприкладства. Ранее Хэму не доводилось видеть «Глас закона» во всей силе и славе, но после сегодняшней демонстрации он проникся к Астароту искренним уважением.
Внезапно, словно прорываясь сквозь невидимые помехи, в зале возник Бааль. Голограмма была расплывчатой и нечёткой, хотя вполне позволяла заметить, что распластавшийся в очередном кресле господин премьер-министр натурально похож на полутруп. По контрасту с золотом парадного облачения бледность отливала зеленью, вцепившиеся в подлокотники, чтобы скрыть дрожь, руки казались иссохшими птичьими лапами.
Молох и Маммона смотрели на опального сотоварища с неподдельным ужасом.
— Второй дом готов принять участие в «ярмарке женихов» для невесты Первого дома, — проинформировал собравшихся Бааль, глядя, вопреки ожиданиям, не на Темнейшего, а на сидящего на углу стола Асмодея. Тот развел руками – дескать, это не ко мне – и кивнул в сторону Князя.
— Чрезмерное служебное рвение и без того вредно отразилось на твоём здоровье, — бесстрастно отозвался Темнейший. – Потому мы не стали тебя беспокоить в заслуженном отпуске.
Бааля трясло не столько от озноба, сколько от злости. Вернувшись домой, он принял все возможные меры, чтобы хоть как-то ослабить действие княжеского угощения, но к утру ему стало только хуже. Сынки тут же пронюхали, что отец занемог, и вились вокруг, как голодные стервятники. Впрочем, добивать пока не спешили, помощь пришла откуда не ждали. Эфору он доверять не начал, но сейчас было важно выиграть время любой ценой. Судя по виду союзников, они тоже страдали не от банального недосыпа и излишеств. Маммона ещё держится, а вот Молох трёт лоб так, словно у него прорезается третий глаз. И почему верноподданный граф выглядит как без пяти минут обитатель палаты в Бездне?
Резь в желудке, заглушаемая безоаровым порошком, снова напомнила о себе. За сотни лет размеренной сытой жизни Бааль напрочь отвык от физических страданий, что причиняло дополнительный дискомфорт.
— Перед уходом ты был совсем плох, — констатировал очевидное Князь. – Даже позабыл в зале своё кресло. Я пришлю его, когда мы закончим. А пока наслаждайся покоем, ты по-прежнему дурно выглядишь.
— Я готов служить Империи, — собравшись с силами, запротестовал Бааль, но владыка уже отвернулся от него и, словно что-то вспомнив, подошёл к Маммоне.
— К слову о предметах обстановки: в зале Славы не помешала бы парочка новых саркофагов. Разберись и составь смету, во что обойдётся лучшее из ныне доступного. Варианты дизайна можете обсудить с Асмодеем…
Дальнейшего Бааль уже не слышал – в ужасе утратив контроль над голограммой, опальный министр покинул зал Совета.
Темнейший возвёл глаза к потолку:
— Поздравляю, довели беднягу! Мёртвым работать готов, лишь бы на вас всё не оставлять. Довольны? Ждите теперь приказ о назначении врио. Каждый грёбаный раз я с вами тут торчать не намерен. Для особо экзальтированных поясню: этой фигуры нет в нынешнем составе Совета. Решение не обсуждается.
Все, кто хотел было что-то сказать, умолкли на полуслове. Князь продолжал двигаться вкруг стола, как и в начале вечера, со значением постукивая тростью.
— Далее. Я не отказался бы узнать, зачем в некоторых наших доблестных ведомствах такой большой штат, если всё можно решать проще? Сразу объявлять причиной любых разрушений, катаклизмов и прочей подобной хрени вашего государя. А потом разогнать всю набранную подбарханную шваль к ебене Бездне и самим подать в отставку на брудершафт.
Граф знал, что опасаться более всего надо, когда Князь становится до отвращения вежлив и любезен, а не когда разоряется, словно фельдфебель на плацу, но головная боль превращала звуки монаршей речи и постукивание трости по полу в заколачиваемые в голову гвозди. Он не выдержал и прижал ладони к вискам.
Трость с роковым набалдашником в руках Князя в очередной раз приземлилась на пол, издав странный звук. Маклин еле заметно поморщился. Малеф, до последнего предоставлявший возможность высказаться старшему коллеге, не стал более ждать:
— Для того, чтобы убедиться, что мой отец и повелитель является источником многих разрушений и катаклизмов, достаточно пролистать любой учебник истории. Что до хрени вашего, батюшка, авторства, так утром после пьянки я исключительно это в зеркале и вижу.
— Тяга к знаниям и самокритичность – полезные качества, — неприятно улыбнулся Князь. — Прилагается ли к ним трудолюбие – проверим. Сегодня же начнёте восстановительные работы и расчистку пострадавшей части дворцового парка. Совместными усилиями ваших контор. Раз уж ни предотвращать такие инциденты, ни даже выяснить причины не в состоянии, займётесь простым малоинтеллектуальным трудом. А я понаблюдаю, коль без моего контроля все как без пряников. Кстати, почему у нас столица контрабандой набита так, будто стражи границ и порталов резко потеряли квалификацию или чувство самосохранения? Через этот проходной двор нам на площадь Звезды того и гляди ядерный реактор притащат под видом забавного аттракциона.
Азазель меланхолично пожал плечами.
— Не изволь беспокоиться, государь, не притащат. Граница на замке.
— Следи, чтоб ключи от того замка по рукам не гуляли, – сердито проворчал Темнейший.
***
Требование привести в порядок разгромленную взрывом старую часть парка и восстановить стену силами вверенных им служб начальник Третьего отделения и руководитель СВРиБ восприняли на редкость спокойно. Что крылось за верноподданническим смирением, стало ясно, когда работы начались. Из окна княжеского кабинета открывался прекрасный вид: нанятые бригады строителей и пространственных магов работали в три смены, и в те же три смены в наскоро возведённом на парковой лужайке шатре и вокруг него с размахом отдыхал, выпивал и всячески морально разлагался весь штатный состав обеих организаций. Сюрреализма изрядно добавлял факт, что зачинщики этого безобразия были наряжены, как обычные рабочие, да и все приглашённые покутить являлись в импровизированных рабочих робах. Особый ажиотаж на территории вызвала компания девиц, пожаловавших на этот многодневный хэппенинг в строительных касках и с табличками «Не влезай – убьет!» на стратегически важных местах организма. Более на красотках не было ничего, посему какое из ведомств осчастливило начальство этаким цветником, осталось неизвестным.
Приглашённые менялись, а граф Маклин с Малефицио, очевидно, решили пожертвовать не только немалыми деньгами, но и собственным здоровьем. Драгоценный тиран и деспот имел возможность наблюдать за тем, как скрупулезно исполняются его приказы: спевшиеся негодяи не покидали парк и даже отсыпаться отправлялись посменно. В очередной раз выглянув в окно, Темнейший не отказал себе в удовольствии: притащенная с какой-то из наиболее прогрессивных Пластин строительная техника, достававшая всех в округе своим рёвом, бесславно заглохла и отказалась заводиться, невзирая ни на какие ухищрения, магические или механические. Прорабы-любители посовещались и вызвали ещё несколько бригад, а заодно пополнили запасы изрядной партией вина и разнообразных закусок из популярного дорогого ресторана в центре Пандема. Без очередной весёлой компании предпочли, впрочем, обойтись.
— Маги говорят, примерно сутки – и готово, — Малеф вошёл в шатёр, оставляя на устилавшем его ковре грязные следы, и повалился в кресло, наглым образом, чтобы не тратить время и силы на материализацию достойной обстановки, утащенное из Осеннего. Маклин, возлежавший на нагромождении ковров, шкур и подушек рядом с небрежно сервированным низким столиком, ухмыльнулся:
— Похоже, раньше закончится стройка, а не терпение вашего дражайшего батюшки, так что у меня появляются шансы всё-таки выиграть сто шеолов.
— Стройка ещё идет, — возразил Малеф. – Возможно, мне не придется умирать в нищете, — покинув кресло, он уселся рядом с Маклином и потянулся за ломтём ростбифа. – Вино осталось? Или стоит потихоньку наведаться в дворцовые погреба?
— На пару дней должно хватить, — в парке, в отличие от дворца, магия всё же действовала, так что за бутылками, охлаждавшимися в углу шатра, не пришлось даже идти.
Однако наполнить бокалы не удалось – точнее, удалось, но совершенно не тем, чем планировалось. Когда из бутылки потекла чистейшая ключевая вода, а в освободившемся кресле материализовалась знакомая фигура, пришлось вскочить и церемонно поклониться.
Небрежным кивком Темнейший ответил на поклон. В следующий момент в Малефа с такой силой полетел тяжёлый бархатный кошель, что парень предпочёл увернуться, а не ловить этот снаряд. Судя по тому, что, приземлившись на стол, стянутый шнуром мешок расколол доску пополам, интуиция княжеского сыночка не подвела.
– Забирай выигрыш и катись отсюда, — брюзгливо процедил Князь. Малефицио покосился на графа. Тот едва заметно прикрыл веки, давая понять, что тоже предпочёл бы обойтись без свидетелей. Начальник СВРиБ без лишних проволочек подобрал деньги и исчез в портале.
— Свои долги я обычно плачу сам, — Маклин спокойно материализовал на обломке стола несколько аккуратно завёрнутых в кожу столбиков золотых и, проверив, чтобы количество сошлось, преподнёс этот натюрморт Темнейшему.
Тот, не прикасаясь к деревяшке, подвесил её в воздухе и криво усмехнулся.
— Я тоже. Хоть и не всегда вовремя, признаю. Предлагаю считать твоё участие в стройке законченным, а деньги — частью выкупа за то, что всё ещё находится в твоём доме, но по праву принадлежит мне.
Граф ехидно улыбнулся.
— Уже не только тебе. — Спокойно глядя в блестящие, словно обсидиан, глаза вождя и соратника, он продолжил: — Пригласить Астарота, чтобы объяснил?
Князь медленно, словно через силу, качнул головой. Он превосходно знал, куда клонит Маклин: забирать ребёнка по древнему обычаю следовало до того, как его покажут матери.
— Посему изволь, как положено, договариваться не со мной, а с графиней. Как она решит, так тому и быть.
Мрачная тень на челе дражайшего повелителя недвусмысленно свидетельствовала: краткого романа с прекрасной Элизой Князю хватило, чтобы оценить непрошибаемое упрямство, присущее ей в той же мере, что легкомыслие и вполне простительная для светской дамы любовь к роскоши.
— Разрешите идти? – дежурно поинтересовался Маклин и, не дожидаясь высочайшего ответа, шагнул в портал. Рабочий кабинет – подходящее место, чтобы переждать грядущие пертурбации – выступать арбитром при выяснении отношений между супругой и старым приятелем, да и просто присутствовать при сём казалось ему глупым. «Как делали без меня, так пусть и делят», — устроившись за столом, граф с тоской посмотрел на накопившиеся бумаги. Несмотря на то, что всё Третье неделю посменно прохлаждалось в парке, на количестве докладных, писем и прочего это почему-то не отразилось.
Некоторые вещи не меняются никогда.

Отпустив Бааля, Темнейший, по своему обыкновению, застыл истуканом, смежив веки. Пока все остальные не последовали высочайшему примеру прямо в зале, Левиафан залпом допил портвейн и обратился к задремавшему государю:
— Ну что, верховный главнокомандующий, расходимся? Чтоб два раза не мотаться, могу дать краткий отчёт по своему ведомству: флот Империи на ходу, враги на дне, акватория чиста.
Вместо ответа Князь закурил и переместился в опустевшее кресло Бааля. Остатки ночной пирушки исчезли со стола, в воздухе разнёсся запах свежесваренного кофе, смешанный с ароматом какого-то особенно забористого княжеского курительного сбора. Кто-то чихнул, кто-то зашёлся кашлем, а Темнейший, оторвавшись от чашки, над которой поднималось вместо пара нечто, напомнившее всем собравшимся миниатюрную копию энергетических сполохов над Бездной, оглядел присутствующих.
— Кто-нибудь ещё хочет выступить?— Кто-нибудь ещё хочет выступить?
Пока все в замешательстве пытались осмыслить плавный переход пьянки в рабочее заседание, мгновенно оживился притихший было Асмодей, чутко уловивший смену настроения патрона. Министр культуры успел незаметно вернуться в мужскую ипостась, разумеется, не забыв при этом облачиться в очередной экстравагантный наряд.
Он отставил в сторону коктейльный бокал, содержимое которого кокетливо помешивал веточкой жимолости, вынутой из петлицы, и извлёк из кармана камертон. По залу заседаний поплыл длинный мелодичный звон. Все, кто не просто устал от длительных возлияний пред монаршими очами, а мучился нешуточным похмельем, вздрогнули и страдальчески поморщились. Убедившись, что всё внимание сосредоточено на нём, Асмодей объявил:
— Размышляя о судьбах подрастающего поколения, я пришёл к выводу, что нашей молодёжи не хватает тонкости чувств и хорошего вкуса, — оратор выразительно посмотрел на Даджалла, всё ещё пребывающего в волчьей форме. У неё были существенные плюсы помимо очевидных: будучи полярным волком игнорировать шпильки коллеги было много проще. Громадный зверь зевнул во всю пасть и улёгся поудобнее. – Потому я, с вашего позволения, подготовил проект, призванный исправить бедственное положение дел. Уроки куртуазности должны будут в подобающих условиях открывать юным умам…
— Детей строем в бордель водить? Асмодей, ты совсем охренел? – не выдержав, захохотал Азазель. Левиафан фыркнул, Маммона покачал головой, Молох странно хмыкнул, Хэм опустил голову, явно стараясь прикрыть растрёпанными длинными прядями ухмылку.
Астарот, явно терзаемый не только желанием скормить гвардейским коням Малефа и графа, но и тяжелейшим похмельем, сдержанно кашлянул.
— Спешу напомнить драгоценному министру культуры, — сухим официальным тоном прервал он разгоравшееся веселье, — что, согласно Кодексам Адмира, государственные институты не имеют законного права вмешиваться в частную жизнь граждан до того момента, пока деяния граждан не представляют опасности для благополучия прочих достойных членов общества и никоим образом не угрожают существованию и процветанию государства. Также в означенных Кодексах содержится статья, недвусмысленно декларирующая право воспитывать собственное, взятое под опеку или усыновленное потомство до совершеннолетия, как полагают необходимым и достойным родители, опекуны или усыновители. Вмешательство государства в отношения этого рода допустимо и желательно лишь в тех исключительных случаях, если малолетним гражданам Адмира вследствие деятельности родителей, усыновителей или опекунов наносится несомненный и доказанный вред. Исключением являются случаи, когда нанесенный в процессе воспитания вред причиняется по здравом взвешенном размышлении и из благих побуждений для предотвращения более тяжкого, предположительно, летального вреда, к коему без вмешательства неизбежно привели бы самостоятельные действия воспитуемых несовершеннолетних.
Троица княжеских отпрысков со значением переглянулась и с не меньшим значением покосилась на венценосного папашу. Маклин, даже не сосредотачиваясь, — по-видимому, от княжеского угощения его способности резко обострились — уловил обрывки мыслей всех троих: интересно, мол, что же там в этих Кодексах называется вредом? «Что, усадить меня на Пиздеца было безвредной идеей? Жив-то остался после той конной прогулки, конечно, но вовсе не благодаря родительской заботе, а скорее, вопреки ей…» — ага, это рыжий. «Сейчас я, конечно, понимаю, что выпускать из зверинца волков и вести их охотиться на павлинов в дворцовом парке было не лучшей идеей. Тем более, что волки там – дички, а не собратья-оборотни. Но если не считать павлинов, которые не граждане и не государство, Бездна их побери, мы никого не тронули. Не обязательно было спускать шкуру хлыстом и запирать меня для острастки в вольер с тупыми дичками. Посиди, познакомься поближе, поболтай с новыми дружками…» — вот почему, оказывается, у нашего врио минобороны даже на гауптвахту никто не отправляется, проштрафившиеся или работать до упаду идут, или вылетают на все четыре стороны. «До сих пор любопытно, что там было про кровную магию в утянутом из кабинета гримуаре? Пары страниц не успел прочитать, а огрёб так, что две недели на брюхе спал», — ясен день, чего в докладных у этого красавца все архаичные формы стоят где надо и написаны как следует. Если он в юношеском возрасте искал в отцовском кабинете, чего бы на ночь почитать… талантливый парнишка, даже странно, что все ещё жив.
«Талантливый парнишка» соизволил оторваться от дымящегося кофе, налитого в посудину, из которой впору было поить лошадей. Очевидно, решил отвлечься от воспоминаний о собственных неудобствах в узнаваемой фамильной манере — умножением чужих.
— Со всем уважением к многотысячелетнему опыту старшего коллеги, — подал голос Малефицио, – будучи ближе годами к целевой аудитории обсуждаемого проекта, хочу напомнить, что куртуазное просвещение в стране на данный момент не нуждается во вмешательстве Совета. Со времён юности уважаемого коллеги не произошло серьёзных изменений: сообразно своим потребностям молодые адмирцы прекрасно постигают эту культурную парадигму самостоятельно. Полагаю, господин врио мининдел, по роду своих музыкальных занятий теснее всех нас соприкасающийся с молодёжной аудиторией, мог бы сообщить старшему поколению немало доселе неизвестных подробностей…
Министр культуры обиженно поджал губы и снова воспользовался камертоном, но остановить общее веселье не смог бы и Пандемский симфонический оркестр. Тем более, что Князь не спешил призывать всех к порядку или иным образом оказывать поддержку своему любимцу.
«Интересно, насколько бессрочен отпуск бедняжки Бааля? Если вышел из зала прямо в вечность, то и детишек трогать смысла нет, без меня друг друга прикончат. А ну как опять всплывёт наш непотопляемый? Из всего выводка разве что парочку бы оставить, на развод. Темперамент у Эфора почти папашин, и конфет никаких не надо. Молох что-то тоже бледно выглядит, хотя этот зелёноватый оттенок ему к лицу. Оч-чень не помешал бы хоть самый пространный намёк, но сегодня кое-кто решил побыть омерзительно непроницаемым. Что ж, его право…» — холодный расчётливый голос без сомнения принадлежал Асмодею. Маклин поразился контрасту между мыслями и внешностью старого соратника. Не то чтобы он забыл, что представляют его товарищи, но сделал неутешительный вывод, что за прошедшие эоны они если и изменились, то лишь внешне. Судя по тому, как походя графу удалось прочитать происходящее, княжеский портвейн продолжал усиливать его природные способности менталиста. Приходилось напрягаться, чтобы хоть слегка приглушить остроту восприятия. Маклин отстранённо подумал, что если это не закончится в ближайшее время, ему гарантирована изрядная головная боль, и это в лучшем случае — бывало, прирожденные сильные менталисты, не успевшие или не сумевшие научиться управлять своим даром, сходили с ума.
— Я вижу, все вы устали. А некоторые даже уснули. – Темнейший наконец соизволил заговорить. – Тем не менее у нас остались вопросы, требующие внимания. Во-первых, моей младшей дочери пришло время найти себе супруга. Полагаю, оповестить о том, что Первый дом готов рассмотреть достойные кандидатуры, следует немедля, а соответствующие мероприятия назначить, к примеру, через полгода.
При известии о грядущей «ярмарке женихов» для любимой сестры неожиданно занервничал Хэмьен.
— Вы её-то собираетесь спрашивать, или как? – возмутился он. – Или перед фактом поставите?
Столь неожиданное проявление братских чувств не произвело на прочих членов Совета ни малейшего впечатления, разве что Малефицио ни с того ни с сего пристально воззрился на рыжего.
— Вот ты и прокололся, раймирский шпион, — с непроницаемой физиономией констатировал начальник СВРиБ.
Держать лицо Хэм не умел и в лучшие времена, не то что после бессонной ночи.
— Ты что несёшь? – возмутился он. — На тебя кофе всегда так дурно действует?
Столь бесцеремонное напоминание о провале на выборах вызвало у части Совета ехидные улыбки, но Малефа не задело даже по касательной. Невозмутимо констатировав: «Здесь – это тебе не там, господин шпион», он опять припал к кофе.
Вдоволь налюбовавшись на озадаченную физиономию Хэма, старшие товарищи все же сжалились.
— Это по раймирским законам можно выдать замуж или женить по воле старших родственников. «Поскольку интересы державы неизменно являются приоритетом, злонамеренное пренебрежение оными свидетельствует о глубочайшем ментальном расстройстве», — процитировал свод законов Раймира Астарот, на феноменальную память которого даже похмелье, по всей видимости, не влияло. – У нас, да будет тебе известно, во всех городских советах не только нотариусы круглосуточно сидят, чтобы любой, кому в голову взбрело, мог немедля жениться, развестись или завещание составить. С ними менталисты дежурят, чтобы принцип свободы воли был соблюден, и ни у кого не получилось под заклятием дочку замуж выдать или, скажем, нелюбимого дядюшку заставить имущество на себя переписать якобы по дядюшкину горячему желанию. Учи законы, мальчик, пригодится. – Прокурор закончил свою речь, приложив к виску высокий стакан с минеральной водой.
Хэм вздохнул. Ну вот, выставил себя полным идиотом, спасибо, папа, за портвейн и прочие… напитки. Принцип свободы воли действительно был одним из главных государственных фетишей Адмира. Настолько, что о непременной оговорке про то, что свобода касается лишь совершеннолетних и дееспособных, а также ограничивается сугубо личностью волеизъявителя и не должна вступать в явное противоречие со здравым смыслом и интересами прочих граждан, частенько пытались забыть. На примат свободы воли обожали, в частности, ссылаться чрезмерно активные подростки всех проживающих в Пандеме рас. Как врио министра иностранных дел Хэму уже приходилось заниматься насильственным возвращением подобного совершенно бестолкового, даже по меркам рыжего рок-кумира, молодняка с Перешейка или, того хуже, из Раймира, под родительское крыло.
— Всё именно так, как изложили досточтимые коллеги, — Асмодей мог служить молчаливым украшением интерьера только во время многочасовых княжеских речей. Но сейчас господин министр культуры говорил особенно громко, чётко, да ещё поворачивался так, чтобы все члены Совета могли в подробностях рассмотреть его наряд. Даджалл приподнял голову с подлокотника и навострил уши. От ушлого папашина соратника пахло какой-то странной магией, чем-то вроде «дальней слежки»... К сожалению, для того, чтобы разбираться с этим, следовало перекинуться, чего ему по понятным причинам не хотелось. Волк решил, что в зале полным-полно магов сильнее его, и, коль скоро никто из них не считает нужным вмешаться, значит, ничего необычного не происходит. – Предложить девице подходящего жениха может всякий владетельный дом, адмирский, раймирский и даже лазурский. Выбор останется за нею. Если, к примеру, я решу посвататься, и прекрасный «цветок Пандема» удостоит меня своей любовью, против нашего союза никто не посмеет возразить.
— Пока оная девица не осиротела, против её союза с кем-нибудь излишне одиозным найдётся кому возразить, — цинично прервал токование Асмодея главный прокурор. – Кодекс Адмира категорически запрещает препятствовать единению любящих сердец силой или магией, однако членам намеревающихся породниться семей позволено высказать свои доводы за или против предполагаемого союза. Также статья Кодекса, касающаяся информированности выбора, прямо поощряет всякого, кто располагает сведениями, делающими брак невозможным или нежелательным, донести их заблаговременно до обеих заинтересованных сторон.
Первым и привычным порывом Хэма было съездить по холёной роже новоявленного женишка, но вовремя победивший похмелье прокурор справился без рукоприкладства. Ранее Хэму не доводилось видеть «Глас закона» во всей силе и славе, но после сегодняшней демонстрации он проникся к Астароту искренним уважением.
Внезапно, словно прорываясь сквозь невидимые помехи, в зале возник Бааль. Голограмма была расплывчатой и нечёткой, но вполне позволяла заметить, что распластавшийся в очередном кресле господин премьер-министр натурально похож на полутруп. По контрасту с золотом парадного облачения бледность отливала зеленью, вцепившиеся в подлокотники, чтобы скрыть дрожь, руки казались иссохшими птичьими лапами.
Молох и Маммона смотрели на опального сотоварища с неподдельным ужасом.
— Второй дом готов принять участие в «ярмарке женихов» для невесты Первого дома, — официальным тоном проинформировал собравшихся Бааль, глядя, вопреки ожиданиям, не на Темнейшего, а на сидящего на углу стола Асмодея. Тот развел руками – дескать, это не ко мне – и кивнул в сторону Князя.
— Чрезмерное служебное рвение и без того вредно отразилось на твоём здоровье, — равнодушно отозвался Темнейший. – Потому мы не стали тебя беспокоить в заслуженном отпуске.
Бааля трясло не столько от озноба, сколько от злости. Вернувшись домой он принял все возможные меры, чтобы хотя бы ослабить действие княжеского угощения, но к утру ему стало только хуже. Сынки тут же пронюхали, что отец занемог, и вились вокруг, как голодные стервятники. Впрочем, добивать пока не спешили, помощь пришла, откуда не ждали. Эфору он доверять не начал, но сейчас было важно выиграть время любой ценой. Судя по виду союзников, они тоже страдали не от банального недосыпа и излишеств. Маммона ещё ничего, а вот Молох трёт лоб так, словно у него третий глаз режется. И почему верноподданный граф выглядит как без пяти минут обитатель палаты в Бездне?
Резь в желудке, заглушённая безоаровым порошком, снова напомнила о себе. За сотни лет размеренной сытой жизни Бааль напрочь отвык от физических страданий, что причиняло дополнительный дискомфорт.
— Перед уходом ты был совсем плох — констатировал очевидное Князь. – Даже позабыл в зале своё кресло. Я пришлю его, когда мы закончим. А пока наслаждайся покоем, ты дурно выглядишь.
— Я готов служить Империи, — собравшись с силами, запротестовал Бааль, но владыка уже отвернулся от него и, словно что-то вспомнив, подошёл к Маммоне.
— К слову о предметах обстановки: в зале Славы не помешала бы парочка новых саркофагов. Разберись и составь смету, во что обойдется лучший из ныне доступных вариантов, дизайн можете обсудить с Асмодеем…
Дальнейшего Бааль уже не слышал – в ужасе утратив контроль над голограммой, опальный министр покинул зал Совета.
Темнейший возвёл глаза к потолку:
— Поздравляю, довели беднягу! Мёртвым работать готов, лишь бы на вас всё не оставлять. Довольны? Ждите теперь приказ о назначении врио. Каждый грёбаный Совет я с вами высиживать не намерен. Для особо экзальтированных поясню: этой кандидатуры в нынешнем составе Совета нет. Решение не обсуждается.
Все, кто хотел было что-то сказать, умолкли на полуслове. Князь всё так же продолжал двигаться вкруг стола, как и в начале вечера, постукивая тростью.
— Далее. Я не отказался бы узнать, зачем в некоторых наших доблестных ведомствах такой большой штат, если всё можно решать проще? Сразу объявлять причиной любых разрушений, катаклизмов и прочей подобной хрени вашего государя. А потом разогнать всю вашу подбарханную шваль к ебене Бездне и самим подать в отставку на брудершафт.
Граф знал, что опасаться более всего надо, когда Князь становится до отвращения вежлив и любезен, а не когда разоряется, словно фельдфебель на плацу, но головная боль превращала звуки монаршей речи и постукивание трости по полу в заколачиваемые в голову гвозди. Он не выдержал и прижал ладони к вискам.
Трость с роковым набалдашником в руках Князя в очередной раз приземлилась на пол, издав странный звук. Маклин еле заметно поморщился. Малеф, до последнего предоставлявший возможность высказаться старшему коллеге, не выдержал:
— Для того, чтобы убедиться, что мой отец и повелитель является источником многих разрушений и катаклизмов, достаточно пролистать любой учебник истории. Что до хрени вашего, батюшка, авторства, так утром после пьянки я исключительно это в зеркале и вижу.
— Тяга к знаниям и самокритичность – полезные качества, — неприятно улыбнулся Князь. — Прилагается ли к ним трудолюбие – проверим. Сегодня же вы оба начнёте восстановительные работы и расчистку пострадавшей части дворцового парка. Совместными усилиями ваших контор. Раз уж ни предотвращать такие инциденты, ни даже выяснить причины не в состоянии, займётесь простым малоинтеллектуальным трудом. А я понаблюдаю, коль без моего контроля все как без пряников. Кстати, почему у нас столица контрабандой набита так, будто стражи границ и порталов резко потеряли квалификацию или чувство самосохранения? Через этот проходной двор нам на площадь Звезды того и гляди ядерный реактор притащат под видом забавного аттракциона.
Азазель меланхолично пожал плечами.
— Не изволь беспокоиться, государь, не притащат. Граница на замке.
— Следи, чтоб ключи от того замка по рукам не гуляли, – сердито проворчал Темнейший.

***
Требование привести в порядок разгромленную взрывом старую часть парка и восстановить стену силами вверенных им служб начальник Третьего отделения и руководитель СВРиБ восприняли на редкость спокойно. Что крылось за верноподданническим смирением, стало ясно, когда работы начались. Из окна княжеского кабинета открывался прекрасный вид: нанятые бригады строителей и пространственных магов работали в три смены, и в те же три смены в наскоро возведённом на парковой лужайке шатре и вокруг него с размахом отдыхал, выпивал и всячески морально разлагался весь штатный состав обеих организаций. Сюрреализма изрядно добавлял факт, что зачинщики этого безобразия были наряжены, как обычные рабочие, да и все приглашённые покутить являлись в импровизированных строительных робах. Особый ажиотаж на стройплощадке вызвала компания девиц, явившихся на этот многодневный хэппенинг в строительных касках и с табличками «Не влезай – убьет!» на стратегически важных местах организма. Более на красотках не было ничего, посему какое из ведомств осчастливило начальство этаким цветником, осталось неизвестным.
Приглашённые менялись, а граф Маклин с Малефицио, очевидно, решили пожертвовать не только немалыми деньгами, но и собственным здоровьем. Драгоценный тиран и деспот имел возможность наблюдать за тем, как скрупулезно исполняются его приказы: спевшиеся негодяи не покидали парк и даже отсыпаться отправлялись по очереди. В очередной раз выглянув в окно, Темнейший не отказал себе в удовольствии: притащенная с какой-то из наиболее прогрессивных Пластин строительная техника, уже два дня достававшая всех в округе своим рёвом, бесславно заглохла и отказалась заводиться, невзирая ни на какие ухищрения, магические или механические. Прорабы-любители посовещались и вызвали ещё несколько строительных бригад, а заодно пополнили запасы изрядной партией вина и разнообразных закусок из популярного дорогого ресторана в центре Пандема. Без очередной весёлой компании предпочли, впрочем, обойтись.
— Маги говорят, ещё примерно сутки – и готово, — Малеф вошёл в шатер, оставляя на устилавшем его ковре грязные следы, и повалился в кресло, наглым образом, чтобы не тратить время и силы на материализацию достойной обстановки, утащенное из Осеннего. Маклин, возлежавший на нагромождении ковров, шкур и подушек рядом с небрежно сервированным низким столиком, ухмыльнулся:
— Похоже, раньше закончится стройка, а не терпение вашего дражайшего батюшки, так что у меня появляются шансы всё-таки выиграть сто шеолов.
— Стройка ещё идет, — возразил Малеф. – Возможно, мне не придется умирать в нищете, — покинув кресло, он уселся рядом с Маклином и потянулся за ломтём ростбифа. – Вино осталось или стоит потихоньку наведаться в дворцовые погреба?
— На пару дней должно хватить, — в парке, в отличие от дворца, магия всё же действовала, так что за бутылками, охлаждавшимися в углу шатра, не пришлось даже идти.
Однако наполнить бокалы не удалось – точнее, удалось, но совершенно не тем, чем планировалось. Когда из бутылки потекла чистейшая ключевая вода, а в покинутом Малефом кресле материализовалась знакомая фигура, пришлось вскочить и церемонно поклониться.
Небрежным кивком Темнейший ответил на поклон. В следующий момент в Малефа с такой силой полетел тяжёлый бархатный кошель, что парень предпочёл увернуться, а не ловить этот снаряд. Судя по тому, что, приземлившись на стол, стянутый шнуром мешок расколол доску пополам, интуиция княжеского сыночка не подвела. – Забирай выигрыш и катись отсюда, — брюзгливо проговорил Князь. Малефицио покосился на графа. Тот едва заметно прикрыл веки, давая понять, что тоже предпочёл бы остаться без свидетелей. Начальник СВРиБ без лишних проволочек подобрал деньги и исчез в портале.
— Свои долги я обычно плачу сам, — Маклин спокойно материализовал на обломке стола несколько аккуратно завёрнутых в кожу столбиков золотых и, проверив, чтобы количество сошлось, преподнёс этот натюрморт Темнейшему.
Тот, не прикасаясь к деревяшке, подвесил её в воздухе и криво усмехнулся.
— Я тоже. Хоть и не всегда вовремя, признаю. Предлагаю считать твоё участие в стройке законченным, а деньги — частью выкупа за то, что всё ещё находится в твоём доме, но по праву принадлежит мне.
Граф ехидно улыбнулся.
— Уже не только тебе, — и, спокойно глядя в блестящие, словно обсидиан, глаза вождя и соратника, продолжил. — Пригласить Астарота, чтобы объяснил?
Князь медленно, словно через силу, качнул головой. Он превосходно знал, куда клонит Маклин: забирать ребёнка, по древнему обычаю, следовало до того, как его покажут матери.
— Посему изволь, как положено, договариваться не со мной, а с графиней. Как она решит, так тому и быть.
Мрачная тень на челе дражайшего повелителя недвусмысленно свидетельствовала о том, что краткого романа с прекрасной Элизой Князю хватило, чтобы оценить непрошибаемое упрямство, присущее ей в той же мере, что легкомыслие и вполне простительная для светской дамы любовь к роскоши.
— Разрешите идти? – дежурно поинтересовался Маклин и, не дожидаясь высочайшего ответа, шагнул в портал. Рабочий кабинет – подходящее место, чтобы переждать грядущие пертурбации – выступать арбитром при выяснении отношений между супругой и старым приятелем, да и просто присутствовать при сём казалось ему глупым. «Как делали без меня, так пусть и делят», — устроившись за столом, граф с тоской посмотрел на накопившиеся бумаги. Несмотря на то, что всё Третье неделю посменно прохлаждалось в парке, на количестве докладных, писем и прочего это почему-то не отразилось.
Некоторые вещи не меняются никогда.

Стандартное заклинание призыва Совета мог произнести любой из его членов. В теории призыв позволял получившему его собраться по своему разумению и как можно скорее перенестись в зал – или же прислать голограмму с объяснением отсутствия. В исполнении Темнейшего призыв выдергивал всех, как морковку из грядки – безжалостно и равнодушно. Старая гвардия и сильные маги еще могли сопротивляться призыву – но очень и очень недолго… В лучшем случае выгаданного времени, если княжеский зов заставал жертву в неглиже, хватало, чтобы успеть набросить на себя хотя бы плащ. Темнейший любил подобные собрания, когда все насильственно приглашённые были наименее подготовлены.
Вид, в котором члены совета Тёмных иной раз оказывались на внеочередных заседаниях, неизменно служил поводом для шуточек. Действующим чемпионом по ситуативному идиотизму считался Даджалл – как-то раз его швырнуло...Действующим чемпионом по ситуативному идиотизму считался Даджалл – как-то раз его швырнуло в зал не просто в волчьей ипостаси, но с недоеденной тушкой кролика в зубах. Конечно, врио министра обороны мгновенно перекинулся и натянул комплект формы, любезно материализованный папашей прямо на столе, а кролик под ехидным взглядом Малефа превратился в аппетитный кусок рагу на изящной фарфоровой тарелке. Но осадочек, как говорится, остался: зачем было портить мясо солью, розмарином и чесноком, Даджалл так и не понял.
На сей раз Даджаллу с Хэмом повезло – оба ещё не ложились и оказались за столом Совета хоть и в затрапезном, но всё же не допускающим двусмысленных толкований и не требующем изменений виде.
Малеф же, возникший в своём кресле полуголым и босиком, совершенно очевидно решал никак не проблемы госбезопасности. Синяк на шее, следы помады где-то в районе ключиц и одуряющий аромат духов заставили кого снисходительно хмыкнуть, а кого и попросту заржать. Напрягся один Астарот, совершенно некстати опознавший не только духи и помаду своей драгоценной супруги, но и её же длинный вьющийся волос, прилипший к голому плечу Малефа. Интенсивно запахло грядущим мордобоем.
Хэм, в кои-то веки решивший сделать доброе дело (точнее, опасавшийся, что Совет с дополнительными мероприятиями затянется куда дольше, чем ему бы хотелось), дистанционно вытащил из собственного шкафа и напялил на брата футболку с надписью «Его обдолбанное величество», оставшуюся после одноимённого концертного тура. Малеф кивнул – кажется, с благодарностью – и, застегнув штаны, дополнил ансамбль ремнём и берцами из драконьей кожи. Того же цвета, что скрывшиеся под футболкой следы помады – драка явно представлялась ему куда более приятным времяпрепровождением, нежели заседания Совета, а провокаторский талант он унаследовал от отца в полной мере.
Масла в огонь с невозмутимым видом подлил Маклин. Материализовав перед собой жестянку с надписью на крышке «Полироль для рогов №6 с норковым маслом», он коротким точным щелчком отправил её по столешнице к Астароту. Прокурор нехорошо покраснел и сжал кулаки. Маклин широко ухмыльнулся. Малеф покосился на соседей и незаметно обзавёлся кастетом: любая магия, кроме бытовой, в зале Совета была под запретом, а драк в биографии прокурора, как к нему ни относись, было в несколько сот раз больше.
Напряжение разрядило своевременное явление Асмодея. В облике Асмы он не мог не привлечь внимания любого существа мужеска пола, включая, наверное, даже гвардейских коней. Полукорсет, пояс с чулками, боа изумрудного цвета, кокетливо перекинутое через плечо, и – тут Левиафан удивлённо присвистнул, Хэм от души заржал, Даджалл покосился на брата и попытался сохранить невозмутимый вид, а Малеф и Азазель брезгливо вздохнули: с годами Асмодей явно не становился вменяемее – хрустальный страпон, каким-то неведомым образом пристёгнутый прямо к поясу для чулок.
Следом за ним в зале возник дядюшка Бааль в своём неизменном кресле. Роскошный парчовый халат премьер-министра выглядел немилосердно измятым и сидел как-то криво, а его носитель, против обыкновения, казался не памятником самому себе, а обычным смертным, неожиданно получившим пыльным мешком по голове. На подлокотнике кресла предательски переливалось изумрудное пёрышко – точно такое, как в боа красотки Асмы. Хэм шумно всхлипнул, в изнеможении давя хохот. Проследив направление его взгляда, Бааль нахмурился и испепелил улику – увы, вместе с половиной подлокотника. Подлокотник восстановился по щелчку пальцев, но нечто более важное было всё же безвозвратно утрачено.
Астарот тем временем расплавил злосчастную банку, услужливо подкинутую Маклином, и медленно встал. Малефицио отстраненно улыбнулся и на всякий случай заострил шипы на кастете.
Внезапно в зале раздалась тихая пентатональная музыка, и во главе стола возник Темнейший. На кровати – как минимум половина членов Совета немедленно пожалела, что та кровать совершенно очевидно не была больничной, а драгоценный тиран и деспот не был к ней надёжно привязан.
Князь возлежал на низком парусиновом ложе с металлическим каркасом, лениво поигрывая тростью. Опиумная кровать вместо кресла и тяжёлый парадный халат вместо чего-то более удобного в эти часы не то, чтобы настораживали, но и не давали понять, какая дикая идея опять посетила Князя. Для более точной оценки его настроения пригодился бы счётчик Гейгера – беда в том, что как минимум половина Совета в своих определениях физических явлений находилась где-то на уровне флогистона. Тем не менее, присутствующие прекрасно знали: если Князь выглядит столь довольным – пора пристегнуться покрепче, желательно за шею к ближайшей пальме, не забывая раскачиваться в такт последней версии государственного гимна. Когда сидевшие ближе разглядели набалдашник, в зале наступила тишина. Астарот побледнел.
Младшее поколение недоумённо смотрело, как лица отцовских товарищей застывают, становясь похожими на посмертные маски. Князья помнили каждый случай, когда трость венчала резная голова древней рептилии, и всех, чьи имена предавались забвению сразу же после вынесения приговора. Благодаря этому набалдашнику старое название «Совет Тринадцати» всегда было довольно условным.
Когда Темнейший убедился, что никто не в силах отвести глаз от его сиятельной персоны, покровительственная улыбка расширилась настолько, что превратилась в хищный оскал. Князь резко поднялся, отвесил высокому собранию лёгкий поклон и не спеша направился вдоль стола, хромая заметно сильнее обычного.
– Давненько мы не собирались в этом зале не для государственных дел, а попросту, узким дружеским и – даже можно смело сказать – семейным кругом. – Тут государь рассеянно потрепал по щеке Малефа, проходя мимо. Благодаря железной самодисциплине холёная физиономия начальника СВРиБ даже при касании когтистой отцовской длани сохранила обычное равнодушно-почтительное выражение. Он даже не выдернул из-под стола руку с кастетом.
– Прислушайтесь. Слышите? Бодрящий ветер перемен в древних стенах, кипение свежей крови… – Судя по выражению лица Астарота, он был бы весьма не прочь посмотреть на эту самую кровь, фонтаном бьющую из груди Малефа, да и от вида старой тоже бы не отказался: проникновенно улыбавшийся Маклин бесил его едва ли не больше прыткого мальчишки. Слабо утешало то, что роль главного блюда на каннибальском фуршете неожиданно перешла к господину премьер-министру. – Помериться рогами вы ещё успеете. В давних традициях, если всем будет угодно. Но не лучше ли показать молодёжи, как умеет гулять старая гвардия? – обратился к соратникам Темнейший. Покуда его тяжёлые шаги звучали за спинами, обернуться не посмел никто, разве что Хэм несколько оживился при столь недвусмысленном намёке. Пьянствовать с отцом ему доводилось, и не всегда результатом подобных досугов были срочные побеги из столицы или тяжёлые увечья.
На столе тем временем возникла пара ящиков отменного выдержанного портвейна, судя по слою пыли и полустёртым этикеткам, не одну тысячу лет хранившегося в бездонных погребах Осеннего. Первым к дарам потянулось самое невинное на данный момент княжеское дитя, Хэм, последние пару месяцев не сочинявший никаких антиправительственных хитов, и, следовательно, нимало не опасавшийся за свое здоровье. Вскрыв бутылку, он издевательски отсалютовал отцу и Совету, отпил из горла и, одобрительно кивнув, передал бутылку Даджаллу. Малеф смотрел на этот бардак без энтузиазма, но когда до него дошла очередь, всё-таки принял вызов, от души понадеявшись, что отцовская щедрость продиктована минутной блажью, а не внезапно открывшейся тягой к массовым отравлениям. Нетрудно было догадаться, что всё заготовленное папашей шоу неприятных сюрпризов предназначалось в этот раз старшему поколению. Пить из горла и дальше Малефицио претило, потому он обзавёлся высоким, чуть зауженным кверху бокалом из даатского хрусталя. Тёмные князья исподволь внимательно следили за каждым движением братьев, делая вид, что занимаются материализацией посуды и прочими пунктами банкетных условностей. Только Левиафан ухмыльнулся и повторил лихой пассаж Хэмьена со словами:
— Эти салаги весь груз растащат по трюмам, пока вы тут салфетки крахмалите!
Потом всё-таки материализовал свой знаменитый гранёный стакан и вылил туда чуть не полбутылки, а на возмущённые взгляды соседей по столу безапелляционно пояснил: — Из мелкой тары не пью!
Очередь дошла до Маклина, в самом прямом смысле: Темнейший остановился возле него и щедро плеснул вина шефу Третьего, бросив вполголоса: – Браво, стрелок. Вполне безобидное обращение прозвучало с такой интонацией, что иной бы вздрогнул, но Маклин лишь кивнул с преувеличенной скромностью, и без малейшего сомнения осушил наградной кубок, глядя Князю прямо в глаза. — Мог бы и не в колено, — не меняя выражения лица, и на пару тонов тише, проворчал Темнейший.
Маклин неопределенно пожал плечами и удостоился очередной порции портвейна из государевых рук — очевидно, владыка твердо вознамерился если не перетравить, то хотя бы споить Совет в хлам.
При виде бутылок Бааль застыл в своей привычной величественной позе, даже не ответив на пристальный взгляд Молоха. Тот тоже сделал очевидные выводы, но на основании полного отсутствия в зале обязательного сыновнего эскорта господина премьер-министра, даже в усечённом варианте. Предположить, что Феор, Зевель, Иаль, Эфор и Берит внезапно решили избавиться от главы клана таким образом, было бы вполне логично, но загвоздка была именно в том, что всё изначально пошло не по плану, известно чьею волей. Потому глава министерства по делам перемещённых лиц поднимал свой бокал, будучи готовым ко всему. Не просто же так Князь сегодня выгуливает тот самый набалдашник… Хотя и тут нельзя быть ни в чём уверенным, возможно, от недавних событий у государя опять начались параноидальные сезоны, когда весь двор жил в подвешенном состоянии, не зная, казнят кого-то сегодня или выдадут орден. Или всё сразу, в произвольном порядке. Сведения поступали совершенно душераздирающие. Некоторые из них на первый взгляд были похожи скорее на выдумки пьяных дезинформаторов, но с этим проще будет разбираться завтра, благо его ведомства ни один инцидент напрямую не касался.
Что бы там ни приготовил Бааль, оно явно дало сбой, оставалось только понять, насколько фатальными будут последствия. Темнейший всеведущ, но всеведение к делу не пришьёшь. Это подтвердил бы и Астарот, если бы не был так занят метанием убийственных взглядов в сторону Маклина и старшего из княжеских сыновей, усаженных в Совет. Все трое были очень похожи на отца, но только Малеф, пожалуй, представлял собой нечто большее, чем безупречную деталь государственной машины или олицетворение адмирского народа.
Кокетка Асма предусмотрительно обеспечила себя бокалом, отстегнув от пояса хрустальный инструмент и подвергнув его трансформации в нечто более полезное. Она покинула своё место и вертелась возле молодёжи, которая, конечно, не отказала даме в просьбе налить, но видеть эту даму у себя на коленях пока не спешила.
Особенно от внимания тётушки страдал бедняга Малефицио, но успешно компенсировал аморальный ущерб портвейном. Даже братья при таком раскладе раздражали его меньше обычного. Хэм оказался не таким уж паяцем, а Даджалл не отмалчивался, избегая бесед сверх необходимого по светскому протоколу. Судя по лицам братьев, их посещали схожие мысли, и вскоре все трое с подозрением покосились в сторону папаши, расслабленно дымившего длинной трубкой во главе стола. Налить себе он тоже не забыл, но в силу какой-то очередной фанаберии предпочёл пить портвейн из чайной чашки. Тут братья дружно фыркнули: чашка из княжеского сервиза была предметом не менее легендарным, чем бездонный гранёный стакан Левиафана. Пожалуй, это было самое изящное и одновременно чудовищное творение Шеольского фарфорового завода. Одним из эффектов посуды из этого сервиза было то, что если вы налили туда чай, это вовсе не значило, что именно его вы и будете пить. Если же чай туда наливал сам Темнейший – самое разумное, что можно было сделать – спасаться бегством или забронировать местечко в лучшей наркологической клинике. Больше, чем пьянок под руководством Князя или банкетов у Маммоны, при дворе опасались только чаепитий.
Поняв, что её чары бессильны против родственной коалиции, Асма не растерялась и переключила своё внимание на Темнейшего. Она с деланной скромностью уселась на край кровати, задев трость, всё ещё бывшую при Князе, как символ пока не свершившегося грозного правосудия. Князь, на удивление, недовольства не выказал, но трость аккуратно отодвинул. О чём они беседовали, слышно не было, но миловидное личико Асмы побледнело и неуловимо изменилось, исполнившись какой-то ледяной алчности. Даже братцы отвлеклись от фестиваля колкостей, спровоцированного двусмысленным поведением врио министра культуры, а Даджалл, как человек военный, одобрил эту своеобразную пантомиму, сочтя её субординационной. Они не привыкли воспринимать Асмодея всерьёз, хотя летописи славных подвигов старой гвардии внимательно читали с самого детства. Спустя долю секунды наваждение исчезло. Жизнерадостный смех Асмы, помавающей с княжеского ложа своим изумрудным боа в сторону прочих гостей в лучших бурлескных традициях, придавал афронту дядюшки Бааля новые краски.
Левиафан с Азазелем не вполне поняли свою роль на этом импровизированном сабантуе, но привыкли, что кукушка Первого среди равных улетела в сторону Бездны ещё в эпоху, когда у птиц были зубы и чешуя, а в лесах шумели исполинские хвощи, потому следили за развитием событий даже с некоторым интересом. Асмодей, по всей видимости, неплохо сторговался с Темнейшим, несмотря на то, что больших усилий не приложил. Репутация его была всем известна со времён Раймирского переворота и последовавшего за ней неудачного переворота в столице, несмотря на то, что после бегства в Адмир окучивал беднягу Люцифера тот же Бааль. Оба Тёмных князя не стремились находиться в центре придворных интриг, в основном потому, что и на периферии дел всегда хватало с лихвой. Но падение старины Бааля с высоты его недосягаемого авторитета наблюдали даже без особого злорадства, скорее в недоумении.
Выпустив струйку дыма в сторону своего самого верного соратника, Князь прищурил один глаз, улыбнулся и коротко кивнул ему. Дальнейшие колебания были невозможны. Бааль недрогнувшей рукой взял бутылку. Вне зависимости от того, что внутри, этикетку Темнейший воспроизвёл до мелочей. Антидот малышка Моза так и не нашла, как ни билась, днюя и ночуя в лаборатории, но оставался шанс, что на демона высокого ранга зелье не подействует, если вся магия Темнейшего осталась при нём. Экспериментов на членах семьи, естественно, никто не проводил, Диамар же при всей своей ценности для клана сильным магом никогда не был. Если, конечно, старый друг не доработал состав, попавший к нему в руки…
Вкус напитка был превосходен, гурманская натура даже на секунду заставила его отвлечься от оценки возможных результатов дегустации. Бааль смело встретил взгляд Темнейшего, не переставая прислушиваться к своим ощущениям.
Маклин оживлённо переговаривался с Малефом: судя по доносившимся обрывкам беседы, Третье отделение и Безопасность обсуждали, что это такое интересное могло взорваться непосредственно за стеной, отделявшей парк при Осеннем от Пустошей, и хором валили странный характер взрыва и масштабность разрушений на отца и повелителя. Дескать, были же разговоры, что неплохо бы расчистить и расширить территорию дворцового парка, вот он, видимо, и того... расчистил и расширил. А что обломками стены насмерть пришибло пару бестолковых пустынничков — так и поделом, ибо при разбирательстве по горячим следам обе высокие договаривающиеся стороны, СВРиБ и Третье, согласно выяснили, что висело на покойниках преизрядно.
Маммона шутливо советовал Астароту всё-таки закусывать. Вечеринка того и гляди грозила перерасти не то в сольный концерт одного юного таланта, не то всё-таки в старую добрую драку, потому как Астарот закусывать категорически отказывался и мог в любой момент начать накалять обстановку.
Левиафан, проникшийся к Хэмьену некоторым уважением, уже подбивал того что-нибудь спеть. Хэм со злодейской улыбочкой вдохновенно чиркал на салфетке: не иначе, задумал написать очередной шедевр политической сатиры прямо на месте. Сидевший рядом Даджалл косился то в текст, то на тётушку Асму, уже лихо поднимавшую свой сомнительного происхождения бокал «За культуру!», и улыбался не менее глумливо, подкидывая брату парочку весьма нехитрых, но точных рифм. В момент произнесения тоста бокал Асмы превратился обратно под мстительным взглядом премьер-министра. Князь отложил погасшую трубку и изрёк, игнорируя внезапные метаморфозы:
— Горячо поддерживаю! Друзья мои, сдвинем же орудия страстей за окончательное вступление почтеннейшей Асмы в должность министра культуры! Долой неопределённость в столь важном вопросе. Указ будет подписан завтра же, а пока отметим это в неофициальной обстановке. – И с невозмутимым лицом чокнулся своей чашкой с хрустальным символом новой эры культуры Адмира. Раздался мелодичный звон. Асмодей просиял, не забыв бросить насмешливый взгляд в сторону Бааля. Видимо, портвейн, которого все так опасались, действительно был с начинкой и коварно лишил господина премьер-министра чувства юмора. Хотя все прочие сочли иначе, от души рассмеялся даже Астарот.
– Только давай хоть в этот раз без плясок на столе, – попросил Левиафан, любезно возвращая многострадальному куску хрусталя форму бокала. – Пусть лучше рыжий споёт.
– А что тебе мои танцы? Мне вообще на всех вас наплевать. Государь назначил меня министром культуры. – Капризно пожала плечами Асма, покинув ложе нимало не огорчённого этим Князя и переместившись поближе к молодёжи.
Теперь целью её пылких авансов был выбран Даджалл. Скромником он не был, но предпочитал дам помоложе и с более определённым гендерным статусом. Первые пару раз плюхнувшуюся к нему на колени красотку оборотень спокойно, как ребёнка, пересаживал на колени к соседям, которые, в свою очередь, незатейливо спихивали новоявленного министра культуры на пол. Но страждущая Асма была неумолима, как бумеранг.
– Если тебя насилуют, постарайся расслабиться и получить удовольствие, — заржал Хэм, когда женская ипостась Асмодея в очередной раз уселась к брату на колени, причем верхом, чтобы тяжелее было снимать, и по-хозяйски обхватила того за шею. Даджалл успел увернуться от поцелуя в губы, но разгулявшуюся Асму было не смутить такими мелочами – к шее своей жертвы она присосалась, как вампир. Глаза цвета тёмного янтаря чуть сузились, на губах «щеночка» появилась улыбка, а руки лениво обхватили холёные плечи обольстительницы.
– Еще немного, и мы станем свидетелями воцарения общечеловеческих ценностей в Адмире, – продолжал комментировать происходящее изрядно нетрезвый Хэмьен. – В истинно гуманных странах культура кроет военно-промышленный комплекс, как сатир козочку, и совсем скоро подобный триумф ожидает и нас!
Ободрённый комментариями Хэма и кажущимся спокойствием Даджалла, Асмодей рискнул слегка разомкнуть объятия, чтобы расстегнуть рубашку на своей жертве. Оборотень раскинулся в кресле, явно дожидаясь, пока очередь дойдет до штанов. Его дыхание участилось, и Асма, уверенная, что мальчишка всё-таки не устоял перед её чарами, на секунду отвернулась от Даджалла, чтобы бросить триумфальный взгляд на членов Совета. Повернувшись обратно, она неожиданно ткнулась лицом в теплый и очень, очень пушистый бок – вместо полураздетого мужчины в кресле возлежал, свернувшись клубочком и издевательски вывалив язык, огромный полярный волк. Озадаченная Асма села на ковер, но её замешательство было недолгим.
— Так даже интереснее, — красотка с готовностью опустилась на четвереньки, прогнув спину и отставив зад. Волк недовольно оскалился и глухо заворчал. Часть Совета оживилась – те, кому доводилось крутить романы с соплеменницами оборотня, прекрасно знали, что, согласно древнему обычаю, оба вступающих в связь партнера должны быть в одной ипостаси – волчьей или человеческой, неважно. Иные варианты считались убогим извращением и свидетельствовали о неумении сохранять форму. Асмодей, по всей видимости, на радостях позабыл об этом. – Ну же, смелее, — подбодрил он, игриво подёргав волка за пушистый хвост. Словно развернувшаяся огромная пружина, тот вылетел из кресла и коротким точным движением укусил Асму за подставленный филей. Малеф, наблюдавший за этой сценой с начала и до конца, был готов поклясться, что после укуса зверь совершенно по-человечески скривился и сплюнул.
От визга красотки, размазывавшей кровь по прокушенной ягодице, у Астарота треснул халтурно, на скорую руку сделанный бокал. Хэм восхищенно присвистнул, пообещав тётушке Асме пожизненное место бэк-вокалистки «Врат», а Даджалл, успевший не только запрыгнуть в кресло, но и устроиться там с максимальным комфортом, положив здоровенную лобастую башку на подлокотник и свесив задние лапы с сиденья, медленно, картинно облизнулся и прикрыл глаза.
Бааль не скрывал своей радости: хоть кто-то поставил блудливого мерзавца на место. Если бы княжеский сынок загрыз его прямо в зале, радость была бы более полной, но тут спасибо и за малые милости.
От общей обстановки Бааля замутило, горечь позора оказались неспособны отбить ни разносолы, ни выпивка. Во рту появился подозрительно материальный мерзкий привкус, не имеющий отношения к экзистенциям. За долгую жизнь его не раз пытались отравить, но пока это никому не удавалось. Потому яд он узнал без труда: медленный, напоминающий приговорённому о неизбежном мучительном конце. Смерть могла наступить спустя довольно долгий промежуток времени, муки к тому моменту становились нестерпимыми, жертва была готова на всё, чтобы прекратить свои страдания, а под финал многие от боли лишались рассудка. Он сам довольно часто пользовался этим составом и его производными для наказания неугодных. Демонам его ранга яд серьёзно не повредил бы, но это не гарантировало ровным счётом ничего, учитывая обстоятельства.
– Неважно выглядишь. Переутомился на службе? А ведь потом будут говорить, что я совсем не берегу верных друзей и соратников, – негромко, так, чтобы его услышал только Бааль, обратился к нему Князь. Дружеский тон, добродушная ухмылка – и тот самый взгляд. Бааль уже видел его, в тех случаях, о которых думал почти весь Совет в начале вечера, и о которых выжившие до сих пор не любили вспоминать, даже оставаясь в одиночестве. И что теперь – личный портал в абсолютное ничто, ожидающее каждого обитателя Веера после физической смерти? Высшие демоны жили очень долго, относительно многих рас почти вечно, но так и не удосужились за столько лет выдумать себе подходящих сказок про загробную жизнь любого толка. Особо отличившихся на ниве предательства членов Совета неизменно ждал «приказ о переводе» в одну из закрытых элитных психиатрических лечебниц в Бездне. Считалось, что если кто-то решился на государственную измену, то находится по умолчанию не в своём уме и должен пройти принудительное лечение. Стоило ли упоминать, что после попадания за ворота клиники обратно никто более не выходил.
Те, кому повезло ещё меньше, сразу отправлялись в специальный отсек в катакомбах под Осенним, где коротали вечность в саркофагах, лишённые даже перспектив спокойного небытия. Пока тело сохранялось по всем правилам, не было никакой гарантии, что в крышку гроба в один прекрасный день не постучит тяжёлая княжеская длань. Покой после смерти нужно было заслужить. Темнейший очень любил пошучивать на эту тему, мол, я такой же как все, меня вполне можно предавать, все только этим и занимаются за спиной, дерзайте, мол. И навещать потом тех, кто воспринял эти шутки всерьёз, любил не меньше. Друзей, пусть даже бывших, он не забывал никогда.
– Ничего серьёзного, уверяю, – глухо отозвался Бааль, с трудом подавив дрожь в позвоночнике.
– Думаю, стоит отпустить тебя домой. Под надёжную… опеку любящей семьи. – Это прозвучало так, словно бы Темнейший размышлял вслух, а вовсе не беседовал с ним. – Кто знает, насколько серьёзным может оказаться пустячный с виду недуг. Дома и стены помогают, верно?
– Пожалуй. – В горле пересохло, а нарастающий шум в ушах странным образом напоминал мерный стук инструментов камнетёса. – С вашего позволения.
– Ступай.
Бааль поклонился и исчез из зала.

Открытие нового университетского корпуса на Лысых горах должно было стать значительным событием: там разместили недавно созданный Специальный факультет для одарённых имени госпожи Президента Прекрасной Рахмы, куда предполагалось принимать всех магов вне зависимости от пола и происхождения. Разумеется, под патронатом Его Темнейшества господина вице-президента.
Ректор Пандемского государственного университета был в восторге от идеи. Он вообще зарекомендовал себя личностью настолько деятельной и эффективной, что, заведись подобная в ведомстве Маклина, граф предпочёл бы поскорее избавиться от этакого счастья. За время пребывания на посту этот ставленник старой аристократии подтянул все возможные связи...За время пребывания на посту этот ставленник старой аристократии подтянул все возможные связи и собрал целую банду ушлых паразитов, вместе с которой постепенно превратил в целом безобидное учебное заведение в постоянный источник массовых беспорядков. Громкие скандалы с выдачей поддельных дипломов лицам с весьма посредственными магическими способностями, студенческие волнения и забастовки преподавателей — всё это стало чуть ли не фирменным стилем его правления. Отдельным развлечением оказался невзаимный роман с властью: даже вне сезонов хтонической паранойи у Князя напрочь отсутствовала любовь к подхалимажу. А подхалимом господин ректор был вдохновенным, можно сказать, идейным. Он вместе с другими лизоблюдами порывался присвоить ПГУ имя Темнейшего, но тот ответил отказом и ядовито заметил, что раз уж столицу до сих пор не переименовали из Пандемониума в Князь-Темнейший, то и без вуза его имени страна прекрасно проживёт. Перепутав по угоднической близорукости иронию с излишней скромностью, группа товарищей, которую впоследствии окрестили «фан-клубом», распорядилась сменить название на фасаде главного здания в обход воли монарха. Когда на следующий день лишние буквы осыпались на землю, как сухая листва, чудом никого не задев, ректор всё же что-то заподозрил и направление своей бурной деятельности сменил.
***
Маклин предполагал, что на открытии спецфакультета будет аншлаг — с открытия мавзолея Прекрасной Рахмы Князь не баловал своих подданных появлением на крупных мероприятиях — но реальность превзошла все ожидания. Официальная делегация Раймира — дорогие двоюродные родственники — заняла самые удобные места на свежевозведённых трибунах и, похоже, отмечать достижения адмирского высшего образования начала ещё позавчера. Странно, что возглавляет эту компанию Гавриил — на его месте Маклин бы не светил так физиономией, имевшей подозрительное сходство с рожей господина премьер-министра, даже сквозь маскировочные чары очевидное для всех. Джибриль бен Бааль в роли третьего официального лица Раймира, спешите видеть... можете не спешить, ближайшие часа два этот красавец никуда не денется, не для того явился, чтобы уйти, не высидев всю церемонию. Слишком уж комфортно устроился. Впору подумать, что кто-то из абитуриентов — его родственник-полукровка... Маклин мысленно записал себе не забыть проверить всех новоиспеченных студиозусов на скандальном факультете, на всякий случай — а то многовато на трибунах бомонда с обеих сторон Перешейка. Неоспоримый плюс — гульих метисов тоже хватает, посему изображающий неофита высшего образования Адан не слишком выделяется.
Маклин не выпускал из вида своего карманного террориста. Тот очевидно нервничал — потел и дёргался на каждый резкий звук, облизываясь, словно голодная собака, — но невротиков обоего пола и самого разного происхождения в нестройных рядах абитуры хватало. Граф подумал, что для оправдания собственного присутствия в толпе зевак следовало бы озаботиться и притащить в качестве первокурсника спецфака кого-нибудь из подходящих по параметрам детей клана. Мало ли кто задумается, зачем под палящим пандемским солнцем почти час по доброй воле жарится начальник Третьего отделения, вырядившийся в цивильную одежду и очевидно не участвующий в мероприятии. Он скользнул взглядом по толпе, ища знакомых, и облегчённо выдохнул — по всей видимости, масштаб мероприятия он явно недооценил. Армейским-то чем здесь намазано? Компания парней в форме пандемского Легиона наверняка притащилась сюда исключительно для того, чтобы поглазеть на девиц, поесть адбургеров, выпить пива, и, возможно (ну, это если очень повезет, конечно), подраться с охраной раймирской делегации. Хотя, похоже, последнее останется в области неэротических мечтаний — Маклин проследил за взглядами армейской компашки и понял, что, если кто-то со стороны за происходящим и следит, то начальник Третьего отделения — не самый интересный фрукт в этом неудобосказуемом компоте. Один из княжеских сынков, как обычно, в форме, и, как обычно, не в парадной, подпирал спиной боковую стенку трибуны, лениво любезничая с какой-то девицей с нашивками сержанта Легиона. Маклин прищурился — похоже, парочка, вопреки первому впечатлению, обсуждала никак не амурные дела. Иначе с чего бы прочим "волчаткам", как ехидно за глаза именовали легионеров, окружать своего командира и его подружку плотной толпой?
Граф посмотрел на Адана. Тот все так же покорно потел в шеренге студиозусов и, судя по всему, заниматься самодеятельностью не собирался. Для страховки Маклин навесил на весь ряд, где находился гуль, "дальнюю слежку" — если возникнут какие-то вопросы, массовое заклинание можно будет объяснить служебным рвением. И, решив слегка отвлечься, неторопливо направился к трибунам — лично убедиться, что среди "волчаток" не затесался посторонний. Он, конечно, принял все меры, чтобы идея вызова Младшей из древнейших кровью Высших осталась достоянием узкого кружка предназначенных на убой фанатиков. Более того, граф сам не очень представлял, что будет, если для снятия печатей воспользоваться не кровью Темнейшего, а кровью любого из княжеских детей. Вероятно, ничего страшного — но на всякий случай слежка, которую правильнее было бы именовать охраной, была заблаговременно приставлена ко всем известным потомкам Первого среди равных. В некоторых случаях объекты слежку не заметили, в некоторых — возможно, заметили, но ничего не предприняли. Двоих для того, чтобы качественно охранять, следовало бы, по-хорошему, обезоружить, обездвижить и запереть в подвале. Малефицио, к счастью, на площади не было — то ли СВРиБ не слишком волновало предстоящее действо, то ли, что вероятнее, Малеф предпочитал лишний раз не попадаться на глаза сиятельному папаше. А вот Даджалл зачем-то явился с целой стаей соратничков — и поди пойми, для чего. Где Университет, а где Легион, как говорится...
Когда к компании, сгрудившейся под трибуной, и что-то напряжённо изучавшей, подошёл начальник Третьего отделения, никто ухом не повёл — что могло означать как полную законность происходящего, так и то, что "волчаткам" наплевать на кого бы то ни было, кроме непосредственного командира. Даджалл, заметив графа, ухмыльнулся, приветственно кивнул и коротким жестом приказал "волчаткам" посторониться — что те, разумеется и сделали.
— Что за гримуары и артефакты вы тут изучаете, ребятки? — граф старался казаться беспечным зевакой, случайно заметившим в толпе хорошего знакомого. Даджалл, возьми он на себя труд приглядеться, вполне мог бы заподозрить неладное — помимо недурных для вервольфа магических способностей, княжеский щеночек обладал определенным чутьем, присущим второй половине его крови. Волки, даже если не понимали, в чём суть, превосходно чувствовали страх, усталость, боль или притворство. "Запах не врёт", — в Третьем хватало вервольфов и их полукровок, и Маклин знал, что лучших оперов и дознавателей ещё поискать.
— Наслаждаемся контрабандой, — дружелюбно отозвался "щеночек". — Не желаете присоединиться, граф? — он протянул Маклину нечто, на взгляд жителя Пандема довольно несуразное, но для знатоков являвшее собой убойное — в прямом смысле слова — совершенство. — Мэй, — кивок в сторону крепкой девчонки в форме, которую Маклин издали счел очередной подружкой Даджалла, — утверждает, что на их Пластине эту штуковину используют в основном ваши коллеги и коллеги Малефа, и что тамошние устройства не всегда идентифицируют это как оружие. Я не вполне понял, что за отвод глаз нужно применять, и как нужно накладывать его на предмет, но может, вы разберётесь.
Маклин взял в руки неожиданно лёгкий пистолет. Повертел, магическим зрением "разбирая" оружие на три с лишним десятка частей. Хм, заряжен, — и незаметно, по крайней мере, на первый взгляд, чтобы в конструкции присутствовало что-то, препятствующее случайному выстрелу. По всей видимости, легионеры были потрясающе везучими скотами, если никто из них не спустил крючок, изучая оружие, — ну или Даджалл и эта девчонка, как ее... Мэй, кажется, — заранее предупредили своих сослуживцев. Что ещё? Человека или гуля, очень слабого мага или не слишком крупного зверя из такой убить можно, для высшего демона — игрушка. Даже точным попаданием не остановить и не убить, слишком невелика площадь поражения. Неприятных ощущений будет изрядно, но, пожалуй, даже полукровку вроде приволокшего это мальчишки толком не изувечить. Прекрасная вещь, надо подольше постоять здесь и поизучать её — авось и применить удастся. Пора бы Первому среди равных почтить собравшихся своим присутствием, вон, уже торговцы пивом и адбургерами с опустевшими лотками заторопились с площади за новыми партиями товара — значит, торчим мы все тут поболее часа. Если Темнейший не появится с минуты на минуту, изрядная часть электората встретит правителя с красными от солнца и пива осоловелыми мордами без малейших примет верноподданнического почтения...
— Возможно, госпожа Мэй...
— Сержант Мэй, с вашего позволения, господин граф, — сухо поправила девица. Тот кивнул, принимая поправку, и продолжил: — Так вот, возможно, сержант Мэй говорила о каких-то технических средствах, причем не очень... качественных. Отвод глаз на предмет — и на этот в том числе — наложить можно, но любой, кто чётко представляет, что именно он ищет, и обладает магическими способностями, превосходно видит сквозь подобные заклинания. Подействует разве что для отвлечения внимания — например, при рутинной проверке. При тщательном досмотре — почти бесполезно, разве что заклинатель много сильнее тех, кого он пытается провести.
Даджалл кивнул.
— Судя по всему, поэтому вы и заметили нашу игрушку. Я её слегка прикрыл, чтобы не привлекать любопытствующих, но вам это не помешало.
— У Третьего отделения нюх на контрабанду, — пафосно сообщил Маклин и, сосредоточившись на раймирской делегации, незаметно для подвыпивших гостей "ниткой" вытащил у них из-под ног корзину с запасами для продолжения пикника, рассудив по состоянию раймирцев, что четвёртая корзина с бутылками и закуской совершенно очевидно будет для них лишней. — Держите доказательства, господа офицеры, я их только что у раймирцев конфисковал, — граф подал пример Даджаллу и его свите, первым выудив из похищенной корзины бутылку и совершенно машинально проверив содержимое заклинанием. Ни посторонних наговоров, кроме охлаждающего, ни ядов, и притом весьма приличное недешёвое вино — не господин премьер ли расстарался для сыночка? — Можем, не сходя с места, уничтожить конфискат — раймирская делегация в курсе касаемо ограничений ввоза продуктов из Раймира в Адмир и вряд ли подаст жалобу.
— Благодарю, господин граф, вы очень добры, — Даджалл махнул рукой, приглашая "волчаток" принять участие в разграблении корзины. — Мы не догадались прихватить съестного с той Пластины, где гуляли, а здешние адбургеры отвратительно пережарены.
Внезапно вокруг стало тихо, а затем гомонящая толпа зашумела с новой силой.
— О, главкома подвезли, — жуя добытую из ворованной корзины перепёлку, прокомментировал кто-то из легионеров. Маклин в комментариях не нуждался — в отличие от парней, он почувствовал приближение Темнейшего ещё несколько минут назад. Судя по всему, их величество не спешили и продвигались к толпе электората откуда-то из недр Университета со скоростью умирающей черепахи. Волоком его там тащат или на руках несут, передавая, как ценный приз? Граф напрягся: Адан должен был броситься на Князя в тот момент, когда тот приблизится, чтобы лично напутствовать студиозусов. Явления Темнейшего за спинами выстроенных в шеренгу будущих жертв образования никто предугадать не мог. Истинно верноподданные вокруг вовсю накладывали заклинания улучшенного зрения, дабы не пропустить появления монарха. Маклин последовал их примеру, хотя, будучи высшим демоном, не слишком нуждался в подобных ухищрениях. Картина стала неестественно чёткой — сейчас он мог бы пересчитать нитки на одежде студентов. Адан сдерживался с трудом — он конвульсивно сжал пустой флакончик в который, согласно замыслу, был должен сплюнуть кровь Князя, и облизывался уже вовсе непристойно. Когда Их Темнейшество, почему-то передумав произносить речь с верхней площадки университетской лестницы, сбежал вниз, расталкивая свиту ректора, и буквально врезался в шеренгу абитуриентов, гуль не выдержал. С нечленораздельным рычанием он сбил с ног находившихся между ним и его целью соседей и бросился на Князя, метя в горло. Бросок оказался неудачным — споткнувшись об одного из пытавшихся встать бедолаг, Адан потерял равновесие и практически рухнул на грудь Темнейшему. Со стороны это выглядело, как крайне неловкая попытка обнять и облобызать правителя, поэтому поначалу никто не заподозрил подвоха. Князь, не глядя, отмахнулся. Окончательно утративший остатки адекватности и опору под ногами Адан, падая, изо всех сил вцепился зубами чуть выше княжеского колена, получил наотмашь тяжелой тростью по плечу, но зубов не разжал.
Ближайшие студенты в испуге отшатнулись. Кто-то завопил, кто-то схватился за амулеты. Больше, чем неожиданно рехнувшегося сотоварища, они боялись реакции Темнейшего. Кто знает, вдруг государь в запале вздумает обернуться стаей драконов и сожжёт полгорода. Да что там стая, хватило бы и одного.
Воспользовавшись тем, что в какой-то момент возле импровизированной скульптурной группы "Князь, угрызаемый гулем" образовалось пустое пространство, Маклин вскинул притащенную "волчатками" игрушку и плавно нажал на спуск. Дёрнувшийся Адан начал медленно сползать вниз. Князь продолжал стоять изваянием, глядя куда-то в сторону трибуны так, словно позировал фотографам. Последние, разумеется, не упустили такой шанс.
Темнейший с некоторым опозданием поморщился, больше от отвращения, чем от боли, и опустил взгляд на гуля. Пуля попала тому куда-то в основание шеи, и теперь было совершенно невозможно понять, чья кровь — княжеская или собственная — пузырится на губах незадачливого террориста. Он судорожно подёргивался, словно желая повторить бросок, и облизывал окровавленные клыки, а дышал шумно и прерывисто, мучительно пытаясь сглотнуть. Постепенно лицо раненого приобрело синеватый оттенок, открытую пасть перекосило жуткой гримасой, сквозь застывшие на губах клочья жёлто-розовой густой пены вырвался сдавленный хрип. Тело Адана внезапно тряхнуло серией мелких судорог, а затем выгнуло дугой едва не до хруста позвонков, после чего он вытянулся, уставив в небо широко раскрытые глаза, в которых почти не были видны белки.
– Надо бы сообщить Мору, что у гулей опять эпидемия, — вполголоса бросил Князь через плечо кому-то из сопровождающих. И продолжил куда громче, адресуясь к ошарашенной неудавшимся покушением толпе:
— Знание доступно всем, но не всем удаётся переступить порог храма науки...
***
Среди обитателей Пандема было в ходу выражение «чтоб тебя мажордомом в Осенний взяли». Мажордомы у Темнейшего действительно менялись часто – кто сходил с ума, кто погибал, кто пропадал бесследно, но ещё ни один не выходил на пенсию по выслуге лет. Ныне занимавший эту должность Бакар к такому положению дел относился философски. Когда каждый день представляется случай закончить свой жизненный путь самыми разнообразными и неожиданными способами, подобная позиция вырабатывается сама собой.
Благо, его предшественники всё же вели дневниковые записи, позволявшие избежать многих бед, и мажордом подолгу просиживал в наиболее безопасном отделе дворцовой библиотеки, перенимая опыт. Свою лепту он предпочёл не вносить – с какой стати помогать кому-то, если сам уже будешь покойником? Труды по истории и магии тоже вызывали у него интерес, но скорее абстрактно-тоскливый: стать великим полководцем или политическим деятелем ему не светило. Венцом магических упражнений мажордома навсегда осталось слабенькое заклинание «огненный шар», да и в его применении после поступления на службу не было ни нужды, ни возможности.
Прочая челядь приняла новобранца вполне дружелюбно. Бакар стремился производить приятное впечатление, и на первых порах ему это удавалось. Что о нём думал Темнейший, Бакар узнавал без особых ухищрений, довольно часто и подробно, а самые красочные характеристики даже записывал потом по памяти в отдельную книжечку, чтобы при случае блеснуть, распекая других. Он вообще очень внимательно приглядывался к особе хозяина и его окружению, чтобы угождать во всём, попутно заимствуя как можно больше полезного для себя. Перенимал он не совсем то, что следовало бы, а угождать получалось скверно. Но Темнейший возвёл разносы в ранг высокого искусства, потому Бакар воспринимал их скорее как неизбежное природное явление. Брань на вороту не виснет, особенно если это ворот роскошного камзола, а взбучку тебе устраивает не какой-то лавочник, всё-таки сам глава государства. Был бы действительно недоволен, казнил бы. Но шрама от пресс-папье Бакар простить так и не смог, поскольку тот не сводился решительно ничем, и пришлось в итоге отрастить бороду, чтобы скрыть это безобразие.
Всё, аккуратно присваиваемое в обход официального жалования, он почитал компенсацией, а себя – свободным от каких-либо моральных обязательств. Слуга тирана должен быть ловким и расторопным, но это святое убеждение не помешало Бакару со временем изрядно облениться и уверовать в необъяснимое с логической точки зрения благоволение судьбы.
В обязанности мажордома помимо прочего входил разбор подарков, присылаемых отцу нации со всех концов света. Сегодня поступления были не столь многочисленны, то ли половину растащили загодя, то ли просто улов в волнах народной любви был невелик. Съедобные дары по большей части выглядели как алкоголь, и Бакар сразу приготовил на вынос в покои повелителя пару наиболее ценных бутылок. Он слишком хорошо помнил, как однажды эдак незаметно умыкнул спиртное попроще, посчитав, что держава не обеднеет. Собственно, это всё, что он потом помнил о том эпизоде, прочее ему злорадно рассказали подчинённые: оказывается, он вломился в княжеский кабинет и, не застав повелителя на месте, решил покрасоваться в его кресле. Там по своему обыкновению мирно дремал ручной лис Темнейшего. При попытке фамильярно ухватить сонного Алерта под пузо и усадить на колени, тот возмущённо взвизгнул, прижал уши и прокомпостировал мажордому руку, практически повиснув на перепонке между большим и указательным пальцами. Пока Бакар с воплями отрывал от себя взбесившегося зверька, тот опозорил неприятеля настолько прицельно, что наблюдавшим за развитием событий слугам потребовалось какое-то время, чтобы подавить хохот, прежде чем всё-таки вмешаться и помочь разгулявшемуся начальнику, проводив от греха подальше в его покои. Утром нового дня Бакар почти пожалел, что не умер: боль в прокушенной руке и едкая лисья вонь никогда не входили в список средств, облегчающих похмелье.
С тех пор класть глаз на напитки мажордом себе не позволял. А вот кое-что другое сразу приковало его внимание — очень стильная и явно дорогая парадная фуражка. Коллекция княжеских головных уборов всегда была предметом его зависти. Фуражка оказалась великовата и чуть сползала на глаза, но мажордом прямо-таки залюбовался своим отражением в большом зеркале. Даже жаль снимать, до чего хороша, но разгуливать в ней по дворцу хозяин вряд ли бы ему позволил даже будучи в самом прекрасном расположении духа.
Бакар вздохнул и напоследок сменил пару тщательно выверенных державных поз. Нашёл лучший ракурс, хотел было поправить козырёк… и застыл в изумлении. Фуражка не сдвинулась ни на миллиметр, будто приросла. Он попробовал снять её, ровно с тем же результатом. Вначале осторожно, а затем уже со всей силы дёргал за козырёк, наплевав на свою безупречную причёску и возможный ущерб для имперского имущества. Чем больше усилий прилагал Бакар, тем плотнее садилась проклятая фуражка, сжимая череп не хуже тисков палача.
Наконец страх наказания с разгромным счётом победила паника, и мажордом пошёл сдаваться, неся на голове предательский убор так осторожно, будто на тулье у него стоял хрустальный бокал. Из отложенных ранее бутылок он дрожащими руками захватил с собой в качестве заградительного щита только одну, от души надеясь, что швыряться любимым сортом вина хозяин всё-таки не станет.
***
Смерть Адана была закономерна. Он был рождён, чтобы встать во главе большого клана и вести за собой других, но оступился и закончил в пыли под ногами Чёрного Властелина, опозоренный безвестностью. Он стал бы героем, а все лишь подумали, что взбесившийся полукровка в помутнении рассудка кинулся на главу государства. Даже право на славную смерть тиран отобрал у Адана.
Чистокровный никогда не любил их бывшего вожака. Но их, избранных Матерью, неудача Адана должна вдохновлять на новые подвиги. Теперь, когда Адана нет, вся ответственность за женщину названного брата должна была лечь на плечи Риада. Чистокровные жадны до чужого добра и чужих женщин и слишком любят морочить мозги, это Риад испытал на своей шкуре. Этот тип внушал Уле, что она вовсе не часть клана и никакая не будущая священная жена, и, кажется, его внушения даром не прошли. Во взгляде девушки незадолго до её исчезновения появилась некоторая снисходительность, словно она знала что-то, чего Риад не смог бы понять даже на самых простых словах. Вместо священных свитков она занималась теми, что Адан запрещал трогать.
Риад понял, в чём была ошибка, стоившая брату жизни: кровь на сигил Матери должна была брызнуть из-под ножа чистокровного. Особый нож тот носил при себе, но Риад всегда был самым ловким. Теперь нож чистокровного у него, как и сигил. Он взял пергамент со стола Улы, опасаясь неверно перерисовать сложные линии и провалить дело. Действовать надо быстро, пока демон не хватился своего ножа.
Риад не опасался, что не пройдёт дальше ворот. Он всё равно не маг, и ему наплевать на то, что заклинания не действуют в покоях тирана. Подробный план дворца с его ловушками упростил бы выполнение замысла, но в исходе своей вылазки Риад почти не сомневался и так: Великая мать карает малодушных, но всегда готова распахнуть свои объятия для смельчаков.
Осенний производил гнетущее впечатление: ощетинившаяся острыми шпилями каменная громада словно стремилась поднять на них небесный свод. Если присмотреться, дворец даже мог показаться красивым. Он словно состоял из частей разных зданий, собранных воедино прихотливым капризом неведомого зодчего. Про странности Осеннего ходило множество легенд. Поговаривали, будто бесчисленные статуи в галереях способны оживать и двигаться, а любой кусок стены или пола может внезапно превратиться в портал, ведущий на самые опасные пластины Веера. Многие и вовсе считали, что дворец – древний зверь, поднявшийся из Бездны и порабощенный Темнейшим. Главные ворота и в самом деле напоминали огромную пасть, а светившиеся окна – горящие голодные глаза.
Но это всё равно лишь дом узурпатора и лжеца. Великая мать не живёт во дворце, она свободна, и свободны её дети. Обилие зелени вокруг только усугубляло тревожное впечатление, слишком ярки были цветы и зелены листья. Коварство миража, поддавшихся этому обаянию ждет бесславная смерть. Риад заметил парочку довольно упитанных пустынных лис, увлечённо рывшихся во дворе. Дорогу ему перебежал третий, на удивление крупный самец. Дурной знак, но старые приметы не должны помешать тому, за кем сила Великой матери.
Внутри сумрачно и пусто, хотя в таком огромном дворце наверняка должно быть полно народу. Ни охраны, ни слуг, только полумрак и нечёткие расплывчатые тени.
Поднявшись на заветный этаж, Риад едва не задохнулся – в коридоре стоял густой дым, словно в кальянной в самый разгар вечера. Дверь в покои Темнейшего была приоткрыта, оттуда доносились какие-то совершенно душераздирающие звуки. Это ещё больше насторожило юношу. Дурная слава за этими комнатами закрепилась с давних времён. Впрочем, ему, отчаянному храбрецу, проникшему в Осенний, отступать было некуда. Неслышным шагом Риад прокрался в покои, ощущая лёгкое головокружение — не то от собственной смелости, не то от избытка дыма.
В кабинете царил беспорядок. Пустые бутылки, окурки, битая посуда, содранные шторы и ломаная мебель устилали ковёр, который, судя по его плачевному виду, неоднократно пытались поджечь. Атмосфера была не просто нездоровой, она практически душила в своих объятиях, разрывала безжизненное тело в клочья, а потом размазывала останки по стенам и потолку, маниакально хихикая.
Риад внутренне содрогнулся, заметив, что многие смятые или оплавленные предметы на полу ранее были чем-то, что в принципе затруднительно повредить до такой степени.
Посреди кромешного бедлама возвышался в чудом уцелевшем кресле источник слышимой издалека жуткой какофонии. Пел он явно не первый час (а, возможно, и не первые сутки), аккомпанируя себе на инструменте неизвестной Риаду конструкции. Юноша опешил, застав вместо всемогущего повелителя Адмира неопрятного типа, больше напоминающего пьянчугу-дезертира. Да его будто дракон пожевал и выплюнул в канаву! Особенно нелепо выглядела криво нахлобученная помятая фуражка. Она была опасно близка к тому, чтобы слететь, каждый раз, когда певец затягивал очередной куплет, лихо встряхивая головой.
Это не мог быть Сам, решительно не мог. Истории про то, что любой нищий калека на улице мог оказаться Князем, Риад, конечно, слышал, но считал их обычным байками, что рассказывают за стаканом.
Он осторожно подошёл поближе, поняв, что странный тип слишком самозабвенно надрывает глотку, чтобы его заметить. То ли причудливые слова песни, больше похожей на заклинание, то ли что-то неуловимое в ритме, то ли яростное исступление, угадывавшееся во всех очертаниях фигуры певца, заставили парня присесть на груду потрепанных подушек и завороженно наблюдать за быстрыми движениями рук. Низкий хриплый голос звучал как сама безысходность, как воплощение острейшей беспричинной тоски, что поднимается иной раз со дна души даже у записных весельчаков и балагуров, заставляя их оборвать на полуслове очередной пошлый анекдот. О чём пелось, Риад никак не мог уловить, хотя поначалу слова и разбирал. Казалось, голос и инструмент окончательно слились в какой-то мрачной гипнотической гармонии. Риад нахмурился: он словно потерял что-то очень важное и никак не может это найти. Что он делает здесь? Чего хотел? И всё-таки, как же называется эта штука, что способна издавать такой звук?
Тишина обрушилась внезапно, как подлый удар двумя ладонями по ушам в уличной драке. Ответом на невысказанный вслух вопрос глухо, но отчётливо прозвучало:
– Баян.
Риад окончательно перестал понимать, что происходит. Мысли замедлились, на голову словно накинули толстое шерстяное одеяло в жаркий полдень. Даже говорить оказалось сложно. Наконец он смог выдавить из себя какое-то несуразное вопросительное мычание и снова умолк.
– Эта штука, – теперь музыкант обернулся, отставив инструмент в сторону, и Риаду впервые за его недолгую, но насыщенную приключениями жизнь, стало по-настоящему страшно. Хотя ничего угрожающего в облике Князя не было, наоборот, он выглядел куда менее внушительно, чем на картинах или плакатах.
Пламенные речи в духе Адана на ум не шли, да Риад никогда и не блистал по этой части. Бежать было бесполезно. Юноша даже позабыл про нож и сигил. Он оцепенел и старался сфокусировать взгляд на своей цели, готовясь хотя бы погибнуть достойно. Цель пристально посмотрела на него в ответ из-под засаленной гривы, поскребла заросший подбородок, тяжело поднялась и отправилась рыться на столе. Стол, кажется, пострадал менее всего на фоне общего разгрома. Потом цель вернулась к Риаду и протянула какой-то пузырёк. Парень механически принял его и немедленно выпил. Вопреки ожиданиям, не упал после этого в страшных предсмертных корчах, наоборот, ощутил, что в голове немного прояснилось.
– Хоть бы противогаз надел, дурак. Говорить можешь?
Риад не слишком уверенно кивнул, пропустив первую часть фразы, и на всякий случай снова хлебнул из флакона.
– Молодец, – ухмыльнулся его собеседник, усаживаясь на пол рядом и извлекая откуда-то из недр куртки бокал. Тот внезапно пошёл мелкими трещинами, а затем попросту стёк на ковёр лужицей расплавленного хрусталя. Князь равнодушно махнул рукой:
– Обойдёмся без излишеств.
Появившаяся следом бутылка проявила большую устойчивость. Риад заинтересовался, что ещё может быть распихано по княжеским карманам, и не найдётся ли там еды. Темнейший сделал изрядный глоток и передал бутылку гостю, отрицательно покачав при этом головой.
– Зачем пришёл – всё понимаю. Всех понимаю. Но до чего же надоело, грёбаная Бездна, до чего надоело! Пей, парень. Ночь будет долгой.
Риад, к которому постепенно вернулся временно покинувший его дикий ужас, повиновался. Ночь действительно казалась бесконечной, и говорил в основном Темнейший. Речь лилась плавным потоком, унося с собой остатки риадова рассудка. Он пару раз едва не отключался, но государь щедрой рукой передавал ему бутылку и продолжал прерванный рассказ. Гостеприимство и красноречие хозяина держали надёжнее стального капкана. Многое становилось ясным, как день, ещё большее — бесповоротно теряло смысл. Когда бутылка в третий раз сменила объём и цвет, вкуса Риад уже не различал, чувствуя только обжигающую горечь на языке. В тяжёлом воздухе комнаты постепенно сгущалось, набирая силу, нечто жуткое. Тени предметов ожили и, мешаясь с дымом, медленно стягивались к расслабленной фигуре на полу. Князь задумчиво разглядывал почти пустую бутыль со стёртой этикеткой и к чему-то прислушивался. Внезапно левый глаз его изменил цвет, а губы растянулись в странной усмешке.
Риад наконец понял, как именно выглядит зловещий Архи-тип из историй спятивших бродячих сказителей, и почему некоторые из них чуть не в драку лезли, толкуя про то, что нет для него слов. Как рассказать про того, кто везде и нигде сразу? Глянет мимоходом – и пропал ты, а что вместо тебя останется – одно лишь бессознательное на панцирно-твёрдой спине, беспомощно перебирающее тонкими лапками в воздухе, как опрокинутый скарабей. Риада замутило, словно он и вправду побывал в теле того жука, пить захотелось с особенной остротой. Он огляделся в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было утолить жажду, и заметил на столике изящную вазу, в которой вместо пышного букета торчала одинокая, но весьма раскидистая золотая ветка. Риад от удивления аж приоткрыл рот: не про эту ли волшебную хворостину талдычил один подслеповатый чудак, изрядно насмешивший тем вечером завсегдатаев кабака? Мол, такая ветка расчудесная, что целое сочинение про неё написать готов. Точно, та самая, и светится ярко. Вроде как её сорвать надо, чтобы убить какого-то жреца, а потом принести в дар богине… Тут Риада всё-таки стошнило, но Владыка, кажется, вообще о нём позабыл, поэтому не обратил никакого внимания на подобную дерзость. Непонятно откуда возник давешний лис-переросток со знакомым Риаду детонатором в пасти. Он настойчиво привлекал к себе внимание Князя, сердито тычась носом в колено хозяина и отрывисто ворча. Риад при виде этого зрелища впал в окончательный ступор. Владыка выругался сквозь зубы, повертел в руках детонатор, поднялся и ушёл в сторону балкона.
Последнее, что запомнил неудачливый террорист, — брошенную ему фразу «Подержи-ка!» и яркое видение, в котором он стремительно распадался и никак не мог собрать себя воедино. Где-то далеко прогремел мощный взрыв, и мир обрушился на голову всей своей тяжестью. Отчаянный вопль каждой частицы угасающего сознания приняла милосердная пустота.

За долгую историю Адмира в Осенний не раз проникали злоумышленники. Воры, убийцы, шпионы, террористы, поодиночке и группами. Сам дворец неоднократно пытались взорвать. Правда, в самый неподходящий момент то начиналась песчаная буря, то подрывники ухитрялись заблудиться в тоннелях и выйти какое-то время спустя со стороны Бездны, прямо к постам охраны, то происходил ещё какой-нибудь обидный казус. Один очень ловко проведённый артобстрел Южной башни не дал ровным счётом ничего: Темнейший в этот день у себя так и не объявился.
Смельчаки, пытавшиеся добраться до покоев главы государства с помощью авиации, тоже достигали скорее славы, нежели успеха: притащенный с какой-то Пластины истребитель дал сбой на выходе из портала и эффектно взорвался. Следующие активисты были умнее и даже не стали пытаться рассчитывать возможные расстояния, на которых магические колебания были бы менее фатальными, – вся техника была перетащена заранее, но исполнители десантировались так неудачно, что один зацепился парашютом за шпиль и вынужден был провисеть сутки. Другой и вовсе приземлился в дворцовом саду, поэтому от него остались лишь обрывки замаранной кровью амуниции. Ещё одного счастливчика, пытавшегося попасть в Осенний с воздуха, отнесло ветром прямиком в гвардейские конюшни. Даже ворам, дерзнувшим покуситься на богатое убранство дворца, почему-то фантастически не везло: их бездыханные тела периодически находили в разных углах здания — кого придавило упавшей статуей, кто споткнулся на лестнице и сломал шею, пересчитав все ступеньки. Одного особо неудачливого несуна случайно заперли в холодильнике дворцовой кухни, а потом, благодаря его предсмертному гастрономическому порыву, ещё пару недель поминали в весёлых анекдотах изысканное блюдо "фаршированный кретин". И это не считая просто заблудившихся.
Постепенно в народе сложилось твёрдое убеждение, что войти во дворец может абсолютно любой, но вот выйти обратно целым и невредимым — только тот...Постепенно в народе сложилось твёрдое убеждение, что войти во дворец может абсолютно любой, но вот выйти обратно целым и невредимым — только тот, чьи помыслы никак не затрагивают благополучие правящего дома.
***
Маклин тихо гордился собой: не всякий сумел бы сдержать сардонический хохот и даже не выдать выражением лица, что эти детские игры обречены. Молодняк, после перформанса возле старого алтаря Лилит обретший очередного духовного лидера вместо неожиданно низведенного на уровень рядового члена террористической группы Адана, был столь радостно готов подчиняться приказам любого уровня маразматичности, что граф не единожды помянул про себя поговорку про демона, связавшегося с человеческим сосунком. Угрызения совести, кабы оная и водилась у высших демонов, его не мучили: каждый из предназначенных на заклание ягнят наработал на смертную казнь не единожды, даже по довольно мягким в сравнении с раймирскими адмирским законам. В Раймире можно было огрести даже за недвусмысленно высказанное преступное намерение или недонесение об оном, в Адмире карались исключительно совершённые проступки. Считалось, что намерение без действия – всего лишь фантазия, а карать за воображение, сколь бы больным оно ни было, не следует: мало ли какие у кого галлюцинации…
Правда, предметы, притащенные Маклином с одной из отдалённых и строго охраняемых пограничниками Азазеля Пластин, было сложновато отнести к разряду галлюцинаций. Материальней некуда – а главное, ни грана магии. Это было принципиально – ничья магия, кроме княжеской, в Осеннем не действовала, граф же всерьез вознамерился продемонстрировать старому товарищу, что происходит, если на репутацию и благорасположение главы одного из крупнейших силовых ведомств Адмира плевать столь эпично и бессмысленно. Посему за реквизитом для спектакля с фейерверками пришлось идти самому. Маклин понимал, что рискует: выбранная Пластина славилась уровнем своего технологического развития при полном отсутствии магического. Порталы бдительно охранялись: никому, кто пребывал в хотя бы относительно здравом уме, не хотелось проверять на практике, на что сгодится домашний реактор управляемого термоядерного синтеза, будучи доставленным в любой из находящихся на средневековом уровне миров. Эмбарго на перемещение предметов с этой Пластины Маклин обошёл с легкостью: во-первых, с ребятами Азазеля шефа Третьего связывала давняя и довольно бескорыстная дружба, а во-вторых, он честно, не искажая восприятие магией, продемонстрировал пограничникам содержимое увесистого мешка. На той Пластине, куда Маклин зашёл, как в магазин, подобные товары были мало того, что полностью, безоговорочно легальны, так ещё и проходили фактически по разряду детских игрушек. В Адмире, разумеется, могли бы придраться к месту производства – для посещения частными лицами Пластина была закрыта чуть не со дня создания портала. Но то, что должны были делать «игрушки», для члена Совета, друга Темнейшего, начальника Третьего отделения и прочая, прочая, прочая не представляло ни малейшей сложности и без применения достижений прогресса. Пограничники, разумеется, проверили купленное, пожали плечами – стоило возиться с небезопасной для привычного пользоваться магией существа Пластиной, чтобы по итогу оказаться обладателем горы недешёвых, хотя и мощных, пиротехнических примочек – и пожелали Маклину приятного путешествия обратно в Пандем.
Идиоты, одержимые идеей возвращения Лилит, отнеслись к притащенному графом оборудованию ровно так, как и положено детям: с восторгом и некоторой завистью. Чуть не передрались за право испробовать – правда, шатания в рядах граф не допустил, распределив обязанности:
– Вы – останетесь со мной, вы двое – последнее относилось к Адану с Риадом – постарайтесь, чтобы вас не было ни видно, ни слышно, ни даже запаха не было с подветренной стороны. Иначе я огорчусь.
Адан решил было встать в позу, но быстро заткнулся – Маклин попросту вырубил пытавшегося возразить гуля ударом в челюсть. Риад счёл, что демонстрация вышла достаточно наглядной, и пожалел, что её не застала Ула. По его мнению, после того, как Адан перестал быть вожаком, такой подруги он не заслуживал, и чем скорее это поймут все, тем всем же и будет лучше. Ула, как ни странно, у их нового то ли вождя, то ли покровителя, пользовалась если не уважением, то некоторым иммунитетом. Поначалу Риад решил, что демон положил на неё глаз, но ни малейшего мужского интереса Маклин к пленнице не выказывал – просто забрал куда-то, сообщив заинтересовавшемуся судьбой подруги Адану, что девчонка там, где ей следовало находиться с самого начала. И что желающим выяснить, где это самое начало находится, следовало лучше учиться в школе.
С «игрушками» избранные Маклином разобрались быстро: ничего трудного в том, чтобы управлять механическими жуками, способными перетаскивать на изрядные расстояния груз больше своего веса, не было. Самым сложным было запрограммировать движение в нужную точку – но с этим Маклин предпочёл разобраться сам, не доверяя ретивому, но совершенно бестолковому воинству. Пустынникам были выданы пульты, на которых достаточно было нажать кнопку, чтобы жук взял груз, а потом отправился по назначению. Разгружался и возвращался механизм сам: на той Пластине, где эти игрушки выпускались, ими пользовались, помимо всего прочего, для мелкой уборки дома, так что мини-роботы могли собирать разбросанные вещи и относить их на место.
Маклину совершенно не хотелось, чтобы мощную взрывчатку носители из-за оплошности операторов растащили куда попало, а не под диван в княжеском кабинете. Граф собирался устроить взрыв в тот момент, когда там точно не будет ни единой живой души, а потом, послав столь недвусмысленное предупреждение драгоценному тирану, убрать операторов – на его вкус, эти серийные убийцы выживали до сих пор исключительно волей случая, часто благоприятствующего дуракам. Кабы не претензии к соратнику, вопрос решился бы прямо на Пустошах.
***
Алерт привык, что в логово Великого обслуга старается без зова не заходить, уборка производится редко – когда Тот, Кто Подарил Лисам Мир, считает нужным одним махом уничтожить всё лишнее, а иногда – и пару предметов обстановки или надоедливого визитёра. Также лис привык, что мелкую живность, забегающую из сада или влетающую в окно, можно ловить и есть, а время от времени появляющиеся непонятные предметы ему, как полновластному хозяину Беспредельного Поддиванья, ничем не угрожают.
Поэтому, когда в кабинет вползла странная тварь, влачащая не менее странный брусок, Алерт не испугался и не слишком удивился – и не такое видали. Он обнюхал тварь – она пахла чем-то непривычным и вряд ли съедобным. Будучи придавлена лапой, выскреблась на волю, не потеряв поклажи, и даже на пробный укус никак не отреагировала. После того, как эмпирическим путем была доказана непригодность твари в пищу, настала очередь бруска – тем более, что, втащив свою ношу в самый дальний угол Блаженного Поддиванья, тварь заторопилась за дверь, не прикопав и даже не пометив оставленное. Тупая несъедобная скотина притащила столь же несъедобную дрянь, как и она сама, – Алерт проверил, брусок был похож на смесь мыла и глины. Всё бы ничего, но вскоре появилась еще одна тварь – а может, та же самая, выглядели и пахли они совершенно одинаково, и деловито приволокла новый шматок никчёмной вязкой гадости, притулив его поближе к первому. По мере того, как родное Поддиванье заполнялось отвратительной несъедобной массой, лис терял терпение. Оставалась надежда на Великого – обычно, когда тот обнаруживал слишком много мусора в логове, хватало одного движения лапы Бесхвостого или даже взгляда, чтобы вокруг стало чисто, тепло и уютно. Но как назло, верховное лисье божество давненько не осеняло благодатью территорию логова, а покидать на старости лет обжитую нору и перебираться в парк Алерту категорически не хотелось. Разумеется, часть племени, издавна заселившая окрестности Осеннего, была бы счастлива, если бы в их колонии счёл нужным поселиться сам Пророк Фырф, но что он за Глас Великого, если спит в кустах, как обычный недопёсок-первогодок, а по ночам охотится за полёвками на глазах у всех?
Алерт уселся в центре кабинета и, развесив уши, ещё немного понаблюдал за странными тварями. Будучи перевёрнутой, любая из них шустро возвращалась в первоначальное положение. Вытолкать муравьёв-переростков за дверь или загрызть также не получалось – несмотря на несуразный вид и неспособность к обороне, они оказались неуязвимы. Лис почесал лапой за ухом и злобно тявкнул. Распушив хвост и холку, он попробовал воззвать к Великому, но непостижимый высший разум остался глух к его мольбам. Такое случалось и прежде, рано или поздно Великий неизменно возвращался домой, и, если бы непонятные твари не избрали для своей кладовой его, Алерта, владения, лис бы спокойно ждал возвращения Бесхвостого. Но нет, надо же было этим ненормальным скарабеям натащить дерьма неведомого зверя именно туда!
Алерт нервно заметался по кабинету. В расстроенных чувствах пометил оставленную тварями кучу – но и это не отвратило вторженцев. Они даже не стали перемечать свой склад – неимоверная глупость, но чего ждать от насекомых, будь они хоть трижды несъедобные?
Алерт попробовал оторвать кусок – дрянь не жгла пасть и, подкопав кучу когтями, от неё можно было отгрызть изрядно. Лис отнёс кусок в дальний угол кабинета и улёгся рядом. Насекомое, заметившее этот демарш, возмущённо пискнуло и, выхватив трофей из-под носа Алерта, вернуло на место. Лис при этом не пострадал – очевидно, защищать добычу и себя твари действительно не умели. Правда, двигались шустро, а также каким-то образом находили свою пакость совершенно везде и с тупым упорством возвращали на исходные позиции.
Алерт снова от души почесался, задумчиво и больше для галочки, нежели надеясь на результат, цапнул очередного жука, — и воззвал к племени. Цепочка ярких образов, понятных каждому отоциону, призывала всех, кто достаточно взросл, силён и смел, посрамить мерзостных захватчиков, с подлым и коварным умыслом принявших обличье еды. Результат не замедлил – парк пришел в движение. Ушастые чёрные лисы, казалось, возникали прямо из-под земли – и редкая обслуга, натыкавшаяся в саду или коридорах на воинственно верещащую мохнатую армию, предпочитала убраться восвояси, списав внезапное нашествие блохастых на очередной княжеский эксперимент.
В кабинете царил ажиотаж: каждый, пришедший на зов Пророка, старался показать, что готов на всё ради победы. Лисы пробирались под Священный Диван по несколько за раз – площадь княжеского ложа вполне позволяла разместить под ним не то, что десяток отоционов, а средних размеров зоопарк. Куча таяла на глазах – против орды клыков и когтей не устоял бы и Осенний дворец! Насекомые встревоженно пищали, бросались спасать свою замазку, выдирая её по кусочкам из зубов алертова воинства, но силы были неравны. Воины утаскивали добычу, и, повинуясь возмущенному тявканью своего вождя, стремглав неслись в парк: зарыть и уничтожить, спрятать и пометить, чтобы никто не дерзнул откопать!
Чтобы ускорить освобождение Священного Поддиванья, добычу, не мудрствуя лукаво, тащили прямиком в сточные ямы в дальнем углу парка, там, где за стенами простиралась Пустошь – Алерт рассудил, что ни одно насекомое не сумеет извлечь оттуда что бы то ни было. А если несъедобные окажутся настолько безмозглы, что полезут спасать своё имущество и утонут – туда и дорога.
Как только последний солдат армии Пророка Фырфа триумфально покинул поле боя, преследуемый разбитыми наголову несъедобными, Алерт облегченно вздохнул и по новой переметил Освобождённое Поддиванье. С чувством выполненного долга старый лис возлёг в любимое кресло Великого – справившись с проблемой без участия божества, он имел право хотя бы на время занять престол Того, Кто Привёл Лис На Эти Земли.
Увы, долго наслаждаться не получилось – как всякое божество, не считающееся с призывами верных, когда те нуждаются в помощи, Великий явился в аккурат тогда, когда острой надобности в спасительном присутствии уже не было. Спасибо ещё, не материализовался прямо в кресле – но многострадальному дивану не повезло в очередной раз за этот неимоверно долгий день. Соткавшись из воздуха, пропитанного едким запахом лисьей победы, на ложе рухнул сперва Темнейший в своём обычном костюме подгулявшего пандемского люмпена, а следом за ним, цепко держась за ворот княжеской куртки, плюхнулся Асмодей, наряженный по моде какой-то из тех Пластин, где мужчины ещё носили фраки и смокинги.
– Врут, что в твой кабинет нельзя телепортироваться, – укоризненно сообщил он Князю. – Главное – держаться покрепче, а уж за что – не так и важно. Верно, ми-и-и-лый?
Алерт ехидно прижмурил глаза, наблюдая, как Великий брезгливо стряхивает когтистую наманикюренную лапу одного из самцов Осенней колонии со своей шкуры.
– Мог бы не ломать комедию, – сухо сообщил Великий своему миньону. – Ты не на Совете.
– А как же возможная утрата квалификации? – самец, распространявший сложный аромат какого-то селективного парфюма, способного поспорить по насыщенности и стойкости с лисьими метками, наигранно похлопал накрашенными ресницами. – Представь – являюсь я, значит, на Совет, приличный до рвотного рефлекса. И к тебе эдак чинно-благородно, со всем возможным политесом – разрешите, мол, доложить, ваше темнейшество? Хочешь столь грубо избавиться от соратников? Часть загнётся от когнитивного диссонанса, часть – от инфарктов с инсультами. Астарот с Маклином на радостях пришибут друг друга – мешать им станет некому. И останемся ты да я, да мы с тобой… Ну Левиафан с Азазелем, да детишки ещё, они маленькие, невинные. А кто кроме – ума не приложу, нынче все такие нервные и сложные, что старина Люци на их фоне скоро будет выглядеть образцом душевного здоровья. Того и гляди выпустим из Бездны да извинимся за доставленные неудобства.
– И где на твоей шкале душевного нездоровья членов Совета стоит отметка с именем одного нашего общего приятеля? – рассеянно поинтересовался Князь, устраиваясь в ворохе подушек. Закинув руки за голову и пошарив где-то между диванным валиком и стеной, он извлек оттуда початую бутылку непонятной жидкости, поболтал на просвет, понюхал, открыв – Алерт чихнул от убойного духа спирта, торфяного дыма и соли, но Великий бестрепетно отхлебнул прямо из горла.
– Ах, у нас было столько общих друзей и подруг за эти годы, что даже не представляю, о ком ты говоришь, – нахальный миньон свернулся клубочком на диване, – Алерт и не подозревал, что длинные и неуклюжие по меркам любой лисы бесхвостые тоже так умеют, – и уложил голову Великому на грудь.
– В амплуа тупой шлюхи ты недостаточно убедителен, – Великий отмахнулся от приставучего самца бутылкой, а тот, по-кошачьи извернувшись, ловко выхватил её и припал к резко пахнущему пойлу. Пристрастия бесхвостых к сомнительным жидкостям Алерт не разделял – с его точки зрения вкуснее всего были подбродившие фрукты – но на эту пирушку старого лиса явно не приглашали.
– И всё же уточни, – миньон умудрялся томно коситься на Великого, не отрываясь от бутылки, и при этом сохранял расслабленную позу отдыхающей лисицы. Алерт подумал, что большие уши и пушистая шубка с длинным хвостом выглядели бы на этом двуногом куда лучше одежды. Пожалуй, столь наглая и хитрая тварь смогла бы со временем возглавить сильный и преуспевающий клан.
– На «Б» начинается, – снисходительно проворчал Великий, – и в кои-то веки речь не о твоей привычной роли.
– Интересная кандидатура, – Асмодей внимательно посмотрел на Великого и с видимым сожалением убрался с дивана, вернув бутылку. Только теперь миньон заметил лежащего в кресле Алерта.
– Кстати, ты не задумывался о преемнике? – поинтересовался бесхвостый плут у своего вожака. – Мне кажется, этот ушастый приятель весьма органично выглядит в твоём кресле, осталось научить его подписывать указы и тявкать по восемь часов кряду.
Алерт гордо напушился – наконец хоть кто-то из Осенней стаи заметил его заслуги. К сожалению, прекрасная идея миньона осталась недооценённой – Великий скривился, словно его укусила блоха, и отрывисто фыркнул:
– Ты всё понял? Вали выполнять. По пути можешь поймать отоциона в парке и переписать на него своё имущество – командовать шлюхами и поливать тряпки паскудным парфюмом сможет и лиса.
– Это было жестоко, – закатил глаза Асмодей. – Моё сердце разбито, но я прощу тебя, если ты отсыплешь мне немного кофе из личных запасов.
– Я тебе сейчас так отсыплю, не унесёшь, – сварливо откликнулся Великий. – Бери из шкафа, что захочешь, и уматывай. Последний раз предупреждаю.
– Последнее княжеское предупреждение – это серьёзно, – самец белозубо ухмыльнулся, сноровисто выгреб из шкафа несколько пакетов, ухватил за горлышки чуть не полдесятка бутылок и вымелся из кабинета за мгновение до того, как об закрывшуюся дверь со звоном разлетелась опустевшая стеклотара.