Что почитать: свежие записи из разных блогов

Так получилось, что "Кадфаэль" в свое время прошел мимо меня. А когда я узнала о его существовании, то успела застать в продаже лишь одну книгу. Немного погодя, нашлись еще три (или четыре?) Недостающие тома добирала уже у букинистов.

Следствие ведет... монах.
Бывший крестоносец и моряк, под конец своей жизни решивший найти покой в тихом монастыре, но и там его не обретший. Жизнь то и дело подбрасывает ему загадки, от решения которых подчас зависит не только чье-то доброе имя, но и жизнь. Мудрый, решительный и отзывчивый, он всегда готов прийти на помощь и восстановить справедливость, ввязываясь при этом в разные истории, к вящему неодобрению монастырского руководства...

Три романа выделю особо.
скрытый текст"Один лишний труп",
Где знакомятся брат Кадфаэль и Хью Берингар.


1138 год. Гражданская война за трон между королем Стефаном и императрицей Матильдой идет уже второй год.
До недавних пор стычки и сражения обходили Шрусбери стороной, но теперь подступили и к его стенам.
Через месяц тяжелой осады город пал, его защитники казнены. Монахи вынуждены хоронить погибших, в результате Кадфаэль обнаруживает лишний труп. Если бы не его дотошность, и настойчивость вкупе с желанием разобраться с этой несправедливостью, то никто бы ничего и не заметил. Или не придал бы значения.

И вот, с согласия короля Кадфаэль начинает поиски убийцы. Также он хочет спасти девушку, которую под видом мальчика приводят в монастырь, чтобы спрятать от короля Стефана и его людей. Она - дочь одного из главных мятежников, а значит - ценная заложница.
А еще есть сокровища, которые король, потратившийся на войну, не прочь прибрать к рукам. Да и не только король.
Кому же было поручено отыскать и девицу, и сокровища? Правильно, Хью Берингару, коему надлежало таким образом доказать свою верность и преданность королю. Кадфаэль умен, но и Хью умеет думать. Было занятно наблюдать, как эти двое старались переиграть друг друга. Но затем расследование убийства они уже вели вместе, подчас понимая друг друга с полуслова.


превью

"Прокаженный из приюта Св.Жиля".

Жениху шестьдесят, его юной невесте - восемнадцать. Он богат, влиятелен, сварлив и жесток, она - добра и невинна.
Но кого это волнует, когда речь идет о больших деньгах и состояниях? Уж явно не старого барона и родственников невесты, устроивших этот выгодный брак. А уж юный сквайр, влюбленный в нее, тем более для них помеха.
Однако в день свадьбы престарелого жениха находят мертвым. На кого же падет подозрение? Правильно, на сквайра, которому приходится пуститься в бега. Конечно же, брат Кадфайл не станет сидеть, сложа руки. И у него обязательно найдутся помощники.

О чем книга, если оставить в стороне любовную линию? О подлости, алчности и предательстве. О том, что несмотря на все выпавшие на долю трудности, люди могут оставаться людьми и протянуть нуждающемуся руку помощи. А также о возмездии, неотвратимо настигающего всякого зло творящего.



А еще - о самопожертвовании и силе духа. Ведь порой жизнь и судьба бывает несправедлива, отправляя достойных и благороднейших людей в один ряд с изгоями, причем не по причине каких-либо проступков, а из-за неизлечимой болезни, как это случилось с Лазарем, одним из обитателей приюта для прокаженных. (Эта серия вызвала в памяти другой эпизод - "Дурная кровь" из сериала РГ, где отец Гая Гисборна неожиданно вернулся домой).
Заканчивается, как и другие романы, хорошо, но также оставляет некоторое чувство печали.

"Дева во льду / Погребенная во льдах"

Гражданская война в Англии не стихает, принося голод, смерти и разорение всем, до кого дотянулась.
Пользуясь смутой, разбойники всех мастей нападают по ночам на фермы, деревушки, маноры, не говоря уже о мирных путниках; грабят, жгут и убивают. Спасаясь как от войск короля и императрицы, так и от разбойников, мирные жители вынуждены искать приюта в монастырях и аббатствах. В числе таких беглецов оказались и двое подростков в сопровождении монахини. Однако они пропадают по дороге. Брат Кадфаэль подключается к розыскам: пропавшие дети - племянники сеньора д'Анже, крестоносца, недавно вернувшегося из Святой земли. Позже к нему присоединится еще один нежданный помощник.


Эта книга, в отличие от других, больше похожа на боевик, с погонями и битвами.
Но, к счастью, в ней нет "грязи" и расписывания разного рода жестоких подробностей. При этом описания выглядят реалистично и правдоподобно. В книге есть еще один сюрприз. И, хотя автор разбросал по книге довольно явственные намеки, концовка получилась очень впечатляющей.
Часть книг также экранизирована. Но более-менее точно соответствуют лишь первые две серии. Другие сюжеты несколько упрощены под формат сериала, или изменены в силу большей динамики на экране. Ведь само повествование - довольно неспешное. Однако сериал нисколько не портит впечатления от книг. Поставлено все с вниманием к деталям, а если и есть несоответствия, то глаз они не режут.
Очень интересны не только мужские, но и женские персонажи. А какие там лица...



Слева - приор Роберт. Спит и видит себя аббатом монастыря. Однажды его мечта едва не стала явью, но последовал облом.
Справа - его приспешник, брат Жером. Ябеда, доносчик и подлиза, - очень несимпатичный персонаж. Присутствуют во всех эпизодах.

Из других серий:

1) "Послушник дъявола" 2) "Страсти по мощам"

Если говорить о Хью Берингаре, — в сериале он сменился трижды. Жаль - самый первый был и самым лучшим.
Внешне Хью не соответствует книжному описанию, зато характер и сущность переданы здорово.
Это что касается Хью "первого". Что до номера второго и третьего, — там, увы, подкачала не только внешность, но и характер.

"Марина Цветаева: портрет работы Билиса" 1931 год

«Мне нравится, что вы больны не мной» – одно из самых известных стихотворений Цветаевой. Особенно оно прославилось благодаря фильму «Ирония судьбы, или С лёгким паром!». Мелодичные строки Марины Ивановны были положены на музыку Микаэлом Таривердиевым, вложены в уста главной героини и исполнены Аллой Пугачевой.
Любовная лирика Марины Цветаевой по праву считается бесценным открытием русской литературы серебряного века. Противоречивая, страдающая, одинокая и в то же время невероятно сильная, честная, тонкая, ироничная, передающая всю полноту чувств, она позволяет взглянуть на автора в ином ракурсе и найти ответы на вопросы, которые волнуют и литературоведов, и поклонников творчества Цветаевой.
Стихотворение «Мне нравится…» долгие годы было своего рода литературной шарадой. Биографы Марины Цветаевой пытались понять, кому же поэтесса посвятила столь проникновенные и не лишенные грусти строки.

Далее...

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной –
Распущенной – и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью – всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня – не зная сами! –
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,–

За то, что вы больны – увы! – не мной,
За то, что я больна – увы! – не вами!
———————
Марина Цветаева, 3 мая 1915

Многие не понимают этого стихотворения, ищут подтекст, второй смысл. А никакого второго смысла нет, - рассказывала в одном из интервью в 1980 году сестра поэтессы Анастасия Цветаева. Она рассказала, что это яркое и даже философское стихотворение было посвящено её второму мужу, Маврикию Минцу.
Анастасия вспоминает, что Маврикий Минц появился на пороге её дома с письмом от общих знакомых и провел с ней почти весь день. У молодых людей нашлось много тем для беседы, их взгляды на литературу, живопись, музыку и жизнь в целом совпали удивительным образом. Поэтому вскоре Маврикий Минц, плененный красотой Анастасии, сделал ей предложение. Но счастливого жениха ждало еще одно знакомство. На сей раз – с Мариной Цветаевой, которая, в свои 22 года, произвела на него неизгладимое впечатление не только как талантливая поэтесса, но и как очень привлекательная женщина.
Маврикий оказывал Марине знаки внимания, выражая свое восхищение и преклоняясь перед поэтессой. Ловя на себе его взгляд, Марина Цветаева краснела, словно юная гимназистка, и ничего не могла с этим поделать. Однако взаимная симпатия так и не переросла в любовь, так как Маврикий уже был обручен с Анастасией.

Это стихотворение стало своеобразным поэтическим ответом на слухи и пересуды знакомых, которые даже заключали пари на предмет того, кто и в кого влюблен в семействе Цветаевых. Изящно, легко и по-женски элегантно Марина Цветаева поставила точку в этой пикантной истории, хотя и признавалась собственной сестре, что увлечена её женихом не на шутку.

Сама же Анастасия Цветаева до самой смерти была убеждена, что её сестра, влюбчивая по натуре и не привыкшая скрывать свои чувства, попросту проявила благородство. Блистательной поэтессе, успевшей к моменту знакомства с Маврикием Минцем опубликовать два сборника стихов и считающейся одной из самых перспективных представительниц русской литературы первой половины 20 века, ничего не стоило завоевать сердце любого мужчины.

Худ. Давыдов Анатолий Захариевич (1923–2009)



Софья Евгеньева Голлидэй, актриса, талантливейшая ученица Евгения Вахтангова, родилась 2 декабря 1894 года в Москве и была крещена во Владимирской церкви, что в Свечном переулке.
Отец Сонечки, обрусевший англичанин, Евгений Георгиевич Голлидэй, ученик Антона Рубинштейна, известный пианист, был почетным гражданином Петербурга. Ее мать - Вера Павловна Риццони, дочь известного художника Павла Риццони, преподавала фортепиано в Павловском институте. Была знакома с семьей Скрябиных и Софроницких. Близкими подругами самой Сонечки была Алла Тарасова и Анастасия Зуева. Что ни имя, то легенда.
"Моя маленькая" (Ландыш, ландыш белоснежный…) Песня в исполнении Полины Агуреевой звучит в фильме Сергея Урсуляка, «Долгое прощание» (2004) - экранизации одноименного романа Юрия Трифонова. Стихотворение из цикла «Стихи к Сонечке» написано в 1919 году и посвящено актрисе Софье Голлидей, с которой Цветаеву связывала нежная дружба, длившаяся около 2-х лет. В письме к Цветаевой от 1 июля 1919 года С. Е. Голлидэй просила: «Марина, когда я умру, на моём кресте напишите эти ваши стихи: Так и кончилась с припевом: — «Моя маленькая!». Отношения Марины Цветаевой и Софьи Голлидей были отношениями поэта и музы. Эта история взаимной восторженности, творчества и вдохновения расцвела на фоне гражданской войны, голодного полуразрушенного города. И согрела не только ее героев, но и читателей автобиографической «Повести о Сонечке», написанной Цветаевой много позже в память о подруге.

Далее...
Ландыш, ландыш белоснежный,
Розан аленький!
Каждый говорил ей нежно:
«Моя маленькая!»
— Ликом — чистая иконка,
Пеньем — пеночка… —
И качал ее тихонько
На коленочках.
Ходит вправо, ходит влево
Божий маятник.
И кончалось всё припевом:
«Моя маленькая!»
Божьи думы нерушимы,
Путь — указанный.
Маленьким не быть большими,
Вольным — связанными.
И предстал — в кого не целят
Девки — пальчиком:
Божий ангел встал с постели —
Вслед за мальчиком.
— Будешь цвесть под райским древом,
Розан аленький! —
Так и кончилась с припевом:
«Моя маленькая!»

16 июня 1919

«Если бы я была мужчиной – это была бы самая счастливая любовь - а так – мы неизбежно должны были расстаться, - Сонечка была мне дана – на подержание – в ладонях. В объятиях. Оттого, что я ребенка подержала в руках, он не стал мой. И руки мои после него так же пусты».
«Повесть о Сонечке». Марина Цветаева

В издании 1911 г. рассказ имел название "На реке"
Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. М.: Худ. литература, 1971. С. 276 - 285.

После полудня стало так жарко, что пассажиры I-го и II-го классов один за другим перебрались на верхнюю палубу. Несмотря на безветрие, вся поверхность реки кипела мелкой дрожащей зыбью, в которой нестерпимо ярко дробились солнечные лучи, производя впечатление бесчисленного множества серебряных шариков, невысоко подпрыгивающих на воде. Только на отмелях, там, где берег длинным мысом врезался в реку, вода огибала его неподвижной лентой, спокойно синевшей среди этой блестящей ряби. На небе, побледневшем от солнечного жара и света, не было ни одной тучки, но на пыльном горизонте, как раз над сизой и зубчатой полосой дальнего леса, кое-где протянулись тонкие белые облачка, отливавшие по краям, как мазки расплавленного металла. Черный дым, не подымаясь над низкой закоптелой трубой, стлался за пароходом длинным грязным хвостом.

Далее... Покромцевы, муж и жена, тоже вышли на палубу. Их вовсе не стесняло окружавшее многолюдное и совершенно незнакомое общество; наоборот, они в нем чувствовали себя еще ближе, еще теснее друг к другу. Они были женаты уже три месяца - именно такой срок, после которого молодые супруги особенно охотно посещают театры, гулянья и балы, где, затерявшись в толпе чужих людей, они глубже и острее чувствуют взаимную близость, обратившуюся в привычку за время медового месяца. Лишь изредка они обменивались незначительным односложным замечанием, улыбкой или долгим взглядом. И он и она испытывали то полное, ленивое и сладкое счастье, которое дает только путешествие, сопровождаемое молодостью и беззаботной удовлетворенной любовью.
Снизу, из машинного отделения, вместе с теплым запахом нефти доносилось непрерывное шипение, мягкие удары работающих поршней и какие-то глубокие, правильные вздохи, в такт которым так же размеренно вздрагивала деревянная палуба "Ястреба". Под колесами парохода клокотала вода, выбрасывая сердитые бугры белой пены. За кормой, торопливо догоняя ее, бежали ряды длинных, широких волн; белые курчавые греб ни неожиданно вскипали на их мутно-зеленой вершине и, плавно опустившись вниз, вдруг таяли, точно прятались под воду. Расходясь по реке все шире, все дальше, волны набегали на берег, колебали и пригибали к земле жидкие кусты ивняка и, разбившись с шумным плеском и пеною об откос, бежали назад, обнажая мокрую песчаную отмель, всю изъеденную прибоем.
Кое-где на кустах висели длинные рыбачьи сети. Чайки с пронзительным криком летели навстречу пароходу, сверкая на солнце при каждом взмахе своих широких, изогнутых крыльев. Изредка на болотистом берегу виднелась серая цапля, стоявшая в важной и задумчивой позе на своих длинных красноватых ногах.
Но это однообразие не прискучивало Вере Львовне и не утомляло ее, потому что на весь божий мир она глядела сквозь радужную пелену тихого очарованья, переполнявшего ее душу. Ей все казалось милым и дорогим: и "наш" пароход необыкновенно чистенький и быстрый пароход! - и "наш" капитан - здоровенный толстяк в парусиновой паре и клеенчатом картузе, с багровым лицом, сизым носом и звериным голосом, давно охрипшим от непогод, оранья и пьянства, - "наш" лоцман - красивый, чернобородый мужик в красной рубахе, который вертел в своей стеклянной будочке колесо штурвала, в то время как его острые, прищуренные глаза твердо и неподвижно смотрели вдаль. Слегка облокотившись на проволочную сетку. Вера Львовна с наслаждением глядела, как играли в волнах белые барашки, а в голове ее под размеренные вздохи машины звучал мотив какой-то самодельной польки, и с этим мотивом в странную гармонию сливались и шум воды под колесами и дребезжание чашек в буфете...
Иногда навстречу "Ястребу" попадался буксирный пароход, тащивший за собою на толстом канате длинную вереницу низких, неуклюжих барок. Тогда оба парохода начинали угрожающе реветь, что заставляло Веру Львовну с испуганным видом зажмуривать глаза и затыкать уши...
Вдали показывалась пристань - маленький красный домик, выстроенный на барке. Капитан, приложивши рот к медному рупору, проведенному в машинное отделение, кричал командные слова, и его голос казался выходящим из глубокой бочки. "Самый малый! Ступ! Задний ход! Сту-уп!.." С нижней палубы выбрасывали канат, и он, развиваясь в воздухе, с грохотом падал на крышу пристани. Матросы по дрожащим сходням выносили на берег громадные кули и мешки, сгибаясь под их тяжестью и придерживая их железными крюками. Около станции толпились бабы и девчонки в красных сарафанах; они навязчиво предлагали пассажирам вялую малину, бутылки с кипяченым молоком, соленую рыбу и баранину. Ямские лошади, над которыми вились тучи слепней, нетерпеливо позвякивали бубенчиками и колокольцами.
Жара понемногу спадала. От воды поднялся легкий ветерок. Солнце садилось в пожаре пурпурного пламени и растопленного золота; когда же яркие краски зари потухли, то весь горизонт осветился ровным пыльно-розовым сиянием. Наконец и это сияние померкло, и только невысоко над землей, в том месте, где закатилось солнце, осталась неясная длинная розовая полоска, незаметно переходившая наверху в нежный голубоватый оттенок вечернего неба, а внизу в тяжелую сизоватую мглу, подымавшуюся от земли. Воздух сгустился, похолодел. Откуда-то донесся и скользнул по палубе слабый запах меда и сырой травы. На востоке, за волнистой линией холмов, разрастался темно-золотой свет луны, готовой взойти. Она показалась сначала только одним краешком и потом выплыла большая, огненно-красная и как будто бы приплюснутая сверху.
На пароходе зажгли электричество и засветили на бортах сигнальные фонари. Из трубы валили длинным снопом и стлались за пароходом, тая в воздухе, красные искры. Вода казалась светлее неба и уже не кипела больше. Она успокоилась, затихла, и волны от парохода расходились по ней такие чистые и гладкие, как будто бы они рождались и застывали в жидком стекле. Луна поднялась еще выше и побледнела; диск ее сделался правильным и блестящим, как отполированный серебряный щит. По воде протянулся от берега к пароходу и заиграл золотыми блестками и струйками длинный дрожащий столб.
Становилось свежо. Покромцев заметил, что жена его два раза содрогнулась плечами и спиной под своим шерстяным платком, и, нагнувшись к ней, спросил:
- Птичка моя, тебе не холодно? Может быть, пойдем в каюту?
Вера Львовна подняла голову и посмотрела на мужа. Его лицо при лунном свете стало бледнее обыкновенного, пушистые усы и остроконечная бородка вырисовывались резче, а глаза удлинились и приняли странное, нежное выражение.
- Нет, нет... не беспокойся, милый... Мне очень хорошо, - ответила она.
Она не чувствовала холода, но ее охватила та щемящая, томная жуть, которая овладевает нервными людьми в яркие лунные ночи, когда небо кажется холодной и огромной пустыней. Низкие берега, бежавшие мимо парохода, были молчаливы и печальны, прибрежные леса, окутанные влажным мраком, казались страшными.
У Веры Львовны вдруг явилось непреодолимое желание прильнуть как можно ближе к своему мужу, спрятать голову на сильной груди этого близкого человека, согреться его теплотой...
Он, точно угадывая ее мимолетное желание, тихо обвил ее половиной своего широкого пальто, и они оба затихли, прижавшись друг к другу, и, касаясь друг друга головами, слились в один грациозный темный силуэт, между тем как луна бросала яркие серебряные пятна на их плечи и на очертание их фигур.
Пароход стал двигаться осторожнее, из боязни наткнуться на мель... Матросы на носу измеряли глубину реки, и в ночном воздухе отчетливо звучали их протяжные восклицания: "Ше-есть!.. Шесть с полови-иной! Во-осемь!.. По-од таба-ак!.. Се-мь!" В этих высоких стонущих звуках слышалось то же уныние, каким были полны темные, печальные берега и холодное небо. Но под Плащом было очень тепло, и, крепко прижимаясь к любимому человеку, Вера Львовна еще глубже ощущала свое счастье.
На правом берегу показались смутные очертания высокой горы с легкой, резной, деревянной беседкой на самой вершине. Беседка была ярко освещена, и внутри ее двигались люди. Видно было, как, услышав шум приближающегося парохода, они подходили к перилам и, облокотившись на них, глядели вниз.
- Ах, Володя, посмотри, какая Прелесть! - воскликнула Вера Львовна. Совсем кружевная беседка... Вот бы нам с тобой здесь пожить...
- Я здесь провел целое лето, - сказал Покромцев.
- Да? Неужели? Это, наверно, чье-нибудь имение?
- Князей Ширковых. Очень богатые люди...
Она не видела его лица, но чувствовала, что, произнося эти слова, он слегка разглаживает концами пальцев свои усы и что в его голосе звучит улыбка воспоминания.
- Когда же ты был там? Ты мне ничего о них не рассказывал... Что они за люди?
- Люди?.. Как тебе сказать?.. Ни дурные, ни хорошие... Веселые люди...
Он замолчал, продолжая улыбаться своим воспоминаниям. Тогда Вера Львовна сказала:
- Ты смеешься... Ты, верно, вспомнил что-нибудь интересное?
- О нет... Ничего... Ровно ничего интересного, - возрази Покромцев и крепче обнял талию жены. - Так... маленькие глупости... не стоит и вспоминать.
Вера Львовна не хотела больше расспрашивать, но Покромцев начал говорить сам. Ему приятно было, что его жена узнает, в какой широкой барской обстановке ему приходилось жить. Это щекотало мелочным, но приятным образом его самолюбие. Ширковы жили летом в своем имении, точь-в-точь как английские лорды. Правда, сам Покромцев был там только репетитором, но он сумел себя поставить так, что с ним обращались как со своим, даже больше того, - как с близким человеком. Ведь настоящих светских людей всего скорее и узнаешь именно по их очаровательной простоте. Лето промелькнуло удивительно быстро и весело: лаун-теннис, пикники, шарады, спектакли, прогулки верхом... К обеду все собирались по звуку гонга, непременно во фраках и белых галстуках, - одним словом, самое утонченное соединение строгого этикета с простотой и прекрасных манер с непринужденном весельем. Конечно, в такой жизни есть и свои недостатки, но пожить ею хоть одно лето - и то чрезвычайно приятно.
Вера Львовна слушала его, не прерывая ни одним словом и в то же время испытывая нехорошее, похожее на ревность чувство. Ей было больно думать, что у него в памяти остался хоть один счастливый момент из его прежней жизни, не уничтоженный, не сглаженный их теперешним общим счастьем.
Беседка вдруг точно спряталась за поворотом. Вера Львовна молчала, а Покромцев, увлеченный своими воспоминаниями, продолжал:
- Ну, конечно, играли в любовь, без этого на даче нельзя Все играли, начиная со старого князя и кончая безусыми лицеистами, моими учениками. И все друг другу покровительствовали, смотрели сквозь пальцы.
- А ты? Ты тоже... ухаживал за кем-нибудь? - спросила Вера Львовна неестественно спокойным тоном.
Он провел рукой по усам. Этот самодовольный, так хорошо знакомый Вере Львовне жест вдруг показался ей пошлым.
- Н-да... и я тоже. У меня вышел маленький роман с княжной Кэт. Очень смешной роман и, пожалуй, если хочешь, даже немного безнравственный. Понимаешь: девице еще и шестнадцати лет не исполнилось, но развязность, самоуверенность и прочее - просто удивительные. Она мне прямо изложила свой взгляд. "Мне, говорит, здесь скучно, потому что я ни одного дня не могу прожить без сознания, что в меня все кругом влюблены. Вы один здесь только мне и нравитесь. Вы недурны собой, с вами можно разговаривать, ну и так далее. Вы, конечно, понимаете, что женой вашей я быть не могу, но почему же нам не провести это лето весело и приятно?"
- Ну и что же? Было весело? - спросила Вера Львовна, стараясь говорить небрежно, и сама испугалась своего внезапно охрипшего голоса.
Этот голос заставил Покромцева насторожиться. Как бы извиняясь за то, что причинил ей боль, он притянул к себе голову жены и прикоснулся губами к ее виску. Но какое-то подлое, неудержимое влечение, копошившееся в его душе, какое-то смутное и гадкое чувство, похожее на хвастливое молодечество, тянуло его рассказывать дальше.
- Вот мы и играли в любовь с этим подлетком и в конце лета расстались. Она совсем равнодушно благодарила меня за то, что я помог ей не скучать, и жалела, что не встретилась со мною, уже выйдя замуж. Впрочем, она, по ее словам, не теряла надежды встретиться со мною впоследствии.
И он прибавил с деланным смехом:
- Вообще эта история составляет для меня одно из самых неприятных воспоминаний. Ведь правда, Верочка, гадко все это?
Вера Львовна не ответила ему. Покромцев почувствовал к ней жалость и стал раскаиваться в своей откровенности. Желая загладить неприятное впечатление, он еще раз поцеловал жену в щеку...
Вера Львовна не сопротивлялась, но и не ответила на поцелуй... Странное, мучительное и самой ей неясное чувство овладело ее душой. Тут была отчасти и ревность к прошедшему - самый ужасный вид ревности, - но была только отчасти. Вера Львовна давно слышала и знала, что у каждого мужчины бывают до женитьбы интрижки и связи, что то, что для женщины составляет огромное событие, для мужчины, является простым случаем, и что с этим ужасным порядком вещей надо поневоле мириться. Было тут и негодование на ту унизительную и развратную роль, которая выпала в этом романе на долю ее мужа, но Вера Львовна вспомнила, что и ее поцелуи с ним, когда они еще были женихом и невестой, не всегда носили невинный и чистый характер. Страшнее всего в этом новом чувстве было сознание того, что Владимир Иванович вдруг сделался для своей жены чужим, далеким человеком и что их прежняя близость никогда уже не может возвратиться.
"Зачем он мне рассказывал всю эту гадость? - мучительно думала она, стискивая и терзая свои похолодевшие руки. - Он перевернул всю мою душу и наполнил ее грязью, но что же я могу ему сказать на это? Как я узнаю, что он испытывал во время своего рассказа? Сожаление о прошлом? Нехорошее волнение? Гадливость (Нет, уж, во всяком случае, не гадливость: тон у него был самодовольный, хотя он и старался это скрыть)... Надежду опять встретиться когда-нибудь с этой Кэт? А почему же и не так? Если я спрошу его об этом, он, конечно, поспешит меня успокоить, но как проникнуть в самую глубь его души, в самые отдаленные изгибы его сознания? Почему я могу узнать, что, говоря со мной искренно и правдиво, он в то же время не обманывает - и, может быть, совершенно невольно - своей совести? О! Чего бы я ни дала за возможность хоть один только миг пожить его внутренней, чужой для меня жизнью, подслушать все оттенки его мысли, подсмотреть, что делается в этом сердце...".
И это страстное влечение слиться мыслью, отожествиться с другим человеком, приняло такие огромные размеры, что Вера Львовна, нечаянно для самой себя, крепко прижалась головой к голове мужа, точно желая проникнуть, войти в его существо. Но он не понял этого невольного движения и подумал, что жена просто хочет к нему приласкаться, как озябшая кошечка. Он пощекотал ее усами по щеке и сказал тоном, каким говорят с балованными детьми:
- Веруся бай-бай хочет? Верусенька озябла? Пойдем в каютку, Верусенька?
Она молча поднялась, кутаясь в свой платок.
- Верусенька на нас ни за что не сердится? - спросил Покромцев тем же сладким голосом.
Вера Львовна отрицательно покачала головой. Но перед трапом, ведущим в каюты, она остановилась и сказала:
- Послушай, Володя, тебе ни разу не приходило в голову, что никогда, понимаешь, никогда двое людей не поймут вполне друг друга?.. Какими бы тесными узами они ни были связаны?..
Он чувствовал себя немного виноватым и потому пробормотал со смехом:
- Ну вот, Верунчик, какую философию развела... Разве мы с тобой не понимаем друг друга?
В каюте он скоро заснул тихим сном здорового сытого человека. Его дыхания не было слышно, и лицо приняло детское выражение.
Но Вера Львовна не могла спать. Ей стало душно в тесной каюте, и прикосновение бархатной обивки дивана раздражало кожу ее рук и шеи. Она встала, чтобы опять выйти на палубу.
- Ты куда, мамуся? - спросил Покромцев, разбуженный шелестом ее юбок.
- Лежи, лежи, я сейчас приду. Я еще минутку посижу на палубе, - ответила она, делая ему рукою знак, чтобы он не вставал.
Ей хотелось остаться одной и думать. Присутствие мужа, даже спящего, стесняло ее. Выйдя на палубу, она невольно села на то же самое место, где сидела раньше. Небо стало еще холоднее, а вода потемнела и потеряла свою прозрачность. То и дело легкие тучки, похожие на пушистые комки ваты, набегали на светлый круг луны и вдруг окрашивались причудливым золотым сиянием. Печальные, низкие и темные берега так же молчаливо бежали мимо парохода.
Вере Львовне было жутко и тоскливо. Она впервые в своей жизни натолкнулась сегодня на ужасное сознание, приходящее рано или поздно в голову каждого чуткого, вдумчивого человека, - на сознание той неумолимой, непроницаемой преграды, которая вечно стоит между двумя близкими людьми. "Что же я о нем знаю? - шепотом спрашивала себя Вера Львовна, сжимая руками горячий лоб. - Что я знаю о моем муже, об этом человеке, с которым я вместе и ем, и пью, и сплю и с которым всю жизнь должна пройти вместе? Положим, я знаю, что он красив, что он любит свою физическую силу и холит свои мускулы, что он музыкален, что он читает стихи нараспев, знаю даже больше, - знаю его ласковые слова, знаю, как он целуется, знаю пять или шесть его привычек... Ну, а больше? Что же я больше-то знаю о нем? Известно ли мне, какой след оставили в его сердце и уме его прежние увлечения? Могу ли я отгадать у него те моменты, когда человек во время смеха внутренне страдает или когда наружной, лицемерной печалью прикрывает злорадство? Как разобраться во всех этих тонких изворотах чужой мысли, в этом чудовищном вихре чувств и желаний, который постоянно, быстро и неуловимо несется в душе постороннего человека?"
Внезапно она почувствовала такую глубокую внутреннюю тоску, такое щемящее сознание своего вечного одиночества, что ей захотелось плакать. Она вспомнила свою мать, братьев, меньшую сестру. Разве и они не так же чужды ей, как чужд этот красивый брюнет с нежной улыбкой и ласковыми глазами, который называется ее мужем? Разве сможет она когда-нибудь так взглянуть на мир, как они глядят, увидеть то, что они видят, почувствовать, что они чувствуют?..
Около четырех часов утра Покромцев проснулся и был очень удивлен, не видя на противоположном диване своей жены. Он быстро оделся и, позевывая и вздрагивая от утреннего холодка, вышел на палубу.
Солнце еще не всходило, но половина неба уже была залита бледным розовым светом. Прозрачная и спокойная река лежала, точно громадное зеркало в зеленой влажной раме оживших, орошенных лугов. Легкие розовые морщины слегка бороздили ее гладкую поверхность, а пена под пароходными колесами казалась молочно-розовой. На правом берегу молодой березовый лес с его частым строем тонких, прямых, белых стволов был окутан, точно тонкой кисеей, легким покровом тумана. Сизая, тяжелая туча, низко повисшая на востоке, одна только боролась с сияющим торжеством нарядного летнего утра. Но и на ней уже брызнули, точно кровавые потоки, темно-красные штрихи.
Вера Львовна сидела на том же месте, облокотясь руками на решетку и положив на них отяжелевшую голову. Покромцев подошел к ней и, обняв ее, напыщенно продекламировал голосом, разбухшим от здорового сна:
- "Вышла из мрака младая, с перстами пурпурными, Эос..."
Но когда он увидел ее серьезное, заплаканное лицо, он точно поперхнулся последним словом.
- Верусенька, что с тобой? Что такое, моя дорогая?
Но она уже приготовилась к этому вопросу. Она так много передумала за эту ночь, что пришла к единственному разумному и холодному решению: надо жить, как все, надо подчиняться обстоятельствам, надо даже лгать, если нельзя говорить правду.
И она ответила, виновато и растерянно улыбаясь:
- Ничего, мой милый. Просто - у меня бессонница...

1898

Однажды редактор журнала «New Time» Стив Мосс решил провести конкурс, участникам которого предлагалось написать рассказ длиной в 55 слов, но чтобы при этом в тексте сохранялись стройный сюжет, проработанность персонажей и необычная развязка. Он получил отклик таких масштабов, что по результатам конкурса удалось собрать целый сборник, получивший название

«Самые короткие в мире рассказы»
Несчастная
Говорят, зло не имеет лица. Действительно, на его лице не отражалось никаких чувств. Ни проблеска сочувствия не было на нем, а ведь боль просто невыносима. Разве он не видит ужас в моих глазах и панику на моем лице? Он спокойно, можно сказать, профессионально выполнял свою грязную работу, а в конце учтиво сказал: «Прополощите рот, пожалуйста».

© Дэн Эндрюс

Рандеву
Зазвонил телефон.
— Алло, — прошептала она.
— Виктория, это я. Давай встретимся у причала в полночь.
— Хорошо, дорогой.
— И пожалуйста, не забудь захватить с собой бутылочку шампанского, — сказал он.
— Не забуду, дорогой. Я хочу быть с тобой сегодня ночью.
— Поторопись, мне некогда ждать! — сказал он и повесил трубку.
Она вздохнула, затем улыбнулась.
— Интересно, кто это, — сказала она.

© Николь Веддл

Чего хочет дьявол
Два мальчика стояли и смотрели, как сатана медленно уходит прочь. Блеск его гипнотических глаз все еще туманил их головы.
— Слушай, чего он от тебя хотел?
— Мою душу. А от тебя?
— Монетку для телефона-автомата. Ему срочно надо было позвонить.
— Хочешь, пойдём поедим?
— Хочу, но у меня теперь совсем нет денег.
— Ничего страшного. У меня полно.

© Брайан Ньюэлл

Судьба
Был только один выход, ибо наши жизни сплелись в слишком запутанный узел гнева и блаженства, чтобы решить все как-нибудь иначе. Доверимся жребию: орел — и мы поженимся, решка — и мы расстанемся навсегда.
Монетка была подброшена. Она звякнула, завертелась и остановилась. Орел.
Мы уставились на нее с недоумением.
Затем, в один голос, мы сказали: «Может, еще разок?»

© Джей Рип

Вечерний сюрприз
Блестящие колготки туго и соблазнительно облегали прекрасные бедра — чудесное дополнение к легкому вечернему платью. От самых кончиков бриллиантовых сережек до носков изящных туфелек на тонких шпильках — все было просто шикарно. Глаза с только что наведенными тенями рассматривали отражение в зеркале, и накрашенные яркой красной помадой губы растягивались от удовольствия. Внезапно сзади послышался детский голос:
«Папа?!»

© Хиллари Клэй

Благодарность
Шерстяное одеяло, что ему недавно дали в благотворительном фонде, удобно обнимало его плечи, а ботинки, которые он сегодня нашел в мусорном баке, абсолютно не жали.
Уличные огни так приятно согревали душу после всей этой холодящей темноты...
Изгиб скамьи в парке казался таким знакомым его натруженной старой спине.
«Спасибо тебе, Господи, — подумал он, — жизнь просто восхитительна!»

© Эндрю Э. Хант

Высшее образование
— В университете мы просто протирали штаны, — сказал Дженнингс, вымывая грязные руки. — После всех этих сокращений бюджета они многому вас не научат, они просто ставили оценки, и все шло своим чередом.
— Так как же вы учились?
— А мы и не учились. Впрочем, можешь посмотреть, как я работаю.
Медсестра открыла дверь.
— Доктор Дженнингс, вы нужны в операционной.

© Рон Баст

Решающий миг
Она почти слышала, как двери ее тюрьмы захлопываются.
Свобода ушла навсегда, теперь ее судьба в чужих руках, и никогда ей не увидеть воли.
В голове ее замелькали безумные мысли о том, как хорошо бы сейчас улететь далеко-далеко. Но она знала, что скрыться невозможно.
Она с улыбкой повернулась к жениху и повторила: «Да, я согласна».

© Тина Милберн

Прятки
— Девяносто девять, сто! Кто не спрятался, я не виноват!
Я ненавижу водить, но для меня это гораздо легче, чем прятаться. Входя в темную комнату, я шепчу тем, кто затаился внутри: «Стукали-пали!».
Они взглядом провожают меня по длинному коридору, и в висящих на стенах зеркалах отражается моя фигура в черной сутане и с косой в руках.

© Курт Хоман

Постельная история
— Осторожнее, детка, он заряжен, — сказал он, возвращаясь в спальню.
Ее спина опиралась на спинку кровати.
— Это для твоей жены?
— Нет. Это было бы рискованно. Я найму киллера.
— А если киллер — это я?
Он ухмыльнулся.
— У кого же хватит ума нанять женщину для убийства мужчины?
Она облизнула губы и навела на него мушку.
— У твоей жены.

© Джеффри Уитмор

В больнице
Она с бешеной скоростью гнала машину. Господи, только бы успеть вовремя.
Но по выражению лица врача из реанимационной палаты она поняла все.
Она зарыдала.
— Он в сознании?
— Миссис Аллертон, — мягко сказал врач, — вы должны быть счастливы. Его последние слова были: «Я люблю тебя, Мэри».
Она взглянула на врача и отвернулась.
— Спасибо, — холодно произнесла Джудит.

© Барнаби Конрадеще

Начало
Она была зла на него. В своей идиллической жизни они имели почти все, но она жаждала одного — того, чего у них никогда не было. Только его трусость была помехой.
Потом надо будет избавиться от него, но пока еще рано. Лучше быть спокойной и хитрой. Прекрасная в своей наготе, она схватила плод.
— Адам, — тихо позвала она.

© Энрике Кавалитто

Окно
С тех пор, как Риту жестоко убили, Картер сидит у окна. Никакого телевизора, чтения, переписки. Его жизнь — то, что видно через занавески. Ему плевать, кто приносит еду, платит по счетам, он не покидает комнаты. Его жизнь — пробегающие физкультурники, смена времен года, проезжающие автомобили, призрак Риты.
Картер не понимает, что в обитых войлоком палатах нет окон.

© Джейн Орви

В саду
Она стояла в саду, когда увидела, что он бежит к ней.
— Тина! Цветочек мой! Любовь моей жизни!
Наконец-то он это произнес.
— О, Том!
— Тина, мой цветочек!
— О, Том, и я тоже люблю тебя!
Том приблизился к ней, встал на колени и быстро отодвинул ее в сторону.
— Мой цветок! Ты же наступила на мою любимую розу!

© Алан Е. Майер

«Невезение»
Я проснулся от жестокой боли во всем теле. Я открыл глаза и увидел медсестру, стоящую у моей койки.
— Мистер Фуджима, — сказала она, — вам повезло, вам удалось выжить после бомбардировки Хиросимы два дня назад. Но теперь вы в госпитале, вам больше ничего не угрожает.
Чуть живой от слабости, я спросил:
— Где я?
— В Нагасаки, — ответила она.

© Хоуп Эй Торрес

В поисках Правды
Наконец в этой глухой, уединенной деревушке его поиски закончились. В ветхой избушке у огня сидела Правда.
Он никогда не видел более старой и уродливой женщины.
— Вы — Правда?
Старая, сморщенная карга торжественно кивнула.
— Скажите же, что я должен сообщить миру? Какую весть передать?
Старуха плюнула в огонь и ответила:
— Скажи им, что я молода и красива!

© Роберт Томпкинс

Однажды Эрнест Хемингуэй поспорил, что сможет написать самый короткий рассказ, способный растрогать любого. Он выиграл спор: «Продаются детские ботиночки. Неношеные» («For sale: baby shoes, never worn»). С тех пор его опыт не дает покоя писателям и простым смертным: многие пытаются заключить целую историю, способную тронуть, удивить и ошарашить читателя, в 6 слов — как в оригинале писателя.

Вот несколько удачных примеров, созданных обычными пользователями соцсетей в специальном блоге. Заранее предупреждаем — в русской адаптации в рассказах может быть чуть меньше или чуть больше слов.

Эрих Мария Ремарк многих любил в своей жизни. И Марлен Дитрих любила многих. И еще они любили друг друга. Это была короткая, но очень яркая любовь - она сохранилась в переписке между писателем и актрисой. Письма Марлен Дитрих, за исключением немногих, не дошли до нас, а письма Ремарка остались - прекрасные и печальные, полные нежности и тоски. Из них сложился еще один роман Ремарка - короткая история не первой и не последней, но великой любви.

«Скажи мне, что ты меня любишь...»

Вся любовная переписка

Маргарита — литературный персонаж романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Михаил Булгаков называл ее королевой.

Только двух женщин в своей жизни называл так: свою мать и потом — третью свою жену, Елену Сергеевну Булгакову. Обе королевы — с этим высоким их титулом — отразились в зеркалах его прозы. «Мама, светлая королева» — в «Белой гвардии». «Светлая королева Марго», «королева моя французская» — в «Мастере и Маргарите».

Далее...