Свежие записи из блогов Санди Зырянова
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
Возвращение блудных аспирантов
Возвращение блудных аспирантов
Автор: Санди для WTF Prehistory 2018
Жанр: юмор, фантастика
Рейтинг: G
Автор: Санди для WTF Prehistory 2018
Жанр: юмор, фантастика
Рейтинг: G
Вовка Левин затянулся сигаретой, заваривая растворимый кофе. Его друг Серега, такой же аспирант, попросил подкурить. Младшая сестра Вовки по имени Стеллочка тихонько вздохнула. Ей хотелось, чтобы брат поскорее рассказал, для чего посреди помещения находится массивный агрегат, что будет, если нажать кнопку «Пуск», и что за это будет тому, кто нажмет.
Происходило это в просторной лаборатории НИИ, где курить строго запрещалось, хотя нарушали это правило все – начиная с руководителя лаборатории. Посторонних – а Стеллочка была посторонним – приглашать тоже запрещалось, и это правило, в отличие от первого, соблюдалось неукоснительно. До сегодняшнего вечера.
– А это правда машина времени? – наконец решилась Стеллочка.
– Почти, – мягко улыбнулся Серега. – Это очень долго объяснять, понимаешь ли, но путешествия во времени предусмотрены как побочный эффект…
– Ты ей еще квантовую теорию объясни, – фыркнул Вовка.
скрытый текст– Это ты ей сам объясняй, – Серега улыбнулся еще теплее, потрепав девочку по ладони. Вовка шагнул к ним с чашками кофе, споткнулся, Серега и Стеллочка подскочили, чтобы его поддержать, а сам Вовка оперся, пытаясь удержать равновесие, о злополучную «машину времени»…
Его ладонь уткнулась как раз в кнопку «Пуск».
– Ну, все, – донесся до него испуганный голос сестры, – нам песец…
***
Они стояли у обширного залива. В легкие ворвался непривычно пахнущий воздух, к которому примешивалась ощутимая гнилостная нотка. Вокруг царили еще более непривычные звуки – шорох жестких листьев, тяжелые шаги в отдалении, хлопанье кожистых крыльев, чириканье, далекий рев и рык. Ни птичьего щебета, ни шелеста листвы, не говоря уж о городских шумах. Стеллочка с восторгом обвела взглядом каменистые холмы, поросшие магнолиями, высокие кусты папоротников, шары саговников и еще какие-то незнакомые растения. Попасть в эту зеленую теплынь из осеннего Петербурга – то-то будет что рассказать одноклассникам!
Вовка нахмурился.
– Черт, – сказал он. Серега в то же время произнес: – Блин!
У них не было никаких возможностей для возвращения. Разве что их научрук, профессор Снегирева, предпримет какие-то шаги, чтобы спасти блудных аспирантов… Стеллочке они, разумеется, об этом рассказывать не собирались. У нее еще будет время испугаться по-настоящему. Пусть пока щелкает смартфоном, фотографируя всю попавшуюся на глаза реальность, данную в ощущениях.
– Где это мы? – шепотом спросил Серега. – Ты не помнишь, что там было выставлено?
– В мезозойской эре, – безапелляционно заявила Стеллочка, у которой оказался завидный слух. – Это же все мезозойские растения!
– Вообще да, было выставлено минус 65 миллионов, – нехотя подтвердил Вовка. Он бледнел с каждой секундой.
Далекий рев внезапно повторился. Он становился все ближе. Вовка подскочил к Стеллочке, дернул ее за плечо и утащил под ближайший огромный валун.
– Какого… – начала было девчонка, но Серега приложил палец к губам.
На то место, где они только что стояли, вышло животное размером со слона, только на двух ногах. Оно шевельнуло длинным хвостом, покачало головой, увенчанной выпуклым шлемом, потом подтянуло руками длинный лист древовидного папоротника и отправило его в рот. Движения у него были очень красивыми – точными и аккуратными. И сама фантастическая тварь была довольно симпатичной. Будь она раз в десять поменьше, Вовка, пожалуй, не отказался бы ее погладить: мягкий, плюшевый на таком расстоянии шерстяной покров уютного серовато-бурого оттенка, добродушная вытянутая морда, большие, прекрасные, как у оленя, глаза… «Кенгуру, что ли?» – успел подумать Вовка, как с другой стороны холма вышло такое же создание, только еще больше.
И оно шагало по каменистому склону, его задние лапы не прятались в зарослях папоротников, так что Вовка мог их разглядеть. Огромные. Трехпалые.
Как у ящера.
Стеллочка самозабвенно снимала тварей на смартфон, отмахиваясь, когда Вовка и Серега пытались удержать ее.
– Да вы что, – шипела она. – Это же живые пахицефалозавры!
– КТО?!
– Пахицефалозавры. Смотрите, какие у них костные наросты на макушках! Ой, сейчас они подерутся!
– Кто, наросты? – съехидничал было Серега, но осекся.
– Бежим отсюда, – среагировал Вовка.
– Отстань! Я хочу посмотреть, правда ли они дрались этими наростами! В «Энциклопедии динозавров» написано, что они дрались ими за самок!
– Так тут еще и самки должны быть? – обмирая, прошептал Вовка. Колени у него задрожали. Будь тут только эти два пахицефалозавра, он бы схватил чрезмерно увлеченную сестрицу в охапку и утащил подальше от огромных ящеров. Но самки меняли дело. Можно было с сестрой в охапке налететь прямо на одну из них, или, еще лучше, попасть под их здоровенные ноги…
– Давайте спланируем стратегическое отступление, – Серега немного лучше сохранял самообладание. – Сейчас я гляну, где эти самки, и поползем в другую сторону…
– Только я сперва их сниму, – Стеллочка высунулась и сфотографировала пахицефалозавров с более выгодной позиции. Драться ни первый, ни второй не собирались, видимо, самок в пределах досягаемости все-таки не находилось. Вместо этого оба ящера мирно чавкали мягкой листвой дерева, которому не повезло больше других. Тысячи мелких зубов в огромных вытянутых пастях перемалывали сочную листву. Что-то знакомое, сообразил Вовка. Где-то я это дерево видел…
– Гинкго, – бормотала Стеллочка, сочиняя подпись к фото. – Пахицефалозавры завтракают гинкго. Биологичка обалдеет!
– Эй, эй, это нельзя на урок, – обеспокоился Вовка. Раскрывать посторонним суть их исследований было строжайше запрещено.
– А это точно ящеры? – усомнился Серега. – Чего они тогда в перьях?
– Эх вы, физики, – фыркнула Стеллочка. – Специалист подобен флюсу! В физике своей доки, без пяти минут кандидаты наук, а элементарных вещей не знаете.
– Ты их тоже не знала, пока живьем ящеров не увидела. – Вовка вздохнул. – Это же я подарил тебе «Энциклопедию». Там они все без всяких перьев и шерсти.
– Устаревшие сведения, – не смутилась Стеллочка.
И тут оба пахицефалозавра, как по команде, резкими птичьими движениями повернули головы и прислушались. Вовка обмер и, дернув сестру, загнал ее себе за спину, а Серега застыл: ящеры смотрели прямо на них, и их прекрасные оленьи глаза уже не казались кроткими. «Затопчут, гады», – горько подумал Вовка.
Внезапно пахицефалозавры вскинулись и помчались, тяжело ухая огромными ножищами и перескакивая через камни. Их длинные хвосты оставляли в папоротниках след из помятых листьев.
Ученые перевели дух.
– Хорошо, что они не эти, как их… стегозавры, – произнес Серега.
– Стегозавры давно вымерли, – возразила Стеллочка.
– Ну, бронтозавры…
– И они тоже. Сейчас должны остаться трицератопсы и…
Вовка мысленно перекрестился. Оказаться нанизанным сразу на три рога ему совсем не улыбалось. А между тем мимо них через густую растительность шуровало что-то большое. И не в единственном экземпляре.
– Если трицератопс – это такой, вроде носорога, только еще и с типа воротником, то их тут три, – одними губами прошептал Серега.
Хозяева местных угодий торопливо и очень целеустремленно ломились напрямик, не обращая внимания ни на мелкие кустарники, ни на камни. Огромные туши действительно напоминали носорожьи, только были больше – намного больше. Костные рога, белые и отполированные, тускло поблескивали на мордах. Зеленовато-бурая грубая и редкая шерсть свисала шнурами с округлых массивных боков.
– Они что, тоже в перьях? – удивился Серега.
– Конечно, – снисходительно сказала Стеллочка; никто не успел ее одернуть, как она привстала, чтобы сделать еще одно фото.
Один из трицератопсов заметил вспышку. Дернулся. Вовка мысленно простился с жизнью, но ящер не стал нападать – наоборот, он подскочил, и все их семейство кинулось бежать. Двигались они напролом и удивительно быстро для таких четвероногих бочек.
– Удрали, – разочарованно сказала Стеллочка, опуская смартфон. – Вот козлы! Слушайте, а от кого они так драпали?
– Ты их спугнула своей вспышкой.
– Скажете тоже, дядя Сережа, – вздохнула Стеллочка. – Они уже от кого-то убегали!
Пугать ее Вовке не хотелось. Поэтому он промолчал. Такие крупные животные могли убегать либо от еще более крупного хищника, либо от целой их стаи. Стеллочка вытягивала шею, стараясь дышать как можно тише. «Поняла», – подумал Вовка. Ему было до боли жаль сестру. Да и Серегу. Ведь это по его неосторожности они очутились здесь, среди опасных гигантов…
– Ой, – вдруг прошептала Стеллочка. – Смотрите! НЛО!
– Да ну, это, наверное, какой-нибудь птеродактиль, – буркнул Серега.
– Обернитесь, – настаивала Стеллочка. – Посмотрите сами.
Вовка поднял голову. На горизонте действительно зависло что-то, похожее на «летающую тарелку». Огромное. Круглое. Явно рукотворное. А от «тарелки» начали сыпаться мелкие аппараты. Один… два… три…
– Что это? – удивился Вовка.
– Как что? Десантные капсулы! – воскликнула Стеллочка. Она была близка к панике. – Они прибыли сюда, чтобы сжечь всю Землю!
– Погоди, но Земля…
– То было в другом варианте реальности! А в этом они ее сожгут!
Почему-то никто не усомнился в ее словах.
– Что делать?
– Может, пойти и сказать им, что тут есть разумные существа?
– Ага, так они нас и послушали…
– Может, диверсию им подстроить?
– Диверсию? Как, Карл?
– Давайте спрячемся, чтобы они нас не нашли…
– Давайте лучше тут затаимся, потому что, если начнем метаться и искать укрытие, нас точно заметят, – предложил Серега.
Вовка снова поднял глаза и увидел перед собой то, что никак не могло сойти за ноги динозавра. И за скафандр пришельца тоже – если не предполагать, что пришельцы носят джинсы и шнурованные мотоботинки.
– Пинать мой лысый череп, – с непередаваемым чувством проговорила профессор Снегирева, руководитель проекта и научрук обоих аспирантов. – Ну, и как вы мыслите наше дальнейшее сотрудничество, молодые люди? Вы приводите на рабочее место – заметьте, в секретном проекте! – посторонних, тычете в кнопочки… детский сад какой-то! И я вынуждена тратить свое время и колоссальные государственные деньги, чтобы вытащить вас из ямы, в которую вы вляпались! Не будь тут ребенка, я бы ради вас и пальцем не пошевельнула!
– Я не ребенок, – вспухла Стеллочка.
– Молчать! Вам, деточка, слова не давали, – Снегирева буквально прорычала это, но Стеллочка не унималась, тыча пальцем: – Там… там…
– О, – сказала Снегирева, наконец обернувшись, – а это что за конкурирующая организация?
– Они нас сожгут, – приободрившись, сказал Серега. – Смотрите, они…
– Покайтесь, дети мои, – мрачно сказала Снегирева. – Вы настолько испорчены масс-культурой, что в любом представителе внеземной культуры видите имперского штурмовика! А они, может, сюда на пляж прилетели. Или динозавров пофотографировать. Если кого и стоит бояться, так это вон того деятеля, – и она ткнула указующим перстом в ближайший холм.
Сперва Вовке показалось, что холм сам собой двинулся к ним. Но нет, ландшафт оставался на месте, просто от холма на них надвигалось что-то невероятно огромное. Кто-то невероятно огромный. Вовка отчетливо видел пасть размером с ковш экскаватора, прижатые к светлой груди узкие руки часовщика, колоссальные ножищи, покрытые чем-то вроде сероватых перьев, темнее, чем на груди, – но ничего из этого не складывались у него в единую картину…
– Ух ты, – Стеллочка вскочила и защелкала смартфоном. – Блин! Хоть бы вправо принял!
– Слушай, Пикман, – начала Снегирева.
– Погодите, Александра Ивановна, я его сейчас еще разок…
– …Пикман, оставь в покое свою фотомодель, – договорила Снегирева. – Мы уходим.
***
Голова не просто болела. Она раскалывалась.
Снегирева и раньше предупреждала, что путешествия во времени оказывают на организм пока еще не изученный и непредсказуемый эффект. Что ж, теперь его можно было хотя бы описать. Для Сереги нечаянный вояж в мезозой закончился микроинфарктом. Вовка отделался немного легче, но самочувствие не радовало.
Стеллочка лежала прямо на полу лаборатории, почти не в состоянии пошевелиться. Единственное, что у нее еще двигалось, так это кисти рук. И Стеллочка воспользовалась подарком судьбы, чтобы просмотреть снимки.
– Ни одного кадра с НЛО, – жалобно прошептала она. – И ти-рекс весь смазанный.
– Радуйся, что он на тебя не напал, – хмуро сказала Снегирева, развалившаяся в кресле с валидолиной под языком. – А мог. Любое непонятное шевеление многие хищники трактуют как угрозу и реагируют соответственно.
– Все равно, – проворчала Стеллочка. – Не мог минутку на месте постоять. И нлошники тоже. Козлы они все!
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
Про "Трансильванию"
Мых имел неосторожность подать текст на конкурс вампирской прозы "Трансильвания".
Сказать по правде, у меня всего один вампирский рассказик и есть - причем это легкомысленный слэшик, так что я ни на что не рассчитывал. Однако же рассказ неожиданно взяли в лонг-лист, да еще и рецензии от членов жюри написали.
Вот такие:
скрытый текстНе ожидала, что так влюблюсь в этот рассказ. По названию ожидала чего-то навязчиво юморного или ядерно сентиментального. И вопреки ожиданиям — сбалансированный текст с хорошо дозированным юмором и неплохой стилизацией. И долей мистики, конечно же: пробуждение среди могил после вампирского сладкого морока — ух, как хорошо! Голосовала за выход рассказа в основную номинацию. Законченная история с ироничной улыбкой, а может, даже лёгкой насмешкой — над героями, над читателями.
и
скрытый текстОчень трогательный рассказ в «народном» стиле. Персонажи живые, объемные; ни намека на картонность. Кроме того, автор весьма и весьма неплохо владеет языком, выдержал произведение в нужном стиле. Даже если бы хотелось поругать — не за что.
Места, понятное дело, никакого не дали - но я ничего и не ждал. Однако же приятно! Поэтому делюсь радостью ))
Сказать по правде, у меня всего один вампирский рассказик и есть - причем это легкомысленный слэшик, так что я ни на что не рассчитывал. Однако же рассказ неожиданно взяли в лонг-лист, да еще и рецензии от членов жюри написали.
Вот такие:
скрытый текстНе ожидала, что так влюблюсь в этот рассказ. По названию ожидала чего-то навязчиво юморного или ядерно сентиментального. И вопреки ожиданиям — сбалансированный текст с хорошо дозированным юмором и неплохой стилизацией. И долей мистики, конечно же: пробуждение среди могил после вампирского сладкого морока — ух, как хорошо! Голосовала за выход рассказа в основную номинацию. Законченная история с ироничной улыбкой, а может, даже лёгкой насмешкой — над героями, над читателями.
и
скрытый текстОчень трогательный рассказ в «народном» стиле. Персонажи живые, объемные; ни намека на картонность. Кроме того, автор весьма и весьма неплохо владеет языком, выдержал произведение в нужном стиле. Даже если бы хотелось поругать — не за что.
Места, понятное дело, никакого не дали - но я ничего и не ждал. Однако же приятно! Поэтому делюсь радостью ))
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
Аука
Название: Аука
Автор: Санди для WTF Slavonic Folk and Fantasy 2018
Бета: Хаос
Размер: мини, 1320 слов
Пейринг/Персонажи: дети, Аука
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: в лесу даже в наше время можно встретить разных существ...
– Дети, – мерно и почти убаюкивающе (если не знать, что будет, если и правда заснешь) вещала Анна Петровна, – раскрыли тетрадочки… Раскрыли все? Сегодняшнее число ставим. Сегодня седьмое сентября. Сочинение. Так и пишем «сочинение»… На следующей строчке: «Как я провел лето»…
***
Лето я провел у бабушки.
В это лето у меня еще был брат.
Оська был младше меня шестью годами – совсем малёк, и выбешивал изрядно своими приставаниями. Быстро бегать у него не получалось, ловить мяч – тоже, но он упорно хотел играть в той же компании, где и я. Общество ровесников его почему-то не прельщало.
Из-за этого все и случилось.
скрытый текстНет, не из-за этого, конечно, но если бы Оська не увязался за нами! Если бы я отшил его, как собирался! Однако ничего угрожающего вроде не ожидалось. Солнце светило сквозь плывущие облака – потом я узнал, что такие дни в Англии называют «веснушчатыми», поручений у бабки для меня не нашлось, собралась компания таких же, как я, мальчишек.
– Пацаны, – крикнул Костя, – пошли за грибами.
– Какие грибы, их нет еще, – возразил Мишка.
– Ну, просто по лесу прошвырнемся.
Курносый Мишка был из деревенских, он знал местную жизнь как свои пять пальцев. Костя-очкарик, как и я, приехал к бабушке на лето из города, и ему все было в новинку: лес, речка, удочки, кузовки, бабкина коза, тяпка, которой он полол огород… Володя уже заканчивал школу. Он ни разу не позволил себе пренебрежительного тона или обращения «мальки», но видно было, что он тяготится компанией заметно младших ребят, а ровесников Володи в деревне почему-то не находилось: или пацанва, или взрослые мужчины, ссутуленные от тяжелого труда и отупевшие от выпивки. Это был стройный, очень спокойный, мастеровитый юноша, собиравшийся поступать на инженера. Еще один мальчик, двумя годами младше нас, требовал, чтобы его называли «Жан», хотя его звали Женя, и вставлял в речь французские слова, потому что учился во французской школе… Забавная у нас была тусовка, верно? Должно быть, Оське тоже так казалось.
– А можно с вами? – пропищал он.
– Мы там будем заниматься взрослыми делами, – шикнул я на него. Володя невольно улыбнулся и кивнул, когда Оська взглянул на него.
– Ну пожалуйста! Ну Пе-етька! Маме все лассказу!
– Вот скажешь правильно «расскажу», тогда можно, – я начал сдаваться.
– Р-расскаж-жу!
– Теперь можно, – захохотали ребята, и Оська, довольный победой, засеменил рядом с нами.
Лесок, вернее, роща возле деревни, была совсем невелика. Заблудиться там было бы трудно при всем желании. Один край рощи упирался в небольшое озеро или, может быть, пруд, куда впадала деревенская речка, второй шел вдоль дороги, пылившей дальше на Валдай… Нам, понятное дело, лес казался очень таинственным и даже жутким. Ведь в нем высились старые, столетние елки, перемежавшиеся бледными березками, и под ними царил густой, пронизанный хвойным запахом сумрак.
Мишка начал рассказывать какую-то деревенскую побасенку.
– А один мальчик вошел в лес, – говорил он с подвыванием, тараща глаза, – и на пень хлеба с солью не положил. И тут его как закрутило, как заворожи-ило!
Оська испуганно прижался ко мне, но Володя не сдержал смешка, а Жан пробормотал «ке фоли», отчего нам стало еще смешнее. Костя решил подхватить эстафету.
– А одна экспедиция в лесу нашла настоящего снежного человека! Они его вычислили по второй тени, а потом он пришел к ним, затоптал костер и двух ученых съел!
Мы снова посмеялись, но уже не так откровенно. Мало ли. «Снежный человек» мог оказаться и медведем, но менее опасным оттого не стал.
– А я читал в одной книге, – поддержал нас Володя, – как археологи в тайге начали раскапывать захоронение чукотской шаманки, и им начали являться жуткие кошмары. Когда их нашла спасательная экспедиция, они все уже сошли с ума от ужаса.
Вот это было уже пострашнее. Мы повздыхали, а потом Костя сказал:
– Жека… то есть Жан! Жа-ан! Твоя очередь!
Мы завертели головами, но Жана рядом не было.
– Жан! Куда он делся? Жан! Жа-ан!
– А-га-а! – отозвались откуда-то справа.
Мишка, умевший, по его словам, различать следы, присмотрелся. Совсем недавно Жан шел среди нас. Следы его кед с причудливым рисунком мог бы различить и не следопыт. А вот он остановился и свернул… налево?
Мы выбежали на поляну. Жан растерянно озирался.
– Ты куда провалился? – напустились мы на него.
– Я устал, у меня нога болит, – раздраженно ответил он, – а тут еще вы со своими страшилками…
Мы подняли приятеля на смех, догадавшись, что ему стало страшно от наших рассказов. И только Володя пробормотал под нос «а кто это орал нам справа?»
– Ну давайте анекдоты рассказывать, – предложил я. – Слушайте: «Приходит Вовочка на урок…» – я запнулся, сообразив, что Володе это вряд ли понравится. Но Володя недаром был самым взрослым из нас. Он посмеялся, а потом в свою очередь рассказал анекдот про Василия Ивановича и Петьку. Я ржал громче всех, стараясь показать, что у меня есть чувство юмора. Жан и Мишка тоже не ударили лицом в грязь… Оська весело хихикал, хотя наверняка не понял ни одного анекдота.
– А у тебя что, Костян?
Молчание.
– Тьфу! Этот-то куда запропастился? Костя! Костян!
– тян-тян-тян…
– Костя! Ау!
– ау-у!
– ау-у-у-у…
Казалось, на наши вопли отзываются со всех сторон одновременно.
– Так, стоп, – сказал Володя. – Миха, ты видишь его следы?
У Кости были обычные сандалии, и найти его следы было не так-то просто.
– Может, разделимся? – предложил Жан.
Это предложение показалось мне не лишенным смысла, но Володя покачал головой.
– Какая-то фигня тут творится, – сказал он. – Лучше друг друга из виду не терять.
Оська вцепился в мою руку, и я покрепче стиснул его ручонку.
Костю мы нашли довольно далеко от тропы, в самой чаще. Он стоял на четвереньках, лицо у него покрывали свежие царапины, а сам он чуть не плакал.
– Блин, пацаны, – пожаловался он, – я очки потерял! Я без них не вижу ни фига…
Мы принялись искать очки, раздвигая резные листья орляка и переворачивая валежины, но безрезультатно. Тем временем начало смеркаться. Каждому из нас – кроме Володи, конечно – могло порядком влететь за то, что шлялся до вечера невесть где. Веселая прогулка обернулась неприятностями.
– Ладно, пацаны, – наконец предложил удрученный Костя. – Мы их уже, наверное, не найдем. Пошли по домам. Я как-нибудь перекантуюсь без них, а в школу мне мама все равно обещала новые купить…
– Ну пошли, – согласился Мишка. – Петька, Жан, Володя! Оська!
– Оська!
И тут я понял, что уже давно не ощущаю пожатия детской ручонки на своей руке.
– Оська-а!
– А-а…
Голос Оськи ответил нам справа, мы побежали, но не только не нашли Оську – в тех зарослях и заяц бы не проскакал. Потом голос Оськи отозвался с другой стороны… И спереди…
Оськи нигде не было. Остался только его голос, испуганный и одинокий.
– Так, пацаны, – сказал Володя. – Стоять. Мы сами ничего не сделаем. Пошли, позовем взрослых.
– Еще чего, сами разбе… – буркнул было Мишка, но Володя опустил руку на его плечо.
– Но нам же влетит, – пролепетал Жан. Я сжал кулаки.
– Оська! Оська-а!
– А-а-а, – отозвалось эхо. Костя молча взял меня за рукав и потянул.
– Я вам тогда рассказывал, а вы ржали, – проворчал Мишка. – Аука это. Дух лесной, хулиганистый. Зовет с разных сторон, людей к себе заманивает. Вот.
Мы промолчали. Ни в какого Ауку никто, конечно, не верил, но за Оську мы волновались. Хотя и не слишком – мы верили, что взрослые его найдут, куда, в самом деле, он мог деться в маленькой роще, и ничего с ним не случится, разве что синяков и шишек в темноте нахватает да испугается. Тогда мы еще в это верили.
Взрослые, конечно, ринулись на поиски, Володя тоже присоединился к ним. Бабушка добралась до телефона в сельсовете, и утром примчались папа с мамой, страшно обеспокоенные, – включились в поиски. И милиция.
Потом я узнал, что Мишка вскоре после моего отъезда отправился в лес – искать Оську, видимо, история не давала ему покоя. И тоже бесследно исчез.
***
Я так ничего и не написал в том сочинении. Анна Петровна, узнав от кого-то, как именно я провел лето, не стала ставить мне «двойку», – для нее случай исключительный. Но судьба моих брата и друга не дает покоя и мне. Ружье и охотничье снаряжение уже наготове – ждут ближайшего отпуска.
Нет, я не надеюсь их найти. Столько лет прошло…
И тела их наверняка давно растащены по норам лисицами и одичавшими собаками.
Но я хочу найти схрон, в котором сидит этот Аука. Ведь есть же у него где-то убежище, где он плетет свои тайные сети, заманивая людей. И вот тогда мы с ним поговорим по-свойски.
Автор: Санди для WTF Slavonic Folk and Fantasy 2018
Бета: Хаос
Размер: мини, 1320 слов
Пейринг/Персонажи: дети, Аука
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: в лесу даже в наше время можно встретить разных существ...
– Дети, – мерно и почти убаюкивающе (если не знать, что будет, если и правда заснешь) вещала Анна Петровна, – раскрыли тетрадочки… Раскрыли все? Сегодняшнее число ставим. Сегодня седьмое сентября. Сочинение. Так и пишем «сочинение»… На следующей строчке: «Как я провел лето»…
***
Лето я провел у бабушки.
В это лето у меня еще был брат.
Оська был младше меня шестью годами – совсем малёк, и выбешивал изрядно своими приставаниями. Быстро бегать у него не получалось, ловить мяч – тоже, но он упорно хотел играть в той же компании, где и я. Общество ровесников его почему-то не прельщало.
Из-за этого все и случилось.
скрытый текстНет, не из-за этого, конечно, но если бы Оська не увязался за нами! Если бы я отшил его, как собирался! Однако ничего угрожающего вроде не ожидалось. Солнце светило сквозь плывущие облака – потом я узнал, что такие дни в Англии называют «веснушчатыми», поручений у бабки для меня не нашлось, собралась компания таких же, как я, мальчишек.
– Пацаны, – крикнул Костя, – пошли за грибами.
– Какие грибы, их нет еще, – возразил Мишка.
– Ну, просто по лесу прошвырнемся.
Курносый Мишка был из деревенских, он знал местную жизнь как свои пять пальцев. Костя-очкарик, как и я, приехал к бабушке на лето из города, и ему все было в новинку: лес, речка, удочки, кузовки, бабкина коза, тяпка, которой он полол огород… Володя уже заканчивал школу. Он ни разу не позволил себе пренебрежительного тона или обращения «мальки», но видно было, что он тяготится компанией заметно младших ребят, а ровесников Володи в деревне почему-то не находилось: или пацанва, или взрослые мужчины, ссутуленные от тяжелого труда и отупевшие от выпивки. Это был стройный, очень спокойный, мастеровитый юноша, собиравшийся поступать на инженера. Еще один мальчик, двумя годами младше нас, требовал, чтобы его называли «Жан», хотя его звали Женя, и вставлял в речь французские слова, потому что учился во французской школе… Забавная у нас была тусовка, верно? Должно быть, Оське тоже так казалось.
– А можно с вами? – пропищал он.
– Мы там будем заниматься взрослыми делами, – шикнул я на него. Володя невольно улыбнулся и кивнул, когда Оська взглянул на него.
– Ну пожалуйста! Ну Пе-етька! Маме все лассказу!
– Вот скажешь правильно «расскажу», тогда можно, – я начал сдаваться.
– Р-расскаж-жу!
– Теперь можно, – захохотали ребята, и Оська, довольный победой, засеменил рядом с нами.
Лесок, вернее, роща возле деревни, была совсем невелика. Заблудиться там было бы трудно при всем желании. Один край рощи упирался в небольшое озеро или, может быть, пруд, куда впадала деревенская речка, второй шел вдоль дороги, пылившей дальше на Валдай… Нам, понятное дело, лес казался очень таинственным и даже жутким. Ведь в нем высились старые, столетние елки, перемежавшиеся бледными березками, и под ними царил густой, пронизанный хвойным запахом сумрак.
Мишка начал рассказывать какую-то деревенскую побасенку.
– А один мальчик вошел в лес, – говорил он с подвыванием, тараща глаза, – и на пень хлеба с солью не положил. И тут его как закрутило, как заворожи-ило!
Оська испуганно прижался ко мне, но Володя не сдержал смешка, а Жан пробормотал «ке фоли», отчего нам стало еще смешнее. Костя решил подхватить эстафету.
– А одна экспедиция в лесу нашла настоящего снежного человека! Они его вычислили по второй тени, а потом он пришел к ним, затоптал костер и двух ученых съел!
Мы снова посмеялись, но уже не так откровенно. Мало ли. «Снежный человек» мог оказаться и медведем, но менее опасным оттого не стал.
– А я читал в одной книге, – поддержал нас Володя, – как археологи в тайге начали раскапывать захоронение чукотской шаманки, и им начали являться жуткие кошмары. Когда их нашла спасательная экспедиция, они все уже сошли с ума от ужаса.
Вот это было уже пострашнее. Мы повздыхали, а потом Костя сказал:
– Жека… то есть Жан! Жа-ан! Твоя очередь!
Мы завертели головами, но Жана рядом не было.
– Жан! Куда он делся? Жан! Жа-ан!
– А-га-а! – отозвались откуда-то справа.
Мишка, умевший, по его словам, различать следы, присмотрелся. Совсем недавно Жан шел среди нас. Следы его кед с причудливым рисунком мог бы различить и не следопыт. А вот он остановился и свернул… налево?
Мы выбежали на поляну. Жан растерянно озирался.
– Ты куда провалился? – напустились мы на него.
– Я устал, у меня нога болит, – раздраженно ответил он, – а тут еще вы со своими страшилками…
Мы подняли приятеля на смех, догадавшись, что ему стало страшно от наших рассказов. И только Володя пробормотал под нос «а кто это орал нам справа?»
– Ну давайте анекдоты рассказывать, – предложил я. – Слушайте: «Приходит Вовочка на урок…» – я запнулся, сообразив, что Володе это вряд ли понравится. Но Володя недаром был самым взрослым из нас. Он посмеялся, а потом в свою очередь рассказал анекдот про Василия Ивановича и Петьку. Я ржал громче всех, стараясь показать, что у меня есть чувство юмора. Жан и Мишка тоже не ударили лицом в грязь… Оська весело хихикал, хотя наверняка не понял ни одного анекдота.
– А у тебя что, Костян?
Молчание.
– Тьфу! Этот-то куда запропастился? Костя! Костян!
– тян-тян-тян…
– Костя! Ау!
– ау-у!
– ау-у-у-у…
Казалось, на наши вопли отзываются со всех сторон одновременно.
– Так, стоп, – сказал Володя. – Миха, ты видишь его следы?
У Кости были обычные сандалии, и найти его следы было не так-то просто.
– Может, разделимся? – предложил Жан.
Это предложение показалось мне не лишенным смысла, но Володя покачал головой.
– Какая-то фигня тут творится, – сказал он. – Лучше друг друга из виду не терять.
Оська вцепился в мою руку, и я покрепче стиснул его ручонку.
Костю мы нашли довольно далеко от тропы, в самой чаще. Он стоял на четвереньках, лицо у него покрывали свежие царапины, а сам он чуть не плакал.
– Блин, пацаны, – пожаловался он, – я очки потерял! Я без них не вижу ни фига…
Мы принялись искать очки, раздвигая резные листья орляка и переворачивая валежины, но безрезультатно. Тем временем начало смеркаться. Каждому из нас – кроме Володи, конечно – могло порядком влететь за то, что шлялся до вечера невесть где. Веселая прогулка обернулась неприятностями.
– Ладно, пацаны, – наконец предложил удрученный Костя. – Мы их уже, наверное, не найдем. Пошли по домам. Я как-нибудь перекантуюсь без них, а в школу мне мама все равно обещала новые купить…
– Ну пошли, – согласился Мишка. – Петька, Жан, Володя! Оська!
– Оська!
И тут я понял, что уже давно не ощущаю пожатия детской ручонки на своей руке.
– Оська-а!
– А-а…
Голос Оськи ответил нам справа, мы побежали, но не только не нашли Оську – в тех зарослях и заяц бы не проскакал. Потом голос Оськи отозвался с другой стороны… И спереди…
Оськи нигде не было. Остался только его голос, испуганный и одинокий.
– Так, пацаны, – сказал Володя. – Стоять. Мы сами ничего не сделаем. Пошли, позовем взрослых.
– Еще чего, сами разбе… – буркнул было Мишка, но Володя опустил руку на его плечо.
– Но нам же влетит, – пролепетал Жан. Я сжал кулаки.
– Оська! Оська-а!
– А-а-а, – отозвалось эхо. Костя молча взял меня за рукав и потянул.
– Я вам тогда рассказывал, а вы ржали, – проворчал Мишка. – Аука это. Дух лесной, хулиганистый. Зовет с разных сторон, людей к себе заманивает. Вот.
Мы промолчали. Ни в какого Ауку никто, конечно, не верил, но за Оську мы волновались. Хотя и не слишком – мы верили, что взрослые его найдут, куда, в самом деле, он мог деться в маленькой роще, и ничего с ним не случится, разве что синяков и шишек в темноте нахватает да испугается. Тогда мы еще в это верили.
Взрослые, конечно, ринулись на поиски, Володя тоже присоединился к ним. Бабушка добралась до телефона в сельсовете, и утром примчались папа с мамой, страшно обеспокоенные, – включились в поиски. И милиция.
Потом я узнал, что Мишка вскоре после моего отъезда отправился в лес – искать Оську, видимо, история не давала ему покоя. И тоже бесследно исчез.
***
Я так ничего и не написал в том сочинении. Анна Петровна, узнав от кого-то, как именно я провел лето, не стала ставить мне «двойку», – для нее случай исключительный. Но судьба моих брата и друга не дает покоя и мне. Ружье и охотничье снаряжение уже наготове – ждут ближайшего отпуска.
Нет, я не надеюсь их найти. Столько лет прошло…
И тела их наверняка давно растащены по норам лисицами и одичавшими собаками.
Но я хочу найти схрон, в котором сидит этот Аука. Ведь есть же у него где-то убежище, где он плетет свои тайные сети, заманивая людей. И вот тогда мы с ним поговорим по-свойски.
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
Смотритель маяка
Смотритель Маяка
Бета: Масонская ложечка
Персонажи: Смотритель Маяка (Рыбак), юксаре, хомса, хатифнатты
Рейтинг: Р, джен, хоррор
Бета: Масонская ложечка
Персонажи: Смотритель Маяка (Рыбак), юксаре, хомса, хатифнатты
Рейтинг: Р, джен, хоррор
Холодные волны бились и бились о берег.
Смотритель Маяка любил этот шум. На острове было не так уж много звуков, но шум отличался богатством и яркостью. Иногда это был тихий и мерный шум штиля, иногда – холодного ветра, катившего тяжелые волны и с размаху бросавшего их на песок. Иногда – рокот шторма, смешанный с завываниями бури. А иногда – грохот ломающихся льдин. В лютые зимы шум волн замолкал: вода замерзала. Но сейчас, несмотря на зимний месяц, стояла погода, больше подходящая для осени: ненастная, но не морозная.
скрытый текстНа маяке работали трое: Смотритель Маяка и два матроса: юксаре и хомса. Смотритель частенько ворчал, что он один относится к работе добросовестно, но, по совести, работы и было-то немного. Проверять уровень топлива, раз в день отмечать погоду на шкале, записывать события в специальный журнал (записывать было почти нечего, кроме редких бурь и иногда проплывающих корабликов хатифнаттов), вечером зажигать свет, утром тушить. В бурю и туман включать ревун. С этими обязанностями справился бы и один Юксаре, при условии, конечно, что ему будет кто-то напоминать – для этого нужен был Хомса. В остальное время они то ловили рыбу, то что-то стряпали, болтали, дремали, читали, Юксаре курил трубку, Хомса играл на дудочке, а иногда в погожий день все вместе садились в лодку и плавали вокруг острова.
Где-то очень далеко на горизонте виднелся берег Муми-дален с огоньками зажигающихся окон по вечерам, а с другой стороны видна была только бесконечная синь моря.
…В тот день все было как обычно. Юксаре проспал полдня, потом взял трубочку, потом – книжку, и вдруг послышались его частые всхлипывания.
– Что такое? – Хомса подошел к нему. Но Юксаре сдавленно плакал и тряс головой, будто не мог произнести ни слова.
– Хатифнатты, – догадался Смотритель, заметив удаляющийся белый парус.
– Должно быть, они ударили его током! Они такие, они могут! – зачастил Хомса. Но Юксаре, вздрагивая в рыданиях, отрицательно помотал головой.
Остров Маяка был крохотным. На нем не умещалось ничего, кроме самого Маяка и маленького садика, здесь даже большие деревья не росли – только стелющаяся ива и береза. Но Смотритель и Хомса обошли весь остров и с другой стороны кое-что нашли: лощину, а в ней барометр. Большой барометр, укрепленный на высоком столбе. Судя по запаху озона, тут побывали хатифнатты, хотя никто не мог себе представить, какое отношение они имеют к барометру. Под барометром лежал гладкий камень, а под камнем Хомса обнаружил маленький сверточек бересты. Смотритель и Хомса удивленно переглянулись, положили бересту и камень обратно и возвратились на Маяк.
Они думали, что Юксаре давно утешился и взял другую книгу. Он был из тех, кто не умеет долго печалиться и вообще испытывать сильные чувства, разумеется, если речь не шла об отдыхе и безделье: бездельничал Юксаре со вкусом. Однако Юксаре встретил их по-прежнему в слезах, но не говоря ни слова. Трубка его совсем потухла, книга, мокрая от слез, валялась на берегу.
Смотрителя так удивило это небольшое происшествие, что он посвятил ему довольно обширную запись в журнале, прежде чем поднялся на Маяк и зажег огонь.
Утро следующего дня началось как обычно. Юксаре успокоился, но был молчалив и очень расстроен. Хомса же поднялся в комнатку на Маяке, чтобы заняться своим любимым делом – он обожал мастерить шкатулки. Материалом ему служил плавник, которого море выбрасывало даже больше, чем надо, и ракушки. На полке у круглого окна стояло уже штук пять шкатулок, затейливо украшенных ракушками. Хомса разрешал товарищам брать их и складывать туда все, что нужно трем одиноким холостякам: наперстки, иголки с нитками, запасную трубку, пуговицы, рыболовные крючки, поплавки, спички, гребешки, отвертки, гвозди разного размера и прочую мелочь.
Внезапно поднялся сильный ветер. Хомса забеспокоился. Погода стояла сырая и пасмурная, но в декабре случается все – уж не надвигается ли буран? И сквозь шум ветра, свистевшего по крыше Маяка, ему почудился отчаянный крик. Хомса прислушался: сомнения не было, кто-то снова и снова звал его. Разумеется, это был Смотритель – а может, и Юксаре тоже. Взволнованный Хомса сбежал вниз.
Огромное количество птиц посыпалось прямо на него. Они неслись, подхваченные ветром, беспомощно бились в вихрях, кричали и падали на землю и в прибрежные воды. Некоторым удавалось выбраться на берег, где они бессильно сникали, но многие уже не могли спастись. Вода кипела и бурлила, покрытая тысячами птичьих тел. Смотритель, Хомса и Юксаре взяли лодку и бросились помогать птицам, вылавливая их из воды большим рыболовным сачком. Но много ли они могли сделать?
…Когда ветер успокоился, Смотритель остановился и опустил голову, стоя над сотнями мертвых птичьих тел. Еще больше их плавало в море; волны прибивали их к берегу, шевелили безжизненные перья. Смотритель сходил на Маяк, принес лопату и принялся рыть птицам могилки. Сначала он каждой делал отдельную могилу и ставил над ней крест, но потом устал и вырыл целое братское захоронение. Хомса помогал ему.
А Юксаре стоял на коленях, раскачивался из стороны в сторону и снова беззвучно плакал, давясь слезами.
Барометр, который имелся на Маяке, никаких изменений погоды не показывал. Смотрителю это показалось странным, он заподозрил, что барометр сломан, и велел Хомсе сходить к барометру хатифнаттов – проверить, заодно узнать, какая на самом деле ожидается погода. Но очень скоро ожидание начало нервировать Смотрителя. Находиться на унылом острове рядом со свежими могилками птиц и плачущим Юксаре – да, от этого любому бы стало не по себе. И Смотритель пошел разыскивать Хомсу.
Тот стоял на коленях возле барометра и протягивал к нему руки.
– Хомса! – закричал Смотритель. Тот обернулся и посмотрел на него пустыми глазами.
– Это конец, – сказал он. – И зачем мы возимся с этим Маяком? Все равно это конец. Юксаре все понял раньше нас.
– Прекрати, – вспылил Смотритель. – Сейчас же иди на рабочее место!
– Мое место здесь, – возразил Хомса и снова обернулся к барометру.
Барометр показывал бурю.
В тот миг Смотритель испытал ничем не разбавленное отчаяние. Один из матросов пал духом окончательно, второй, похоже, не в своем уме, он один, надвигается буря, погибло множество пернатых, и то, что многие из них благодаря заботам команды Маяка смогли обсохнуть и улететь дальше, совершенно не утешало…
Небо заволоклось черными тучами. Поднялся ветер – густой, соленый, он нещадно хлестал камни и маленькие деревья острова. Смотритель зажег Маяк, включил ревун и спустился к Юксаре, умоляя его вернуться на Маяк.
Но Юксаре молчал и только беззвучно всхлипывал.
И вдруг отовсюду, со всех сторон, море покрылось тысячами белых парусов: это на свет Маяка выплыли лодочки хатифнаттов. Они потекли на остров. Смотритель догадался, что они прибыли переждать бурю – а что еще могло их сюда привести? – и начал звать их на Маяк, хотя и понимал, что все не поместятся. Но хатифнатты его будто не слышали. Впрочем, может быть, они и правда не воспринимали чужие голоса. Они шли к барометру.
Огромное количество хатифнаттов уже собралось в лощине, где стоял столб с барометром. У столба, вжавшись в него спиной, замер Хомса. «Эге, – подумал Смотритель, – плохо дело, надо его выручать».
Хатифнатты обступили Хомсу. И вдруг со всех сторон к нему потянулись их маленькие белые лапы. Хомса не сопротивлялся, когда эти лапы вцепились в него и начали его рвать: сначала куртку, а затем волосы, лапы, уши…
– Прекратите! – закричал Смотритель, но Хомса молчал, только иногда стонал, когда его дергали особенно сильно. Смотритель схватил первый попавшийся кусок плавника и ударил по хатифнаттам – раз, другой, и неожиданно сообразил, что же он держит. То была чья-то огромная кость. В ужасе Смотритель швырнул ее в хатифнаттов и попытался протолкаться к Хомсе.
Но хатифнатты не собирались его разрывать на куски, – нет, они упорно тащили его к берегу. Хомса безвольно обмяк и даже не пытался отбиваться.
Из глубин моря поднялось какое-то существо, о котором Смотритель никогда не слышал. Оно было огромным, как кит, но не кит, потому что прямо под поверхностью воды колыхались чудовищные щупальца. Вода отступила, хотя для отлива было не время, и из-под нее обнажились огромные черные скалы, до того странные и жуткие, что у Смотрителя ушла душа в пятки. «Как же я не знал, что с этой стороны такие опасные рифы?» – подумал он.
Щупальца протянулись к острову. И хотя до рифов было довольно далеко, щупальца без усилий выползли на берег. Именно к ним хатифнатты толкали несчастного Хомсу, по пути разрывая на нем куртку и царапая лицо и руки. С содроганием Смотритель понял, зачем.
Морские обитатели не всегда хорошо видят, зато отлично чуют кровь.
Хомса вдруг опомнился.
– Нет! – закричал он. – Не-ее-ет! Спасите! Помогите!
Он задергался и затопал ногами, и Смотритель снова попытался прорваться к нему, но не смог: хатифнатты встали сплошной стеной и много раз ударили его током, пока он не упал. И тут Юксаре, о котором все забыли, вытер слезы.
– Я здесь! – закричал он. – Я иду!
Он подбежал к щупальцам, спотыкаясь и ковыляя; одно из щупалец поднялось, тронуло его, а затем прижалось, и послышалось отвратительное чпоканье присосок. Юксаре затрепыхался, щупальце стиснуло его с невероятной силой, изо рта и глаз Юксаре полилась кровь. А потом и второе щупальце поднялось и обвило ноги Юксаре, потянуло – и тело Юксаре разорвалось на части.
Хатифнатты, искрясь и светясь, бросились под кровавые брызги. Их маленькие короткие ноги путались в вывалившихся на песок кишках Юксаре; некоторые из хатифнаттов бросились в ледяную воду, покрасневшую от крови. Но часть из них, казалось, не поддалась всеобщему безумию.
Первые щупальца затянули останки Юксаре под воду, которая сразу же забурлила и покраснела: морской хищник приступил к трапезе. Но еще два щупальца снова вытянулись на берег. И тогда хатифнатты, оставшиеся с Хомсой, подтолкнули Хомсу к кромке воды.
Смотритель Маяка видел, как они отрывают Хомсе сначала руку, потом сдавливают тело так, что оно с хрустом ломается и распухает, а потом отрывают и голову. Отбрасывают. Голова подкатилась к ногам Смотрителя Маяка, и наступила тьма.
Когда он пришел в себя, не было ничего: ни головы Хомсы, ни хатифнаттов, ни чудовища, и даже черные скалы скрылись под водой. Дрожа от ужаса, Смотритель добрался до Маяка – и понял, что больше не в силах ничего делать.
Это чудовище звало их, когда им казалось, что они зовут друг друга.
Это оно призвало несчастных птиц.
Оно погубило его товарищей.
Кто знает, что за странная дружба у него сложилась с хатифнаттами, и не решили ли они попросту откупиться от него, принеся в жертву других?
«Больше сюда не придет ни одного корабля», – решил Смотритель. – «Я построю хижину из плавника на другой оконечности острова. Разучусь говорить, забуду, как зажигать Маяк. Если чудовище сожрет меня – так тому и быть, но больше никаких жертв».
…Он так и поступил. И долгие годы коротал один-одинешенек на острове, пока однажды к нему не пристал корабль – большой по сравнению с лодочками хатифнаттов корабль с надписью на корме: «Приключение».
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
Размер имеет значение
Размер имеет значение
рейтинг Р, слэш
канон: Древние Свитки
рейтинг Р, слэш
канон: Древние Свитки
…До’Риза меланхолично обозрел огромного дракона и задал ему только один вопрос:
– А ты сможешь поднять каджита в воздух?
Одавинг недовольно засопел. Потом еще раз покосился на До’Ризу и сопеть перестал.
***
Когда ты каджит, Лунная Плетёнка судьбы может улыбнуться тебе довольно-таки насмешливо. До’Риза, которого еще недавно звали Ма’Риза, уродился Сенч-рат. Это значило, что Ма’Риза вырастет не просто большим, а очень большим. Настолько большим, что все остальные соплеменники будут в лучшем случае доставать ему едва до плеча, и то на цыпочках. К высокому росту прилагались широченные плечи и могучие мускулы, перекатывающиеся под тяжелой меховой шкурой, несокрушимые кости и тугие бедра, кулаки, одним ударом пробивающие стену, сложенную из прочных бревен, и ноги, способные неутомимо шагать целыми сутками. скрытый текстДругое дело, что Ма’Ризе не хотелось пробивать стены кулаками. Ему хотелось быть честным купцом, как его отец, мать и бабушка – особенно бабушка, чтоб она была здорова, потому что она до сих пор держала семейное торговое предприятие в ухоженных цепких лапках. Родители сызмальства брали Ма’Ризу с собой – охранять караван, одна его мощная фигура отпугивала вооруженных до зубов разбойников, попутно учили его торговому делу, но гораздо чаще, чем торговать в лавке, Ма’Ризе приходилось перетаскивать огромные тюки с товаром. Увы, Ма’Риза совершенно не умел отказывать или настаивать на своем.
Да и зачем бы? Торговаться он все-таки научился. Друзья его никогда не подначивали во зло, а девушки – или, точнее, парни… Ма’Риза очень скоро убедился, что его размеры будут отпугивать всех парней, которые ему понравятся. Тут и настаивать ни на чем не придется – очередной пушистый красавчик, ниже его на четыре с половиной головы, будет мяться, вздыхать и тянуть «ну ты, конечно, замечательный, но, знаешь, каджит не готов… ты же раздавишь каджита, ну, или разорвешь… давай будем просто друзьями, а?»
С горя Ма’Риза решил стать охранником каравана, которому и жениться-то не обязательно. Знакомый бабушки, старый и опытный клановый боец по имени До’Джарго, обучал юного купца воинской премудрости, но в итоге отступился.
– Ты не годишься в бойцы, Ма’Риза, – сказал он напоследок. – С твоей статью и силой можно было бы в одиночку защищать весь клан, но ты больше всего боишься ранить противника.
Ма’Ризе очень хотелось доказать До’Джарго, что он неправ, но он был прав. И когда случайно отставшего от родительского каравана Ма’Ризу настигли в Хелгене имперские солдаты и обвинили в шпионаже, он не сумел ни доказать им, что никакой не шпион, ни отбиться от них, когда его потащили на казнь.
В тот день прежний Ма’Риза умер.
Когда ты кладешь шею на плаху, а перед глазами валяется только что отрубленная голова казненного перед тобой солдата Братьев Бури, и ты видишь все, что видеть никогда не хотел: приоткрытые веки с тусклыми мертвыми глазами; неровно обрубленную шею, на которой запекается кровь; открытый, безвольно перекошенный рот…
Когда огромный дракон обрушивается на небольшой городишко, буквально до головешек испепеляя и дома, и людей. Тех самых людей, которые хотели тебя казнить. Тех самых людей, которые должны были умереть вслед за тобой. Ты бежишь, спотыкаясь о черные, обгорелые до костей, обезображенные трупы…
А потом подхватываешь каких-то людей, которые предлагали вывести тебя, попутно называя висельником – интересно, какая же это виселица выдержит Сенч-рат? – и переругиваясь между собой, вытаскиваешь из полыхающего Хелгена и понимаешь, что выжили только вы трое…
Прежний Ма’Риза поднял голову только однажды – когда его попросили отправиться в Вайтран к ярлу Балгруфу и сообщить о нападении дракона. Тогда Ма’Риза опять не сумел отказаться, но следующие решения уже принимал самостоятельно. И на бой с новым драконом вышел тоже по своей воле. А потом на него снизошло что-то незнакомое, жуткое и невыразимо прекрасное – потом он понял, что это была душа дракона. А вайтранские стражники рассказали ему, что драконью душу может поглотить далеко не всякий, и что люди с такой способностью высоко ценятся, так как только они могут убить дракона насовсем.
Убивать кого бы то ни было не хотелось. Но стоило закрыть глаза – и перед ними вставали обугленные тела, почти не похожие на тела, остатки доспехов, вплавленные в пережаренное мясо, обрывки кожи, пошедшей волдырями, сохранившиеся лица со страшными застывшими в последней муке гримасами…
И, придя на Высокий Хротгар, чтобы учиться у Седобородых мудреному искусству боевого Крика, он назвался До’Риза – «Риза-воин». Хотя искусство быть безжалостным ему еще только предстояло постичь, и для До’Ризы оно было сложнее, чем заучивание Криков-Ту’умов.
Сколько же воды утекло с тех пор? По меркам обычной каджитской жизни – совсем немного, всего несколько месяцев. Но До’Ризе казалось, что несколько десятилетий! Он уже многому научился, познакомился с Мастером Седобородых – драконом Партурнаксом и усвоил, что не все драконы плохие. Обнаружил, что у него есть настоящая группа поддержки – Клинки, которые почему-то не любят добрейшего Партурнакса. Почувствовать, что он наконец-то не один, было здорово, но До’Риза вошел во вкус самостоятельных решений и наотрез отказался не только убивать Партурнакса, но и ограничить общение с ним. Побывал на приеме у высоких эльфов Талмора – до того дня он видел этих альтмеров только издали. Добыл у сумасшедшего философа Септимия Сегония заветный Древний Свиток. Изучил Драконобой. Сразился с повелителем злых драконов – Алдуином Великим – и вместе с Партурнаксом изгнал его в Совнгард. Иногда До’Риза заглядывал в зеркало. Оттуда на него смотрел все тот же юноша, только немного возмужавший и похудевший, и с погрустневшими глазами. Но по-прежнему огромный и по-прежнему одинокий.
Однажды один из стражников Вайтрана (самый рослый, считавшийся среди товарищей гигантом) предложил ему провести вечер вдвоем. До’Риза тогда сильно волновался – это должна была быть его первая ночь с мужчиной, хотя на то, что мужчина будет безволосым и без хвоста, пришлось еще настроиться… Но стоило ему размотать буди, как стражник вдруг вспомнил о чем-то ужасно важном и срочном, и, блеснув голым крупом, подхватил одежду и сбежал. До’Риза, вспоминая его взгляд, пришел к выводу, что дело не в том, что он там вспомнил. Просто До’Риза без одежды выглядел еще внушительнее, чем одетым.
Однако личная жизнь личной жизнью (а когда ее просто нет, тем более), а сбежавший Алдуин по-прежнему оставался в Совнгарде. И на то, что он не восстановит силы и не вернется, особо рассчитывать не приходилось.
До’Риза поначалу был уверен, что Совнгард – это какое-то сопредельное со Скайримом государство. Он-то знал, что с ним будет после смерти: Богиня Ветра, Хенарти, прилетит за его душой в образе ястреба и отнесет ее в Пески-Позади-Звезд. Так было правильно и понятно, и то, что души нордов отправляются в Совнгард, оказалось для него очередным потрясением.
– Кто знает, что Алдуин делает в Совнгарде, – сокрушенно развел руками пожилой Клинок по имени Эсберн. – Но знай, что скоро он вернется сильнее, чем когда бы то ни было, чтобы разделаться с нами со всеми…
– Каджит не понимает, – ответил До’Риза. – Если старый злюка всех уничтожит, что он тогда будет жрать? Перейдет на сено?
Эсберн невольно улыбнулся в ответ, и его старческое лицо покрылось сетью морщин – будто трещин. Улыбка была доброй, но в выцветших усталых глазах пряталась тревога.
– Дракону не обязательно, как ты говоришь, жрать, мой юный друг, – сказал он. – Он может свернуться в большой камень и спать так в течение столетий. Собственно, они и спали, пока война между Империей и Братьями Бури не разбудила Алдуина, а тот – остальных…
– Да, может, он подох, – неуверенно предположил До’Риза. – Ну, а как он живьем будет сидеть в раю? Каджит никогда не слышал, чтобы кто-то, будучи живым, побывал в мире мертвых и смог вернуться.
– Я слышал, – тихо сказал Эсберн.
До’Риза опустил голову.
– Каджит так понял, что придется укокошить старого злюку в Совнгарде, пока он оттуда не выполз обратно? Но это же каджита самого должен кто-то убить, как иначе? А каджиту в Совнгард ходу нет…
– Чтобы добраться до Совнгарда, – так же тихо, но настойчиво продолжал Эсберн, – живому нужна помощь дракона. Без этого никак. Вызвать какого-нибудь дракона, пленить и подчинить его, силой заставить отвезти тебя в Совнгард и потом убить.
До’Ризе вспомнился рассказ Партурнакса о том, как дракона по имени Нуминекс пленили в вайтранском Драконьем Пределе и долго-долго держали там в плену, пока он не сошел с ума. Пленитель, Олаф Одноглазый, считался одним из величайших героев. Как ни ненавидел До’Риза злых драконов, но эта история у него вызывала тошноту. Да и предложение использовать дракона как ездовое животное и убить – тоже.
Как и сами Клинки с их утилитарным подходом.
Но выхода он не видел.
– Говори каджиту, кого звать и что делать, – сказал он.
***
Ярл Балгруф отдавал последние распоряжения. До’Риза стоял, облокотясь на парапет. Суетились стражники, и Айрилет – командир стражи Вайтрана, высокая темная эльфийка – качала головой.
– Ты или самый храбрый из тех, кого я знаю, – сказала она, – или самый глупый.
Стражник, услышавший ее слова, посмотрел на нее более чем выразительно. По-видимому, он был того же мнения о ней самой. До’Риза уже привык к тому, что его считают свирепым убийцей, готовым прихлопнуть каждого, кто посмеет возразить или не так посмотреть.
Размеры как будто располагали к этому.
Но Айрилет ему очень нравилась. Прямая, решительная, привыкшая брать быка за рога, она была такой, каким всегда хотелось быть До’Ризе. А еще больше нравился ярл Балгруф. Сейчас он со своей обычной сердечной улыбкой предлагал кому-то отдохнуть, называя «сынком», и До’Риза точно знал, что это не просто слова: Балгруф действительно воспринимал жителей Вайтрана как семью. И они платили ему такой же неподдельной любовью и верностью. Так что До’Ризе вовсе не хотелось, чтобы Балгруф и Айрилет находили его глуповатым.
– Каджит все рассчитал, – сказал он как мог важно.
Стояло раннее утро, и лучи солнца заливали древние стены Драконьего Предела. До’Риза лишний раз восхитился Вайтраном – прекраснейшим из городов Скайрима, как ему казалось, изящными зданиями, чарующими снежными вершинами на горизонте.
– О… Да… Винг!
Красивое имя, подумал До’Риза. «Снежный Крылатый Охотник». И, Азура, как же он восхитителен – стремительный крылатый силуэт в небесах, на фоне зимних облаков, подсвеченных утренним солнцем…
Дракон ринулся вниз, и у До’Ризы резко не стало времени восхищаться.
Струя пламени, подкрепленная мощным Ту’умом, обрушилась на него.
– Бегите! – едва успел крикнуть До’Риза, один из вайтранских стражников все-таки упал, но проверять, что с ним, у До’Ризы тоже не было времени. Одавинг снова ринулся на него.
До’Риза бросился внутрь.
Одавинг слыл молодым, вспыльчивым и упорным. Эсберн уверял, что он обязательно станет преследовать До’Ризу – и, похоже, не ошибся. На земле, вернее, на полу Драконьего Предела Одавинг потерял часть своей стремительной грации; он полз на задних лапах и сгибах крыльев, и До’Риза невольно подумал: «Пресмыкается». Будто услышав его мысль, Одавинг выпустил еще одну струю пламени…
Деревянный хомут, сконструированный еще в незапамятные времена, опустился на его тело, придавив крылья.
Мощная шипастая драконья голова заметалась из стороны в сторону. До’Риза подошел к плененному гиганту, с любопытством разглядывая его.
Широкие крылья, голова и спина были темно-алого, словно присыпанного пеплом, оттенка, а брюхо и изнанка крыльев – синеватыми. Морда, вся в шипах, с устрашающими клыками, не казалась ни страшной, ни уродливой, в холодных глазах с вертикальными зрачками светился ум. От Одавинга не исходило ничего черного и грязного, как от Алдуина. Когда До’Риза сталкивался с Алдуином, его всякий раз будто окатывало мутной ледяной волной беспощадного зла. А Одавинг был просто разъярен и раздосадован… но в нем было что-то чистое.
«Каджит не будет его убивать, – решил про себя До’Риза. – Прокатится и отпустит. И это еще моя бабушка, – чтоб она была так здорова, как этот дракон сердит, – сказала надвое, чем все закончится!»
Огромная пасть приоткрылась. Одавинг смотрел только на До’Ризу, будто не замечая всех остальных. Стражники, окружившие дракона, порскнули в разные стороны, но Одавинг только заговорил. Сначала – на своем наречии, затем перебил сам себя:
– Я и забыл, что ты не говоришь на драконьем… Тебе пришлось потрудиться, чтобы поставить меня в это унизительное положение.
Голос у него был очень низкий, хрипловатый, – так могла бы говорить гроза или гора, и слова он произносил медленно и веско, будто роняя их с высоты. До’Риза почувствовал себя очарованным – этой вескостью, достоинством, с которой дракон воспринял поражение, своеобразной красотой его глаз.
Сбивчиво и смущенно До’Риза объяснил, зачем вызвал Одавинга. Больше всего он боялся, что дракон предложит ему катиться в Совнгард на своих двоих, а еще лучше, в гробу. Но Одавинг, на удивление, отнесся к его объяснениям серьезно.
– Алдуином многие недовольны, – заметил он. – Мы не уверены, что его Ту’ум сильнейший. Он доказал, что не достоин править нами. Но ты, конечно, хочешь знать, хинд сив Алдуин… где его найти? Сейчас он в Совнгарде, пожирает силлесейор… души мертвых людей…
Попасть в Совнгард, по словам Одавинга, можно было только через древний храм в Скулдафне, а попасть в Скулдафн – только по воздуху. «У тебя Ту’ум как у Дова, – заметил он, – но без крыльев ты не попадешь в Скулдафн». До’Риза облегченно вздохнул: похоже, Одавинг сам догадался, что от него нужно, еще и дал возможность попросить об этом. Сам До’Риза уже настолько смутился, что не решился бы первым заговорить.
– Отнеси туда каджита, – попросил он. – Отнеси, а? Каджит ни о чем больше не просит.
– Только до Скулдафна, – уточнил Одавинг.
– Конечно, – поспешил заверить его До’Риза.
Вокруг поднялся шум.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – заметила Айрилет.
Стражник – тот самый, с которым у До’Ризы так и не вышло романа – недовольно бормотал: «Как это так? Сначала поймать дракона, потом выпустить! Выпустить дракона, где это видано!»
– Ну, – спросил Одавинг, – готов ли ты увидеть мир глазами Дова?
– Еще бы, – сказал До’Риза. Он залез на шею Одавинга, придерживаясь за выступы на хребте. Сидеть было не очень-то удобно, но на спине перед самой шеей у Одавинга была выемка, где можно было расположиться и не бояться соскользнуть вниз. До’Риза искренне надеялся, что Одавинг не затеет показывать в воздухе фигуры драконьего полета. Но нет, огромные крылья развернулись, взмахнули, и один их взмах унес их на добрую сотню локтей от Драконьего Предела.
Тело дракона источало тепло. До’Риза раньше думал, что драконы холоднокровны, что их покрывает мерзкая на ощупь чешуя вроде засохшей рыбьей, а кожа очень жесткая. Но у Одавинга все было по-другому. Его кожа была очень плотной, но гладкой и приятной – из тех, что хочется гладить и гладить. Чешуя проступала как рельеф кожи, подобной коже ящериц.
– Что ты хочешь, Довакин? – спросил его Одавинг. – Чтобы я повернул? Мы летим правильно.
– Нет, – До’Риза сконфузился. – Ты… у тебя кожа гладкая…
– Это имеет значение, Довакин?
До’Риза умолк и сосредоточенно прислушался к ощущениям.
В груди у него теснилось дыхание, отяжелевшее и рваное. Больше всего на свете ему не хотелось отрывать руку от этого сильного теплого тела. Хотелось гладить и гладить его, а потом прижаться – и не отпускать… Окончательно смутившись, До’Риза почувствовал сильнейшее возбуждение.
– Для каджита имеет, – наконец выдохнул он. – Каджит все время искал кого-то… своего размера. Как ты. Все вокруг такие маленькие… слабые… и от этого злые… Каджит всегда хотел кого-то большого и прекрасного…
– Ты просто безумец, Довакин, – Одавинг закинул голову на лету и расхохотался. – Предупреждаю, что в Скулдафне тебе станет не до этого!
До’Риза подумал. Из всего, что он знал связанного с драконами и храмами, он вспомнил только одно слово: «драугры».
– Каджит их победит, – угрюмо произнес он. – Каджит многому научился.
– Вот об этом и думай!
– Нет, – До’Риза стиснул шею Одавинга. – Каджит, может быть, сгинет в Совнгарде. Что же, каджит хотя бы умрет в раю, и то хлеб. Но в жизни есть не только смерть и сражения! Каджит никогда не пробовал, что такое «любовь», но каджит знает, что умрет ради того, чтобы все остальные любили друг друга!
Он говорил и говорил, горячо и сбивчиво, а Одавинг, будто не слушая, молча заложил крутой вираж и опустился на склон первой попавшейся горы. Они очутились на поляне. Вокруг стояли гигантские ели; царила белоснежная, пушистая тишина, какая бывает только зимой.
– Эй, – начал До’Риза, – это что, и есть тот Скулдафн, что мы туда летели? Нет? А тогда каджит стесняется спросить, через что ж мы тут сидим и смотрим на красивое?
– Ты сам сказал, что в жизни есть не только смерть, Довакин, – Одавинг нескрываемо усмехнулся. – Но после Совнгарда у тебя может и не быть шанса проверить это. Не слезай, тебе нужно быть в хорошей форме.
Он выгнул шею, и язык, пахнущий дымком, облизал лицо До’Ризы.
Ошарашенный До’Риза позволил проделать с собой все, что придумал Одавинг. Снег набился в его шерсть, но холода он не чувствовал – рядом с Одавингом было тепло, так тепло, как нигде и никогда раньше.
Ветка какой-то ели вдруг распрямилась и осыпала обоих мелким снегом. И тогда До’Риза вдруг понял, чего хочет от него Одавинг. Он наклонился к паху дракона и провел кончиком языками по теплой, манящей сизой шкуре.
От Одавинга слегка пахло дымом и чем-то сухим и металлическим, но в этот драконий запах вплелась ни с чем не сравнимая нотка возбуждения. До’Риза нашел губами огромный драконий член – огромный даже для себя, наконец осознавая, почему Одавинг не потребовал от него иного. Поцеловал – сначала легко, осторожно. Мало-помалу стыдливость его уходила, он захватил сизую, темноватую головку в рот, чувствуя вкус покрывавшей ее солоноватой влаги…
Одавинг выдохнул струю пламени в небо, содрогаясь, забил крыльями. От неожиданности До’Риза опрокинулся на спину, потеряв равновесие. Громадная драконья голова стремительно метнулась к нему, и До’Риза зажмурился, чувствуя, как острые драконьи клыки подцепляют его кожаные штаны и стаскивают – немного, но достаточно, чтобы язык Одавинга обласкал его так же, как совсем недавно ласкал дракона сам Доֹ’Риза. Было непривычно, и страшновато, и невыразимо приятно, и благодарность к Одавингу захлестывала головокружительной волной, и уносила – а может быть, это душа самого До’Ризы уносилась куда-то в немыслимую для живых высоту… И наконец, наслаждение заставило До’Ризу провалиться в темные глубины.
– Довакин, – расслышал он как сквозь пелену. – Довакин!
Слова на незнакомом языке – драконьем, что ли – были непонятны, но интонация прослеживалась четко. Таким голосом бабушка До’Ризы говорила, собирая очередной караван: «И каджит имеет вас спросить: вы что, таки купили то время по дешевке? Нет? А что ж вы смотрите по сторонам вместо того, чтобы ехать в тот Скайрим и продавать там наши честные товары открыто и нашу не менее честную скуму из-под прилавка?»
– Прости, – До’Риза подтянул штаны. Настроение у него улучшилось. «Каджит счастливчик, – решил он про себя. – И умрет в раю!» – Каджит готов ехать дальше.
– Залезай, Довакин, – проворчал Одавинг. – Я боялся, что ты уже не сможешь подняться. А тебе еще сражаться с драуграми.
Вдалеке уже вставал полуразрушенный храм; следовало собраться и быть готовым ко всему, так что До’Риза наскоро припомнил все выученные им ту’умы и боевые заклинания, заодно проверяя сумку с лечебными зельями.
– А каджит говорит тебе, что таки те драугры должны опасаться каджита, а не наоборот! Чтоб они были так здоровы, как ты ими каджита пугаешь! Ты лучше скажи: каджит тебе нравится?
Одавинг распростер крылья, ловя воздушный поток, и расхохотался.
– Нравится, – наконец выговорил он сквозь смех.
– И что смешного ты услышал? Вернусь из Совнгарда, опять вызову тебя, и будем жениться.
– А что скажут твои эльсвейрские родственники, Довакин?
– Таки что-то скажут… Но каджит надеется, что мама скажет «мурр»!
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
Осторожно, я написал болтерпорно
Благодатная планета
канон - Д. Эннендейл "Проклятие Пифоса"
Рейтинг Р, джен
фик написан для команды Доисторической жизни
канон - Д. Эннендейл "Проклятие Пифоса"
Рейтинг Р, джен
фик написан для команды Доисторической жизни
Во влажном воздухе висели бледные радуги.
Жизнь на этой благодатной планете громоздилась форма на форме, теснясь и буйствуя, соперничая друг с другом за каждый миллиметр. Огромные деревья налезали друг на друга, сплетаясь мускулистыми корнями, бороды мха свисали с толстых стволов, журчали ручьи и реки, тоже полные жизни, и между растительными гигантами с трудом протискивались гиганты четвероногие.
скрытый текстОни шли стадом. Могучие ноги-столбы тяжело ступали на влажную почву, и стебли пружинили под ними. Спины, надежно защищенные панцирями с костными выростами, мерно колыхались, холодные глаза бесстрастно озирали местность из-под низких надбровных дуг, и длинные хвосты, снабженные костными молотами и рогами, вытянулись параллельно земле. Гигантские ящеры остановились на широком лугу.
Пасти, полные длинных и острых зубов, приоткрылись, как по команде. Листья и стебли захрустели на этих зубах. Один из ящеров отошел и остановился чуть поодаль: он нашел округлые камни, так хорошо подходившие для заглатывания и перетирания пищи в желудке. Что-то заставило его насторожиться. В небе, где до сих пор парили только мелкие птерозавры, появился пылающий шар. Ящер несколько секунд наблюдал за ним, затем опустил голову, должно быть, решил, что это новая еда, до которой их стадо доберется во что бы то ни стало – но попозже. Когда съест все на лугу.
Это было невозможно.
Сколько бы ни съедали ящеры, буйная растительность быстро отрастала заново. Ветви колыхались над головами, древовидные папоротники пускали новые побеги. И стадо могло оставаться на лугу сутками, утаптывая землю, пережевывая растения и останавливаясь лишь затем, чтобы вздремнуть. Большая часть травы и деревьев в пределах досягаемости ящеров была уже ободрана, но у стада все еще оставалось чем поживиться, поэтому уходить никто не собирался.
Внезапно один из ящеров схватил пастью ветку, на которую уже позарился его сородич – старый патриарх с желтыми зубами. Тот взбесился и яростно ударил челюстями по шее обидчика. Однако первый оказался моложе, крупнее и сильнее: его ответный укус вышел куда как сильнее, вырвав клок плотной морщинистой кожи с мясом из плеча, а удар хвостом заставил старика пошатнуться. Старик приподнялся на задних лапах и обрушился на молодого, но тот вывернулся и ударил его еще раз хвостом так, что кожа на ноге старого снова лопнула вместе с кровеносным сосудом. Обильно хлынула кровь, забрызгав траву и землю. Растения тотчас же алчно потянулись к натекающей лужице, чтобы урвать свою долю живой крови и плоти…
Но мясная пища интересовала не только плотоядные растения. От вида крови остальные ящеры моментально возбудились. Ближайшие из них немедленно набросились на старика, и их острые зубы впились в его тело сразу во многих местах. Старик еще сопротивлялся, еще кусался и бил хвостом, рыча и нанося сородичам страшные раны, но это их лишь раззадоривало, и многие из них затевали кровавые драки уже друг с другом. Поляна наполнилась запахом крови и грохотом костей о кости – то хвосты с костными молотами били по спинам, усеянным костными наростами, грозный рев огласил холмы, почти неразличимые под гигантскими деревьями…
Наконец старик и еще несколько ящеров упали замертво. Остальное стадо тут же сгрудилось над тушами, с жадностью выедая дымящуюся плоть из скорлупы спинных панцирей. Зубы вскрывали толстую кожу на брюхе и взламывали ребра; более сильные ящеры пировали, вырывая куски парного мяса из еще живых сородичей, более слабые, отбегая в сторонку, довольствовались потрохами, которые им удавалось вытащить из вскрытой брюшины. Кровь впитывалась в землю, и корни деревьев и трав с жадностью всасывали ее, захватывая тонкими корнями растоптанные куски мяса и кишок. На лугу, казалось, все успокоилось. За огромными телами ящеров со стороны не видно было, чем они питаются.
Никто из стада даже не насторожился, когда к лугу подошло несколько существ, которых еще никогда не видели в этом мире. Ящеры не отличались сообразительностью, достаточной, чтобы опасаться тех, кто был в несколько раз меньше их самих, хотя пришельцы прорубали себе путь в джунглях с пугающей целеустремленностью. Существа были закованы в черные и серо-стальные доспехи и вооружены болтерами и цепными мечами, но никто из ящеров никогда не видел и не знал, что этих вещей стоит бояться.
Пришельцам они тоже, по-видимому, сперва не внушали опасений.
Затрещал вокс-передатчик.
– Ауспик зафиксировал многочисленные контакты.
– А, вот они. Это же животные.
– Вроде гроксов, наверное. Смотрите, они пасутся.
– Интересно, что они едят? Тут земля уже утоптана, как рокрит…
– Они тут давно пасутся, наверное.
– А может быть, они хищные?
– Травоядные, – авторитетным тоном произнес один из космодесантников, одетый в черные доспехи. – Смотри, Гальба: форма голов, тел, ноги… У хищников таких не бывает.
Его товарищ остановился и принюхался.
Тела ящеров источали тяжелый животный запах, но после пиршества на поляне пахло кое-чем еще.
– Нет, Птеро, – сказал второй космодесантник. – Пахнет кровью.
Птеро ничего не успел ему ответить – стадо, как по команде, подняло головы. По их неподвижным мордам и холодным глазам ничего нельзя было понять.
А потом они оценили новую пищу. Сравнительно многочисленную пищу. И набросились на пришельцев.
– Но они же… – начал Птеро.
– Им нет дела до того, кем ты их считаешь, – Гальба вскинул болтер и выстрелил в первого ящера.
Часть стада тут же, обрадовавшись внезапному подарку, принялась рвать еще живого сородича. Ошеломленные космодесантники секунду или две, прежде чем опомниться, наблюдали, как взламываются костные щиты на его спине, как мелкие, типичные для растительноядных животных, зубы разрывают шкуру, и от павшего животного в считанные минуты остается только обглоданная туша, слабо подергивающая обрубками ног.
Но им было не до наблюдений: остальные ящеры, которым не досталось добычи, набросились на них. Резкая команда капитана Аттика «На фланги!» заставила воинов в считанные секунды перестроиться, загоняя стадо под выстрелы. Но остановить ящеров было не так-то просто. Они двигались стремительно, и даже прямые попадания не могли свалить их сразу. Вот уже хрустнул на зубах первого из ящеров керамитовый доспех, и воин закричал, когда огромные челюсти начали его пережевывать заживо. Клочья мяса и шкур, выбитые болтерными снарядами, полетели во все стороны, ящеры оскальзывались в кровавых ошметках, но продолжали лезть вперед, мотая головами…
***
Любопытный ящер, выживший после побоища, лениво пережевывал мясо своих сородичей. Мяса было много, куда больше, чем ему доставалось когда-либо до этого. Сейчас оно уже быстро разлагалось, распространяя ужасающий смрад, но ящера не пугали ни запах, ни жирные белые черви, кишевшие в раздувшихся гниющих тушах.
Сейчас они доедят мертвых и отправятся за живыми. Добыча оказалась зубастой, зато какое вкусное у нее мясо, если его удается добыть. И ее будет еще много.
Очень высоко в подернутых вечерней дымкой небесах висели новые космические корабли. Если бы ящер знал, что на планету прибыли безоружные колонисты, он бы ликовал. Впрочем, ликовать он не умел, единственные чувства, что были ему доступны, – это голод, сытость и страх. Сейчас он испытывал сытость, а страх перед болтерным огнем и цепными топорами уже забылся.
Да и чего бояться гигантскому ящеру на этой благодатной планете?
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
***
Если нас чем-то смущают герои сегодняшних дней, есть только один выход.
Перечитать настоящую мировую классику. А еще лучше - народный эпос.
Например, "Похищение быка из Куальнге". Завязка: муж заявляет жене, что, выйдя за него замуж, она стала лучше, чем была. Жена отвечает: нет, я и не замужем была ого-го. Муж немедленно начинает возмущаться, что у нее было меньше быков и коней, чем у него, она не уступает, под конец упоротые супруги начинают пересчитывать имущество до последнего теленочка. Оказывается, что разница-то - в одном быке, но этот бык какой-то необыкновенный. Как же так! - возмущаются упоротые супруги и начинают быка друг у друга похищать, привлекая к этому полезному и, без сомнения, осмысленному занятию всех героев Ирландии, в том числе Кухулина. Разражается небольшая гражданская война. Все гордятся своим героизмом. Один бык пытается сообразить, ВТФ, но ответа по понятной причине не получает.
Цимис в том, что упоротые супруги - Айлиль и Медб, носящие титул короля и королевы Ирландии. Справедливости ради, король в древней Ирландии это не только глава всего государства, но и любой феодал, однако власть в руках Айлиля и Медб была сосредоточена изрядная.
На любовные перипетии бравых кельтов можно, я думаю, закрыть глаза. Ну да, Кухулин, чтобы добиться руки Эмер, отправляется совершать подвиги, странствует несколько лет и ухитряется дважды жениться за это время. Но потом-то они с Эмер не расстаются. Отношения с Фанд это отдельная песня )
А вот похищения быков - это ирландский национальный спорт, судя по количеству сложенных о них легенд.
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
Бурлаково
Бурлаково
Бета - |Chaos Theory|
Рейтинг - Р, джен
Текст написан для команды WTF Slavonic Folk and Fantasy 2018
Бета - |Chaos Theory|
Рейтинг - Р, джен
Текст написан для команды WTF Slavonic Folk and Fantasy 2018
Кто же не знает, что мельница место нечистое, а сам мельник с нечистой силой знается?
Коли добрая душа у него да сердце сильное – вреда от того нет: уговорит мельник Водяного себе помочь, крутится-вертится водяное колесо, мука мелется тонко да ладно, кому от того плохо? А коли жаден мельник, то хуже: назовет к себе на мельницу чертей и ну заставлять их муку молоть. Черти-то работники удалы, мука у них на загляденье, ан без дела они сидеть не могут. Вот, чтобы они на самого мельника не кинулись, заставляет их мельник дым из печки в кудряшки завивать. Они и завивают. А как только погаснет огонь в печи – тут-то и пиши пропало.
скрытый текстВот был в одной деревне, Бурлаково она звалась, такой жадный мельник. Еремой звали, а за глаза – Жадобой.
Принес ему как-то раз Матвей, Федоров сын, зерно на мельницу. Много – целую подводу. Уж решил, что валандаться по многу раз в нечистое место? – сразу пусть смелет все, да и по тому. Матвей, вишь ты, не из бедных был. Как крепость-то отменили, отцу его хороший надел земли достался, а что семья работящая да оборотистая, сумели они добра нажить немало. А только сразу расплатиться с Жадобой не смог: половину заплатил, остальное, сказал, после того, как муку продаст.
Зло взяло Жадобу, что Матвей на муке своей копейку заработает. Мог бы и я ту муку взять да продать, думает. И надумал он часть муки продать, денежки в карман положить, а остальное Матвею отдать, авось не догадается.
Сказано – сделано. Вызвал он чертей, велел им муку на подводу грузить, одного черта за возницу посадил – и в уездный город на ярмарку. Продал, деньги в кубышку сложил и радуется.
Он-то, Жадоба, из таковских был, что деньги ему не на удовольствия надобны. Какое там! Купит, бывало, себе пряник – и ну жалеть, что потратился, рубахи до дыр занашивал, сапоги до самых заморозков не носил: берег. В деревне баяли, что у него целые сундуки денег. А толку с них? – да никакого.
Вот пришел Матвей за своей мукой, пересчитывает мешки и диву дается.
– Что это, – говорит, – Ерема Сергеич, муки так мало? Ты и половины зерна не смолол, али как? Уговор же был, что сегодня все смелешь!
– Что ты, побойся Бога! – Жадоба ему. – Все смолол, не изволь беспокоиться, в лучшем виде, смотри, мука до чего хороша!
– Дак мало ее! – и осерчал Матвей. За Жадобой разное водилось, вот он кулаком о стол и бахнул: – Вынь да положь мне всю мою муку, а не то найду управу!
– Ах, – говорит Жадоба, – чтоб тебя черти забрали! Чтоб тебе в первом же бочаге утопнуть, окаянный, муки ему мало!
Матвей за словом в карман не лез – сам послал Жадобу куда следует, пригрозил еще раз, да и пошел. Вернуться через день обещал.
А черти-то Жадобу услышали. И рады-радешеньки, обрыдло им печной дым завивать в кудряшки. Как переезжал Матвей через мост, налетели на него черти, один лошаденку его пужанул так, что понесла, остальные подводу его перевернули, Матвея в воду стащили и держат, пока не захлебнулся.
Матвея в деревне уважали. Горевали о нем сильно. Жадоба тоже печальным притворился, все рассказывал жене его, детям да отцу с матерью, как любил Матвеюшку что брата родного. Потом, правда, припомнила вдовица, что Жадоба и с братом-то расплевался из-за жадности своей, но то уже потом было…
А ночью раз – и стук в дверь Жадобину!
Не вышло у чертей душу Матвееву в ад занести, как Жадоба велел. Праведной жизни он мужик был: и верный, и добрый, и работящий, и набожный, и даже пить не пил – а то, может, был бы похуже. Но и в рай Матвеева душа не долетела. Осталось у ней на земле дельце одно, из тех, что вернуться мешают.
Высунул нос Жадоба – ан глядь, Матвей стоит. По телу вода стекает, рубаха мокрая прилипла, борода вся водой сочится. Стоит Матвей и руку протягивает. А рука-то вся белая, сморщенная, опухла уже, ногти отслоились…
– Где моя мука, Ерема Сергеич? Ты мне муки недодал!
Перекрестился Жадоба и дверь захлопнул. А в сенях – вонь стоит. Тиной речной пахнет да мертвечиной.
Стал Жадоба худеть да бледнеть. В церковь что ни день заходил, – а до церкви далеченько было, Бурлаково-то на отшибе стоит, до ближайшего села чуть не полдня езды, да Жадоба не ленился. Молебны заказывал, свечки ставил.
Тут-то вдова Матвеева и смекнула: нечисто дело. Не было такой уж дружбы у ее муженька с Жадобой, не о чем им и говорить было. Никак, думает, Жадоба в гибели Матвеюшкиной повинен.
А к Жадобе мертвец по ночам как повадился – так и не остановишь. Никакие молебны не помогали. Первый день пришел – белый да слегка опухший. Второй – уж и трупные пятна пошли. На третий день явился Матвей весь синий, раздутый, на лице кожа лопнула. Завонял всю избу так, что сидеть в ней нельзя было.
Крепился Жадоба, пока Матвей снова не пришел.
Видит Жадоба – страшный Матвей. Губы рыбами отгрызены, зубы длинные да желтые торчат. Щеку сом проел, лицо все треснуло, поползло, куски щеки до плеча висят. В волосне грязная тина запуталась, борода вся в иле речном. Рубашка порвана, и видно, как с одной стороны Матвей весь распух, синий, в складках тела кровь подтекла, и кожа прогнила на черных пятнах, а с другой Матвея черви едят-едят, торчат из него да шевелятся. Раскрывает Матвей рот свой – длиннозубый, зловонный – да и шипит, говорить-то ему без губ никак:
– У… ха…
– Далась тебе эта мука, проклятый! – кричит Жадоба. – Черт тебя не взял! Чтоб твоей женке черти ту муку на спинах отвезли, окаянный, чтоб они ей и деньги твои отнесли, подавись ими, чтоб мне провалиться, только тебя больше не видеть!
Тут-то его черти и услыхали заново.
Стыдно им было, что Матвея не смогли в ад отправить, так они с большим рвением за дело взялись. Похватали мешки с мукой, схватили сундук с деньгами – и бегом к Матвеевой вдове. Свалили все у ней под стеной избы. Собака лает, разрывается, – вышла вдова глянуть, что да как, думала, хорь или лисовин за курочкой пришел, ан глядь: мешки с мукой да сундук денег!
Поняла вдова это так, что Жадобу совесть замучила, вот он и решил хоть так ей за гибель мужа отплатить. Поплакала она. Да Матвея не вернешь, а пятеро детишек жрать просят, – вот и взяла и муку, и деньги, исправнику жаловаться не стала, а наутро же взяла старших сына с дочкой, поехала в город и устроила на те деньги в гимназию, как барчуков. А про Жадобу и не вспоминала больше.
Жадоба, вишь ты, весь день провел спокойно. Душу ему мысль ела, что те могильные червяки – мертвого Матвея: деньги-то отдал! И муку! А зато больше мертвяк к нему ходить не будет, глядишь, опять разбогатеет. Уж чего-чего, а надувать деревенских, да и городских Жадоба умел.
Да коль Жадоба надеялся, что искупил вину перед Матвеем, – так нет. Не пришел в тот вечер к нему Матвей: видать, отправился-таки в рай. Зато явились черти.
– Ты, хозяин, – говорят, – велел, чтобы ты провалился. Вот мы твою волю и выполняем.
Заорал Жадоба благим матом, замахал руками. Я, говорит, и в мыслях того не держал, по ошибке сказал. Да черти – они черти и есть. Им слово молвил – значит, все, не воробей оно, уже не поймаешь. Люди бы Жадобе поверили, а с чертями того нельзя.
Вырыли черти яму до самой преисподней у Жадобы под ногами. Отскочил Жадоба – а яма-то за ним передвинулась. Отскочил снова – яма опять за ним. Прыгал так Жадоба, бегал, запыхался весь, наконец, обессилел и упал оземь.
Тут-то под ним та яма и раскрылась полностью. Провалился Жадоба в самую черную глубину, где багровый огнь играл. Облизнуло пламя Жадобины ноги, опалило их, да и обуглило – только черные головешки торчат. Всплеснулась смола – окатила Жадобу по шею так, что сгорел он весь, только с черных ребер смоляные капли стекают. А затем обрушился на Жадобу лед – не холодный, не горячий, а жжет хуже огня и смолы, и перестал быть Жадоба и на земле, и под землей.
Черти же его в ад не вернулись. Плохой Жадоба был хозяин – забыл отпустить их перед смертью, а больше никто того не может сделать. Вот они и остались в деревне Бурлаково. Шибко там куролесили, люд пугали, болезни насылали, а то пожар устроили. И снялись деревенские, и разъехались из деревни незнамо куда.
Так что, коли заметите по-над Волгой-матушкой деревню разваленную да обугленную, нипочем туда не идите. А ежели увидите, как над старым-престарым пепелищем все еще вьется дым колечками, так и знайте: то Бурлаково, где одни черти до сих пор завивают дым, потому что больше некому им ничего приказать.
Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»
Поток читательского сознания
А я люблю джен.
скрытый текстЭлементарно потому, что он дает большую творческую свободу. Можно придумать что угодно - от фиялочного флаффа до кровищи по колени. И градус этого чего угодно будет выше, чем разбавленный любовной линией, потому что она отвлекает.
Я к любовной линии вообще отношусь с осторожностью. То и дело бывает, что она вписана в дженовый сюжет только ради "оживляжа" или ради того, чтобы додать читателю, а не потому, что сюжет этого требует. А если весь сюжет завязан на лав-стори, то он редко бывает интересным, гораздо чаще это стотысячное перелицовывание одной и той же фабулы.
Я уж не говорю, что гетные линии почти всегда полны стереотипов. Человек, конечно, и в жизни подвержен стереотипности, но это ж не значит, что шаблонные сюжеты интересно читать.
В принципе, через лав-стори можно многое раскрыть, но мне самой, честно говоря, интереснее раскрывать героев через другие моменты.
Насчет кровищи, кстати, одобрямс )
Ну вот, а Мых тут долго притворялся взрослым рассудительным человеком, но сколько же можно. Да, Мых запоем читает Ересь Хоруса. Да, Мых счастлив. У Мыха уже давно не было таких безумных эмоциональных качелей, такого драйва от соприкасания с искусством и такого ощущения жизни.
*торжественно внес троллфейс*
Попробовал перебрать в голове все, что вынес из русской классики. Вынес много, в одном предложении не сформулируешь. Но одну вещь я раньше очень долго не замечал.
Какое-то зашкаливающее количество лишних людей.
скрытый текстВообще почти вся классика держится на этих самых лишних людях. Часто они преподносятся как идущие против системы, но нет, гораздо чаще они просто не могут в нее вписаться и страдают от этого, а заодно заставляют страдать окружающих. Но у нас какой-то культ лишних людей сложился. Онегин, Печорин... А еще больше "скрытых" лишних людей, которые вроде бы не бунтуют и не жалуются, просто испытывают какое-то невнятное томление, но счастливы не бывают ни минуты. Чем заняты Одинцова из "Отцов и детей"? Чеховские дамы - Мисюсь, Душечка, Раневская? Чем занята Наташа Ростова? Что из себя представляет Анна Каренина? Кто в этой жизни Настасья Филипповна? Они практически ничего не делают. Тот вес в обществе, который у них есть, определяется отцом, мужем, полученным по наследству имуществом и не более, личных заслуг тут ноль. Где-то я понимаю, что в эту эпоху еще не думали о том, что у человека может быть дело жизни, что он раскрывается через дело, что важно то, что ты делаешь, а не то, какое у тебя платье (вот платьям уделяется огромное внимание). Но с высоты современных представлений я понимаю и то, что отсутствие дела, самостоятельного принятия решений, личной значимости человека сильно его уродует - а вот это-то как раз и не проговаривается.
Причем если бы автор задумался над собственным персонажем, он бы, вероятно, дошел до того, что общество не дает человеку раскрыться, реализоваться, и тотальная несчастливость и ощущение бессмысленности бытия связаны именно с этим. Но для автора это все нормально. Ну тоскует герой, ну влюбился ни с фига, ну прожил бессмысленную и пустую жизнь, ну похоронил все способности где-нибудь на кухне или в горнице, а кто сказал, что у него были способности? И вообще, это ж бабы...
Заметим, что я перечислила женских персонажей. Потому что у мужчины в те годы были кое-какие возможности, в том числе и просто делать свое дело, как у того же Базарова. А женские устремления искусственно канализировались исключительно в одном направлении - любви. Поэтому страдания мужчины, который не знает, куда себя деть, казались важными и симптоматичными, а страдания женщины, не имеющей никаких возможностей для самореализации, не имеющей даже возможности осознать это, не замечались.
Хотя что такого "важного" в страданиях бездельника, который на Кавказе во время боевых действий вместо выполнения своих прямых обязанностей офицера похищает чужих невест, устраивает дуэли со смертельным исходом, ухлестывает за чужими женами и нелюбимыми девицами и пьет, как лошадь... впрочем, это к Лермонтову.
скрытый текстЭлементарно потому, что он дает большую творческую свободу. Можно придумать что угодно - от фиялочного флаффа до кровищи по колени. И градус этого чего угодно будет выше, чем разбавленный любовной линией, потому что она отвлекает.
Я к любовной линии вообще отношусь с осторожностью. То и дело бывает, что она вписана в дженовый сюжет только ради "оживляжа" или ради того, чтобы додать читателю, а не потому, что сюжет этого требует. А если весь сюжет завязан на лав-стори, то он редко бывает интересным, гораздо чаще это стотысячное перелицовывание одной и той же фабулы.
Я уж не говорю, что гетные линии почти всегда полны стереотипов. Человек, конечно, и в жизни подвержен стереотипности, но это ж не значит, что шаблонные сюжеты интересно читать.
В принципе, через лав-стори можно многое раскрыть, но мне самой, честно говоря, интереснее раскрывать героев через другие моменты.
Насчет кровищи, кстати, одобрямс )
Ну вот, а Мых тут долго притворялся взрослым рассудительным человеком, но сколько же можно. Да, Мых запоем читает Ересь Хоруса. Да, Мых счастлив. У Мыха уже давно не было таких безумных эмоциональных качелей, такого драйва от соприкасания с искусством и такого ощущения жизни.
*торжественно внес троллфейс*
Попробовал перебрать в голове все, что вынес из русской классики. Вынес много, в одном предложении не сформулируешь. Но одну вещь я раньше очень долго не замечал.
Какое-то зашкаливающее количество лишних людей.
скрытый текстВообще почти вся классика держится на этих самых лишних людях. Часто они преподносятся как идущие против системы, но нет, гораздо чаще они просто не могут в нее вписаться и страдают от этого, а заодно заставляют страдать окружающих. Но у нас какой-то культ лишних людей сложился. Онегин, Печорин... А еще больше "скрытых" лишних людей, которые вроде бы не бунтуют и не жалуются, просто испытывают какое-то невнятное томление, но счастливы не бывают ни минуты. Чем заняты Одинцова из "Отцов и детей"? Чеховские дамы - Мисюсь, Душечка, Раневская? Чем занята Наташа Ростова? Что из себя представляет Анна Каренина? Кто в этой жизни Настасья Филипповна? Они практически ничего не делают. Тот вес в обществе, который у них есть, определяется отцом, мужем, полученным по наследству имуществом и не более, личных заслуг тут ноль. Где-то я понимаю, что в эту эпоху еще не думали о том, что у человека может быть дело жизни, что он раскрывается через дело, что важно то, что ты делаешь, а не то, какое у тебя платье (вот платьям уделяется огромное внимание). Но с высоты современных представлений я понимаю и то, что отсутствие дела, самостоятельного принятия решений, личной значимости человека сильно его уродует - а вот это-то как раз и не проговаривается.
Причем если бы автор задумался над собственным персонажем, он бы, вероятно, дошел до того, что общество не дает человеку раскрыться, реализоваться, и тотальная несчастливость и ощущение бессмысленности бытия связаны именно с этим. Но для автора это все нормально. Ну тоскует герой, ну влюбился ни с фига, ну прожил бессмысленную и пустую жизнь, ну похоронил все способности где-нибудь на кухне или в горнице, а кто сказал, что у него были способности? И вообще, это ж бабы...
Заметим, что я перечислила женских персонажей. Потому что у мужчины в те годы были кое-какие возможности, в том числе и просто делать свое дело, как у того же Базарова. А женские устремления искусственно канализировались исключительно в одном направлении - любви. Поэтому страдания мужчины, который не знает, куда себя деть, казались важными и симптоматичными, а страдания женщины, не имеющей никаких возможностей для самореализации, не имеющей даже возможности осознать это, не замечались.
Хотя что такого "важного" в страданиях бездельника, который на Кавказе во время боевых действий вместо выполнения своих прямых обязанностей офицера похищает чужих невест, устраивает дуэли со смертельным исходом, ухлестывает за чужими женами и нелюбимыми девицами и пьет, как лошадь... впрочем, это к Лермонтову.