Что почитать: свежие записи из разных блогов

Коллекции: книги

Psoj_i_Sysoj, блог «Ad Dracones»

Ad Dracones. Экстра 4. Случай на зимней дороге — Eset a téli úton (Эшэт о тэйли утон)

25 октября 2020 (15:53:50)  611
Предыдущая глава

Зима в этом году выдалась снежной, а потому мы не торопясь пробирались к столице по занесённым дорогам — по счастью, наша лошадка исправно месила снег, а когда надо, я помогал ей, раскидывая сугробы лопатой. Кемисэ в такие моменты ненадолго выходил из повозки, чтобы потоптаться рядом со мной и подышать морозным воздухом, и порой я и ему давал помахать лопатой, чтобы укрепить руку, но куда больше он полюбил сидеть на козлах, привалившись к моему боку, и задавать вопросы, которые впору разве что годовалому малышу, к примеру:

— А где же ты доставал еду, когда уходил пасти коз в горы надолго?

— А лук мне на что? — усмехался я в ответ. — К тому же, если рядом речка, можно рыбу удить, молоко, опять же, всегда под боком, а значит, и сыр, и творог; муку и вяленое мясо берём с собой… Да и из родни иногда зайдёт проведать то один, то другой — и уж конечно, не без гостинцев… — При этих словах я поневоле испустил вздох, внезапно затосковав по тем славным дням — сколько радости было в таких вот редких встречах, сколько тепла, весёлых песен и бесед…

читать дальше— А если заболеешь, то кто же придёт на помощь? — вновь вырвал меня из воспоминаний Кемисэ.

— Вообще лучше бы не хворать, когда один, — рассудил я. — Ну а если недуг всё же одолеет, так на ночь хорошо бы смазать грудь жиром да тяпнуть побольше крепкого вина — всё и пройдёт к утру.

— Ну а если сломаешь себе что-нибудь, упав, как вот Феньо? — не унимался Кемисэ.

— Вот уж никто из нас так не дерябнулся бы, как этот дуралей, будь уверен, — ухмыльнулся я, но тут мне на ум тут же пришло, что я понятия не имею, что там с этим самым дуралеем и его старшим братом — живы ли они? — А вообще, в таких случаях нужно разложить дымный костёр — родичи заметят и придут к тебе на выручку, — куда серьёзнее закончил я.

— Ну а если нападут — звери или лихие люди, не успеешь ведь костёр разжечь? — словно уловив тень беспокойства на моём лице, спросил Кемисэ.

— Что ты заладил, будто и впрямь беду накликать хочешь? Да ещё к ночи — с неудовольствием отозвался я, оглядываясь на синеющий по обеим сторонам лес: селение, к которому мы держали путь, никак не показывалось, и я уже начал опасаться, что где-то мы свернули не туда и придётся ночевать в лесу.

Кемисэ обиженно замолчал, отвернувшись, и я тут же пожалел об этих словах — откуда ему знать, что своими вопросами он навёл меня на столь невесёлые мысли? Я уже хотел было заговорить с ним, чтобы сгладить впечатление от своей резкости, но тут он, вздрогнув, повернулся ко мне:

— Что за птица свищет там, в роще?

— Какая ещё птица — зима же! — недоумённо отозвался я. — Тебе, небось, почудилось…

Но тут я и сам это услышал — тихий посвист недалеко от дороги, и испуганно натянул поводья: столько ни погоняй усталую лошадёнку, уйти от погони по заснеженной дороге всё равно не получится.

— Иди в повозку, — шепнул я Кемисэ. — И сиди там тихо…

Я понимал, что это распоряжение умным не назовёшь, но охвативший меня липкий страх мешал мыслить здраво: тьмы лесной чащи уже было достаточно, чтобы мне стало не по себе, а тут ещё и неведомая опасность… Само собой, Кемисэ не подчинился — почувствовав мой испуг, он лишь опустил ладонь левой руки на рукоять меча, вглядываясь в тени между деревьями.

— Хорошо, оставайся здесь, — вполголоса бросил ему я. — Но не встревай прежде времени.

Спрыгнув с козел, я во всеуслышание обратился к лесу — туда, откуда донёсся посвист — старательно смиряя волнение в голосе:

— Если вы добрые люди — покажитесь и молвите, что вам нужно, не подобает хозяину прятаться, когда гость пожаловал.

Послышался шорох безлистных кустов, и на дорогу вышли сразу трое, но вместо страха я почувствовал что-то сродни облегчению: после того, как мы неведомо как одолели восемнадцать бывалых воинов, я был готов и к худшему; однако нельзя было сбрасывать со счетов, что поблизости могли быть и другие.

Все трое закутаны в косматый мех, как и я, у всех замотаны лица — то ли от холода, то ли чтобы их нельзя было узнать.

— Коли желаешь, чтобы с тобой обошлись по-хорошему, выкладывай всё добро — дальше поедешь налегке, — обратился ко мне глухим басом самый плечистый из них.

— Какое же добро у двух бедных путников? — не спасовал я. — Разве что кляча да повозка — но если желаете забрать их, то вам с того много пользы не будет, а мы замёрзнем насмерть…

— А ты не прибедняйся, парень, — оборвал меня тот же человек. — Быть может, у самого тебя ничего и нет, да вот господин твой не беден.

«Эх, — пронеслось у меня в голове, — как чувствовал, что следовало быть поосторожнее, не сорить деньгами в корчмах — но кто ж знал, что так близко к столице шалят разбойники…»

— Кабы были мы не бедны, так зачем бы стали путешествовать одни? — возразил я вслух. — При богачах всегда свита — и охрана, и караван с добром.

— Быть может, Иштен вас нам послал, — в голосе предводителя зазвучала усмешка. — Так что выворачивай карманы, да ступай себе прочь — коли будет он и к тебе милостив, небось, как-нибудь доберёшься, куда ехал.

При этом он сделал шаг ко мне, а двое его сообщников вскинули руки — у одного топор, у другого — сабля.

Я всё же нашёл в себе силы не отступить, хоть из оружия при мне был лишь мой новенький охотничий нож.

— Вы не больно-то наседайте, — запальчиво бросил им я, — коли хотите по-хорошему, так и нечего грозиться, а коли желаете силой всё отнять, то как бы не вышло, что Иштен вас с нами свёл, чтобы вас же и покарать!

В это мгновение я сам не знал, что на меня нашло, сподвигнув на столь дерзкие слова против троих здоровых грабителей — ясно же, что, как ни повернётся, дело, нам с Кемисэ несдобровать, однако отчего-то не верилось, что после всего, что нам довелось пережить, нас ждёт бесславная гибель в этом глухом лесу.

Тут послышался мягкий удар о землю и рядом со мной тенью встал Кемисэ — я только хотел велеть ему, чтобы держался подальше, но он заговорил первым:

— Господа, — его обычно тихий голос прозвучал неожиданно гулко в тишине зимнего леса. — Мы не ищем с вами ссоры. — При этом он, обычно робеющий перед незнакомыми людьми, распрямился во весь рост, глядя предводителю прямо в глаза.

— Да ты что же, франк? — я заметил, как сердито нахмурились тёмные брови мужчины — видимо, он сразу заметил раскатистую букву «р» в слове «урак» — господа [1]. — Неужто франкский дворянин удостоил посещением нашу глушь? Или ты шпион?

— Какой он тебе франк, дядька, — сердито оборвал его я. — С наших он земель.

— Скажи им, что мы не желаем им смерти, пусть пропустят, — тихо бросил мне Кемисэ на валашском, пихнув в бок.

— Ромей, значит! — ухмыльнулся грабитель, уловив сказанное.

— Что вам за дело, кто он родом? — заявил я. — Хороший человек везде хорош, а его я вам тронуть не позволю! Он мне жизнь спас, да не раз, а трижды!

Едва ли мой порыв произвёл на них хоть какое-то впечатление, но тут вновь заговорил Кемисэ:

— Эрёди водёк [2]. Я — твердынец.

Пожалуй, скажи им Нерацу, что он — змей о девяти головах, и это не произвело бы подобного впечатления: трое на миг застыли, пока предводитель не бросил, выйдя из ступора:

— Ты за кого нас принимаешь?

Кемисэ без слов выхватил меч — я и пикнуть не успел — но вместо того, чтобы вновь ринуться в неравную схватку, подбросил его в воздух, поймав рукоять кончиком пальца левой руки — пара движений кисти в стороны — и вот лезвие застыло будто влитое, указывая льдисто сверкающим остриём прямо в небо.

— Шаркань, — потрясённо выдохнул долговязый разбойник.

— Если встретишь одинокого путника в горах — вестимо, это дракон, — заговорил я, пока они не очухались. — Но по нынешним временам, как видно, даже драконам ходить в одиночку небезопасно.

Переглянувшись с товарищами, главный вновь заговорил:

— Сколько лет живу, а не думал, что доведётся встретить дракона — видно, близок день, когда красный снег с неба упадёт. Но раз уж вас занесло в мои края, не могу не пригласить на чарку вина, чтоб хоть было что порассказать перед тем, как отойду к праотцам. Коли назвались гостями, так пожалуйте в мой дом!

Я тут же представил себе, как они, решив, что в одиночку им с твердынцем не совладать, решили заманить нас в своё логово, чтобы разделаться без помех, и поспешил ответить:

— Уж простите, господа хорошие, но мы торопимся, а потому принять ваше приглашение не можем. — При этом я отлично понимал, что попробовать разделаться с нами они вполне могут и здесь, не сходя с места — как ни хорош был Кемисэ, он ещё не вполне оправился от ран, да и их было трое — и всё же зачем добровольно очертя голову бросаться в западню.

Однако Кемисэ и тут рассудил по своему:

— Мы будем вашими гостями.

Я как следует дёрнул его за рукав, но он, высвободившись, уже шагнул к этим людям, и мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

Теперь старший шёл впереди, двое — позади, ведя в поводу нашу лошадку, так что нам при всём желании было не сбежать, и всё же, улучив момент, я шепнул Кемисэ на валашском:

— Ну, если нас укокошат, то на сей раз это будет твоя вина.

— Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — ровным голосом отозвался он.

«Как же, как же», — досадливо бросил я про себя, но вслух сказать уже ничего не решился.

Когда нашим глазам наконец предстало их логово: крохотная полуземлянка среди леса, не больше той, в которой счастливо коротали время мы с Кемисэ — у меня немного отлегло от сердца: в такой при всём желании не уместилась бы большая разбойничья шайка. Как оказалось, нас и впрямь поджидали только две женщины — постарше, явно хозяйка дома, и помладше — судя по всему, её дочь. Они испуганно уставились на незнакомцев, но предводитель разбойников тут же кликнул:

— Госпожа, собирай на стол.

При этих словах я по-новому взглянул на наших «похитителей» — после того, как они, разоблачившись от тяжёлой зимней одежды, открыли и лица, их кафтаны, пусть и штопаные, и потёртые, оказались из дорогой парчи.

— Не больно-то у нас ладится с этим делом, — вместо предисловия начал предводитель, ладный, ещё не старый мужчина с незамысловатыми медными украшениями в коротких косах. — Одно — вместе с товарищами наживать добро в раздольных странствиях, и другое — ждать, не проедет ли лесом какой богатый остолоп.

При этих словах я бросил сердитый взгляд на Кемисэ — по мне, так нынче он вполне отвечал этому званию.

— Дурные времена настали, — подхватил второй, кряжистый, с кудрявыми волосами с проседью. — Всё, что было нажито прежде, ушло за эти годы, да ещё и в долгах остались как в шелках — знали бы, чем дело кончилось, нипочём не стали бы связываться с саксонскими да ромейскими лихоимцами, не пришлось бы по лесам скитаться.

— Кому ж легко приходится, — не удержался я, но всё же проглотил продолжение: «однако иные пытаются заработать честным трудом».

Тем временем хозяйки подали на стол незамысловатое угощение — похлёбку, в которой явно недоставало мяса, да постные лепёшки на воде.

— Так и решили мы с товарищем пойти в разбойники, — вздохнул старший. — Да вот и зять за нами увязался.

Молодой долговязый парень, которому на вид ещё и двадцати не сравнялось, молча принялся за еду, и мне поневоле подумалось — чай, сожалеет теперь, что ввязался в такое дело, а назад сдавать поздно; ясно одно — недолго им гулять по лесной чаще, рано или поздно прижмут их к ногтю…

— Вам бы подальше от Грана держаться, — буркнул я и поспешно прикусил язык, поняв, что сморозил: это что же, я желаю, чтобы они всей компанией отправились в Эрдей, грабить таких же путников, как и мы, в глухих горах — а то и подались в мой родной Тертр?

— Да знаю я, — с досадой бросил старший. — Но так уж неохота навсегда оставлять родные места — к тому же, сказывают, нигде нынче нет покоя… Твой-то господин, чай, тоже не от хорошей жизни зимой по лесам болтается? — задавая мне этот вопрос, он в упор глядел на Кемисэ, явно дивясь его белой с голубоватым отливом, словно дорогой иноземный порцелан, коже и серым, словно намокший пепел костра, волосам. Если прежде у них и оставалась тень сомнения, что их дурят, то теперь они воочию видели, что за птица нечаянно залетела в их разбойничий притон, и у меня в глубине души поневоле шевельнулась опаска: кто при виде подобной не захочет оставить себе её самоцветные перья? Однако недаром ведь говорят, что, упав в горный поток, поздно думать о верёвке, так что я смирил тревожные мысли, готовясь ответить, но Кемисэ вновь упредил меня:

— Мне все говорили, что следует подождать до весны, — непривычно медленно заговорил он, старательно подбирая слова. — Но я торопился, не зная, что тем самым подвергну опасности своих спутников.

— Спутников? — тут же насторожился старший, а вместе с тем подобрались и остальные, обменявшись тревожными взглядами; я же пожалел, что не сообразил ввернуть это раньше — авось они бы сразу оставили нас в покое, услышав о том, что рядом подмога в лице целого отряда драконов; хотя, как знать, может, предпочли бы перебить сразу, пока помощь не подоспела.

— Нас было семеро, — пояснил Кемисэ, — но случилось несчастье, и нас осталось пятеро, а потом на нас напали, я был ранен и остальные не стали меня дожидаться, остался только Ирчи, — при этих словах он бросил на меня такой полный благодарности взгляд, что у меня невольно перехватило дыхание, а в груди разлилось тёплое чувство, совершенно неуместное в этом окружении.

— Кто же осмелился напасть на вас? — спросил старший, недоумевающе сдвинув брови.

— Ишпан Коппань, — ответил Кемисэ, прежде чем я успел его остановить.

— Коппань? — ещё пуще изумился коренастый разбойник. — Это тот, что сидит в замке Ших?

— Бывшем замке Ших, — буркнул я. — Нет теперь ни замка, ни Коппаня.

В хижине повисла тишина — даже женщины, оставив свои занятия, уставились на меня во все глаза.

— Быстро всё меняется в нашей стране, — с невольным злорадством усмехнулся я.

— Чем же твердынцы насолили ишпану? — наконец обретя дар речи спросил старший из разбойников. При его словах я поневоле усмехнулся, вспомнив, как Кемисэ тотчас бездумно взял вину за первое нападение на себя — взял бы и за второе, если бы господин Леле не повинился. Видимо, одного появления твердынца достаточно, чтобы решить, что всё происходящее вращается исключительно вокруг него — тогда в это и правда было несложно поверить.

— У меня не было с ним ссоры, — сдержанно ответил Кемисэ. — Но они так хотели убить одного из наших спутников, что не пощадили бы и остальных. Их было слишком много — оставалось только драться не на жизнь, а на смерть.

По лицу предводителя разбойников я видел, что в нём борются два желания: узнать, что же это за спутник такой, и на что на самом деле способен этот худосочный с виду парень с золотой лентой в волосах, что сидит рядом с ним; второе в конце концов победило.

— И сколько же их было?

— Восемнадцать, — не сдерживая мрачного ликования припечатал я. — А прежде нападали ещё четверо — но на то, чтобы расправиться с ними, господину твердынцу хватило пары мгновений — он и не понял толком, что происходит.

Кемисэ потупился, подтверждая мои слова.

Тишина вновь объяла хижину; молодая женщина невольно попятилась к той, что постарше — а хозяйка тут же обняла дочь, словно стремясь защитить от неведомого чудовища.

Первым пришёл в себя глава шайки — недаром он смолоду был лихим воякой.

— Что ж, впятером на восемнадцать человек — по всему видать, крепкие вы парни.

— Да не впятером, — недовольно поправил его я. — Нас всего и было, что он, я да ещё один, воин вам под стать, разве что лет на десять постарше. Может, вы про него и слыхали — его Эгиром кличут.

— Про Эгира я слыхал, — переглянувшись с товарищем, медленно кивнул разбойник, и видно было, что при этом он над чем-то крепко задумался. — Выходит, втроём порубали восемнадцать человек.

— И что ж с Эгиром, чай, на том свете? — покачал головой второй разбойник.

— Да живёхонек он, — поспешно возразил я. — Вот только глаза лишился — это да. Зато Коппаня своими руками зарубил, — добавил я, решив, что от того, что это узнает троица лесных грабителей, беды не будет. — И поделом ему, ни разу о нём доброго слова не слышал.

— Коппань был вороным коньком, которого не отбелишь, сколько ни поливай щёлоком, — прищёлкнул языком коренастый разбойник. — Горяч в бою, в валке надёжный товарищ, но мало кто желал сидеть с ним у одного костра. Не знаю, что за человек был тот, кого он хотел погубить, но, даже если он и вправду нанёс Коппаню обиду, тех, что претерпели от него, было много больше. Выходит, Эгир поступил как герои древности — чтобы добиться справедливости, лишился глаза.

Я молча кивнул, подивившись тому, насколько точны были его слова: не зря сказывают, что те, кто не видят мира зримого, обретают божественное око, прозревая скрытую правду.

— Господин говорил, что и его ранили, но, видать, было то давно, — продолжил он, кивнув Кемисэ. — Видать, правда, что таким молодцам всё как с гуся вода.

При этих словах на меня накатила обида: откуда им знать, как Кемисэ захлёбывался кровью, как закрылись его глаза, и я думал, что они больше не откроются вновь? Я не знал, что ответить на это, хоть возмущение подступало к самому горлу, не давая дышать.

Кемисэ внезапно поднялся с лавки и, развязав пояс, принялся неуклюже стаскивать верхний халат — вместо того, чтобы помочь ему, я так и застыл, не понимая, что он собирается сделать.

Отодвинув миску, Кемисэ разложил халат на столе и принялся показывать:

— Стрела попала здесь и здесь, — показал он аккуратно наложенные мною стежки. — А вот тут — от меча, и тут, — с этими словами он показал то место, где рукав был почти отрезан напрочь, держась на честном слове. — Моя правая рука почти не поднимается. — Закончил он со всё тем же деловитым спокойствием — будто не рыдал в три ручья, когда впервые сказал мне это — после чего принялся вновь натягивать халат, и на сей раз я не замедлил прийти к нему на помощь, а сам про себя кричал: «Что ж ты делаешь? Ты только что признался шайке грабителей, которые доселе тебя боялись, что ты на самом деле почти безоружен!» — но у меня не хватило бы духу сказать ему это вслух, даже если бы рядом не было посторонних.

Наконец предводитель, будто принимая какое-то важное решение, хлопнул себя по колену:

— Зовите меня Риго Ба, его — Кардош, — показал он на товарища, а затем на зятя, — а это — Янчи [3].

— Моё имя — Кемисэ из рода Нерацу, — отозвался мой спутник, склоняя голову в лёгком поклоне.

— Ну а я — Ирчи, — сообщил я напоследок.

— Не дело вам путешествовать одним, — покачал головой Риго. — Мы бы вас проводили, кабы могли. Конечно, не позавидую я тому, кто встанет на пути господина Нерацу, но всё же…

— Неужто твердынцы все такие? — не удержался от вопроса молодой Янчи, который, хоть его не меньше других одолевало любопытство, прежде не решался заговорить.

Я лишь хмыкнул, в кои-то веки чувствуя себя обладателем тайного знания, которым прежде кичился передо мной Феньо:

— Да ты только краешек углядел — а уж думаешь, будто видел весь ковёр. Тебе такое и на ум не придёт!

Чтобы подтвердить мои слова, Кемисэ с хитрой улыбкой потянулся к очагу и, выхватив прямо из огня красный уголёк, принялся перекидывать его между ладонями — так мы в детстве игрались с хлебным мякишем, пока не попадало по рукам от матушки.

Когда огонёк потускнел, подёрнувшись белёсым пеплом, Кемисэ столь же непринуждённо швырнул его обратно, и, отряхнув ладони, показал чистую, ничуть не покрасневшую кожу.

— Вот это ловко! — восхитился Янчи, но, сунувшись в очаг, лишь обжёгся — молодая жена, охая, сбегала во двор и принялась обтирать ему ладонь снегом, а старшие товарищи беззастенчиво хохотали.

Мы так и просидели за столом всю ночь напролёт, рассказывая друг другу о своём житье-бытье: хозяевам явно хотелось выговориться, я же знал, что всё равно не смогу сомкнуть глаз под кровом тех, что, как-никак, недавно пытались нас ограбить — законы гостеприимства законами, но порой среди ночи алчный дух одолевает и честных людей.

Под утро, когда мы встали из-за стола, Кемисэ тихо бросил мне:

— Ирчи, дай деньги.

— Брось, они всё равно не возьмут, — шепнул я в ответ.

Проводив нас до дороги, рядом с которой они прежде спрятали нашу повозку, Риго сказал:

— Небось, в Гране расскажешь, что в лесу на вас напали…

— Не расскажу, — обиженно отозвался я. «Пусть, может, и доброе дело бы сделал», — проворчал я про себя.

— В одном ты прав — господин твой хороший человек, — бросил он напоследок. — Дай Иштен ему добра.

— У него другие боги, — буркнул я. — А вот вам дай Иштен жизни получше.

Разбойник лишь задумчиво кивнул в ответ и, словно вспомнив что-то, спросил:

— А где, говоришь, сейчас Эгир?

Сдвинув шапку, я почесал в затылке:

— Когда я его видал в последний раз, направлялся в Гран — надо думать, он и сейчас там.

Риго молча кивнул и двинулся обратно, к своим.

Стоило нам остаться в одиночестве, как я рассерженно напустился на Кемисэ:

— Что ты вытворяешь-то? Жить надоело? Или решил, что, как пару раз победил в схватке, тебе теперь и море по колено, забыв, что после того чуть не окочурился!

— Всё же хорошо получилось, — принялся оправдываться он с извиняющейся улыбкой. — Я ведь знаю, что у людей есть такой закон — они ни за что не навредят гостю…

— Много ты знаешь, — оборвал его я. — О законах хорошо толковать, когда мошна туга да амбар набит, а когда в брюхе пусто, то любой закон из головы выветрится.

Кемисэ молчал, не зная, что сказать на это, лишь во взгляде появилась обида, смешанная с непониманием.

— Если и впрямь желаешь идти со мной одной дорогой, — продолжил я, чувствуя, что гнев ещё не выветрился, — так нечего самовольничать; а ежели и дальше будешь так куролесить, то лучше сразу разойдёмся.

Я замолчал, чувствуя, как между нами повисла туча — пока что маленькая, словно запутавшийся в ветвях клочок тумана, и тем не менее она разбухала, заслоняя от меня Кемисэ. Не глядя на него, я принялся запрягать лошадь.

— Я так не могу, — бросил я, не оборачиваясь. — Когда знаю, что ты в опасности, и ничего не могу поделать — это невозможно стерпеть.

Кемисэ сделал шаг, другой — и вот обхватил меня со спины, не давая пошевелиться.

— Хорошо, — отозвался он — судя по глухому звуку, зарывшись лицом в мех моей дохи. — Буду делать, как ты говоришь. Пусть будет по-твоему.

— Ладно тебе, пусти, — я похлопал покрасневшей рукой по его ладони в рукавице. — На сей раз и правда всё обошлось.

Когда Кемисэ разжал руки я, развернувшись, сдвинул шапку с его лба и поцеловал прямо в изумлённо приоткрытые губы.

— Ты молодчина.


Примечания:

Случай на зимней дороге — венг. Eset a téli úton (Эшэт о тэйли утон)

[1] Господа — венг. urak.

[2] Я — твердынец — венг. Еrődi vagyok.

[3] Риго Ба — венг. Rigó Bá — «дядька Дрозд» — где Bá — сокр. от bácsi — «дядя».

Кардош — венг. Kardos — в пер. «мечник».

Янчи — Jáncsi — сокр. от János, венг. аналог имени Иван.

Следующая глава
Комментарии 1

Ponka North, блог «Следуя за возродителем клана»

Нечистая Юдоль

23 октября 2020 (07:27:26)  20

В городе близ неприступных стен Нечистой Юдоли спокойно, на удивление тихо и самую малость уныло. Прохожие хоть и снуют толпами взад и вперёд, почти не создают ни шума, ни былого ощущения вечного праздника, который местные жители любили создавать по любому поводу и со сколько угодно большим размахом. Цинхэ, воистину, был городом вечных гуляний.

Был.

В последние же месяцы, по рассказу одного из завсегдатаев таверны, в которой остановилась свита Гусу Лань, глава их клана прекратил веселиться, бездельничать и улыбаться, и встрепенувшимся под тяжестью его взора горожанам уже ничего не оставалось, кроме как взять себя в руки и подстроиться под новые причуды господина.

 

«Ей богу, — пояснял их собеседник, пока ему подливали вина, —уж лучше бы он так и оставался незнайкой! Мы бы хоть сами себе находили дело».

 

— Неужто Не Хуайсан такой плохой правитель, раз вы стали так о нём отзываться? — подводя итог их непродолжительной, но очень эмоционально скверной беседе, спрашивает Лань Сичэнь.

— Да куда там, плохой. Наоборот! Слишком уж хорошо этот господин за нас взялся: здесь садим это, там садим вот это; туда идут те, эти идут сюда. Раскомандовался только так! Вы ему дисциплинарный кнут в руки дайте, так вообще загоняет нас всех на благо ордена. А мы, понимаете, не привыкши* к такому — тринадцать лет на вольных хлебах.

 

 

***

 

Приветствуя тоскливым взглядом нежданных гостей, Не Хуайсан ждёт только того, что его начнут в чём-нибудь обвинять или недоверительно расспрашивать, и потому порядком удивляется, когда первым делом Цзюэ-цзюнь ему улыбается. Улыбкой тоскливой, избитой — на лице главы Гусу пролегает болезненная, не идущая его одеждам серость —и, тем не менее, искренней.

Подобная искренность уже успела стать Хуайсану чуждой, и потому он, не зная как отвечать на её проявления, лишь скудно кивает в ответ, прося простить его сдержанность.

— Ничего, — кивает ему Цзюэ-цзюнь. Хангуан-цзюнь отражает жест, но повторных слов не произносит.

Третий особый гость — Вэй Ин, не двигается вовсе, и его поведение Не Хуайсан истолковывает проще всех: бывшему другу он неприятен за свои поступки. Да и можно ли считать себя его другом, пусть хоть и бывшим, если он давно обрёл новое тело и стал вести новую, куда более обузданную жизнь?

Все они и впрямь были знакомы словно в иной жизни, а теперь, нехотя и осторожно, знакомились заново.

Вот глава Гусу Лань— Лань Сичэнь, известный своей милостливостью и преданностью уже отошедшим названным братьям. Вот второй господин Гусу Лань— Лань Чжань, далеко за пределами облачных глубин известный своим сдержанным нравом и, тем не менее, чутким сердцем, в котором живёт нескончаемая любовь. Вот и Вэй Ин — некогда большой балагур и баловень, получивший от жизни право на обеление собственных ошибок.

А вот Не Хуайсан, человек, давший им всем то, чем они живут ныне, и отобравший всё, что у них было до. Мерзкий, ещё какое-то время просивший, на коленях просивший прощения человек, вынужденно скрывающий под своей маской лишь новую маску.

 

Гости расселись за предложенными им столиками, разлили себе по пиале чая и, не зная с чего начать разговор, предложили выпить за восстановление отношений между их кланами, однако Хуайсан тоста не поддержал, тут же одёрнув их всех.

— Ведь не в самом деле вы пришли сюда из-за политической срочности, — отметил он, отворачиваясь ото всех — веера давно не было в его руках — и будто бы начиная разговаривать наедине с собой. — Ни вы, ни я не находимся теперь в тех обстоятельствах, которые требовали бы такого тоста. Более того, наши отношения более чем противоположные, и питьё за их восстановление не приблизит нас к самому факту. Не проще ли нам, отложив церемонии, просто поговорить, и тогда, быть может, задуматься о реальном политическом подтексте встречи?

Хуайсан вновь обернулся на гостей из Гусу Лань и с большим неудовольствием заметил, что он до сих пор молчат, не желая начинать предложенный разговор первыми. Даже Вэй Ин, обычно развязанный в своих репликах, теперь жевал губы и посматривал то на нефритов, то на самого господина Цинхэ Не.

— Хуайсан... — начал было Лань Сичэнь и тут же запнулся, так и оставив тишину недосказанной.

— Если вам есть, что сказать, то советую это сделать здесь и сейчас, — его лица коснулась улыбка, слишком беглая и недетская, чтобы он позволил ей быть замеченной. Он проглотил остаток собственной фразы, в которой просил не томить ни его, ни себя, потому что время непредсказуемо и конец каждого из них не очевиден.

— Я думаю, что уже сказал тебе всё, что хотел, ещё в прошлый раз, — отозвался Вэй Ин. — Хотя... пожалуй, один вопрос у меня есть: почему именно я?

О, он ждал этого вопроса. Признаться честно, ещё в Облачных Глубинах ждал, когда Вэй Усянь дал понять, что сложил цепочку из его планов. Но тогда он получил лишь предупреждение, до этого, пусть и совсем иными словами, уже сказанное ему Лань Сичэнем, и долетевшие в спину обрывки слов, сложившихся в «не имеет значения» и там же, за спиной, оставшиеся.

Лань Сичэнь, казалось, вопроса не понял. На его лице застыло непонимание с примесью тревоги, и по старой привычке Хуайсан поспешил его успокоить своей беспечной, но давно уже не невинной улыбкой, которую, впрочем, пришлось быстро стереть с лица, чтобы со всей серьёзностью и честностью ответить Вэй Ину.

— Потому что ты был моим другом, и его жертвой. И отомстить я ему хотел за нас обоих, — короткая пауза настигла всех на пике напряжения, но Хуайсан уже будто не имел к этому отношения. Его плечи расслабились под тяжестью только что ставшего скатываться груза, его грудь наконец наполнилась воздухом в преддверие всё ещё грядущей правды, сказать которую молодой господин Не намеревался уже в лицо не только Вэй Ину, но и Лань Сичэню: — Мне в самом деле лишь хотелось отплатить ему тем же, что сделал он. Старейшина Илин пал жертвой его с отцом лжи, и позволить раскрыть его ложь именно старейшине было разумно. Так же разумно, как дать ему умереть от рук брата, как умер мой!.. Я сам бывал с ним рядом, я слышал мелодию, что он играл, и позже играл её брату в уединении... Я стал невольным орудием в его руках, и мне было необходимо превратиться из клинка в ладонь.

Начав с разумного холодного полутона и едва не сорвавшись на шёпотом произнесённый крик, он окончил с вновь собранной прохладой, за которой уже виднелись трещины его горящего в истерике сердца.

—Хуайсан, неужели ты... — вновь начался было Цзэу-цзюнь, но, слыша как неестественно и сипло звучит, замолк.

— Я знал, что использую вас, Цзэу-цзюн, простите, — окончил Не Хуайсан за него и, больше не поднимая глаз, поднялся для вежливого поклона. — Простите за всё, но я не сожалею о своём поступке.

И был таков.

 

Как только глава Цинхэ Не покинул залу, в ней появились слуги, один из которых встал позади господ из Гусу Лань и немного кашлянул в кулак, привлекая внимание.

— Пройдёмте, — сказал он, как только добился должного. — Господин велел проводить вас в ваши покои.

— А? Они уже готовы?

Хоть и высказался один лишь Вэй Ин, удивление явно читалось на лицах всех — они прибыли не так давно, и первую ночь тайно ночевали в таверне Цинхэ. Откуда бы кому-то успеть подготовить покои за то время, что они вели беседу?

— Комнаты для господ из Гусу Лань всегда готовы, — лаконично отозвался прислуга и двинулся к выходу, увязывая за собой цепочку из трёх адептов Гусу — послушники всё это время ждали на улице и, вероятно, знакомились со своими комнатами.

— Удивительно, — шепнул Лань Чжаню Вэй Ин, когда они вышли из зала и оказались во внутреннем дворе. Акустика была уже много хуже и без должного желания слов было в самом деле не разобрать, но Сичэню посчастливилось заранее прислушаться. — Несколько месяцев избегал даже дыхания в его сторону, и при этом всегда держал наготове покои... Лань Чжань, как думаешь, это потому, что он ждал, когда мы созреем?

 

***

 

Утро в Нечистой Юдоли оказалось почти столь же ранним, как и в Облачных Глубинах. Едва заслышав начавшийся утренний гомон Лань Сичэнь, до того любовавшийся пустынными красотами леса из окон и размышлявший, как всякий на его скользком месте, о своём дальнейшем пути, поспешил одеться. В его ближайших планах было пойти к главе Цинхэ Не и обговорить таки всё то, что не было сказано вчера — свои чувства.

В эту ночь он спал дурно, и во сне ему виделось, как касающиеся его ладоней губы тают, исчезая вместе с их хозяином в кромешной пустоте мира духов. Затем они появляются вновь, но уже не те — чужие — и вместо слов прощения и ласки говорят грубые, колкие фразы об одиночестве и предательстве.

И именно об этом, стоя лицом к рассвету, почти нагой и всё ещё неприкаянный, думал Сичэнь с утра. О том, правда ли он был предателем, а не сам Хуайсан.

 

Спросив у первого попавшегося адепта дорогу к господину, Лань Сичэнь получил неожиданно холодный отказ от разговора, вся суть которого и без того сводилась к малому. Это несколько удивило гостя Нечистой Юдоли, но не разубедило в своём намерении. Он решил попросту своровать немного внимания у кого-то скромнее и тише, поинтересовавшись, где сейчас находится господин Не Хуайсан. Внимание его пало на неспешно идущую вдоль внутреннего двора девушку, нагружённую корзинкой с бельём.

— Простите, — окликнул он её сразу, как оказался в поле зрения. — Могу ли я поинтересоваться у вас, где сейчас может быть молодой господин Не?

Девушка беззастенчиво подняла голову сразу после поклона и вежливо улыбнулась.

— Конечно, господин Не ещё должен спать.

Лань Сичэнь кивнул ей, думая распрощаться, и вдруг остановил самого себя. С языка сам собой сорвался новый вопрос:

— Как... у него дела? — Выражение лица девушки в этот раз стало чуть печальнее и вместе с тем участливей. Стало очевидно, что в жизни своего господина она заинтересована больше некоторых адептов.

— Он довольно хмур с тех пор, как погиб Цзинь Гуанъяо, ни с кем не советуется и не говорит. Всё делает сам, да так, что сплетни вокруг него только и полнятся.

— Что за сплетни? — Лань Сичэнь напрягся. Если про Не Хуайсана действительно распускают слухи, почему он бездействует? Да и что это за слухи такие, которых не слышно в Гусу, но о которых известно здесь?

— Да... Говорят, что наш господин не тот, за кого себя выдаёт, а на днях один послушник даже сказал, что это якобы господин убил Цзинь.. Ох, простите! — девушка сама от себя вскрикнула и закрыла рукой рот. На вежливую просьбу продолжить лишь качнула головой, всё так же не опуская ладони.

— Я настаиваю, —вновь стал просить Цзэу-цзюнь, удивляясь собственной настойчивости. — Обещаю, что вам ничего не будет за то, что вы раскроете.

Брови девушки взметнулись вверх, точно она немо спросила «правда?», и рука наконец отнялась от тела, вновь обхватывая корзинку.

— На днях один из послушников сказал, что это якобы господин Не убил Цзинь Гуанъяо руками Цзэу-цзюня, и именно поэтому господа больше не разговаривают... — Сердце вдруг кольнуло напоминанием ещё свежей, не зарубцованной раны. — Вот только сам господин Не его услышал и, спросив доказательств, сказал идти вон до тех пор, пока навеки не скроется с его глаз.

— И на этом всё? — надеясь услышать, что на этом былой Хуайсан вернулся, разрыдавшись и бросившись в чьи-нибудь объятия в бесконечных просьбах защитить его от собственных людей и обязанностей.

— На этом тот адепт бросился к нему и стал просить прощения, а господин отвернулся и пошёл прочь. Только напоследок прошептал, что если кто-то из нас задумает шептаться за его спиной, следует позаботиться о том, чтобы сам он об этом не слышал.

 

Решивший не будить своими внезапными разговорами Хуайсана Лань Сичэнь направился в сад. Там, прячась от вставшего солнца и любопытных глаз можно было поразмыслить (в который раз?) о творящемся с Хуайсаном безумием и о том, что слова об этом безумии вызывают в груди. Было безусловно очевидно, что странный холодный трепет и наивное почти детское чувство собственичества по отношению к давно выросшему младшему собственного названного брата. Но истоки этого двойственного ощущения к своему без пяти минут врагу всё также оставались загадкой. Являлось ли причиной этому то, что Хуайсан буквально рос на его глазах, или же это было следствием того, что Хуайсан, на самом деле, взрослел, спрятав себя ото всех?

— Ахаха, ты такая медленная! Ну же, давай, давай, плыви! — Донёсся со стороны до сердечного приступа знакомый смех, который, как казалось в последние дни, был навсегда утерян. — Плыви! Ахах, умница, ты такая медленная, как черепаха! Я буду звать тебя уткочерепаха.

Глава ордена Гусу Лань не мог себе позволить подглядывание, являвшееся безусловно непристойным занятием для него, но он так же не мог позволить и открытое участие в том, что слышал — уверенность в том, что веселье закончится как только он покажется из виду, была максимальной из всех возможных.

И, терзаемый желанием увидеть то, что видеть уже давно никому не удавалось, Лань Сичэнь подобрал края ханьфу, чтобы как можно тише подобраться по кустам к пруду, с которого доносились звуки. Вероятно, именно тогда он наконец сможет себя убедить, что его странное отношение к предательству Хуайсана не более, чем тоска по его былому игривому характеру, и никак не любовная тягость, как то казалось Лань Чжаню.

 

Глава Цинхэ Не сидел у самого края воды, промакивая свой наряд, и с восторгом поглаживал по темечку дикую утку, вокруг которой собралось пяток таких же диких и взъерошенных утят. Он всё посмеивался над тем, как утята так же лезут под его руку, и называл одного из них «уткочерепахой» за его неуклюжую нерасторопность. Этот неприспособленный малый плавал ближе всех к человеку и то и дело тыкался ему в ноги, чем и вызывал смех.

— Какая ты хорошенькая, да? — в очередной раз стал захваливать утку Не Хуайсан и поднял над головой руку, вытаскивая из рукава только что замеченную Лань Сичэнем общипанную лепёшку. — На, на, на. — Вновь отрывая кусочки, стал говорить он, — на кушай. И ты кушай.

Отдельный… продолжение следует…

Комментарии 2

Ponka North, блог «Следуя за возродителем клана»

Пролог

22 октября 2020 (18:26:27)  16

«Кроме тебя у меня никого не осталось», — Хуайсан чувствует себя манипулятором, говоря это Лань Сичэню, но ничего поделать с собой не может, понимая, что это, в целом, и есть его настоящая сущность.

« Ты — мой единственный брат», — говорит он в попытках принять себя, Сичэня, и всё то, что осталось вокруг них.

А осталась разруха на поле для их жизней, голод по родному плечу и холодные взгляды, которыми теперь все одаривают Хуайсана, и которые он щедро дарит в ответ. Осталось пустое послевкусие предательства на губах «единственного брата» и едва скрываемая горькая улыбка одиночества. Потому что у них обоих теперь осталось только по одному брату... И Хуайсан понимает, что считать себя братом Сичэня он, на самом деле, не может. Но всё равно отчаянно цепляется за попытки выбить себе это место, выпросить для себя если не прощения, то снисхождения, вымолить своё прежнее право быть чьим-то братом. Кому-то нужным, по сути.

«Я о-очень тебя люблю, брат...» — уже не ноет, не клянчит — шепчет Хуайсан в чужие ладони, которые видит вместо лица, смотреть в которое больно и стыдно, отражаться в которых жаль. Поэтому он обнимает руки Сичэня, он целует их краями губ, он с придыханием любуется ими и только просит принять его обратно.

Разве брат не может его понять? Разве брат не может его простить? Минцзюэ был и его близким тоже!

«Ты... Теперь всё, что у меня есть», — Хуайсан отпускает ладони Сичэня, целует края его рукавов напоследок, и так и не дожидаясь должного ответа уходит. Может быть навсегда, может быть за палочкой благовоний.

 

Сичэнь провожает его полным скорби взглядом и сжимает исцелованные ладони в кулак. Тушуется некоторое время на месте и почти вдруг решается с места. Он пробегает лестничный пролёт, замечает дорожку луны, уходящую в никуда, и тормозит. Луна отражает солнце в его защипавших глазах.

 

С тех пор Не Хуайсан избегает любых личных встреч, и поездки в Гусу копятся на чужих плечах.

С тех пор Не Хуайсан не тревожит единственного брата своим незрелым плачем в подол ханьфу.

Лань Сичэнь, снова и снова ловящий взглядом лишь уходящую тень, надеется, что это не от того, что последний названный брат презирает его слабоволие.

Хуайсан сбегает с каждой их встречи, будто чтобы вновь не казаться эгоистичным ребёнком в глазах единственного близкого человека.

 

***

 

Близится октябрь. Облачные Глубины расцветают желтизной начавших гореть осенью листьев.

Глава Гусу Лань чувствует, что начинает гореть вместе с ними, тонкой ломкой соломинкой копошась в остатках всех своих невысказанных слов.

Лань Чжань без стука заходит в покои и присаживается у чайного столика.

— Брат, — начинает он встревоженным тоном, в котором Сичэнь едва ли узнаёт Ваньцзи.

Вэй Ин на него как-то чудно влияет, не то развязывая рот, не то тонкой нитью выжимая чувства наружу. — Я знаю, что Не Хуайсан больше не ездок в наш орден, но мне кажется, что нам следует навестить его.

— Разве Вэй Ин не говорил, что теперь это не важно?

— Для другого... Брат, я думаю ты должен поговорить с ним, обсудить свои чувства.

Голос Лань Чжаня твёрд, но всё равно немного надрывист, он говорит будто бы искренне и смело, но вместе с тем почти осторожно. Точно его мысли смешались в голове с мыслями его дражайшего мужа.

— Тебе Вэй Ин посоветовал поговорить об этом?

— Возможно. Он прав, брат, ты должен решить, простишь ли ты Хуайсана, и сказать ему об этом.

— Я решил, — усмехаясь, буквально перебивает брата Сичэнь. Его мысли строятся в чёткий ряд фраз, которые он хочет донести: — я не смогу простить его за то, что моими руками он убил Яо... Но я не могу и винить его в этом поступке, его действия, в конце-концов, были справедливы и аккуратны. Я не думаю, что всё дело лишь в моём прощении.

Отрывая глаза от столика, Сичэнь понимает, как долго он не моргал, ища самого себя в закоулках тяжёлых чувств.

Лань Чжань молча ему внимает, ожидая услышать причины.

— Мне неспокойно, когда я думаю о Хуайсане... Не так, наверно меня тревожит его молчание. Я пытаюсь смотреть на его спину, думаю о том, чтобы заговорить, и вспоминаю его губы, целовавшие мне руки. Думаю послать ему записку и натыкаюсь на отголоски его слов. — Сичэнь обводит взглядом всю комнату, тоскливо и холодно перебираясь от угла к углу. — Он селится в каждом сантиметре моего взора, и с этим, боюсь, я не могу быть согласен.

Ваньцзи встаёт из-за стола и отряхивает полы своего наряда. Несколько мгновений глядит туда же, где блуждал взгляд брата, и прежним безэмоциональным тоном говорит:

— Я чувствовал себя точно также незадолго до тех пор, пока смог признаться себе в любви к Вэй Ину.

— И тебе стало легче?

— Мне стало свободней.

Брат покидает покои Цзэу-цзуня, так же, как некоторые, не дожидаясь ответа. Сичэнь не винит его за это и даже напротив, мысленно благодарит за право осмыслить сказанное наедине.

 

***

 

Хуайсан провожает взглядом очередную почти растворившуюся струю дыма от палочки благовоний, и делает новый поклон. Его извечный спутник — брат — холодом давно отлитой таблички молчит.

В храме предков Цинхэ Не теперь всегда кто-то молчит, ведь с убийства Цзинь Гуанъяо в клане не осталось ни одного болтуна и балагура. Все стали либо бояться вдруг повзрослевшего главы, либо трепетать перед его величием.

Конечно, Не Хуайсан изменился не сразу, и даже после прощания кое-как из себя строил простоту, но вслед за своим трауром он отправился в Облачные Глубины, и уже после них вернулся совсем чужой.

Поговаривали, что Цзэу-цзюнь обвинял его в смерти последнего названного брата, и видимо горечь тех обвинений лежала теперь на плечах господина.

Одно из таких Хуайсан слышал о себе и лично, проходя к храму мимо нескольких старых адептов ордена.

 

«— ...Именно! Этими самыми руками и сделал.

— Да ну, наш господин хоть и не совсем в себе, такого бы точно не сделал.

— А я говорю сделал! Сам слышал. А иначе, подумай, чего это Цзэу-цзюнь к нам не заглядывает больше? А-а, то-то.»

 

Тогда Не Хуайсан вышел прямо перед ними, поклонился и спросил, есть ли у господина рассказчика доказательства того, что он говорит о главе своего ордена. Видел ли он сам, как рука его главы помыкала рукой Цзэу-цзюня? Видел это кто-то ещё из присутствовавших или его личных тайных знакомых? Ответ он тогда знал заранее, потому что в храме, в самом деле, не было никого, кто видел бы то, чего не было. И тем более там не было никого из ордена Не, кроме самого господина.

 

«—Ты можешь идти, — сказал ему тогда Хуайсан, распахивая свой излюбленный, но порядком потрёпанный временем веер. — Идти так далеко, чтобы ни я, ни кто-либо другой из ордена Не никогда больше тебя не встречали.»

***

 

На седьмой день от разговора с братом Лань Сичэнь решился собрать небольшую группу и с ней двинуться в Цинхэ, чтобы лично встретиться с главой ордена Не и обсудить с ним дальнейшее. Ведь куда, в самом деле, тот сбежит на своей территории и при своих людях?

А сбегать ему уже явно стало привычкой, как привычкой Сичэню стало глядеть на последние пряди его волос, растворяющиеся в черноте ночей Ланлинь Цзинь или в вечном синем зареве Цзян.

Он подобрал трёх крепких юношей из числа последователей, уговорился с ними быть кроткими, но пробивными — скромничающий в своих способностях Не Хуайсан мог запросто отказать в приеме, сетуя на отсутствие поводов.

Юноши согласились быть опорой своего Цзюэ-цзюня в непростых переговорах с верховным заклинателем и удалились из покоев — выдвижение отложили до завтра, — а сам Цзюэ-цзюнь вновь сел обдумать своё дальнейшее.

Но едва соприкоснувшись краями ханьфу с полом подскочил и вышел во двор.

Лёгкий, едва размывающий взор туман оседал на Гусу Лань. Сам Сичэнь едва не осел вместе с ним на ступенях, но вовремя остановился, решаясь сделать небольшой круг.

Идти в тумане было зябко и влажно, тени расплывались по близстоящему лесу бесформенными пятнами, и оттого настроение накатывало столь же трепетно-хмурое и щекотавшее воображение.

Подходя к мосту Сичэнь уже абсолютно явно представлял его последствия, обрисованные собственным сознанием в пару наивных, смеющихся глаз, ресничный край которых скрывал тонкий веер. Глаза смотрели на него и просили быть рядом, а Сичэнь почти тянул к ним руки в ответ и одергивал себя в последние миллиметры до тонкой кожи, шепча о братском долге, которому теперь не бывать.

— Не знал, что господин Цзюэ-цзюнь говорит наедине с собой, — неслышно подкрадываясь сзади отметил Вэй Ин.

— Иногда нужно взглянуть на себя с другой стороны. Разговор прекрасно помогает с этим.

— Мм, не слышал, не слышал... И о чём же Цзюэ-цзуню нужно поговорить с собой? — Вэй Ин уже подошёл вплотную к Сичэню и встал у перил по правую руку от него. Его заинтересованный взгляд будто в усмешку метался по берегам источника и, не находя ничего путного, возвращался к исходному.

— Думаю, что молодому господину Вэю не должно быть интересно о мыслях главы Гусу Лань... — заметил наконец полностью и окончательно прерываемый в своих мыслях Сичэнь и мгновение спустя мысленно ударил себя по спине дисциплинарной линейкой.

Действительно, о чём он только думал? О том, что наивные глаза главы Не хранят в себе, до сих пор, тепло тысячи ласковых солнц и холодную прелесть ещё сотен лун.

Какое распутство.

— Впрочем, — не дав права себе ответить (и в кого такая дурная привычка взялась у адептов Гусу?), призвал к своему вниманию Лань Сичэнь. — Возможно именно неинтерес молодого господина Вэя и поможет решить вопрос, меня терзающий... На днях вы посылали ко мне Ваньцзи с разговором, но возможно, что мне стоит обговорить именно с вами.

— Я-я? — удивлённо протянул Вэй Ин, отвлекаясь от источника и вглядываясь в лицо Цзюэ-цзянь. — И о чём я посылал поговорить с вами Лань Чжаня?

— О Хуайсане, — с удивительным облегчением вздохнул Сичэнь, чувствуя, как холодный трепет от этого имени слабо и вяло скользит к кончикам пальцев и исчезает, сменяясь тёплой растекающейся дрожью.

— Странно, я уверен, что мы не говорили о нём с тех пор, как глава Цинхэ Не покинул Гусу Лань парой месяцев раньше.

— Значит мой брат решил от вашего имени выяснить мои чувства?

Некоторое время они стояли во всё оседающем тумане друг напротив друга и, не проронив ни слова, продолжали, между тем, разговор взглядом.

« Думаю, он хотел прояснить это для вашего же блага».

« Блага? И в чём же здесь благо?»

А благо в том, чтобы знать свои чувства и мысли. Благо в том, чтобы окончательно разобраться с мыслями и чувствами Хуайсана. Благо в том, чтобы найти компромисс в этих нелёгких событиях и не потеряться самим, как терялся Сичэнь в последнее время, разрываясь между скорбью по названному брату, пусть и не лучшему, и жалостью к такому же скорбному, но мстительному главе Цинхэ Не.

 

— Признаться честно, — вдруг вновь заговорил Вэй Ин, обращая внимание Лань Сичэня на то, что уже довольно давно просто молча за ним наблюдал, — я побаиваюсь нынешнего Хуайсана...

Губы его тронула лёгкая, будто вымученная улыбка, а взгляд наконец снова устремился к источнику, отсчитывая виднеющиеся сквозь туман камни на берегу.

— В этом мы с вами похожи... Однако я собираюсь завтра в Цинхэ, чтобы лично поговорить с ним, — всё ещё пробуя на вкус свою решительность, признался в своём должном быть тайным поступке Лань Хуань.

— Уверены?

В качестве ответа он удостоил Вэй Ина кивком.

— Не хотите поехать со мной? — почему-то так и не закрывая тему, которую сам молодой господин, очевидно, хотел бы закрыть ещё признанием своей боязни, вновь отозвался Сичэнь спустя некоторое время. — Вдвоём нам может быть не так страшно.

 

Комментарии 1

Найотри, блог «Заброшенный замок»

Полезная статья

4 октября 2020 (17:20:07)  238
Пригодится, когда буду писать про ФТ-2 (знать бы, когда руки дойдут).
Хочу скопировать.
Оригинал перевода лежит здесь:
https://vk.com/@potter_news-mcgonagall

Когда родилась МакГонагалл? Возможно, канон подсказывает, что в 1889 году, а не в 1935-м


Это перевод статьи с сайта Hupable.com.
Автор LUCAS LASKE.
Перевод Potter News.

Одной из самых распространенных жалоб на «Преступления Грин-де-Вальда» является присутствие в нем профессора МакГонагалл, но, возможно, наши переживания о смене года рождения МакГонагалл могут быть напрасны.
Должен признаться, что когда я вышел из кинотеатра после первого просмотра, то тоже жаловался на присутствие МакГонагалл в фильме. Мне казалось, что ее ввели для дешевого фан-сервиса и это было напрасное нарушение канона, ведь все думали, что она родилась в 1935 году. Я очень сильно ошибался.

Почему фанаты думали, что МакГонагалл родилась в 1935 году.

Вместе с остальными я считал, что МакГонагалл родилась в 1935 году. Этот год был рассчитан исходя из двух цитат. Первая из Ордена Феникса.

— Как долго вы преподаете в Хогвартсе? — спросила профессор Амбридж.
— В декабре будет тридцать девять лет, — отрывисто сказала МакГонагалл, защелкнув сумку.
— ГП и ОФ, глава 15.

Этот момент происходил в 1995 году, поэтому фанаты (вполне объяснимо) решили, что МакГонагалл начала свою карьеру преподавателя в 1956 году.
В 2016 году Pottermore опубликовало короткую электронную книгу с рассказами от Дж.К. Роулинг под названием «Рассказы про Хогвартс: О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях». Отрывок из этой книги дал нам последнюю важную точку, от которой можно было высчитать год рождения МакГонагалл.

«Наконец, спустя два года работы в Министерстве, ей предложили повышение по службе, но она ответила отказом. Минерва послала сову в Хогвартс, спрашивая, можно ли ей претендовать на должность преподавателя. Сова вернулась через несколько часов с предложением работы на кафедре трансфигурации под руководством ее наставника, Альбуса Дамблдора».
— Рассказы про Хогвартс: О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях.

Исходя из двух цитат, было справедливо предположить, что МакГонагалл родилась в 1935 году, поступила в Хогвартс в 1947, выпустилась в 1954, проработала в Министерстве два года, а затем вернулась в Хогвартс в качестве учителя в 1956 году.
Но этот таймлайн логичен если основываться только на этих двух цитатах. Однако, у нас есть больше информации, которую нужно принять во внимание. Мне кажется, что есть важные доказательства тому, что МакГонагалл родилась намного раньше 1935 года.

читать дальшеПочему МакГонагалл может быть старше, чем мы думали?

Есть несколько причин утверждать, что МакГонагалл родилась намного раньше, чем в 1930х. Для начала, волшебники и волшебницы, бывает, живут дольше, чем маглы. Это можно утверждать на примере таких персонажей как Альбус Дамблдор, Аберфорт Дамблдор, Батильда Бэгшот, тетушка Рона Мюриэль, Элфиас Дож... Этот список можно продолжать.
60-ти летнюю волшебницу сложно назвать "старой", когда есть персонажи как Аберфорт, которому тогда исполнилось 110. В книгах о Гарри Поттере Гермиона и мадам Помфри, кажется, считали профессора МакГонагалл старой и хилой — что может указывать, что той больше ста лет.

<>- Наверное, великанья кровь помогла, — дрожащим голосом пояснила Гермиона. — Великанов вообще очень трудно оглушить заклятием, они как тролли, прямо непрошибаемые... но как же бедная МакГонагалл... четыре Оглушающих заклятия прямо в грудь, а она ведь уже далеко не девочка!
- Гермиона, ГП и ОФ, глава 31.

«Сегодня утром ее отправили в больницу святого Мунго. Четыре Оглушающих заклятия прямо в грудь — и это в ее-то возрасте! Странно, что она вообще осталась жива…»
— Мадам Помфри, ГП и ОФ, глава 32.

Если профессор МакГонагал правда родилась в 1935 году, на тот момент ей было бы 60 лет. МакГонагалл была средних лет по рамкам волшебников.
Из книги «Рассказы про Хогвартс о Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях» мы узнаем, что бывший начальник МакГонагалл в Министерстве Магии сделал ей предложение сразу после первого поражения Волан-де-Морта в 1981 году. Если профессор МакГонагалл родилась в 1935 году, то в то время ей бы было 46 лет.

Вскоре после первого поражения Волан-де-Морта поседевший Эльфинстон сделал предложение снова, летом во время прогулки вокруг озера на территории Хогвартса. На этот раз Минерва согласилась. Эльфинстон, уже ушедший на пенсию, был вне себя от счастья и купил для них маленький домик в Хогсмиде, откуда Минерве было удобно ходить на работу каждый день.
— Рассказы про Хогвартс: О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях.

Эльфинстон на тот момент описан одновременно седовласым и на пенсии. Мы не знаем насколько Эльфинстон старше МакГонагалл. Возможно, хотя я считаю это маловероятным, что он был значительно старшее ее. Если принять, что она родилась в 1935 году, разница между МакГонагалл и ее женихом будет больше 20 лет.
Кроме того, МакГонагалл, похоже, была близка с Дамблдором до его столкновения с Грин-де-Вальдом в 1945 году.

Альбус Дамблдор, олицетворяя собой спокойствие и мудрость, рассказал Минерве кое-что из истории его семьи, то, что раньше ей было неизвестно. Этот откровенный разговор между двумя сдержанными и скрытными людьми стал основой будущего взаимного уважения и дружбы. Минерва МакГонагалл была одной из немногих, кто знал или хотя бы подозревал, каким страшным стал для Альбуса Дамблдора тот день, когда в 1945 году он решил выступить против темного волшебника Геллерта Грин-де-Вальда.
— Рассказы про Хогвартс: О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях.

Это можно трактовать по-разному. Либо профессору МакГонагалл рассказали эту историю между Дамблдором и Грин-де-Вальдом до 1945 года, либо он поделился с ней этим после легендарной дуэли. Мне кажется, что она дружила с Дамблдором еще до 1945 года, но это не убедительное доказательство.
Если хотите убедительное доказательство, то ознакомьтесь с этой цитатой, которая точно указывает на то, что Дамблдор и МакГонагалл начали дружить до 1945 года.

Минерва МакГонагалл не была учителем юного Тома Реддла, но знала обо всех тревогах и опасениях Альбуса Дамблдора, с ним связанных.
— Рассказы про Хогвартс: О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях.

Есть два способа объяснить почему МакГонагалл «не была учителем» Тома Реддла. Либо она была слишком юна (ведь родилась в 1935 году), либо она на время покинула Хогвартс. Я считаю, что цитата значит, что ей были известны опасения Дамблдора во время обучения Тома. Это может значить, что МакГонагалл старше, чем изначально думали фанаты.
Мы уже знаем из Принца-Полукровки, что Дамблдор решил не рассказывать персоналу школы о поведении Тома Рэддла в приюте. Он решил дать Тому шанс искупиться.

— А вы не рассказывали им, сэр, каким увидели его в сиротском приюте? — спросил Гарри.
— Нет, не рассказывал. Никакого раскаяния в нем заметно не было, но ведь существовала вероятность, что он сожалеет о своем прежнем поведении и надумал начать жизнь заново, с чистого листа. Вот я и решил дать ему такой шанс.
ГП и ПП, глава 17.

Становится понятно почему Дамблдор делился своими опасениями в отношении молодого змееуста со своей подругой Минервой МакГонагалл.
Другим возможным объяснением может быть то, что Дамблдор делился своими переживаниями с МакГонагалл после выпуска Тома Реддла из Хогвартса. В этих обсуждениях был смысл только пока Том был в школе с 1938 по 1945 года, ведь страхи и опасения Дамблдора подтвердились почти сразу после того, как Том покинул школу.
Цитата из другой электронной книги от Pottermore «Рассказы про Хогвартс: О Власти, Политике и Нахальных Полтергейстах» о Горацие Слизнорте дает нам представление о том, когда Лорд Волан-де-Морт стал известен всему Волшебному Миру.

Когда несколько лет спустя после отъезда Реддла из школы, в магическом мире появился невероятно сильный темный колдун, который называл себя Лордом Волан-де-Мортом, Слизнорт не сразу узнал в нем своего бывшего ученика.
— Рассказы про Хогвартс: О Власти, Политике и Нахальных Полтергейстах.

Если Волан-де-Морт стал известен «спустя несколько лет» после выпуска в 1945 году, тогда Дамблдору было бы незачем обсуждать свои страхи про Тома Реддла с МакГонагалл. Его страхи уже стали явью.
И последним кусочком информации, которая необходима нам, чтобы определить примерный год рождения МакГонагалл, станет строчка, которая подтверждает, что МакГонагалл была ученицей Дамблдора.

«Под руководством своего вдохновляющего преподавателя по трансфигурации Альбуса Дамблдора ей удалось стать анимагом».
— Рассказы про Хогвартс: О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях.

Все эти данные указывают на то, что МакГонагалл родилась до 1935 года. Осталось только выяснить: возможно ли составить последовательность событий, которая не конфликтует со всей информацией, которая у нас есть.
Ниже мы выясним примерную дату рождения МакГонагалл, которая не противоречит канону книг и факту появления МакГонагалл в «Преступлениях Грин-де-Вальда».

Создание единой временной шкалы

Временная шкала, которая не противоречит канону книг и событиям «Преступлений Грин-де-Вальда», должна быть согласована со следующими фактами о МакГонагалл:

1) Альбус Дамблдор был ее учителем («О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях»);
2) работала в Министерстве два года перед карьерой в Хогвартсе («О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях»);
3) была учителем Литы Лестрейндж (13 лет) в 1910 г. (Сценарий «Преступления Грин-де-Вальда», сцена 67);
4) преподавала в 1927 году (Сценарий «Преступления Грин-де-Вальда», сцена 64);
5) не учила Тома Реддла (1938-1945) («О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях»);
6) была учителем Лили Эванс и Джеймса Поттера в Хогвартсе («О Героизме, Лишениях и Опасных Увлечениях»);
7) преподавала в Хогвартсе 39 лет на состояние 1995 года (ГП и ОФ, глава 15).

Начнем с того, что нужно определить когда Дамблдор начал преподавать в Хогвартсе. Дамблдор выпустился из школы в 1899. Он мог начать преподавать не раньше 1901 года. Мы это знаем потому, что Дамблдор не планировал преподавать сразу после школы. Дамблдор планировал оставаться дома и приглядывать за своей сестрой Арианой пока его брат Аберфорт заканчивал школу.

Я бы за ней присмотрел, я ему так и сказал, наплевать мне на школу, я бы остался дома и справился со всем. Но он заявил, что я должен закончить образование, а он займет место матери.
— Дары Смерти, глава 28.

Нам показали, что МакГонагалл преподает в Хогвартсе в 1910 году, что означает, что она выпустилась из Хогвартса не позднее 1908 года. Мы не знаем сколько лет Дамблдор был учителем МакГонагалл. Однако, мы можем создать таймлайн, который совпадает со всей известной нам информацией:

1881 — родился Дамблдор;
1889 — родилась МакГонагалл;
1897 — родились Ньют Саламандер и Лита Лестрейндж;
1899 — Дамблдор выпускается из Хогвартса;
1901 — МакГонагалл поступает в Хогвартс и Дамблдор начинает преподавать трансфигурацию;
1910 — МакГонагалл начинает преподавать в Хогвартсе, Дамблдор переходит на защиту от темных искуств;
1927 — Дамблдор возвращается обратно к трансфигурации, МакГонагалл покидает Хогвартс;
1938 — Том Реддл поступает в Хогвартс, Дамблдор преподает ему трансфигурацию;
1945 — Том Реддл выпускается из Хогвартса;
1971 — Лили Эванс и Джеймс Поттер поступают в Хогвартс;
1973 — МакГонагалл восстанавливается в должности преподавателя трансфигурации;
1995 — МакГонагалл говорит Амбридж, что преподавала в Хогвартсе на протяжении 39 лет (с перерывами).

Этот таймлайн полностью совпадает со всем каноном. Он показывает, что МакГонагалл вполне могла преподавать трансфигурацию во время «Преступлений Грин-де-Вальда». Однако, это лишь один из нескольких вариантов развития событий. Реальный год рождения МакГонагалл может отличаться от указанного выше на несколько лет не создавая противоречий.

Фандом Гарри Поттера, включая меня, слишком быстро напал на Дж.К. Роулинг за это возможное противоречие канону. Прежде чем жаловаться на «изменения в каноне» в «Преступлениях Грин-де-Вальда», нам стоит поглубже порыться в информации, которую нам дали ранее.


Что ты думаешь о возрасте МакГонагалл и уместности ее появления в «Преступлениях Грин-де-Вальда»?


Перевод выполнен группой Potter News.
Убедительная просьба указывать источник перевода при цитировании.
Комментарии

Psoj_i_Sysoj, блог «Ad Dracones»

Ad Dracones. Глава 45. Луч света — Fénysugár (Фэйньшугар)

22 сентября 2020 (19:40:30)  631
Предыдущая глава

Цинеге

Решив скоротать остаток дня, я направился к лесу, чтобы вновь посетить те зловещие места, что мы видели утром: мне подумалось, что, если я увижу их в другое время суток, то смогу обнаружить там что-нибудь новенькое. Однако дойти туда я не успел, поскольку по дороге мне попались люди ишпана Элека — перекинувшись с ними парой слов, я узнал, что именно их он послал на поиски других захоронений.

Удача и впрямь улыбнулась людям ишпана: когда они уже смирились с тем, что будут искать до самой ночи, а потом с утра пораньше — по новой, один из них выше по склону горы заметил в зарослях грубо собранный шалаш из трёх жердей. Как оказалось, это был знак, отмечающий недавнюю могилу — обнаружив это, они отправились за помощью в деревню.

Я хотел было идти с ними, чтобы заодно рассказать обо всём Акошу, но старший из группы, мужик с хитрым прищуром по имени Юлло, задержался, явно желая мне что-то сказать.

читать дальше— Думаю, господину любопытно будет узнать о том, что ещё обнаружили мои люди, — без присловий начал он. — Те, что забрались ещё выше, дошли до охотничьей хижины, близ которой прежде был верёвочный мост.

— И что с этой хижиной? — переспросил я, едва сдерживая нетерпение.

Он бросил на меня мимолётный взгляд из-под косматых бровей:

— Я бы на месте господина спросил, что с тем мостом.

— Так ты же сам сказал, что его там нынче нет, — непонимающе бросил я.

— То-то и оно, что ещё в начале осени он был в полном порядке, — размеренно начал он. — Им часто пользуются те, кто ходит в горы: ведь по нему, хоть он и стар, можно было с лёгкостью перейти реку, не спускаясь к каменному мосту, а пытаться пересечь её совсем без моста в такое время — смерти подобно. Это только кажется, что река узка и мелка, а на деле такая стремнина, что мигом собьёт с ног, и потом костей не соберёшь…

— Так что с этим мостом-то? — не выдержав, перебил его я.

— Порушили мост, — смерив меня невозмутимым взглядом, поведал Юлло.

— А почему ты считаешь, что он не рухнул сам по себе? — потребовал я. — Ты же говорил, что мост был стар…

— Потому-то я и подумал, что вы пожелаете на него взглянуть. Верёвки обрублены — их даже убрать не потрудились.

— С какой стороны? — тут же спросил я.

— С этой, вестимо, — ответил воин. — Иначе я бы не смог поглядеть на обрубки. С этого берега видно, как остатки моста полощутся в реке. А верёвки, хоть и изрядно потемнели от дождей, очевидно, не так давно обрезаны…

Поглядев на небо, которое уже начинало темнеть, я тоскливо бросил:

— И сколько туда идти?

— Путь и правда неблизкий, если сейчас выйти, разве что к ночи доберёмся…

Представив себе, как буду по темноте шарашиться по зимнему лесу, по которому, возможно, до сих пор скитаются души в поисках прохода в Нижний мир, я невольно поёжился:

— Нет уж, лучше отведи меня туда завтра — вместе с господином Акошем. А с теми могилами что?

— Этих-то сегодня успеют разрыть — сдаётся мне, неглубокие они, видимо, в спешке копали.


***

Когда я отправился в деревню искать Акоша, там мне сказали, что он уже вернулся в замок. Тоже поспешив туда, я застал своего сотоварища сидящим на кровати в глубокой задумчивости.

— Смотри-ка, какую я штуку отыскал, — похвалился я, с победным видом выкладывая на меховое одеяло ложку рядом с ножом.

— Что это? — равнодушно бросил Акош, беря в руку ложку. — Небось от какой-нибудь девицы…

— Да нет, от парня, — улыбнулся я. — Присмотрись-ка к узорам.

— Занятные узоры, — признал мой спутник.

— Такое вот солнце, — сказал я, указывая на изломанные линии, которые на посторонний взгляд едва ли можно было принять за небесное светило, — и таких птиц я нередко видел на резьбе в Татре, а здесь мне их нигде встречать не доводилось.

— Хм, — издал куда более заинтересованный звук Акош. — А вот это — вроде Высокий отец и Угловой камень? — назвал он обычные для нашего народа узоры.

— Да, любопытно, что они здесь соседствуют, — согласился я. — Но куда интереснее, что мальчик, который отдал мне эту ложку, сказал, что получил её от братца, который недавно уехал, да не один, а ещё с каким-то братцем в придачу — а его отец уверяет, что никто из деревенских с осени никуда не уезжал.

— Уж не те ли это братцы, что в лесу лежали? — задумчиво произнёс Акош и, положив ложку, принялся крутить в руках нож.

— С чего бы тем братцам ложки с узорами склави резать? — парировал я. — Сдаётся мне, эти, кроме врагов, ничего в своей жизни не вырезали.

— И то верно… — задумчиво пробормотал Акош. — А меня, веришь-нет, куда больше занимает этот нож.

Взяв у него из рук ладно сработанное орудие, я с немалым разочарованием признал:

— С ножом-то всё ясно — небось, принадлежал одному из людей Коппаня, если не ему самому. — Теперь я уже и сам не знал, чему так бурно радовался, когда отыскал его поутру. — Неудивительно, что он завалился в кусты рядом с местом сечи, вот крестьяне его и не приметили.

— Да нет, я как будто сам его видел… — нахмурился Акош. — Вот только память подводит, никак не могу припомнить, у кого именно…

— Меня б так память подводила, — хмыкнул я. — Тебя послушать — так ты в уме всех держишь, кого тебе хоть раз довелось повидать.

— Скажешь тоже… — проворчал Акош, явно польщённый моей похвалой. — Вроде, было то в походе, а вот в каком… Ты сейчас помянул про братца, и помнится мне, что тот, другой, тоже был старшим братом…

— Да уж, это верный знак, — не удержался от подтрунивания я, — ведь то мог быть и ты, и я, и тот запропастившийся лекарь…

— Ты языком-то не мели почём зря, — недовольно заметил Акош. — Только с мысли сбиваешь. Лучше послушай, что мне этот шаман порассказал, староста деревни — тут не то что чертовщиной, чем похуже пахнет… Во всяком случае, теперь-то я понимаю, почему они всё это время молчали как рыбы…


Акош

Мне не составило труда отыскать дом старосты — каждый встречный готов был не только указать на него, но и проводить. По двору сновало множество людей, как видно, дети, внуки и не менее многочисленные работники, так что я заранее приготовился к встрече с обычным зажиточным крестьянином: хитроватым, по-своему узколобым, не видящим ничего, кроме наживы — с таким немудрено, что он не поведал ишпану о бойне в лесу лишь потому, что было недосуг — и лишь когда все дела по хозяйству были закончены, сообразил, что и ему с того могут выйти неприятности.

Меня ввели в дом и усадили на почётное место за столом, вскоре появился и сам хозяин дома — мне он показался кряжистым и косматым, будто медведь, но на его лице застыло спокойное и даже торжественное выражение. Впрочем, при первом же взгляде на меня в его глазах мелькнула опаска, словно у дикого зверя, когда он неожиданно обнаруживает рядом с собой в чаще леса человека, но она тут же сменилась прежней невозмутимостью.

Я, потягивая поданное мне пиво, поведал, что явился сюда с товарищем поохотиться, и староста столь же степенно ответил, что дичи здесь всегда хватает, а в деревне немало опытных охотников, которые рады будут стать нашими проводниками, но при этом оба мы понимали, что я приехал сюда отнюдь не за этим. Решив не тратить время зря на пустые разговоры, я начал:

— Сказывают, что у вас тут не только много дичи, но и духи пошаливают, а я страсть как люблю истории о духах — быть может, поделились бы со мной, а там, глядишь, и я смог бы отблагодарить вас — ведь добрый рассказ дорогого стоит, особенно когда придётся ко времени.

— О каких же духах желает знать господин? — бесстрастно отозвался староста, хоть мне показалось, что его взгляд словно бы застыл.

— Известное дело, о каких — о тех, что забрали ишпана Коппаня. — Глядя в неподвижное лицо талтоша, я продолжил: — Впрочем, если не желаете, то сперва я сам кое-что вам расскажу. Людям испокон веков свойственен страх — так повелось от самой зари их рождения. Боятся они как других людей, так и диких зверей, но пуще всех прочих — страх перед богами и духами. При этом живущие в глуши куда сильнее страшатся гнева богов, ведь и опасностей, что им грозят, куда как больше — случись что, мало кто сможет прийти им на помощь.

Помолчав, я продолжил:

— Людей из таких селений нельзя упрекнуть в чёрствости и корысти — пусть они не откажут в помощи измученным путникам, однако станут ли рисковать собственными жизнями, благом родной деревни ради чужих людей?

Покачав головой в непритворном осуждении, я продолжил:

— Вот скажите начистоту: разве жизнь одного человека стоит того, чтобы ради её спасения ставить под угрозу множество жизней? Вам не хуже моего известно, что, когда сталкиваются тучи, гремит гром, разит молния; когда воюют под гладью вод ориаши — поднимается буря; когда же обращаются друг против друга власть предержащие — начинается война, а в ослабевшую страну вторгаются захватчики. Я — простой человек, мне неведомы тайны мира, но мне всегда казалось, что я неплохо разбираюсь в людях, а вот сейчас не могу взять в толк: чего ради жертвовать столь многим ради судьбы одного?

Когда я вновь выжидательно замолчал, староста наконец заговорил:

— Господин всё верно сказал. Но помимо людей и духов есть ещё одна сила, о которой он не упомянул.

— Вот уж не думал, что встречу в столь отдалённом селении приверженца христианства — да ещё и в лице талтоша, — прищурился я.

— Я говорю не о тех силах, что незримы для простых людей, — ответил староста. — А о тех, что спали в горах так долго, что о них все забыли. — Его тон стал более суровым и мрачным, в нём словно послышались те раскатистые громы, о которых я только что упоминал. — Однако волею духов им суждено было пробудиться.

Поначалу я не мог понять, о чём он говорит — вещает ли о каких-то горных чудовищах или ориашах, пока в голове не забрезжила догадка, настолько сумасшедшая, что, если бы прочие обстоятельства не были столь же безумны, я бы тут же отмёл её как совершенно невероятную…

— Вам ли не знать, — продолжил Дару, — что порой одна-единственная снежинка свергает с горы лавину. Вот только иногда люди забывают о том, что за первой волной нередко следует вторая, ещё более мощная.

Всё ещё пребывая во власти страшного предвидения, я поднялся из-за стола.

— Пожалуй, ваша история и впрямь дорогого стоит, — бросил я, чувствуя, что голос звучит как-то сдавленно.

— Ваш покорный слуга хотел бы добавить ещё кое-что, — сказал Дару, поднимаясь вслед за мной. — Когда лавина уже сорвалась, не стоит пытаться её остановить.

На это я лишь покачал головой. После таких известий мне только и оставалось, что вернуться в крепость Варод, чтобы хорошенько всё обдумать.


***

— И что же это за силы такие? — озадаченно спросил Цинеге после моего рассказа. — Если это не стихия и не какая-то там бесовщина…

— Тебе ведомо об Эрёде? — ответил ему я.


Леле

Я только начал осваиваться в новом месте, когда меня посетили двое сыновей Эгира — старший, Арпад, так подрос, что начал походить на своего отца. Широкоплечий и крепкий, он снисходительно посмеивался над своим младшим братом Дюси, который взахлёб хвастался своими достижениями в ратном деле и на охоте — впрочем, на штурм замка ни того, ни другого не взяли, к немалому их огорчению.

Казалось, их нисколько не удручает жизнь в этой глуши — оба с равной живостью принялись расписывать, что на носу праздник урожая, ярмарка, славная охота, куда мне непременно нужно сходить с ними — я с улыбкой кивал, а сам с тоской вспоминал слова лекаря, что мне едва ли суждено сесть на лошадь.

Я всеми силами старался сохранять весёлое расположение духа, расспрашивая их о том, о сём, а сам никак не мог отделаться от мысли, что вот таким должен был стать и я — здоровым, красивым беззаботным парнем, вместо того, чтобы обратиться в его жалкую тень.

— А что делается при королевском дворе? — не преминул спросить я, когда братья вволю наговорились об охоте. — Ходит ли кенде в славные походы?

— Да не, — поморщился Дюси. — Минули времена славных странствий, на нашу долю, как водится, не хватило — только и остаётся, что рты разевать, слушая, как хвастают старшие.

— А что же, с годами у кенде с дюлой убавилось воинской доблести? — спросил я.

— Да ты что ж, не слыхал? — с удивлением воззрился на меня Дюси, но тут же устыдился, сообразив, что сказал это тому, кто долгие годы томился в заточении, и поспешил пояснить: — Старый-то кенде уже пять лет как ушёл к праотцам, другой теперь сидит в Гране.

— Что же сталось с кенде? — спросил я. — Он ведь был совсем ещё не стар…

— Беда приключилась, — помрачнел старший из братьев. — Когда славное наше войско возвращалось из успешного похода, подстерегли их злодеи-саксы. Не выдержали наши воины напора, а отступать пришлось через реку — там почти все и полегли, вода кровь смыла… Да не только кенде погиб в той сече, но и трое его старших сыновей — один остался, Левенте, который по ту пору ездил с дюлой в Бизанц — он и занял место отца.

— Вот так дела… — не удержался я от потрясённого возгласа: даже понимая, что на протяжении моего заточения время отнюдь не стояло на месте, я никак не думал, что мир, в который я вернусь, настолько переменился — теперь у власти не старый кенде, и даже не тот его сын, которого все привыкли считать его преемником.

— А новый-то кенде, сказывают, больно робок, — подключился Дюси. — Боится, знать, саксов, после того, как те разбили войско его отца.

— Да было бы оно, это войско, — угрюмо заметил Арпад. — Мало что от него осталось, до сих пор не залечило оно раны.

— Что ж теперь, кенде не покидает Грана? — спросил я, отвлекая его от мрачных дум.

— Да почитай что нет, хотя до нас тут мало что и доходит, — рассудил Арпад.

— И чем же занят его двор?

— Ну как же — охотой да схватками, да ещё бражничают на празднествах — чем ещё развлекаться в безделье?

— А что королевский суд, устраивают ли его, как прежде? Или каждый судит на своих землях, как в старину?

— Нет, королевский суд остался, — подтвердил Арпад. — Только единый раз его не было — в год гибели старого кенде, а так — всякий раз на зимний солнцеворот, видимо-невидимо людей съезжается тогда в Гран со всей страны, и всё же кенде каждого успевает выслушать — в этом ему не откажешь.

— А зачем они с дюлой ездили в Бизанц? — не преминул спросить я.

— Да кто ж знает, может, за данью, — ответил Дюси.

— Да нет же, вроде, к тамошнему кенде, за союзом… — возразил его брат.

— А кто там сейчас правит? Прежний ли базилевс? Ездили ли они к нему говорить о перемене веры, как когда-то? — Так, слово за слово, я принялся рассказывать им то, что помнил о Бизанце по рассказам Мануила, моего учителя: тот любил говорить о родине, благодаря чему я и сам немало знал об этом царственном городе.

— Хорошо же вам, — бросил, скаля белоснежные зубы, Дюси. — Столько знаете о Бизанце, и читать бойко умеете! А нас отец только знай ругает с утра до вечера, что мы олухи и неучи, — вздохнул он.

— За себя говори, — добродушно рассмеялся Арпад. — Тебя грех не ругать — ты лентяй каких мало.

— Не такой уж и большой толк воину во всём этом, — примирительно заметил я, про себя с горечью подумав, что без колебаний расстался бы со всей своей учёностью за одну возможность скакать навстречу вольному ветру с луком в руках и мечом у пояса — вот только мне суждено довольствоваться тем единственным, что мне осталось.

В этот момент открылась дверь и вошла молодая госпожа Пирошка, которая принесла мне еду и питьё. Арпад и Дюси тут же вскочили, смущённо глядя на неё — видимо, в последнее время им нечасто доводилось видеть сестру ишпана, но она попросила их не стесняться её присутствием, ведь господин Леле, должно быть, рад гостям.

Я тут же предложил угощение братьям, тем паче что у меня, в отличие от них, нагулявших здоровый голод, особого аппетита не было. Их не пришлось долго упрашивать — они мигом умяли всё до последней лепёшки и выпили поднесённое вино. Подливая им в чаши, Пирошка поглядывала на меня с тревогой и, когда парни, наговорившись вдоволь, удалились, спросила:

— Отчего вы сами не съели ни крошки?

Теперь, когда братья ушли, я не видел необходимости изображать весёлость, так что просто ответил:

— К чему мне есть — я же почитай что не встаю, так что не в коня корм. Поблагодарите от меня хозяйку, скажите, что и кушанья, и вино пришлись мне по вкусу.

Собрав поднос и пустые чаши, она молча ушла, а я остался размышлять, что же делать с моими потерянными годами, каждый из которых стоил мне целого десятилетия?


***

Сказать по правде, соблазн поддаться на уговоры и оставаться в постели, позабыв обо всём и, что главное, о том, каким я стал, был силён как никогда — ведь вполне достаточно радоваться теплу и уюту, обильной и вкусной пище, заботе, которой меня окружили, покорившись воле судьбы. Но всё равно всякий раз, едва проснувшись, я заставлял себя спускать ноги на холодный пол и, ухватившись за костыль, делать первый мучительный шаг.

Я старался, чтобы при этом никого не было рядом, ведь при виде того, как я натужно пыхчу, тщетно силясь приподняться, мои добрые помощники тут же принимались уговаривать меня прекратить издеваться над собой и вернуться в постель — мол, лекарь говорит, что мне просто надо хорошенько вылежаться, а дальше всё пойдёт как по маслу. Вот только сам я отлично понимал, что, если и впрямь последую этому совету, то едва ли мне суждено будет когда-либо подняться на ноги.

Пусть я пока понятия не имел, что собираюсь делать со своей жизнью, да и на что способен, одно я уразумел ясно: если мне суждено провести её остаток прикованным к постели, то не было смысла покидать замок Ших.

Сперва, проклиная всё на свете, я мог лишь кое-как пересечь комнату, повисая на костыле после каждого шага; затем мои «прогулки» немного удлинились: я смог выходить за дверь, прилежно пыхтя и хватаясь за стены, но до того, чтобы, преодолев переходы и лестницы, выйти хотя бы во внутренний двор, дело пока не доходило.

Пусть эти попытки вернуть своему телу если не былую живость, то хотя бы маломальскую подвижность отнимали все мои силы, это ничуть не умаляло терзавшего меня любопытства: мне никак не наскучивало наблюдать за людьми во дворе из-за решётки окна, а стоило появиться Эгиру, как я прямо-таки вцеплялся в него, стремясь выведать обо всём, что когда-либо достигало его слуха за те семь лет, на которые я выпал из жизни.

Хоть старый дружинник отца охотно шёл мне навстречу, я быстро заметил, что есть одна тема, которой он всячески избегает: ишпан Коппань и его владетельный дядя. После того, как Эгир нехотя признал, что Коппань жив, он ни в какую не желал поведать о том, чем тот занят, отговариваясь, что ему, мол, ничего не известно. Про Онда же он рассказал лишь то, что тот до сих пор управляет принадлежавшими моему отцу землями, однако тут же заверил, что мне сейчас рано об этом думать — со временем всё разрешится само собой.

Видя, что с Эгиром каши не сваришь, я принялся расспрашивать ишпана Зомбора, который как-то заглянул меня проведать. Тот оказался куда более откровенным:

— Что делает этот лысый чёрт? Разумеется, копытом бьёт так, что искры до самого Грана летят, — усмехнулся в усы ишпан Зомбор. — Но у нас на это и был расчёт: если прежде мелеку удавалось отводить кенде глаза, то уж такую шумиху он скрыть не сможет.

— Ну а если кенде примет сторону мелека?

— Ещё есть дюла, — рассудил Зомбор. — Он крут на расправу, но сказывают, что справедлив. Жаль только, что сейчас он, вроде как, в Бизанце — но к королевскому суду, надо думать, уже вернётся. А вообще я бы на месте Коппаня дважды подумал, прежде чем жаловаться кенде — а то как всплывут все его злодейства, небось, мало не покажется.

Когда ишпан ушёл, я ещё долго раздумывал над его словами. В отличие от казавшегося непобедимым Зомбора, я отнюдь не испытывал уверенности в том, что Коппань оставит разрушение своей крепости неотмщённым — и ещё менее мне верилось в то, что тот Коппань, которого я знаю, попросту забудет о моём существовании, ведь в этом деле были обстоятельства, о которых не задумывался мой добрый хозяин.


***

В один из вечеров, когда вместе с сумерками жизнь в замке вновь замерла, я чувствовал, что меня ждёт ещё одна бессонная ночь. Ворочаясь на кровати, я всё никак не мог улечься как следует, чтобы утихомирить ноющие кости. Заглянувшая ко мне Пирошка спросила, не угодно ли мне тёплого молока перед сном, которое советовал мне лекарь. Поблагодарив за заботу, я всё же не хотел её отпускать:

— Молодая госпожа, а небо сегодня ясное?

— Ясное, господин Леле, — ответила она, немногословная, как всегда.

Уже убедившись, что из моего окна видно куда больше земли, чем неба, я спросил её:

— А госпожа не поможет мне подняться на башню?

— Так поздно? — в её голосе мне послышался лёгкий испуг, и я поспешил заверить:

— Меньше всего мне хотелось бы доставлять беспокойство госпоже, так что не смею её задерживать.

— Мне тоже дурно спится в это время, — осторожно заметила она. — Так что если господину так уж хочется… — Она остановилась на полуслове, словно жалея о своём согласии; я, впрочем, не отступился от своего намерения, хоть оно и самому мне при ближайшем рассмотрении показалось довольно сумасбродным.

Прихватив сальную свечу, Пирошка повела меня к спиральной лестнице, по счастью, находившейся совсем близко от моих покоев. Должно быть, странную мы представляли собой пару: плывущая впереди, будто призрак, дева и ковыляющее за ней чудовище, отбрасывающее на стены жуткие паучьи тени.

Добравшись до лестницы, я наполовину поднялся по ней своими ногами, а наполовину заполз на четвереньках, хватаясь руками за ступени и волоча за собой костыль, но так или иначе цель была достигнута — надо мной раскинулся бескрайний звёздный шатёр. Пирошка не решилась последовать за мной, замерев у выхода на верхнюю площадку башни, я же двинулся вперёд, опираясь на свою палку.

Я уже подходил к краю, когда из-за спины раздался дрожащий голос:

— Н-не надо, господин… Не делайте этого...

— Чего не делать? — удивлённо обернулся я.

— Не прыгайте… — прошелестел её голос еле слышно.

— Зачем это мне? — искренне изумился я. Достигнув края, я оперся на каменный выступ. — Какая же красота…

Тихо приблизившись ко мне, она остановилась рядом.

— И вам не тошно жить… вот так?

Бросив мимолётный взгляд на еле различимое в свете звёзд лицо девушки, я про себя воздал должное её прямолинейности: пожалуй, при виде меня все думали то же самое, но никто ещё не осмелился высказать этого вслух — и потому я решил отплатить ей той же откровенностью.

— Конечно, тошно, — без прикрас поведал я. — Особенно когда перед глазами всё то, чего я лишился — прежде-то я об этом не задумывался. Однако если я всё-таки дорожил своей жизнью, даже когда гнил в темнице безо всякой надежды, раз не решился прервать её тогда, то теперь, когда я обрёл свободу, она для меня стократ слаще. — Замолчав, я принялся любоваться тем, как в чистом воздухе позднего лета трепещут звёзды, словно блики на прозрачной поверхности покрытой еле заметной рябью воды, и Пирошка также хранила молчание, которое я прервал первым: — В подобные мгновения мне хочется провести так всю оставшуюся жизнь — просто любоваться небом, купаясь в свете звёзд, засыпая под шорох дождя и просыпаясь от живительных лучей солнца.

— По-моему, это прекрасная жизнь, — отозвалась Пирошка.

— Жаль, что это недостижимо, — с грустью заметил я. — И что нельзя сохранить то, что имеешь, не стремясь к большему.

К этому времени у меня в голове уже начали зарождаться смутные идеи того, как следует распорядиться этой вновь дарованной мне жизнью, но до их воплощения было ещё очень, очень далеко…

Следующая глава
2 комментария 1

Найотри, блог «Заброшенный замок»

* * *

18 сентября 2020 (20:36:56)  205

1 комментарий

Найотри, блог «Заброшенный замок»

* * *

7 сентября 2020 (18:12:34)  201

Комментарии

older than dead, блог «мрачный чтец»

Сонный дом

2 сентября 2020 (20:39:50)  14
Зачем что-то делать своевременно, когда можно этого не делать.

Очередная теория с элементами драпировки.
Комментарии

Скрытое содержимое

Я подтверждаю, что мне уже 18 лет и что я могу просматривать записи с возрастным ограничением.

Serifa, блог «Злой читатель»

Исчезнувший мир Тома Светерлича... исчезает

16 августа 2020 (11:44:24)  364

Исчезнувший мир Тома Светерлича исчезает под килотоннами печатных знаков, увы.

Читаю чью-то чужую рецензию и возмущаюсь. Откуда что берётся? Где автор нашёл в книге нечто, чем он так восхищается?

 

Ладно, в предыстории к роману нам расскажут, что как раз перед этим Том Светерлич получил хорошее количество денег, чтобы уже всерьёз заняться «Исчезнувшим миром», где он замахнулся круто на нечто этакое.

Не спорю, замахнулся и это самое нечто нам выдал. Но вот как он это сделал? Отвратно.

Такую роскошную идею, как тайна Рубежа и глобальный апокалипсец — и так уныло подать?

Основным действующим лицом в романе является баба. Ну ладно, героиня, специальный агент Шэннон Мосс, член какой-то там какого-то подразделения ВМС США... в общем, баба. Прекрасно уловил основную тенденцию современности писатель! У него получилась настоящая сильная женщина, которую не останавливает даже инвалидность, полученная (КСТАТИ!) в самом начале книги.

И что же делает эта героиня на протяжении всей истории?

Мужественно страдает и предаётся флешбекам.

Весь сюжет книги держится на флешбеках, психоделии и воспоминаниях. Как на таком материале некто Нил Бломкамп собрался фильм делать - не представляю! А ведь он за такую великую честь всерьёз судьбу благодарит!

Единственная экшеновая сцена в книге будет под самый финал. Не спорю, хорошая сцена, с пострелялками и полной неразберихой. Но на целый фильм одной такой сцены маловато будет. Чем буду заполнять хронометраж? А нам будут показывать эту героиню!

Ведь литературный текст нельзя перенести на экран, только образами. И вот нам будут показывать эту героиню то в момент, когда она что-то там с себя снимает, то одевает, то уже раздетой (в книге можно найти подходящие моменты). Публику-то надо чем-то удерживать!

Ну не показывать же крупным планом ногти, которые... Ладно, без спойлеров.

Кстати, тут автора уже поругали за то, что он работал над текстом больше как сценарист, нежели как настоящий писатель, и вместо слова всё же лепил именно образы. По мне так не это главный недостаток книги, пусть бы лепил чем угодно.

Итак, героине я сочувствовать никак не могу, симпатиями к ней не прониклась, несмотря ни на какие истории из её прошлого. Лучше бы автор действительно налегал на НФ-часть, что ли. Но увы, он прекрасно понимал, что эту часть он не вытянет. Сделать из НФ серьёзный сюжет - это посложнее детектива. Там надо очень прокаченный скилл иметь.

 

Как у Нила Стивенсона в «Семиевие», хотя бы.

Книга есть на Литрес, кстати

©

 

Автор на дзене

Комментарии 2
Страницы: ← предыдущая 1 … 10 11 12 13 14 … 100 следующая →

Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)