Что почитать: свежие записи из разных блогов

Погода потрясающая. Тепло. Солнечно. Кажется, мои растения все-таки переживут зиму (если в феврале не случится месяц ядерной зимы и нескончаемой темноты).

+11 градусов!

Сбегу сейчас с работы, нужно забрать готовую продленную биометрическую визу в полиции и расстаться с деньгами.

Не знаю, в чем дело, но в тот раз продление получилось невероятно долгим - я даже несколько раз звонила в полицию, и каждый раз неизменно слышала о том, что моя виза на рассмотрении.

Вся прелесть в том, что на продление я подавалась в начале августа, виза должна была быть от сентября до февраля (полугодовая студенческая), забираю я ее сегодня на руки только сегодня... За месяц до конца действия.

И на следующей неделе уже буду подавать документы на новую. Просто потрясающе.

Но, как бы я не жаловалась, несмотря на множественные косяки, полиция по делам иностранцев здесь, скорее, хорошая. Случаются очереди, но в очередях и сидеть то необязательно, ведь можно записаться на конкретное время. И отношение... ниче так) Обязательно опишу подробно все эти бюрократические штуковины в постах о Брнище.

Меня позвали участвовать в международном конкурсе декламации украинской поэзии, который будет проходить в Польше в марте месяце. Сижу и выбираю, непростое это дело Поскольку конкурс выпадает на "Шевченковские Дни", одно из произведения должно быть Тараса нашего Григорьевича, и вот роюсь я в списке, роюсь, прекрасный он писатель, поэт, художник, и вообще душка, но не лежит у меня сердечко.

Вот Лина Костенко жарит только так.

Кусочек лета, поймала ее у университета. Это Стрельчатка Кленовая (Acronicta aceris), бабочка не очень приметная, зато гусеница, как солнышко.

Польские депутаты придумали закон, который запрещает вменять польской нации вину за преступления, совершенные нацистами, военные преступления и преступления против человечества. Центр памяти жертв Холокоста «Яд Вашем» заявил, что новый закон «затуманивает историческую правду в том, что касается поддержки, которую немцы получали от польского населения во время Холокоста», но признал, что термин «польские лагеря смерти» вводит в заблуждение.

Короче, одним махом все обвинения убивахом. Как говорят психологи, обида — «детское» чувство, взрослый человек умеет понимать и принимать.

На эту тему есть книга «Соседи» Яна Томаша Гросса о погроме в Едвабне. В качестве источников автор, в частности, использует материалы суда над участниками прогрома (1953 год). Характерно, что далеко не все обвиняемые стараются переложить вину на немцев, хотя такая позиция была бы понятна и «приятна» властям.

Задёрганная домохозяйка

Наверное, у каждой женщины была или есть (а если нет, то не обольщайтесь — будет) такая знакомая: вечно жалуется на своего парня/мужа, раздувая вселенскую трагедию из малейшей размолвки, а если повода для размолвки нет, будьте покойны, придумает и в красках распишет его благоверному, а потом будет долго плакаться на благоверного подругам.

Вот то, что выше, и есть краткое словесное изображение Митицуна-но хаха, не оставившей в веках своего имени матери чиновника и поэта Фудзивара Митицуна, какой она предстаёт со страниц своего дневника, охватывающего около 20 лет её жизни и посвящённого преимущественно отношениям с супругом, Канэиэ. Какие-то эпизоды своей жизни Митицуна-но хаха описывала спустя некоторое время, и они представляют собой небольшие, но цельные зарисовки, другие же представлены копиями переписки, а переписываться в эпоху Хэйан любили долго и со вкусом, непременно стихами на цветной бумаге, прикреплённой к ветви приличествующего случаю и сезону растения — всё это сообщает супружеским ссорам особое очарование, неведомое обладателям смартфонов.

В самом деле, что может быть приятнее, чем высказать этому козлу всё, что о нём думаешь, в пяти строках изящного стихотворения, сочинённого при лунном свете, а потом приписать на полях что-нибудь гордое и небрежное, доказывающее, что он тебе безразличен?

Автор дневника изрядно утомляет своей нервозностью и непоследовательностью: вначале она равнодушно отвечает на письма ещё-не-мужа, не демонстрируя ни малейшего интереса, но, вступив в брак, принимается сетовать на холодность, недостаток внимания и редкость посещений, а когда супруг наконец заявляется на порог - обрушивает на него шквал упрёков и жалоб или, для разнообразия, замыкается в молчании. И после ухода мужа, конечно же, снова начинает плакать о своём одиночестве.

Ладно, в чём-то Митицуна-но хаха понять можно, Канэиэ тот ещё фрукт: надо совсем не иметь сердца, чтобы, направляясь в тайное любовное гнёздышко, с помпой проезжать мимо ворот законной супруги, дескать, пусть будет в курсе.

И если первое чувство, которое вызывает автор "Дневника эфемерной жизни" — это раздражение, то второе — сочувствие.

В самом деле, как тут не стать плаксой и истеричкой, как не помышлять о смерти или хотя бы уходе от мира, если вся жизнь — это домашние хлопоты, вечно отсутствующий муж да поездки по храмам в качестве способа развеяться? Любая бы ревмя ревела.

Умница и красавица

Нидзё, красавица из знатной семьи, особенно отличалась признанными при дворе поэтическим и музыкальным талантами, утончённым вкусом и безупречной светскостью. Очевидно, ничем хорошим это закончиться не могло.

В четырнадцать лет Нидзё стала императорской наложницей — со всеми последствиями, какие можно представить для юной девушки, оказавшейся в безраздельной власти могущественного мужчины. И в контексте эпохи это был на самом деле отличный старт — если бы Нидзё стала матерью принца или хотя бы принцессы. Но единственный ребёнок Нидзё от государя умер во младенчестве, и это предрешило её судьбу.

В записках Нидзё красочные описания прелестей и гадостей придворных будней и праздников перемежаются с мучительными размышлениями о её собственной бурной интимной жизни. Не будучи связанной узами брака, Нидзё с избытком возместила отсутствие супружеских переживаний терзаниями по поводу многочисленных и далеко не всегда добровольных любовных союзов.

Охладев к фаворитке, император не считал зазорным поделиться ею с заинтересованным другом, да и других кандидатов на роль любовников и покровителей в жизни Нидзё хватало, но, увы, надолго не хватило никого — неизвестно, когда именно закончилась жизнь Нидзё, но то, что скончалась она в нищете и одиночестве, практически не вызывает сомнений.

Но при этом нежная лиричность в сочетании с пристальным вниманием не только к личному, внутреннему, но и к окружающему миру, живое сочувствие к людям даже в те времена, когда, кажется, если кого и стоит жалеть так только себя, не покидают Нидзё до самых последних страниц её повести.

Она и вправду была очень красивая. Во всём.

Девочка-гик

Моя любимица: "С утра, лишь только рассветёт, и до поздней ночи, пока не одолеет дремота, я только и делала, что читала, придвинув поближе светильник. Очень скоро само собою вышло, что я знала прочитанное наизусть, и оно так и всплывало у меня перед глазами, мне это очень нравилось".

Мать этой девочки, которая так любила читать, была сестрой той самой Митицуна-но хаха, а вторая жена её отца, чиновника Сугавара-но Такасуэ, поэтесса Кадзуса-но-таю, состояла в родстве с той самой Мурасаки-сикибу*, написавшей "Повесть о Гэндзи" (и личный дневник, кстати, тоже), так что нет ничего удивительного в том, что жизнь автора "Одинокой луны в Сарасина" проходила под знаком любви к литературе.

Недолгая служба при дворе, не особенно счастливое, но бестревожное замужество, повседневные хлопоты — всё меркнет перед восторгом провинциалки, переехавшей в столицу и обнаружившей наконец книжное богатство, ранее известное ей лишь по рассказам близких. Книги, сны и мечты —вот чем жила дочь Сугавара-но Такасуэ.

И пусть под конец записок "одинокая луна" начинает укорять себя в том, что растратила жизнь на чтение, вместо того чтобы заботиться о душе, я никак не могу ей посочувствовать — её радостные записи о литературных открытиях выглядят куда более убедительными, нежели религиозные рассуждения.

Эта милая читательница была не только поглотительницей, но и создательницей моногатари, с разной степенью уверенности ей приписывают несколько повестей, в том числе переведённую на русский "Повесть о втором советнике Хамамацу", представляющую собой любовный роман сокрушительной для современного здравого смысла силы.

* Горегляд В.Н., Дневники и эссе в японской литературе X-XIII вв., М., 1975.

Больше всего на свете люблю книги, платья и распродажи :D Особенно когда это всё вместе. По осени обнаружила распродажу в интернет-магазине издательства «Книжники», которое совместно с «Текстом» выпускает серии «Проза еврейской жизни» (художественная литература) и «Чейсовская коллекция» (нон-фикшн). Купила почти два десятка книг по совершенно смешной цене, а потом еще и «Черту» заказала. «Черту» сейчас читаю с удовольствием — настоящая энциклопедия еврейской жизни от Екатерины II до февральской революции. Хороший вариант, чтобы получить основные знания о черте оседорсти. Пока, на мой взгляд, главный недостаток книги — отсутствие в ней восточных диаспор (караимов, турчаков), хотя Таврическая губерния входила в черту. Авторы-составители решили ограничиться ашкеназами, между тем крымские евреи заслуживают отдельной главы. Обязательно про них напишу.

Найти упомянутые серии можно на сайте сайте «Книжников», а также на Буктрекере. Буктрекер хорош тем, что там есть книги, тираж которых давно распродан. Так-то я за поддержку хорошего издателя, да и вообще радость от пополнения библиотеки ни с чем не сравнима (разве что складывать некуда, но это другой вопрос).

P.S. О еврейских субэтносах на территории Советского Союза кратко расскажет Валерий Дымшиц.