Свежие записи из блогов Резервная копия
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
1.6 Мемуары тэнши: Куруми
В условленное время я стояла на мосту Киёсубаши, немного волнуясь, и чтобы привести в порядок мысли, смотрела на неспешно текущую, залитую зимним солнцем Сумидагаву. Приглашение явиться сюда к назначенному часу ожидало меня со вчерашнего вечера, но прочитать я его смогла только сегодня утром. На аккуратно свёрнутом длинном прямоугольном листе бумаги были только дата, время и кое-как нацарапанный от руки план с корявыми надписями на латинице и большим жирным кружком, отмечавшим непосредственно место встречи, и под всем этим гордо красовалась личная печать Кадзэ-но ками. Никаких объяснений, пожеланий и просьб — суровый ками был, как всегда, предельно лаконичен. Поёживаясь от холодного порывистого ветра, я в недоумении гадала, зачем меня вызвали сюда в такое время, да ещё и официальным приглашением. Понятно, что у Кадзэ-но ками нашлось для меня какое-то задание, но разве нельзя было просто передать сообщение через кого-нибудь из храма?
(читать дальше)Белоснежный "единорог" появился неожиданно, кажется, со стороны Хаматё, опоздав при этом минут на десять, резко притормозил в нескольких метрах от меня, и растрёпанный Кадзэ-но ками стремительно распахнул дверцу и раздражённо бросил вместо приветствия:
— Давай быстрее, времени в обрез!
Я послушалась и вприпрыжку поскакала к машине, и не успела даже как следует захлопнуть за собой дверцу, как "единорог" тут же сорвался с места и почти бесшумно помчался дальше. Чуть выдохнув и собравшись, наконец, с духом, я решила начать разговор первая, потому что Кадзэ-но ками, естественно, даже и не подумал это сделать.
— Добрый д...
— Некогда трындеть! — перебил он, давая понять, что светской беседы у нас не получится.
— Что-то случилось? — спросила я, скорее из вежливости, потому что Кадзэ-но ками часто куда-то спешил, и к этому все давно уже привыкли.
— Ничего. Будь добра, помолчи. Я тебе всё объясню, когда приедем.
Я покорно кивнула и, чтобы хоть чем-то себя занять, уставилась в окно. Однако долго мне созерцать городские пейзажи не пришлось, потому что минуты через три мы уже остановились возле небольшого сквера.
— Так, отсюда пешком, — сообщил ками, знаками показывая, чтобы я побыстрее выметалась наружу.
Пока он доставал с заднего сидения какие-то пакеты, я с интересом оглядывалась по сторонам. Местность вокруг была мало чем примечательна, типичная городская окраина: на противоположной стороне переулка, где мы припарковались, тянулся ряд похожих друг на друга невысоких домов, тротуара не было, но не было и автомобилей, поэтому редкие прохожие — в основном, возвращавшиеся из школ дети — шагали прямо посередине улицы, таращась то ли на "единорога" на обочине, то ли на моё европеоидное лицо, как на дивное диво. Тем временем Кадзэ-но ками вынырнул из машины, доверху нагруженный пакетами, недовольно ворча под нос, что некоторые мартышки, вместо того, чтобы глазеть по сторонам, могли бы, между прочим, и помочь.
— Сейчас вон туда, прямо по аллейке, потом налево, — скороговоркой выпалил он, сунув часть пакетов мне в руки. — Говорить я буду быстро, так что слушай внимательно, не перебивай, и, пожалуйста, никаких вопросов.
— Хорошо, — согласилась я, и мы почти бегом ринулись по обозначенному маршруту.
— Значит так. Вон то белое здание в глубине — это больница. Мы приехали навестить девочку — это дочка моей очень хорошей знакомой, — обычно я приезжаю сюда один, но сегодня так получилось, что мне совершенно некогда сидеть с ней. В общем, я решил попросить об этом тебя, всё равно ж пока без дела шатаешься. Работа нетрудная — посидишь с ней пару часиков, поболтаешь о том о сём, потом я тебя заберу. С этим справишься?
— Вполне, — ответила я, продолжая недоумевать про себя, зачем ему всё же понадобилось вызывать меня на встречу специальным приглашением из-за такого пустяка. Подошёл бы просто и сказал: "Есть работа", с моей же стороны не пристало отказывать в помощи ками. Даже если это не мой ками.
— Но... — продолжал он, делая многозначительную паузу. — Девочка очень больна. Чтобы поддерживать существование, ей нужна сила. Чужая, как ты понимаешь.
— "Вампирёнок"? — спросила я, бессовестно забыв про его просьбу не задавать вопросов.
— Ну, типа того... Она об этом не знает, и не дай бог тебе проболтаться или каким-то другим образом дать ей это понять.
Угрожающие нотки в голосе Кадзэ-но ками заставили меня невольно втянуть голову в плечи прямо на ходу, я запуталась в ногах и чуть не растеряла пакеты, за что незамедлительно была названа неуклюжей дурындой.
— За кого ты меня принимаешь? — возмутилась я, проглотив "дурынду", как всегда. — Зачем мне говорить такое больному ребёнку? Я с радостью отдам ей столько силы, сколько потребуется, но как сделать это незаметно? Пока она будет спать?
— Ничего специально делать не надо, твоя задача — поддерживать разговор и следить, чтобы девочка не вытянула из тебя всё одним махом. Она запросто может, если очень... хм-хм... голодная. И тебе станет плохо, да и ей на пользу не пойдёт, сама понимаешь.
— Угу, — кивнула я, моментально растеряв всю свою былую уверенность. — А вот теперь, честно говоря, сомневаюсь, что справлюсь. У меня же не очень хорошо получается контролировать расход силы... То есть, я обычно не чувствую, когда её уходит слишком много, а когда замечаю, становится поздно что-либо предпринимать, потому что уже... ну... нечем действовать...
Кадзэ-но ками рассерженно фыркнул, продолжая нестись вперёд, не сбавляя темпа:
— Уж как-нибудь постарайся, не такая это непосильная задача. Впрочем, погоди волноваться. Слишком много она у тебя всё равно забрать не сможет — ребёнок ведь, — так что с тем, что должно остаться, ты вполне сможешь продержаться до моего прихода... Ммм, а я тебе вечером принесу булочек с шоколадной начинкой, идёт?
— А зачем мне булочки?
Мне почудился какой-то подвох в его последних словах, словно вместо шоколадной начинки он пообещал мышьяковую.
— Ну... как... — замялся ками. — Должен же я отблагодарить тебя как-то за услугу, или нет? Ты же не возражаешь против булочек? — я это хотел спросить.
— Ах, вот оно что... — мы уже успели дойти до здания больницы, и теперь бегом поднимались по ступенькам к дверям. — Нет, конечно, я не возражаю, мне нравятся бул... ай! — заболтавшись, я не заметила последнюю ступеньку, и благополучно споткнулась, снова едва не выронив пакеты. Грозное сопение Кадзэ-но ками где-то над самым моим ухом было явно нехорошим признаком, говорившим о том, что обещанных булочек я вполне могу и не дождаться.
На мой неискушённый взгляд, больница выглядела несколько странно. Холлы слишком уютные, но какие-то неправдоподобно пустые, а бесшумно скользящий по коридорам улыбчивый персонал в идеально отглаженных белых халатах и шапочках скорее напоминал разлетевшийся сонм неупокоеных душ, чем медработников, да и в целом, данное заведение было больше похоже на пустующий зимний пансионат, чем на серьёзное лечебное учреждение. Но поскольку мне до сих пор не доводилось иметь дело с японским здравоохранением, сравнивать было абсолютно не с чем, и я решила, что может быть здесь все больницы такие — тихие, приятные и в то же время немного жуткие.
Мы миновали большой холл внизу, поднялись на лифте на третий этаж, и зашагали по длинному-длинному, совершенно пустому коридору, освещённому не слишком ярким бледно-голубым светом люминесцентных ламп. Кругом было неестественно тихо, и наши шаги — размеренные и уверенные шаги ками и торопливые, дробно цокающие каблуками, мои, — разрывающие эту мягкую сонную тишину на тысячу клочков, казались зловещей поступью чего-то неприятного и неотвратимого. При этой мысли мне снова стало жутко, но я тут же постаралась как можно скорее взять себя в руки, испугавшись, как бы клацанье зубов не выдало моего глупого поведения. Если ками заметит, позора же потом не оберусь.
Палата больной девочки находилась почти в самом конце коридора, и на двери не было никаких опознавательных знаков — ни номера, ни таблички с именем. Кадзэ-но ками остановился и прежде чем постучать, повернулся ко мне и произнёс тихим шёпотом:
— Девочку зовут Куруми, и она очень — слышишь? — очень серьёзно больна. Пожалуйста, побольше улыбайся и разговаривай ласково, у бедняжки осталось не так много радостей.
— Не беспокойся, я понимаю. Всё сделаю, как надо.
— Я очень рассчитываю на тебя, — отозвался он ещё тише, и от этих слов у меня что-то болезненно сжалось в груди.
Ками занёс было руку, чтобы постучать, но тут же резко опустил её, словно внезапно вспомнил о чём-то, и опять повернулся ко мне.
— И прошу, не рассказывай никому, где мы сегодня были. У меня... ну, в общем, у меня есть свои причины скрывать это.
— Совсем никому? — ошарашенно переспросила я. Было очень странно, что у него есть тайны от обитателей храма, но, во всяком случае, мне теперь стала ясна причина, по которой я получила приглашение на встречу в официальной форме. — Даже Мидзу-но...
— Особенно ему! — свистящим шёпотом перебил меня ками. — Тебе, как и всем прочим тэнши, не возбраняется иметь от него секреты. К тому же об этом попросил я, в качестве особой услуги, так что совесть твоя будет чиста.
— Я поняла. Хорошо, если ты просишь, конечно, от меня никто ничего не узнает.
— Вот и умница, — ками явно вздохнул с облегчением. — Иногда ты мне даже нравишься, — добавил он с лёгким смешком и наконец-то постучал в дверь...
Куруми-чан оказалась не таким уж и ребёнком — на вид ей было, во всяком случае, никак не меньше четырнадцати. Худенькая и бледная почти до голубизны, что, должно быть, нечасто встречается у азиатов, она тем не менее не выглядела сильно ослабленной, напротив, радостно щебетала, порхая по палате на тоненьких ножках, так смешно и в то же время трогательно торчащих из коротких пижамных штанишек, с аппетитом грызла одно из принесённых нами яблок, пока Кадзэ-но ками торопливо разбирал пакеты ("Вот сок, Куруми, здесь чистое бельё, тут журналы, которые ты просила... Как ты себя чувствуешь? Хорошо? Рад слышать... А? Нет, прости, мангу завезу вечером, не успел купить..."). Я тихонько стояла в уголке и не могла поверить своим глазам, ушам, и всем прочим органам, потому что сейчас Кадзэ-но ками, суровый и страшный Кадзэ-но ками, носивший чёрную горечь ледяного Космоса в глубине глаз, вёл себя с этой девочкой как самый заурядный родитель. Ни тени строгости, ни намёка на раздражение, он улыбался так тепло и мягко, что у меня невольно зародились сомнения... Он сказал, что девочка — дочка его хорошей знакомой... а может быть, она и его... Нет-нет, меня это не касается, совсем не касается, нечего и думать об этом! Прислушавшись, я уловила, что девочка называла ками "дядей", но обращалась к нему значительно вежливее, чем к кровному родственнику. Отсюда я быстро сделала вывод, что либо ребёнок, как говорится, "не в курсе", либо они всё-таки друг другу не родня, и в последнее мне хотелось верить куда как охотнее.
— Прости, Куруми, я сегодня не смогу поболтать с тобой, у меня появились неотложные дела. Но не беспокойся, я обо всём позаботился и привёл тебе отличную собеседницу. Она — ангел, сущий ангел... кхм, когда спит... наверное, потому что сам я не проверял, ха-ха. С ней точно скучно не будет: это создание всегда найдёт сотню-другую тем, на каждую из которых сумеет задать тысячу вопросов. И ты приготовься на все отвечать, ибо она не только донельзя любопытная, но ещё и чрезвычайно настырная особа, ха-ха-ха.
— Здравствуйте, — сказала девочка, слегка поклонившись, с интересом разглядывая меня.
— Здравствуйте, — ответила я, смутившись, не зная толком, обращаться ли к такому большому ребёнку, как обычно обращаются к детям, или уже разговаривать с ней, как со взрослой.
Ками покосился на меня с презрительной жалостью, как на умалишённую, вздохнул и сказал:
— Знаешь, Куруми, эта тэнши будет очень стесняться, когда ты станешь соблюдать этикет, ведь ей самой до твоей воспитанности ещё учиться и учиться, если её вообще возможно когда-нибудь этому научить. Но мы отнесёмся к ней снисходительно, как к иностранке, правда?
— Конечно, — охотно кивнула девочка, включаясь в игру. — Дядя, я могу разговаривать с ней, как со своей подругой?
— Думаю, её это вполне устроит, — засмеялся Кадзэ-но ками, по всей видимости, от души потешаясь моим растерянным видом. - Ладно, я ухожу. Тэнши, веди себя хорошо, ты мне обещала, помнишь? Куруми, не скучай! Вечером привезу тебе мангу.
— Хорошо! — ответили мы хором и, переглянувшись, впервые улыбнулись друг другу.
— Я говорю своей подруге "ты" и добавляю к её имени "чан"... Не очень это будет грубо по отношению к... тебе? — смущённо спросила девочка, слегка запнувшись.
— Нет, совсем нет! А мне, значит, тоже можно говорить тебе "ты", Куруми-чан?
— Конечно! Только... нет, можно, я всё-таки буду обращаться к тебе "тэнши-сама"?
— По-моему, это слишком почтительное обращение для такой, как я...
— Понимаешь, подруга из начальной школы подарила мне книжку с рождественскими сказками. Я её очень любила, зачитала практически до дыр. Так вот, там был такой тэнши-сама, очень красивый и добрый. Он исполнял желания детей, которые совершали хорошие поступки, дарил им вместо обычных рождественских подарков настоящие чудеса. Правда, в книжке он был мужчиной, но мне кажется, ты чем-то на него похожа.
Пока Куруми говорила, она машинально взяла с прикроватного столика ещё одно яблоко и вертела теперь его в руках, внимательно разглядывая, чтобы скрыть смущение. Поэтому она не заметила, как я судорожно вцепилась рукой в спинку кровати, почувствовав мощный рывок, с которым сила начала меня покидать. Собравшись, сделав несколько глубоких вдохов, потихонечку, чтобы девочка не заметила, я напрягла волю и стала, как могла, сдерживать этот поток, отпуская по чуть-чуть, чтобы не перекрыть его полностью.
— Что ж, если тебе так приятнее, возражать не буду, — ответила я с улыбкой, когда она выжидающе подняла на меня глаза.
Куруми можно было назвать симпатичной, во всяком случае, глаза у неё были замечательные — блестящие, красивой формы, по-детски лукавые, но и в то же время какие-то слишком задумчивые и вроде как озабоченные.
— Дядя прав, ты добрая, — сказала она серьёзно и тихо, продолжая смотреть на меня, не моргая.
— Хах, не помню, чтобы он говорил такое, — мне стало не по себе от этой серьёзности и я попыталась свести разговор к шутке.
— А ему и не обязательно говорить об этом. Если бы он так не считал, то не привёл бы тебя сюда.
Да, в рассудительности этому ребёнку не откажешь. Она замолчала, и я почувствовала, что вытягивание силы тоже приостановилось. Кадзэ-но ками просил всё время поддерживать разговор...
— Куруми-чан, сколько тебе лет?
— Недавно должно было исполниться пятнадцать, — ответила она всё так же серьёзно, не переставая смотреть на меня. И это было плохо, потому что не чувствуя больше напряжения, я ослабила сопротивление — как оказалось, совершенно напрасно, — и сила вновь неконтролируемым образом хлестнула через край. Сдерживать "голод" этой проницательной девочки было гораздо труднее, чем я рассчитывала. Ведь одновременно приходилось ещё и поддерживать беседу, а это здорово мешало сконцентрироваться. И потом, она говорит такие странные вещи...
— То есть как это — "должно было"? — переспросила я.
— Я не знаю, исполнилось или нет. Пока я живу в этом мире, я ничего не знаю про тот, реальный. Не знаю даже, жива я ещё или уже умерла.
— Подожди-подожди, но ты же просыпаешься когда-то в материальной реальности?..
— Нет, не просыпаюсь. Я потерялась какое-то время назад, и теперь не могу вернуться к своему телу. Может даже меня уже там похоронили, хотя дядя и говорит, что это не так...
Вот так дела! Обалдев от услышанного, я опять потеряла бдительность и упустила слишком много силы за раз. Почувствовав головокружение, аккуратно присела на краешек кровати, стараясь потихоньку отдышаться. Куруми тоже стало нехорошо: она ещё сильнее побледнела, на лбу появилась испарина и дыхание стало более частым и поверхностным, с едва заметным тяжёлым присвистом.
— Тэнши-сама... пожалуйста... открой окошко... Мне как будто не хватает воздуха... Тяжело дышать, — попросила она, откинувшись на подушку и закрыв глаза.
"Именно так всегда и бывает с жадно набрасывающимися на еду маленькими обжорами, деточка!" — невольно подумала я про себя, направляясь к окну. Подняв жалюзи и приоткрыв створку так, чтобы поток свежего воздуха не был слишком сильным, и девочку не продуло, я сказала:
— Ничего, Куруми-чан, сейчас всё пройдёт. Знаешь, зимой, когда работают обогреватели, такое иногда случается. У меня тоже немного закружилась голова, но уже всё в порядке. Думаю, нам надо было открыть окно с самого начала.
— Да-да, мне и в самом деле уже легче дышать, — отозвалась Куруми. — Может, это ты мне помогла? Ты тоже умеешь творить чудеса, тэнши-сама?
— Нет, конечно! — рассмеялась я в ответ. — Безусловно, я владею кое-какой магией, знаю самое элементарное целительство — ну, там, обезболить немного, кровь остановить, сбить температуру могу, но на что-то большее не хватает ни сил, ни знаний. И даже то, что могу, честно говоря, не всегда получается.
— Да? Но всё равно здорово! — воскликнула Куруми, с хрустом кусая яблоко. — Я бы тоже хотела всему этому когда-нибудь научиться. И этим ты занимаешься каждый-прекаждый день, тэнши-сама?
— Ну-у... - протянула я задумчиво, прикидывая, как часто мне доводилось в последнее время использовать свои знания на практике. — Нет... пожалуй даже достаточно редко. Сюда, в мир сновидений, я пришла как раз затем, чтобы научиться творить чудеса, Куруми-чан. Но сейчас я нахожусь в самом-самом начале своего пути...
Куруми сосредоточенно молчала, вертя в руках надкусанное яблоко. Её атаки на мою силу шли волнообразно, и мне наконец-то удалось поймать этот ритм и более или менее взять ситуацию под контроль. Сейчас я уже понимала, что её молчание — это на самом деле отчаянный разбег, и прыжок может произойти в любой момент, поэтому нужно быть максимально сконцентрированной. Девочка вздохнула и тихо-тихо сказала, не отрывая глаз от яблока:
— Я бы очень хотела увидеть, как ты будешь творить чудеса, тэнши-сама. Вот только вряд ли доживу...
— Так и я вряд ли доживу, — ответила я так же тихо. — Никто не знает, на сколько воплощений растянется моё ученичество, да и будет ли у него вообще конец — это тоже спорный вопрос.
— Зачем тогда тратить время на изучение магии, если ты всё равно не можешь творить чудеса?
— Затем, Куруми-чан, что магия — это на самом деле никакие не чудеса. Это способ познать Вселенную.
— Зачем? — повторила она снова, уставившись на меня всё тем же пристальным взглядом.
— В двух словах это сложно объяснить...
— Попробуй как-нибудь, я постараюсь понять.
— Ну, хорошо... — я немного помолчала, пытаясь наскоро подобрать подходящий образ. — Ну вот, допустим... Представь, что наша жизнь — это ручей, а мы все — маленькие улитки, живущие в воде. Течение слишком сильное, а мы — очень лёгкие, поэтому нас всё время несёт куда-то в неизвестность, кружит, швыряет на камни, и такое положение дел устраивает многих, потому что такова наша жизнь. "Всё равно этот поток гораздо сильнее, его невозможно ни подчинить, ни замедлить, не стоит и пытаться", — думают они, продолжая в бешеном темпе лететь вперёд, и только отчаянно молятся, чтобы мудрое Провидение убрало с их пути все камни и послало им спокойную тихую заводь.
Куруми кивнула, давая понять, что аналогия ей понятна. Я продолжила:
— Но есть некоторые отчаянные улитки, которым не нравится просто плыть по течению, доверившись судьбе, и они начинают изо всех ему сопротивляться. Те, кто физически покрепче остальных, максимально используют это преимущество, упираясь панцирем в дно, цепляясь рожками за травинки — в общем, изыскивая любую возможность устоять под натиском воды. У одних получается, других раз за разом сносит, но те, которые отказались от борьбы и плывут мимо, при этом отчаянно аплодируют и тем и другим, называя их героями. Однако ведь мало кто может похвастаться недюжинной физической силой. Среди слабых телом тоже есть немало тех, кто не хочет просто плыть по течению. Поэтому они придумали свой метод борьбы с потоком. Они тщательно наблюдают за ним, изучая его законы, чтобы применить свои знания в нужный момент. Так, например, они хорошо знают, что такое турбулентное течение, и в какой точке безопаснее всего находиться, когда встреча с камнями неизбежна, по каким признакам можно определить приближение заводи, и тому подобное. Их сила — это чувства, наблюдения, анализ и опыт, и она куда эффективнее силы физической, потому что имеет свойство накапливаться. Она копится и копится, пока, наконец, не перерастает в могущество. Улитка, достигшая могущества, возносится над потоком жизни и обретает Вселенную. То есть магия — это способ изучения законов потока, чтобы в конце концов постичь всё мироздание. Так понятно, Куруми-чан?
Девочка как-то невесело вздохнула:
— Понятно, тэнши-сама. Значит, всё-таки чудеса бывают только в сказках?
Я улыбнулась:
— Не совсем так. Но я всё же пришла в этот мир не за ними.
— А за чем?
— Я пришла сюда, потому что призвавший меня достиг могущества и обрёл Вселенную, и если я пройду его Путь до конца, когда-нибудь дойду до этих же вершин.
— Но ты сказала, что не знаешь, закончится ли когда-нибудь твоё ученичество, тэнши-сама. Тебе не страшно, ведь ты даже не уверена, сможешь ли достичь исполнения желаемого?
Ох, какие недетские вопросы задаёт этот ребёнок! Впрочем, можно ли всё-таки считать ребёнком пятнадцатилетнюю девушку?
— Наверное, я просто очень верю в того, кто призвал меня...
Куруми вскинула голову и её блестящие глаза долго испытующе смотрели на меня из-под рассыпавшейся чёлки. Сейчас она казалась маленькой сгорбленной старушкой, прожившей долгую и очень трудную жизнь, и я ни за что на свете не осмелилась бы в эти секунды сказать ей "ты" или добавить к имени "чан".
— Тэнши-сама, а расскажи мне ещё кое-что, пожалуйста, — попросила она заговорщицким шёпотом, мгновенно вновь перевоплощаясь в беззаботную, снедаемую обычным девичьим любопытством, школьницу.
Эти её метаморфозы были поистине жуткими. Признаться, я совсем растерялась, не зная, как вести себя дальше. Но, тем не менее, улыбнулась, помня о данном Кадзэ-но ками обещании, и попутно не забывая сопротивляться мощному натиску этого изголодавшегося "вампирёныша".
— Что бы ты хотела услышать, Куруми-чан?
— Расскажи про того, кто тебя призвал.
Ну, конечно! Девочка нюхом почуяла "лав стори"! Вот только не попало бы мне от "дяди" за подобные разговоры. Но, с другой стороны, он сам же попросил поддерживать беседу как можно дольше.
— Л-ладно, — согласилась я, слегка поколебавшись. — Я расскажу, но только без... ммм... интимных подробностей, идёт?
— Да-да! — закивала Куруми, подтягивая колени к груди и упираясь в них остреньким подбородком, показывая всем своим видом, что она готова слушать.
— Ну, так вот, значит... Мой ками... — начала было я, но тут же моментально одёрнула себя. - Стоп! А ты что-нибудь вообще знаешь о ками этого мира?
— Знаю-знаю, — успокоила меня Куруми. — Мы с дядей подолгу болтаем обо всём, когда он меня навещает, поэтому я много знаю и об этом мире, и о здешних ками.
Она вполне могла бы закончить фразу словами "знаю гораздо больше, чем ты", если бы не считала, что это прозвучит чересчур грубо. Озорные глазки выдавали все её потаённые мысли.
— Ну, это уже хорошо, — улыбнулась я, мысленно поздравив себя с тем, что хотя бы за такие разговоры Кадзэ-но ками не слопает меня живьём. — Когда я впервые увидела физическое воплощение моего будущего ками, я сразу поняла, что он не обычный человек. Я увидела огромную силу, которую изливали его глаза...
— Ух ты! Ты знакома с ним в реальной жизни, тэнши-сама? — перебила Куруми, с детской непосредственностью вытянув вперёд тонкие ручки со сцепленными пальцами.
— Нет-нет, лично мы не знакомы. Мой воплощённый ками — популярный человек. Я увидела его в Интернете.
— А-а, — протянула девочка, несколько разочаровано.
— Но это ведь не имеет большого значения, Куруми-чан, потому что мы хорошо знакомы здесь, в этой реальности, — слёту отпарировала я.
— Да-да, я поняла, поняла! Продолжай!
— Его образ — потому что до тех пор, пока он оставался лишь картинкой в Интернете, я имела дело только с образом, — поразил и увлёк меня так, как, пожалуй, до сих пор ещё ничто не увлекало. И в моих глазах он был больше, чем просто красивым и талантливым мужчиной... Не знаю, как объяснить тебе это, но было чувство, будто бы вся Вселенная собралась надо мной в одной точке и проливается теперь на голову нескончаемым потоком радости. Некоторое время я просто наслаждалась. Потом, когда начала анализировать факты, пришла к единственному, но такому невероятному объяснению притягательности магической ауры этого человека, что серьёзно усомнилась в своей нормальности. В общем, я поняла, что он — ками...
— Что же тут странного? — спросила Куруми, хлопнув ресничками. — Или ты не верила до тех пор в существование ками?
— Да как тебе сказать. Верила, Куруми-чан, я ведь много лет перед этим изучала мистическую сторону Космоса, и даже достигла кое-каких успехов на этом поприще, поэтому верила во всё многообразие проявления Высшей Силы. Но, понимаешь, в нашей культуре все уже давно забыли о том, что среди нас могут жить воплощённые боги, и для меня собственное открытие — ах, я нашла живого ками! — было настолько неожиданным, что... ну да, я уже про это сказала.
Я встала, одёрнула кофточку и подошла к окну, чтобы ненадолго собраться с мыслями и подтянуть подрасшатавшуюся защиту. Кадзэ-но ками сказал, что девочка не сумеет вытянуть из меня слишком много силы? Да как же! Несогревающиеся пальцы и лёгкий звон в голове, так явственно ощущаемые мной сейчас, были первыми, но уже очень тревожными звоночками, и если так пойдёт и дальше, скоро мне не удастся скрыть своё плохое самочувствие от этой проницательной барышни. Прохладный воздух смог несколько освежить меня, и я оперлась руками о подоконник, вглядываясь в смутно различимые очертания тающих в сумрачной дымке далёких небоскрёбов. Там, в городе, бурлила и через край била ключом жизнь, разбрасывая вокруг яркие цвета, резкие звуки, запахи, ощущения. Где-то там сейчас, должно быть, несётся по улицам гордый и стройный белоснежный "единорог"... А здесь, в больничной палате, хотя и горели яркие лампы, и весело похрустывала, доедая уже, кажется, третье яблоко, девочка с озорными глазами маленькой старушки, нетерпеливо ожидавшая продолжения рассказа, здесь всё было словно обёрнуто ватной обескровливающей тишиной. Ледяной тишиной разорённого склепа.
— Рассказывать дальше, Куруми-чан?
— Да!
— Хорошо... Я же не сказала тебе самого главного, как раз того, из-за чего я окончательно решила, что уже не в своём уме. С той самой минуты, когда я перестала сомневаться, что нашла воплощённого ками, я осознала и то, что должна с ним встретиться во что бы то ни стало. На поездку в Японию не было ни средств, ни времени, и, может быть, я бы даже изыскала и то, и другое, если бы только была уверена в том, что этот воплощённый ками станет со мной говорить. Нет-нет, этот путь казался мне слишком уж сложным и ненадёжным, но ведь был ещё и другой. Я читала о нём когда-то в книгах по оккультизму, но воспользоваться им на практике не сумела бы, потому что нигде мне не попадалось ни инструкций, ни каких-нибудь общих рекомендаций, ничего вообще. Сама суть была до смешной простой: все души, живущие на земле, связаны между собой тонким лабиринтом информационных каналов, так называемыми "коридорами сознания". Во избежании бардака, злоупотребления и — прости мне этот жуткий термин — "пиковых нагрузок", все соединения в "коридорах" надёжно запечатаны. Это и делает знакомое всем телепатическое общение явлением редким, если не сказать уникальным. Но то, что не под силу обычному человеку, легко может провернуть хорошо обученный маг. И даже не столь хорошо обученный, например, такой, как я. Тебе понятно, Куруми-чан, о чём я говорю?
— Думаю, да, — отозвалась девочка.
— Запечатанную дверь, соединяющую, а вернее, разъединяющую наши сознания, я нашла быстро и без проблем. К тому времени, я стала чувствовать, что ками словно бы зовёт меня откуда-то издалека, и я просто блуждала в лабиринте коридоров, идя на его голос, пока не нашла дверь. Моя душа стояла в полной темноте, прижавшись к ней, и каждой своей мельчайшей частичкой чувствовала — он там! совсем близко! я слышу его голос! "Открой дверь, девочка", — говорил он мне, но если бы я знала как! "Сделай это! Сама. Ты должна, иначе ничего не получится. Ты — ключ", — я слушала его шелестевший голос и отчаянно колошматила эту дверь, чувствуя, что так просто она мне не поддастся. Несколько недель я искала способы снять печать, каждую ночь возвращаясь туда, и снова и снова долбилась, ногтями выцарапывала малюсенькие щепочки, слушая его тихое заклинание: "Ты должна. Ты можешь. Ты — ключ." И однажды — представляешь, — упрямая дверь поддалась! У меня получилось пробить в ней брешь, совсем небольшую, но в ней тут же показалась его рука, и я вцепилась в неё тогда, рыдая. Теперь, когда свою роль ключа я выполнила, ками смог помочь мне, и остатки печати мы совместными усилиями сокрушили всего за каких-то пару дней. И тогда мы смогли, наконец, обнять друг друга и войти вдвоём в этот мир сновидений.
— Это очень романтично, тэнши-сама! — шмыгнула носом Куруми, и я поняла, почему вот уже некоторое время не чувствую, чтобы она вытягивала силу.
— Ты очень чувствительная девочка, Куруми-чан, — проговорила я, отойдя, наконец, от окна.
Вместо ответа она ещё раз всхлипнула и вытерла глаза краешком пижамы.
— А потом? — спросила она, подтягивая к себе подушку и устраивая её на коленях.
— А потом он учил меня всему, что мне надо было узнать об этом мире и своём служении, — ответила я, невольно краснея при воспоминании о том, в каких условиях и какими методами проводились эти уроки. — И когда ками решил, что я достаточно подготовлена, я прошла особую церемонию в храме, и мне дали крылья. Так я стала настоящей тэнши.
Подушка резким движением была сброшена на пол, а сама Куруми подскочила на кровати, как ошпаренная.
— Крылья?! — восторженно выдохнула она. — Настоящие? Не может быть!
Я снисходительно ухмыльнулась и гордо продемонстрировала, как они разворачиваются и складываются.
— Вот это да! — лепетала Куруми. — Я знала, что у ангелов должны быть крылья, но твоих было не видно, и я постеснялась спросить... Ух, какие они!... А можно потрогать?
— Можно.
— Невероятно! Пёрышки! Какие тёплые и нежные... Как же ты их прячешь, тэнши-сама?
— Это крылья моей магической силы, Куруми-чан. Они разворачиваются и материализуются, когда я использую специально направленную на них магию.
— Невероятно! — снова повторила девочка, продолжая с восторженным видом гладить пёрышки. — А как ты их получила?
— О-о, ну это было больно, - протянула я, поморщившись. — Ками... как бы так объснить... в общем, провёл что-то вроде операции: надрезал кожу на спине и достал их руками. И никакого наркоза, потому что боль — это жертва, которую тэнши приносит мирозданию за возможность взлететь.
В ответ Куруми задумчиво покивала головой:
— Да, я многое знаю про боль... Но ты пришла в этот мир с радостью, за любимым человеком, а мне тут иногда бывает очень-очень страшно. Если бы не дядя, то вообще...
— Ты говорила, что больше не просыпаешься в материальной реальности...
— Да, тэнши-сама, это так. Моё потерянное тело часто болело, и мне уже сложно стало это терпеть. Однажды я уснула, и мне снился замечательный сон, как будто я гуляю по каштановой аллее и подбираю с земли упавшие каштаны в колючей кожуре. Знаешь, когда я была совсем маленькая, мы с родителями жили не в Токио, а в маленьком городке на юге. Я почти ничего не помню из того времени, только парк, где мы часто гуляли с папой. Мы ходили вокруг большого старого каштана и искали в траве эти колючие каштанчики. Наверное, тогда было самое счастливое время в моей жизни... парк, яркое солнце, пробивающее сквозь ветки, папа смеётся и каштанчики так приятно колют ладошки, если их чуть-чуть сжать...
Куруми вздохнула и откинула со лба волосы, немного помолчав. Потом продолжила:
— Когда мама с папой развелись, я уже ходила в школу, и мы жили здесь, в Токио. С тех пор я никогда и ни с кем не собирала каштаны. А потом и вовсе заболела, и почти уже не выходила из дома... И вот вдруг мне приснилась целая каштановая аллея, представь только, как я обрадовалась, тэнши-сама! Я гуляла, гуляла и гуляла, и всё никак не могла нагуляться, и была так счастлива!..
От волнения Куруми начала слегка задыхаться, поэтому остановилась, перевела дух и, прижав к груди худенькие ручки, продолжила снова:
— Я гуляла так долго, что уже поняла, что это сон и сама захотела проснуться. И не смогла. Я бегала взад и вперёд по тому парку, пытаясь найти выход, плакала, звала маму, и это длилось много, много часов... Каким-то образом мне удалось выбраться оттуда, когда стемнело, но я всё равно никак не могла найти свой дом. Несколько дней я бродила по улицам, и не узнавала их. Этот противный город... я его всегда ненавидела, с самого начала, и тогда, когда я потерялась, я ненавидела его так сильно, так сильно!.. Я очень хочу вернуться домой, тэнши-сама! Пусть мне опять больно, пусть даже очень больно, но я хочу, чтобы мама больше никогда не плакала... здесь так тихо, что по ночам я всё время слышу, как она плачет!..
Я всей кожей ощутила ужас потерянного ребёнка, поэтому непроизвольно бросилась к ней, прижала к себе её хрупкое тельце, и заплакала, а она обвила руками мою шею, положив голову на плечо, но глаза у неё оставались сухими.
— А потом меня нашёл дядя, — сказала она мягко, словно утешая, подняла голову и вытерла мне слёзы тыльной стороной ладошки. — До тех пор я видела его всего раза два или три — он приходил к маме по каким-то делам. Даже не знала толком, кто он, только фамилию... И тогда, конечно, я и не догадывалась, что он ками... Но, представляешь, оказывается, он ходил по улицам и специально разыскивал меня! Он сказал, что я пока не умерла, и врачи делают всё возможное, чтобы спасти моё тело, и что пока мне нужно будет какое-то время побыть в больнице. И мы пришли сюда... Мне здесь совсем не плохо, хотя это и больница, дядя приезжает почти каждый день, мы разговариваем... много и долго, и кажется даже, что после этих бесед мне становится намного лучше.
— Куруми-чан, — я попыталась заглянуть ей в глаза, — чем ты болеешь?
— Я не помню, — ответила она, улыбаясь. — С тех пор, как потеряла тело. Наверное, чем-то очень неприятным, потому что у меня всегда что-то очень сильно болело... Дядя говорит, что сейчас меня готовят к какой-то важной операции, и если я перенесу её хорошо, то буду жить. Он говорит, что я смогу вернуться домой, тэнши-сама!
Я вновь прижала её к груди и погладила по голове. Силы во мне почти не осталось. Ещё чуть-чуть, только бы не напугать девочку внезапным обмороком.
— Ты придёшь навестить меня после операции? — спросила Куруми. — Ведь мы тоже сможем встретиться, если найдём друг друга в "коридорах сознания"?
— Да, Куруми-чан. Конечно, я приду.
— Пожалуйста, когда ты придёшь меня навестить, принеси мне каштанчик. Только непременно в кожуре, ладно? Это будет нашим паролем, хорошо тэнши-сама?
— Хорошо...
— Дадим друг другу обещание? — попросила она, вытянув вперёд тонкий мизинчик.
— Да...
Последними крохами угасающего сознания я запомнила, что Куруми долго и пристально смотрела на меня своими пронзительными старушечьими глазами, а потом помогла лечь, поцеловала в лоб и проговорила:
— Не беспокойся обо мне, тэнши-сама. Спи. Мы обязательно с тобой встретимся.
Её последние слова, как в омут, канули в сознание, всколыхнув что-то влажное и тёплое, уже успевшее заползти ко мне в сердце, и мягкая обескровливающая тишина окончательно сомкнулась над головой...
...Я очнулась уже в "единороге". Кадзэ-но ками положил мне ладонь на лоб и сосредоточенно восполнял потерянную силу. Увидев, что я открыла глаза, сразу предупредил:
— Много не дам, сам измотан до предела.
— И на том спасибо, — ответила я покорно. — Куруми-чан не испугалась?
— Нет. Она подумала, что ты просто переволновалась и устала, и поэтому неожиданно уснула.
— Она замечательная, правда?
— Хм... наверное, это впервые, когда я слышу от тебя что-то умное. Хотя и опять в виде вопроса.
— Когда у неё операция?
— Через неделю.
— Понятно...
— Если ты очухалась, то поехали уже.
— Да, всё нормально, спасибо. Поехали.
— Э, подожди-ка...
Кадзэ-но-ками, изогнувшись, полез на заднее сидение, и достав оттуда огромных размеров бумажных пакет, плюхнул его мне на колени.
— Что это? — удивилась я. Пакет был тёплый, тяжёлый и источал удивительное сладкое благоухание.
— Ну ты и дура! Память отшибло, да? Я же обещал тебе булочки в благодарность.
— Я думаю, благодарить меня не за что, — пробормотала я, опустив глаза. — Во-первых, Куруми-чан такой восхитительный ребёнок, что это я должна тебя благодарить за то, что ты нас познакомил. И потом... со своей задачей я не справилась.
Ками хмыкнул, вынимая из кармана сигареты.
— Ты подарила ей как минимум дней пять жизни, хотя ты и бестолковая, и не сумела справиться с таким элементарным делом без приключений. В моих глазах это чего-то да стоит.
— Спасибо, — шепнула я, совсем растерявшись. Надо же! Меня вроде как похвалили?
Пакет с булочками приятно согревал колени, и хотя голова всё ещё невероятно кружилась, слабости я больше не чувствовала. Мы ехали по ярко освещённому ночному Токио и я всё время думала о бедной маленькой Куруми, которая несколько дней одна бродила по этим улицам в поисках дома. Как должно быть ей было страшно тогда...
— Мидзу-но ками не искал меня? — спросила я, когда мы остановились на светофоре.
— Насколько я знаю, нет, — буркнул ками, выбрасывая в окно очередной окурок.
...Спустя три недели, мы вновь приехали на эту окраину Токио. Я сломала себе всю голову, пытаясь придумать, где достать посреди зимы каштанчик в кожуре, но обещание есть обещание, и проигнорировать просьбу Куруми я не могла. Конечно, настоящий достать не получилось, но тот, что лежал сейчас у меня в кармане, был очень на него похож.
Уже смеркалось, и в густой тени аллеи, где Кадзэ-но ками остановил "единорога", царила непроглядная темень. В последнее время он был особенно мрачным, курил чаще, чем когда бы то ни было, не отвечал на вопросы и ругался так, что даже моя терпеливая натура не могла спокойно это выдержать. Но сегодня он сам подошёл ко мне и бросил отрывисто:
— Поехали к Куруми.
И больше не сказал ни слова за всю дорогу. Я не приставала с расспросами, ибо знала — бесполезно.
— Подожди, — сказал ками, увидев, что я собираюсь открыть дверцу.
Я обернулась и посмотрела на него с удивлением. И тут впервые почувствовала, что сердце куда-то проваливается.
— Я привёз тебя сюда только потому, что знаю, что вы пообещали друг другу встретиться. Куруми мне рассказала тогда.
Я уже всё поняла, но не верила. Молча застыв, я смотрела, как он прикуривает, и как дрожат его руки.
— Она умерла, — сообщил Кадзэ-но ками, выдыхая дым и откидываясь в кресле.
Да, в тот момент моё сердце утонуло и больше никогда не выплывет снова...
— Не смей! — рявкнул он, видя, что слёзы у меня вот-вот вырвутся наружу. — Даже не вздумай! Не здесь, по крайней мере... Я сам отвёл её в смерть, и она держалась стойко. Ты слышала меня? Её глаза были сухими, она ушла без сожалений... Просила передать только, что любит нас... нас с тобой... чтобы я так и сказал: "нас"...
Не знаю, сколько он успел выкурить, пока я справлялась с собой.
— Пошли, — сказал он, наконец, видя, что я смогла взять себя в руки.
Налево за аллеей (только сейчас я поняла, что это были каштаны) никогда не было никакой больницы... Свежая, усеянная цветочными лепестками могилка Куруми-чан находилась почти в самом конце кладбища, и на ней не было никаких опознавательных знаков — ни номера, ни таблички с именем...
(читать дальше)Белоснежный "единорог" появился неожиданно, кажется, со стороны Хаматё, опоздав при этом минут на десять, резко притормозил в нескольких метрах от меня, и растрёпанный Кадзэ-но ками стремительно распахнул дверцу и раздражённо бросил вместо приветствия:
— Давай быстрее, времени в обрез!
Я послушалась и вприпрыжку поскакала к машине, и не успела даже как следует захлопнуть за собой дверцу, как "единорог" тут же сорвался с места и почти бесшумно помчался дальше. Чуть выдохнув и собравшись, наконец, с духом, я решила начать разговор первая, потому что Кадзэ-но ками, естественно, даже и не подумал это сделать.
— Добрый д...
— Некогда трындеть! — перебил он, давая понять, что светской беседы у нас не получится.
— Что-то случилось? — спросила я, скорее из вежливости, потому что Кадзэ-но ками часто куда-то спешил, и к этому все давно уже привыкли.
— Ничего. Будь добра, помолчи. Я тебе всё объясню, когда приедем.
Я покорно кивнула и, чтобы хоть чем-то себя занять, уставилась в окно. Однако долго мне созерцать городские пейзажи не пришлось, потому что минуты через три мы уже остановились возле небольшого сквера.
— Так, отсюда пешком, — сообщил ками, знаками показывая, чтобы я побыстрее выметалась наружу.
Пока он доставал с заднего сидения какие-то пакеты, я с интересом оглядывалась по сторонам. Местность вокруг была мало чем примечательна, типичная городская окраина: на противоположной стороне переулка, где мы припарковались, тянулся ряд похожих друг на друга невысоких домов, тротуара не было, но не было и автомобилей, поэтому редкие прохожие — в основном, возвращавшиеся из школ дети — шагали прямо посередине улицы, таращась то ли на "единорога" на обочине, то ли на моё европеоидное лицо, как на дивное диво. Тем временем Кадзэ-но ками вынырнул из машины, доверху нагруженный пакетами, недовольно ворча под нос, что некоторые мартышки, вместо того, чтобы глазеть по сторонам, могли бы, между прочим, и помочь.
— Сейчас вон туда, прямо по аллейке, потом налево, — скороговоркой выпалил он, сунув часть пакетов мне в руки. — Говорить я буду быстро, так что слушай внимательно, не перебивай, и, пожалуйста, никаких вопросов.
— Хорошо, — согласилась я, и мы почти бегом ринулись по обозначенному маршруту.
— Значит так. Вон то белое здание в глубине — это больница. Мы приехали навестить девочку — это дочка моей очень хорошей знакомой, — обычно я приезжаю сюда один, но сегодня так получилось, что мне совершенно некогда сидеть с ней. В общем, я решил попросить об этом тебя, всё равно ж пока без дела шатаешься. Работа нетрудная — посидишь с ней пару часиков, поболтаешь о том о сём, потом я тебя заберу. С этим справишься?
— Вполне, — ответила я, продолжая недоумевать про себя, зачем ему всё же понадобилось вызывать меня на встречу специальным приглашением из-за такого пустяка. Подошёл бы просто и сказал: "Есть работа", с моей же стороны не пристало отказывать в помощи ками. Даже если это не мой ками.
— Но... — продолжал он, делая многозначительную паузу. — Девочка очень больна. Чтобы поддерживать существование, ей нужна сила. Чужая, как ты понимаешь.
— "Вампирёнок"? — спросила я, бессовестно забыв про его просьбу не задавать вопросов.
— Ну, типа того... Она об этом не знает, и не дай бог тебе проболтаться или каким-то другим образом дать ей это понять.
Угрожающие нотки в голосе Кадзэ-но ками заставили меня невольно втянуть голову в плечи прямо на ходу, я запуталась в ногах и чуть не растеряла пакеты, за что незамедлительно была названа неуклюжей дурындой.
— За кого ты меня принимаешь? — возмутилась я, проглотив "дурынду", как всегда. — Зачем мне говорить такое больному ребёнку? Я с радостью отдам ей столько силы, сколько потребуется, но как сделать это незаметно? Пока она будет спать?
— Ничего специально делать не надо, твоя задача — поддерживать разговор и следить, чтобы девочка не вытянула из тебя всё одним махом. Она запросто может, если очень... хм-хм... голодная. И тебе станет плохо, да и ей на пользу не пойдёт, сама понимаешь.
— Угу, — кивнула я, моментально растеряв всю свою былую уверенность. — А вот теперь, честно говоря, сомневаюсь, что справлюсь. У меня же не очень хорошо получается контролировать расход силы... То есть, я обычно не чувствую, когда её уходит слишком много, а когда замечаю, становится поздно что-либо предпринимать, потому что уже... ну... нечем действовать...
Кадзэ-но ками рассерженно фыркнул, продолжая нестись вперёд, не сбавляя темпа:
— Уж как-нибудь постарайся, не такая это непосильная задача. Впрочем, погоди волноваться. Слишком много она у тебя всё равно забрать не сможет — ребёнок ведь, — так что с тем, что должно остаться, ты вполне сможешь продержаться до моего прихода... Ммм, а я тебе вечером принесу булочек с шоколадной начинкой, идёт?
— А зачем мне булочки?
Мне почудился какой-то подвох в его последних словах, словно вместо шоколадной начинки он пообещал мышьяковую.
— Ну... как... — замялся ками. — Должен же я отблагодарить тебя как-то за услугу, или нет? Ты же не возражаешь против булочек? — я это хотел спросить.
— Ах, вот оно что... — мы уже успели дойти до здания больницы, и теперь бегом поднимались по ступенькам к дверям. — Нет, конечно, я не возражаю, мне нравятся бул... ай! — заболтавшись, я не заметила последнюю ступеньку, и благополучно споткнулась, снова едва не выронив пакеты. Грозное сопение Кадзэ-но ками где-то над самым моим ухом было явно нехорошим признаком, говорившим о том, что обещанных булочек я вполне могу и не дождаться.
На мой неискушённый взгляд, больница выглядела несколько странно. Холлы слишком уютные, но какие-то неправдоподобно пустые, а бесшумно скользящий по коридорам улыбчивый персонал в идеально отглаженных белых халатах и шапочках скорее напоминал разлетевшийся сонм неупокоеных душ, чем медработников, да и в целом, данное заведение было больше похоже на пустующий зимний пансионат, чем на серьёзное лечебное учреждение. Но поскольку мне до сих пор не доводилось иметь дело с японским здравоохранением, сравнивать было абсолютно не с чем, и я решила, что может быть здесь все больницы такие — тихие, приятные и в то же время немного жуткие.
Мы миновали большой холл внизу, поднялись на лифте на третий этаж, и зашагали по длинному-длинному, совершенно пустому коридору, освещённому не слишком ярким бледно-голубым светом люминесцентных ламп. Кругом было неестественно тихо, и наши шаги — размеренные и уверенные шаги ками и торопливые, дробно цокающие каблуками, мои, — разрывающие эту мягкую сонную тишину на тысячу клочков, казались зловещей поступью чего-то неприятного и неотвратимого. При этой мысли мне снова стало жутко, но я тут же постаралась как можно скорее взять себя в руки, испугавшись, как бы клацанье зубов не выдало моего глупого поведения. Если ками заметит, позора же потом не оберусь.
Палата больной девочки находилась почти в самом конце коридора, и на двери не было никаких опознавательных знаков — ни номера, ни таблички с именем. Кадзэ-но ками остановился и прежде чем постучать, повернулся ко мне и произнёс тихим шёпотом:
— Девочку зовут Куруми, и она очень — слышишь? — очень серьёзно больна. Пожалуйста, побольше улыбайся и разговаривай ласково, у бедняжки осталось не так много радостей.
— Не беспокойся, я понимаю. Всё сделаю, как надо.
— Я очень рассчитываю на тебя, — отозвался он ещё тише, и от этих слов у меня что-то болезненно сжалось в груди.
Ками занёс было руку, чтобы постучать, но тут же резко опустил её, словно внезапно вспомнил о чём-то, и опять повернулся ко мне.
— И прошу, не рассказывай никому, где мы сегодня были. У меня... ну, в общем, у меня есть свои причины скрывать это.
— Совсем никому? — ошарашенно переспросила я. Было очень странно, что у него есть тайны от обитателей храма, но, во всяком случае, мне теперь стала ясна причина, по которой я получила приглашение на встречу в официальной форме. — Даже Мидзу-но...
— Особенно ему! — свистящим шёпотом перебил меня ками. — Тебе, как и всем прочим тэнши, не возбраняется иметь от него секреты. К тому же об этом попросил я, в качестве особой услуги, так что совесть твоя будет чиста.
— Я поняла. Хорошо, если ты просишь, конечно, от меня никто ничего не узнает.
— Вот и умница, — ками явно вздохнул с облегчением. — Иногда ты мне даже нравишься, — добавил он с лёгким смешком и наконец-то постучал в дверь...
Куруми-чан оказалась не таким уж и ребёнком — на вид ей было, во всяком случае, никак не меньше четырнадцати. Худенькая и бледная почти до голубизны, что, должно быть, нечасто встречается у азиатов, она тем не менее не выглядела сильно ослабленной, напротив, радостно щебетала, порхая по палате на тоненьких ножках, так смешно и в то же время трогательно торчащих из коротких пижамных штанишек, с аппетитом грызла одно из принесённых нами яблок, пока Кадзэ-но ками торопливо разбирал пакеты ("Вот сок, Куруми, здесь чистое бельё, тут журналы, которые ты просила... Как ты себя чувствуешь? Хорошо? Рад слышать... А? Нет, прости, мангу завезу вечером, не успел купить..."). Я тихонько стояла в уголке и не могла поверить своим глазам, ушам, и всем прочим органам, потому что сейчас Кадзэ-но ками, суровый и страшный Кадзэ-но ками, носивший чёрную горечь ледяного Космоса в глубине глаз, вёл себя с этой девочкой как самый заурядный родитель. Ни тени строгости, ни намёка на раздражение, он улыбался так тепло и мягко, что у меня невольно зародились сомнения... Он сказал, что девочка — дочка его хорошей знакомой... а может быть, она и его... Нет-нет, меня это не касается, совсем не касается, нечего и думать об этом! Прислушавшись, я уловила, что девочка называла ками "дядей", но обращалась к нему значительно вежливее, чем к кровному родственнику. Отсюда я быстро сделала вывод, что либо ребёнок, как говорится, "не в курсе", либо они всё-таки друг другу не родня, и в последнее мне хотелось верить куда как охотнее.
— Прости, Куруми, я сегодня не смогу поболтать с тобой, у меня появились неотложные дела. Но не беспокойся, я обо всём позаботился и привёл тебе отличную собеседницу. Она — ангел, сущий ангел... кхм, когда спит... наверное, потому что сам я не проверял, ха-ха. С ней точно скучно не будет: это создание всегда найдёт сотню-другую тем, на каждую из которых сумеет задать тысячу вопросов. И ты приготовься на все отвечать, ибо она не только донельзя любопытная, но ещё и чрезвычайно настырная особа, ха-ха-ха.
— Здравствуйте, — сказала девочка, слегка поклонившись, с интересом разглядывая меня.
— Здравствуйте, — ответила я, смутившись, не зная толком, обращаться ли к такому большому ребёнку, как обычно обращаются к детям, или уже разговаривать с ней, как со взрослой.
Ками покосился на меня с презрительной жалостью, как на умалишённую, вздохнул и сказал:
— Знаешь, Куруми, эта тэнши будет очень стесняться, когда ты станешь соблюдать этикет, ведь ей самой до твоей воспитанности ещё учиться и учиться, если её вообще возможно когда-нибудь этому научить. Но мы отнесёмся к ней снисходительно, как к иностранке, правда?
— Конечно, — охотно кивнула девочка, включаясь в игру. — Дядя, я могу разговаривать с ней, как со своей подругой?
— Думаю, её это вполне устроит, — засмеялся Кадзэ-но ками, по всей видимости, от души потешаясь моим растерянным видом. - Ладно, я ухожу. Тэнши, веди себя хорошо, ты мне обещала, помнишь? Куруми, не скучай! Вечером привезу тебе мангу.
— Хорошо! — ответили мы хором и, переглянувшись, впервые улыбнулись друг другу.
— Я говорю своей подруге "ты" и добавляю к её имени "чан"... Не очень это будет грубо по отношению к... тебе? — смущённо спросила девочка, слегка запнувшись.
— Нет, совсем нет! А мне, значит, тоже можно говорить тебе "ты", Куруми-чан?
— Конечно! Только... нет, можно, я всё-таки буду обращаться к тебе "тэнши-сама"?
— По-моему, это слишком почтительное обращение для такой, как я...
— Понимаешь, подруга из начальной школы подарила мне книжку с рождественскими сказками. Я её очень любила, зачитала практически до дыр. Так вот, там был такой тэнши-сама, очень красивый и добрый. Он исполнял желания детей, которые совершали хорошие поступки, дарил им вместо обычных рождественских подарков настоящие чудеса. Правда, в книжке он был мужчиной, но мне кажется, ты чем-то на него похожа.
Пока Куруми говорила, она машинально взяла с прикроватного столика ещё одно яблоко и вертела теперь его в руках, внимательно разглядывая, чтобы скрыть смущение. Поэтому она не заметила, как я судорожно вцепилась рукой в спинку кровати, почувствовав мощный рывок, с которым сила начала меня покидать. Собравшись, сделав несколько глубоких вдохов, потихонечку, чтобы девочка не заметила, я напрягла волю и стала, как могла, сдерживать этот поток, отпуская по чуть-чуть, чтобы не перекрыть его полностью.
— Что ж, если тебе так приятнее, возражать не буду, — ответила я с улыбкой, когда она выжидающе подняла на меня глаза.
Куруми можно было назвать симпатичной, во всяком случае, глаза у неё были замечательные — блестящие, красивой формы, по-детски лукавые, но и в то же время какие-то слишком задумчивые и вроде как озабоченные.
— Дядя прав, ты добрая, — сказала она серьёзно и тихо, продолжая смотреть на меня, не моргая.
— Хах, не помню, чтобы он говорил такое, — мне стало не по себе от этой серьёзности и я попыталась свести разговор к шутке.
— А ему и не обязательно говорить об этом. Если бы он так не считал, то не привёл бы тебя сюда.
Да, в рассудительности этому ребёнку не откажешь. Она замолчала, и я почувствовала, что вытягивание силы тоже приостановилось. Кадзэ-но ками просил всё время поддерживать разговор...
— Куруми-чан, сколько тебе лет?
— Недавно должно было исполниться пятнадцать, — ответила она всё так же серьёзно, не переставая смотреть на меня. И это было плохо, потому что не чувствуя больше напряжения, я ослабила сопротивление — как оказалось, совершенно напрасно, — и сила вновь неконтролируемым образом хлестнула через край. Сдерживать "голод" этой проницательной девочки было гораздо труднее, чем я рассчитывала. Ведь одновременно приходилось ещё и поддерживать беседу, а это здорово мешало сконцентрироваться. И потом, она говорит такие странные вещи...
— То есть как это — "должно было"? — переспросила я.
— Я не знаю, исполнилось или нет. Пока я живу в этом мире, я ничего не знаю про тот, реальный. Не знаю даже, жива я ещё или уже умерла.
— Подожди-подожди, но ты же просыпаешься когда-то в материальной реальности?..
— Нет, не просыпаюсь. Я потерялась какое-то время назад, и теперь не могу вернуться к своему телу. Может даже меня уже там похоронили, хотя дядя и говорит, что это не так...
Вот так дела! Обалдев от услышанного, я опять потеряла бдительность и упустила слишком много силы за раз. Почувствовав головокружение, аккуратно присела на краешек кровати, стараясь потихоньку отдышаться. Куруми тоже стало нехорошо: она ещё сильнее побледнела, на лбу появилась испарина и дыхание стало более частым и поверхностным, с едва заметным тяжёлым присвистом.
— Тэнши-сама... пожалуйста... открой окошко... Мне как будто не хватает воздуха... Тяжело дышать, — попросила она, откинувшись на подушку и закрыв глаза.
"Именно так всегда и бывает с жадно набрасывающимися на еду маленькими обжорами, деточка!" — невольно подумала я про себя, направляясь к окну. Подняв жалюзи и приоткрыв створку так, чтобы поток свежего воздуха не был слишком сильным, и девочку не продуло, я сказала:
— Ничего, Куруми-чан, сейчас всё пройдёт. Знаешь, зимой, когда работают обогреватели, такое иногда случается. У меня тоже немного закружилась голова, но уже всё в порядке. Думаю, нам надо было открыть окно с самого начала.
— Да-да, мне и в самом деле уже легче дышать, — отозвалась Куруми. — Может, это ты мне помогла? Ты тоже умеешь творить чудеса, тэнши-сама?
— Нет, конечно! — рассмеялась я в ответ. — Безусловно, я владею кое-какой магией, знаю самое элементарное целительство — ну, там, обезболить немного, кровь остановить, сбить температуру могу, но на что-то большее не хватает ни сил, ни знаний. И даже то, что могу, честно говоря, не всегда получается.
— Да? Но всё равно здорово! — воскликнула Куруми, с хрустом кусая яблоко. — Я бы тоже хотела всему этому когда-нибудь научиться. И этим ты занимаешься каждый-прекаждый день, тэнши-сама?
— Ну-у... - протянула я задумчиво, прикидывая, как часто мне доводилось в последнее время использовать свои знания на практике. — Нет... пожалуй даже достаточно редко. Сюда, в мир сновидений, я пришла как раз затем, чтобы научиться творить чудеса, Куруми-чан. Но сейчас я нахожусь в самом-самом начале своего пути...
Куруми сосредоточенно молчала, вертя в руках надкусанное яблоко. Её атаки на мою силу шли волнообразно, и мне наконец-то удалось поймать этот ритм и более или менее взять ситуацию под контроль. Сейчас я уже понимала, что её молчание — это на самом деле отчаянный разбег, и прыжок может произойти в любой момент, поэтому нужно быть максимально сконцентрированной. Девочка вздохнула и тихо-тихо сказала, не отрывая глаз от яблока:
— Я бы очень хотела увидеть, как ты будешь творить чудеса, тэнши-сама. Вот только вряд ли доживу...
— Так и я вряд ли доживу, — ответила я так же тихо. — Никто не знает, на сколько воплощений растянется моё ученичество, да и будет ли у него вообще конец — это тоже спорный вопрос.
— Зачем тогда тратить время на изучение магии, если ты всё равно не можешь творить чудеса?
— Затем, Куруми-чан, что магия — это на самом деле никакие не чудеса. Это способ познать Вселенную.
— Зачем? — повторила она снова, уставившись на меня всё тем же пристальным взглядом.
— В двух словах это сложно объяснить...
— Попробуй как-нибудь, я постараюсь понять.
— Ну, хорошо... — я немного помолчала, пытаясь наскоро подобрать подходящий образ. — Ну вот, допустим... Представь, что наша жизнь — это ручей, а мы все — маленькие улитки, живущие в воде. Течение слишком сильное, а мы — очень лёгкие, поэтому нас всё время несёт куда-то в неизвестность, кружит, швыряет на камни, и такое положение дел устраивает многих, потому что такова наша жизнь. "Всё равно этот поток гораздо сильнее, его невозможно ни подчинить, ни замедлить, не стоит и пытаться", — думают они, продолжая в бешеном темпе лететь вперёд, и только отчаянно молятся, чтобы мудрое Провидение убрало с их пути все камни и послало им спокойную тихую заводь.
Куруми кивнула, давая понять, что аналогия ей понятна. Я продолжила:
— Но есть некоторые отчаянные улитки, которым не нравится просто плыть по течению, доверившись судьбе, и они начинают изо всех ему сопротивляться. Те, кто физически покрепче остальных, максимально используют это преимущество, упираясь панцирем в дно, цепляясь рожками за травинки — в общем, изыскивая любую возможность устоять под натиском воды. У одних получается, других раз за разом сносит, но те, которые отказались от борьбы и плывут мимо, при этом отчаянно аплодируют и тем и другим, называя их героями. Однако ведь мало кто может похвастаться недюжинной физической силой. Среди слабых телом тоже есть немало тех, кто не хочет просто плыть по течению. Поэтому они придумали свой метод борьбы с потоком. Они тщательно наблюдают за ним, изучая его законы, чтобы применить свои знания в нужный момент. Так, например, они хорошо знают, что такое турбулентное течение, и в какой точке безопаснее всего находиться, когда встреча с камнями неизбежна, по каким признакам можно определить приближение заводи, и тому подобное. Их сила — это чувства, наблюдения, анализ и опыт, и она куда эффективнее силы физической, потому что имеет свойство накапливаться. Она копится и копится, пока, наконец, не перерастает в могущество. Улитка, достигшая могущества, возносится над потоком жизни и обретает Вселенную. То есть магия — это способ изучения законов потока, чтобы в конце концов постичь всё мироздание. Так понятно, Куруми-чан?
Девочка как-то невесело вздохнула:
— Понятно, тэнши-сама. Значит, всё-таки чудеса бывают только в сказках?
Я улыбнулась:
— Не совсем так. Но я всё же пришла в этот мир не за ними.
— А за чем?
— Я пришла сюда, потому что призвавший меня достиг могущества и обрёл Вселенную, и если я пройду его Путь до конца, когда-нибудь дойду до этих же вершин.
— Но ты сказала, что не знаешь, закончится ли когда-нибудь твоё ученичество, тэнши-сама. Тебе не страшно, ведь ты даже не уверена, сможешь ли достичь исполнения желаемого?
Ох, какие недетские вопросы задаёт этот ребёнок! Впрочем, можно ли всё-таки считать ребёнком пятнадцатилетнюю девушку?
— Наверное, я просто очень верю в того, кто призвал меня...
Куруми вскинула голову и её блестящие глаза долго испытующе смотрели на меня из-под рассыпавшейся чёлки. Сейчас она казалась маленькой сгорбленной старушкой, прожившей долгую и очень трудную жизнь, и я ни за что на свете не осмелилась бы в эти секунды сказать ей "ты" или добавить к имени "чан".
— Тэнши-сама, а расскажи мне ещё кое-что, пожалуйста, — попросила она заговорщицким шёпотом, мгновенно вновь перевоплощаясь в беззаботную, снедаемую обычным девичьим любопытством, школьницу.
Эти её метаморфозы были поистине жуткими. Признаться, я совсем растерялась, не зная, как вести себя дальше. Но, тем не менее, улыбнулась, помня о данном Кадзэ-но ками обещании, и попутно не забывая сопротивляться мощному натиску этого изголодавшегося "вампирёныша".
— Что бы ты хотела услышать, Куруми-чан?
— Расскажи про того, кто тебя призвал.
Ну, конечно! Девочка нюхом почуяла "лав стори"! Вот только не попало бы мне от "дяди" за подобные разговоры. Но, с другой стороны, он сам же попросил поддерживать беседу как можно дольше.
— Л-ладно, — согласилась я, слегка поколебавшись. — Я расскажу, но только без... ммм... интимных подробностей, идёт?
— Да-да! — закивала Куруми, подтягивая колени к груди и упираясь в них остреньким подбородком, показывая всем своим видом, что она готова слушать.
— Ну, так вот, значит... Мой ками... — начала было я, но тут же моментально одёрнула себя. - Стоп! А ты что-нибудь вообще знаешь о ками этого мира?
— Знаю-знаю, — успокоила меня Куруми. — Мы с дядей подолгу болтаем обо всём, когда он меня навещает, поэтому я много знаю и об этом мире, и о здешних ками.
Она вполне могла бы закончить фразу словами "знаю гораздо больше, чем ты", если бы не считала, что это прозвучит чересчур грубо. Озорные глазки выдавали все её потаённые мысли.
— Ну, это уже хорошо, — улыбнулась я, мысленно поздравив себя с тем, что хотя бы за такие разговоры Кадзэ-но ками не слопает меня живьём. — Когда я впервые увидела физическое воплощение моего будущего ками, я сразу поняла, что он не обычный человек. Я увидела огромную силу, которую изливали его глаза...
— Ух ты! Ты знакома с ним в реальной жизни, тэнши-сама? — перебила Куруми, с детской непосредственностью вытянув вперёд тонкие ручки со сцепленными пальцами.
— Нет-нет, лично мы не знакомы. Мой воплощённый ками — популярный человек. Я увидела его в Интернете.
— А-а, — протянула девочка, несколько разочаровано.
— Но это ведь не имеет большого значения, Куруми-чан, потому что мы хорошо знакомы здесь, в этой реальности, — слёту отпарировала я.
— Да-да, я поняла, поняла! Продолжай!
— Его образ — потому что до тех пор, пока он оставался лишь картинкой в Интернете, я имела дело только с образом, — поразил и увлёк меня так, как, пожалуй, до сих пор ещё ничто не увлекало. И в моих глазах он был больше, чем просто красивым и талантливым мужчиной... Не знаю, как объяснить тебе это, но было чувство, будто бы вся Вселенная собралась надо мной в одной точке и проливается теперь на голову нескончаемым потоком радости. Некоторое время я просто наслаждалась. Потом, когда начала анализировать факты, пришла к единственному, но такому невероятному объяснению притягательности магической ауры этого человека, что серьёзно усомнилась в своей нормальности. В общем, я поняла, что он — ками...
— Что же тут странного? — спросила Куруми, хлопнув ресничками. — Или ты не верила до тех пор в существование ками?
— Да как тебе сказать. Верила, Куруми-чан, я ведь много лет перед этим изучала мистическую сторону Космоса, и даже достигла кое-каких успехов на этом поприще, поэтому верила во всё многообразие проявления Высшей Силы. Но, понимаешь, в нашей культуре все уже давно забыли о том, что среди нас могут жить воплощённые боги, и для меня собственное открытие — ах, я нашла живого ками! — было настолько неожиданным, что... ну да, я уже про это сказала.
Я встала, одёрнула кофточку и подошла к окну, чтобы ненадолго собраться с мыслями и подтянуть подрасшатавшуюся защиту. Кадзэ-но ками сказал, что девочка не сумеет вытянуть из меня слишком много силы? Да как же! Несогревающиеся пальцы и лёгкий звон в голове, так явственно ощущаемые мной сейчас, были первыми, но уже очень тревожными звоночками, и если так пойдёт и дальше, скоро мне не удастся скрыть своё плохое самочувствие от этой проницательной барышни. Прохладный воздух смог несколько освежить меня, и я оперлась руками о подоконник, вглядываясь в смутно различимые очертания тающих в сумрачной дымке далёких небоскрёбов. Там, в городе, бурлила и через край била ключом жизнь, разбрасывая вокруг яркие цвета, резкие звуки, запахи, ощущения. Где-то там сейчас, должно быть, несётся по улицам гордый и стройный белоснежный "единорог"... А здесь, в больничной палате, хотя и горели яркие лампы, и весело похрустывала, доедая уже, кажется, третье яблоко, девочка с озорными глазами маленькой старушки, нетерпеливо ожидавшая продолжения рассказа, здесь всё было словно обёрнуто ватной обескровливающей тишиной. Ледяной тишиной разорённого склепа.
— Рассказывать дальше, Куруми-чан?
— Да!
— Хорошо... Я же не сказала тебе самого главного, как раз того, из-за чего я окончательно решила, что уже не в своём уме. С той самой минуты, когда я перестала сомневаться, что нашла воплощённого ками, я осознала и то, что должна с ним встретиться во что бы то ни стало. На поездку в Японию не было ни средств, ни времени, и, может быть, я бы даже изыскала и то, и другое, если бы только была уверена в том, что этот воплощённый ками станет со мной говорить. Нет-нет, этот путь казался мне слишком уж сложным и ненадёжным, но ведь был ещё и другой. Я читала о нём когда-то в книгах по оккультизму, но воспользоваться им на практике не сумела бы, потому что нигде мне не попадалось ни инструкций, ни каких-нибудь общих рекомендаций, ничего вообще. Сама суть была до смешной простой: все души, живущие на земле, связаны между собой тонким лабиринтом информационных каналов, так называемыми "коридорами сознания". Во избежании бардака, злоупотребления и — прости мне этот жуткий термин — "пиковых нагрузок", все соединения в "коридорах" надёжно запечатаны. Это и делает знакомое всем телепатическое общение явлением редким, если не сказать уникальным. Но то, что не под силу обычному человеку, легко может провернуть хорошо обученный маг. И даже не столь хорошо обученный, например, такой, как я. Тебе понятно, Куруми-чан, о чём я говорю?
— Думаю, да, — отозвалась девочка.
— Запечатанную дверь, соединяющую, а вернее, разъединяющую наши сознания, я нашла быстро и без проблем. К тому времени, я стала чувствовать, что ками словно бы зовёт меня откуда-то издалека, и я просто блуждала в лабиринте коридоров, идя на его голос, пока не нашла дверь. Моя душа стояла в полной темноте, прижавшись к ней, и каждой своей мельчайшей частичкой чувствовала — он там! совсем близко! я слышу его голос! "Открой дверь, девочка", — говорил он мне, но если бы я знала как! "Сделай это! Сама. Ты должна, иначе ничего не получится. Ты — ключ", — я слушала его шелестевший голос и отчаянно колошматила эту дверь, чувствуя, что так просто она мне не поддастся. Несколько недель я искала способы снять печать, каждую ночь возвращаясь туда, и снова и снова долбилась, ногтями выцарапывала малюсенькие щепочки, слушая его тихое заклинание: "Ты должна. Ты можешь. Ты — ключ." И однажды — представляешь, — упрямая дверь поддалась! У меня получилось пробить в ней брешь, совсем небольшую, но в ней тут же показалась его рука, и я вцепилась в неё тогда, рыдая. Теперь, когда свою роль ключа я выполнила, ками смог помочь мне, и остатки печати мы совместными усилиями сокрушили всего за каких-то пару дней. И тогда мы смогли, наконец, обнять друг друга и войти вдвоём в этот мир сновидений.
— Это очень романтично, тэнши-сама! — шмыгнула носом Куруми, и я поняла, почему вот уже некоторое время не чувствую, чтобы она вытягивала силу.
— Ты очень чувствительная девочка, Куруми-чан, — проговорила я, отойдя, наконец, от окна.
Вместо ответа она ещё раз всхлипнула и вытерла глаза краешком пижамы.
— А потом? — спросила она, подтягивая к себе подушку и устраивая её на коленях.
— А потом он учил меня всему, что мне надо было узнать об этом мире и своём служении, — ответила я, невольно краснея при воспоминании о том, в каких условиях и какими методами проводились эти уроки. — И когда ками решил, что я достаточно подготовлена, я прошла особую церемонию в храме, и мне дали крылья. Так я стала настоящей тэнши.
Подушка резким движением была сброшена на пол, а сама Куруми подскочила на кровати, как ошпаренная.
— Крылья?! — восторженно выдохнула она. — Настоящие? Не может быть!
Я снисходительно ухмыльнулась и гордо продемонстрировала, как они разворачиваются и складываются.
— Вот это да! — лепетала Куруми. — Я знала, что у ангелов должны быть крылья, но твоих было не видно, и я постеснялась спросить... Ух, какие они!... А можно потрогать?
— Можно.
— Невероятно! Пёрышки! Какие тёплые и нежные... Как же ты их прячешь, тэнши-сама?
— Это крылья моей магической силы, Куруми-чан. Они разворачиваются и материализуются, когда я использую специально направленную на них магию.
— Невероятно! — снова повторила девочка, продолжая с восторженным видом гладить пёрышки. — А как ты их получила?
— О-о, ну это было больно, - протянула я, поморщившись. — Ками... как бы так объснить... в общем, провёл что-то вроде операции: надрезал кожу на спине и достал их руками. И никакого наркоза, потому что боль — это жертва, которую тэнши приносит мирозданию за возможность взлететь.
В ответ Куруми задумчиво покивала головой:
— Да, я многое знаю про боль... Но ты пришла в этот мир с радостью, за любимым человеком, а мне тут иногда бывает очень-очень страшно. Если бы не дядя, то вообще...
— Ты говорила, что больше не просыпаешься в материальной реальности...
— Да, тэнши-сама, это так. Моё потерянное тело часто болело, и мне уже сложно стало это терпеть. Однажды я уснула, и мне снился замечательный сон, как будто я гуляю по каштановой аллее и подбираю с земли упавшие каштаны в колючей кожуре. Знаешь, когда я была совсем маленькая, мы с родителями жили не в Токио, а в маленьком городке на юге. Я почти ничего не помню из того времени, только парк, где мы часто гуляли с папой. Мы ходили вокруг большого старого каштана и искали в траве эти колючие каштанчики. Наверное, тогда было самое счастливое время в моей жизни... парк, яркое солнце, пробивающее сквозь ветки, папа смеётся и каштанчики так приятно колют ладошки, если их чуть-чуть сжать...
Куруми вздохнула и откинула со лба волосы, немного помолчав. Потом продолжила:
— Когда мама с папой развелись, я уже ходила в школу, и мы жили здесь, в Токио. С тех пор я никогда и ни с кем не собирала каштаны. А потом и вовсе заболела, и почти уже не выходила из дома... И вот вдруг мне приснилась целая каштановая аллея, представь только, как я обрадовалась, тэнши-сама! Я гуляла, гуляла и гуляла, и всё никак не могла нагуляться, и была так счастлива!..
От волнения Куруми начала слегка задыхаться, поэтому остановилась, перевела дух и, прижав к груди худенькие ручки, продолжила снова:
— Я гуляла так долго, что уже поняла, что это сон и сама захотела проснуться. И не смогла. Я бегала взад и вперёд по тому парку, пытаясь найти выход, плакала, звала маму, и это длилось много, много часов... Каким-то образом мне удалось выбраться оттуда, когда стемнело, но я всё равно никак не могла найти свой дом. Несколько дней я бродила по улицам, и не узнавала их. Этот противный город... я его всегда ненавидела, с самого начала, и тогда, когда я потерялась, я ненавидела его так сильно, так сильно!.. Я очень хочу вернуться домой, тэнши-сама! Пусть мне опять больно, пусть даже очень больно, но я хочу, чтобы мама больше никогда не плакала... здесь так тихо, что по ночам я всё время слышу, как она плачет!..
Я всей кожей ощутила ужас потерянного ребёнка, поэтому непроизвольно бросилась к ней, прижала к себе её хрупкое тельце, и заплакала, а она обвила руками мою шею, положив голову на плечо, но глаза у неё оставались сухими.
— А потом меня нашёл дядя, — сказала она мягко, словно утешая, подняла голову и вытерла мне слёзы тыльной стороной ладошки. — До тех пор я видела его всего раза два или три — он приходил к маме по каким-то делам. Даже не знала толком, кто он, только фамилию... И тогда, конечно, я и не догадывалась, что он ками... Но, представляешь, оказывается, он ходил по улицам и специально разыскивал меня! Он сказал, что я пока не умерла, и врачи делают всё возможное, чтобы спасти моё тело, и что пока мне нужно будет какое-то время побыть в больнице. И мы пришли сюда... Мне здесь совсем не плохо, хотя это и больница, дядя приезжает почти каждый день, мы разговариваем... много и долго, и кажется даже, что после этих бесед мне становится намного лучше.
— Куруми-чан, — я попыталась заглянуть ей в глаза, — чем ты болеешь?
— Я не помню, — ответила она, улыбаясь. — С тех пор, как потеряла тело. Наверное, чем-то очень неприятным, потому что у меня всегда что-то очень сильно болело... Дядя говорит, что сейчас меня готовят к какой-то важной операции, и если я перенесу её хорошо, то буду жить. Он говорит, что я смогу вернуться домой, тэнши-сама!
Я вновь прижала её к груди и погладила по голове. Силы во мне почти не осталось. Ещё чуть-чуть, только бы не напугать девочку внезапным обмороком.
— Ты придёшь навестить меня после операции? — спросила Куруми. — Ведь мы тоже сможем встретиться, если найдём друг друга в "коридорах сознания"?
— Да, Куруми-чан. Конечно, я приду.
— Пожалуйста, когда ты придёшь меня навестить, принеси мне каштанчик. Только непременно в кожуре, ладно? Это будет нашим паролем, хорошо тэнши-сама?
— Хорошо...
— Дадим друг другу обещание? — попросила она, вытянув вперёд тонкий мизинчик.
— Да...
Последними крохами угасающего сознания я запомнила, что Куруми долго и пристально смотрела на меня своими пронзительными старушечьими глазами, а потом помогла лечь, поцеловала в лоб и проговорила:
— Не беспокойся обо мне, тэнши-сама. Спи. Мы обязательно с тобой встретимся.
Её последние слова, как в омут, канули в сознание, всколыхнув что-то влажное и тёплое, уже успевшее заползти ко мне в сердце, и мягкая обескровливающая тишина окончательно сомкнулась над головой...
...Я очнулась уже в "единороге". Кадзэ-но ками положил мне ладонь на лоб и сосредоточенно восполнял потерянную силу. Увидев, что я открыла глаза, сразу предупредил:
— Много не дам, сам измотан до предела.
— И на том спасибо, — ответила я покорно. — Куруми-чан не испугалась?
— Нет. Она подумала, что ты просто переволновалась и устала, и поэтому неожиданно уснула.
— Она замечательная, правда?
— Хм... наверное, это впервые, когда я слышу от тебя что-то умное. Хотя и опять в виде вопроса.
— Когда у неё операция?
— Через неделю.
— Понятно...
— Если ты очухалась, то поехали уже.
— Да, всё нормально, спасибо. Поехали.
— Э, подожди-ка...
Кадзэ-но-ками, изогнувшись, полез на заднее сидение, и достав оттуда огромных размеров бумажных пакет, плюхнул его мне на колени.
— Что это? — удивилась я. Пакет был тёплый, тяжёлый и источал удивительное сладкое благоухание.
— Ну ты и дура! Память отшибло, да? Я же обещал тебе булочки в благодарность.
— Я думаю, благодарить меня не за что, — пробормотала я, опустив глаза. — Во-первых, Куруми-чан такой восхитительный ребёнок, что это я должна тебя благодарить за то, что ты нас познакомил. И потом... со своей задачей я не справилась.
Ками хмыкнул, вынимая из кармана сигареты.
— Ты подарила ей как минимум дней пять жизни, хотя ты и бестолковая, и не сумела справиться с таким элементарным делом без приключений. В моих глазах это чего-то да стоит.
— Спасибо, — шепнула я, совсем растерявшись. Надо же! Меня вроде как похвалили?
Пакет с булочками приятно согревал колени, и хотя голова всё ещё невероятно кружилась, слабости я больше не чувствовала. Мы ехали по ярко освещённому ночному Токио и я всё время думала о бедной маленькой Куруми, которая несколько дней одна бродила по этим улицам в поисках дома. Как должно быть ей было страшно тогда...
— Мидзу-но ками не искал меня? — спросила я, когда мы остановились на светофоре.
— Насколько я знаю, нет, — буркнул ками, выбрасывая в окно очередной окурок.
...Спустя три недели, мы вновь приехали на эту окраину Токио. Я сломала себе всю голову, пытаясь придумать, где достать посреди зимы каштанчик в кожуре, но обещание есть обещание, и проигнорировать просьбу Куруми я не могла. Конечно, настоящий достать не получилось, но тот, что лежал сейчас у меня в кармане, был очень на него похож.
Уже смеркалось, и в густой тени аллеи, где Кадзэ-но ками остановил "единорога", царила непроглядная темень. В последнее время он был особенно мрачным, курил чаще, чем когда бы то ни было, не отвечал на вопросы и ругался так, что даже моя терпеливая натура не могла спокойно это выдержать. Но сегодня он сам подошёл ко мне и бросил отрывисто:
— Поехали к Куруми.
И больше не сказал ни слова за всю дорогу. Я не приставала с расспросами, ибо знала — бесполезно.
— Подожди, — сказал ками, увидев, что я собираюсь открыть дверцу.
Я обернулась и посмотрела на него с удивлением. И тут впервые почувствовала, что сердце куда-то проваливается.
— Я привёз тебя сюда только потому, что знаю, что вы пообещали друг другу встретиться. Куруми мне рассказала тогда.
Я уже всё поняла, но не верила. Молча застыв, я смотрела, как он прикуривает, и как дрожат его руки.
— Она умерла, — сообщил Кадзэ-но ками, выдыхая дым и откидываясь в кресле.
Да, в тот момент моё сердце утонуло и больше никогда не выплывет снова...
— Не смей! — рявкнул он, видя, что слёзы у меня вот-вот вырвутся наружу. — Даже не вздумай! Не здесь, по крайней мере... Я сам отвёл её в смерть, и она держалась стойко. Ты слышала меня? Её глаза были сухими, она ушла без сожалений... Просила передать только, что любит нас... нас с тобой... чтобы я так и сказал: "нас"...
Не знаю, сколько он успел выкурить, пока я справлялась с собой.
— Пошли, — сказал он, наконец, видя, что я смогла взять себя в руки.
Налево за аллеей (только сейчас я поняла, что это были каштаны) никогда не было никакой больницы... Свежая, усеянная цветочными лепестками могилка Куруми-чан находилась почти в самом конце кладбища, и на ней не было никаких опознавательных знаков — ни номера, ни таблички с именем...
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
1.5 Мемуары тэнши: Наставник
... Я сидела на каменной скамеечке, кутаясь в куртку и отчаянно зевая в кулак. Всю дорогу до Токио я проспала, свернувшись калачиком в уютном тёплом кресле "единорога", и Кадзэ-но ками пришлось приложить некоторые усилия для того, чтобы разбудить меня и вытолкать из машины. Недовольно бурча что-то про то, что у него бессовестно отнимают время, он быстрым резким движением указал мне на скамейку, а сам, закинув концы яркого полосатого шарфа за спину, легко взбежал по ступенькам к широкому стеклянному входу многоквартирного дома, и через секунду я услышала переливчатое пиликанье домофона.
(читать дальше)Про токийскую "Берлогу отшельника" Хикари-но тэнши я слышала, но до сих пор ещё здесь не бывала. Поскольку я спала, то сейчас даже примерно не представляла, в каком районе Токио нахожусь. Дома вокруг были самые обычные, ничем не примечательные, "опознавательных" высоток с того места, где я сидела, было не видно, и сориентироваться "на местности" не получилось. Но, должно быть, здесь обитал относительно небогатый средний класс: хотя этому району далеко до звания элитного, но и на трущобы он всё же мало походил. Улочка была тихой, газоны и клумбочки, даже несмотря на зимнее время, радовали глаз своей ухоженностью, детская площадка неподалёку обнесена идеально подстриженной живой изгородью и красиво посверкивала на солнце металлическими языками горок. В общем, все вокруг выглядело аккуратно и скромно, очень по-японски.
Домофон продолжал заливаться, и мне было хорошо слышно, как Кадзэ-но ками раздражённо шипит и бубнит что-то себе под нос. Наконец послышался громкий щелчок, и тональность пиликанья домофона изменилась. Ками потянул на себя стеклянную створку и крикнул мне "пошевеливаться". Я подскочила и галопом взлетела на крылечко. Очень хотелось наконец попасть в тепло.
Внутри дом оказался ещё приятнее, чем снаружи. Мы быстро пересекли небольшой ярко освещённый холл с растениями в кадках по углам и поднялись на лифте на какой-то там этаж (электронное табло, отсчитывающее этажи, не работало, а уследить за быстрыми руками ками, когда он нажимал кнопки, я не успела). На площадке, сразу же у лифта, мы свернули в небольшой коридорчик, в конце которого была другая площадка, с выходившими на неё тремя квартирами. Дверь в самую крайнюю оказалась открыта, и её сонный и растрёпанный хозяин в домашней юкате, стоял на пороге, облокотившись плечом о косяк. Кадзэ-но ками быстро кивнул ему в ответ на "Доброе утро" и пробурчал, что утро сейчас только у тех, кто дрыхнет до обеда, потом решительно втолкнул меня вместе с хозяином в квартиру.
— Отогрей, накорми и пусть спит, если захочет. Позаботься, в общем. Я вечером заеду. Всё. Пока! — скороговоркой выпалил он, закрывая за собой дверь. Видимо, и вправду очень торопился.
Всё ещё не до конца проснувшийся Хикари-но тэнши неторопливо и обстоятельно покрутил замок, потом улыбнулся мне, потянулся, зевнул и сказал:
— Ну, и что ты стоишь такая испуганная? Проходи, не стесняйся.
И ни малейшего удивления, никаких расспросов, словно это обычное дело, что Кадзэ-но ками привозит ему на дом по утрам голодных и замёрзших девчонок.
"Берлога отшельника" вполне соответствовала своему названию. Она вся — от прихожей до туалета — была, что называется, холостяцкой, но, тем не менее, довольно опрятной. Крошечную кухню и нечто вроде гостиной с большим телевизором и громоздким диваном посередине можно было целиком обозреть прямо от входной двери. В глубине гостиной виднелась приоткрытая дверь, должно быть, в спальню. Некоторая бессистемность обстановки подсказывала, что постоянно здесь не живут, и квартира используется, скорее, как место отдыха или перевалочный пункт.
Обменявшись стандартными извинениями, — со стороны хозяина — за беспорядок, с моей — за неожиданный визит (раз уж Кадзэ-но ками забыл это сделать) — мы решительно покончили с официальной частью, и я даже удостоилась целомудренного поцелуя в лоб от наставника-тэнши.
— Пойдём мыться? — спросил он.
— Ага, — радостно согласилась я, уже предвкушая все удовольствия горячего душа после нескольких часов поездки.
Но к моему восторгу маленькая ванная Хикари-но тэнши таила в себе нечто куда более роскошное. Вместо банального душа моё уставшее и продрогшее тельце ожидало подлинное счастье — джакузи! Хикари-но тэнши показал мне, что как включается и где что лежит, вручил чистое полотенце и спросил, как я смотрю на то, чтобы съесть на завтрак омлет. Я ответила, что смотрю на это с огромным удовольствием и тут же, даже не дожидаясь, когда он выйдет, начала стаскивать с себя свитер...
...Из состояния медитативного блаженства меня вывел только деликатный стук и сообщение о том, что завтрак готов. Потом дверь приоткрылась, и загорелая рука Хикари-но тэнши аккуратно повесила на раковину белый банный халат. Через пятнадцать минут я, вся разнеженая, распаренная и благоухающая мужским парфюмом (потому что шампунь и прочая косметика в чудо-ванной были исключительно мужскими), утонув в огромном халате, сидела за столом и удивлённо таращила глаза на завтрак. Кроме омлета, который сам по себе тянул на маленькое произведение искусства, тут было ещё много всяких неожиданных разностей: салат, мисочки с соусами, красиво нарезанные овощи на квадратных блюдечках, мисо-суп — и всё это изобилие выглядело таким аппетитным и так великолепно пахло! А возле моей тарелки лежали наготове нож и вилка, видимо на тот случай, если вдруг гостья окажется настолько неловкая, что не справится с палочками.
— Приятного аппетита! — пропела я восторженно, демонстративно отодвигая в сторону привычные с детства столовые приборы. Пусть мой наставник видит, что его подопечная не так безнадёжна и вполне в состоянии справиться с палочками для еды.
Аппетит за сегодняшнее утро я нагуляла знатный. Только сейчас, уминая вторую порцию омлета, я почувствовала, какая была голодная. Хикари-но тэнши, сидя напротив, разглядывал меня с едва заметной улыбкой и нескрываемым любопытством, словно я была какой-то экзотической зверушкой. Сначала меня это несколько смутило, я испугалась, что шокировала его полным отсутствием воспитания, потому что, хотя я ни на секунду не забывала о японской щепетильности в подобных вопросах, зачастую пресловутая непосредственность против воли брала надо мной верх. А потом до меня дошло: он просто ждал, когда я уроню с палочек кусок омлета на халат. И когда после трапезы халат остался чистым, от меня не ускользнуло, что тэнши с трудом подавил разочарованный вздох. Я же была горда собой, как будто только что сдала экзамен на выживание.
— Боги, как же это вкусно!.. - выдохнула я, запивая еду остывшим чаем.
— Правда? Ну, спасибо, я очень рад, — ответил Хикари-но тэнши с той же тёплой и лёгкой улыбкой. — Просто чудо, как ты хорошо кушаешь... меня это и забавляет и радует. Обычно женщины столько не едят, боятся растолстеть.
— Просто очень голодная была, — попыталась я оправдаться, заливаясь краской. — И растолстеть не боюсь, потому что и так достаточно упитанная, — добавила я с тоской, поплотнее запахивая халат.
— Это у тебя не упитанность, а ярко выраженная женственность. На мой вкус, так ничего страшного нет и в упитанности. Напротив, упитанные женщины, которые не стесняются своего аппетита, могут быть не только привлекательны внешне, но и иметь приятный характер. Я, например, считаю, что им можно с лёгкостью во всём довериться, потому что в них мало лицемерия и много благодушия.
— Ну-у не знаю, — протянула я задумчиво, старательно пытаясь припомнить какую-нибудь особенную общую черту, которая была бы присуща всем моим знакомым "пышкам". — Мне сдаётся, что прямой зависимости тут нет...
— Видимо я не очень умею говорить комплименты, раз ты их не понимаешь — рассмеялся тэнши, вставая из-за стола. — Теперь я пойду мыться, а ты пока прибери тут, ладно? Вот тебе губка, вот тут средство для мытья посуды. Только резиновых перчаток у меня нет.
— Не страшно, — ответила я, уныло поглядывая на гору грязной посуды, — в обычной жизни я всё равно ими не пользуюсь.
Вымылся он быстро. Я только-только успела закончить с посудой и теперь вытирала стол.
— Ого! Как чистенько! Вот, я же говорил, что тебе вполне можно довериться.
Поскольку его халат был сейчас на мне, Хикари-но тэнши вышел из ванной в одном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер, источая ароматы того же самого мужского парфюма. Идентичные запахи, белизна купальных принадлежностей и мокрые волосы как-то странно сближали нас. Гораздо сильнее, чем наставничество, совместные полёты и ритуалы возрождения мира. Кожа у него была гладкая и загорелая, капельки воды срывались с мокрых прядок, падали на грудь и плечи, медленно скатываясь вниз и оставляя за собой влажные дорожки. Я чуть было не облизнулась, провожая их глазами. Нет, наверное всё-таки облизнулась, потому что глаза Хикари-но тэнши мгновенно вспыхнули, прогоняя разливающимся звездным светом притаившуюся в них невозможность.
— Аппетит проснулся? — хрипловато спросил он, проводя кончиками пальцев по моим губам.
— Лютый голод, — ответила я жалобно, пытаясь поймать ртом его скользящие пальцы. — Мидзу-но ками уже давно не навещал меня...
— Как гостеприимный хозяин я не могу допустить, чтобы моя гостья страдала от голода. А уж как твой наставник — тем более. И даже как преданный тэнши Мидзу-но ками я просто обязан позаботиться о тебе, — приговаривал он с усмешкой, легонько подталкивая меня в направлении спальни.
— Вот всегда так, никакой романтики, — со смехом проворчала я, протискиваясь между диваном и низеньким столиком. — Как ты тут ходишь вообще?
— М? — переспросил тэнши, легко перешагивая через столик. — А... обычно он стоит с другой стороны и не мешает.
Намёк про романтику он демонстративно пропустил мимо ушей.
Естественно, в тёмной крошечной спальне всё свободное место занимала необъятная кровать. Только взглянув на этого монстра, я до конца осознала истинное предназначение "Берлоги отшельника". "Надо будет намекнуть ему, чтобы поставил в ванной женский шампунь для своих девушек", — подумала я, ныряя головой в гору подушек...
...В первое время Хикари-но тэнши был необычайно стеснителен и молчалив, и меня всё время донимало неприятное ощущение, словно бы меня ему навязали. "Покажи девочке, что такое быть тэнши", — сказал ему Мидзу-но ками перед уходом, а мы за истекшие полчаса так и не сказали друг другу ничего, кроме отстранённо-вежливых приветствий. Такая нелепая ситуация: взрослые мужчина и женщина сидели на скамейке посреди детской площадки, молчали и не смотрели друг на друга, как стеснительные подростки на первом свидании. А вокруг с воплями носились дети, лаяли собаки, поскрипывали качели. У меня жутко болела спина — это давали о себе знать ещё не до конца зажившие раны, оставшиеся после вырезания крыльев, он неторопливо и сосредоточенно прикуривал уже третью сигарету.
Наконец, всё так же не глядя на меня, Хикари-но тэнши нарушил молчание, и его голос, такой тихий, что я едва различала слова в детском гвалте, звучал неуверенно:
— Прошу прощения, но я даже не представляю, с чего надо начинать. Может быть, Вы будете задавать мне вопросы?
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Мидзу-но ками уже рассказывал мне в общих чертах, что значит быть тэнши.
— Мидзу-но ками посчитал, что Вам надо набраться опыта, прежде чем Вы выберете служение, — ответил он со вздохом, и мне опять стало очень неловко за то, что ему приходится тратить на меня время.
— Простите... — прошептала я, совсем смутившись.
И тут Хикари-но тэнши неожиданно повернулся ко мне и удивлённо спросил:
— За что?
Я замялась было, подбирая слова, но в конце концов решила не юлить и высказалась начистоту:
— По-моему, Вам меня навязали, и это Вас раздражает...
— Вовсе нет, с чего Вы так решили?
— Э-э... возможно, мне просто показалось... Извините...
Мне было так неловко, что хотелось спрятаться под скамейку. Ещё чуть-чуть и я, кажется, так бы и поступила. Учиться таинству служения у самого Хикари-но тэнши до сих пор было для меня из разряда несбыточных желаний, поэтому я даже и не мечтала об этом. Теперь, когда вдруг такое счастье нежданно-негаданно свалилось на голову, я стала очень остро чувствовать, что таких подарков судьбы совершенно недостойна.
— Нет, пожалуйста, это Вы меня извините. Я, конечно же, был очень невежлив, сожалею, — улыбнулся Хикари-но тэнши.
Ох уж мне эта японская благовоспитанность! Я так восхищаюсь ей, но при этом часто не понятно, по-настоящему искренен со мной собеседник или же просто старается быть вежливым. Но улыбка тэнши была тёплой. Нет, я определённо не заслужила такой тёплой улыбки...
...Подружились мы очень быстро. Не только крылья и служение сближали нас, но было и что-то ещё, что никак не получалось объяснить словами. Может быть, это была некоторая схожесть натур — я тоже от природы молчалива и трудно схожусь с людьми, может, нас толкало друг к другу какое-то неявное внутреннее одиночество. Уже при следующей встрече мы перешли на "ты" и довольно непринуждённо поговорили. Но даже просто молчать рядом с Хикари-но тэнши было здорово.
Единственное, с чем нам долго не удавалось справиться, — это стеснение.
Когда Мидзу-но ками сказал, что в этом году ритуальное обновление мира будет целиком возложено на нас, Хикари-но тэнши покраснел и решительно помотал головой.
— Я бы предпочёл кого-нибудь другого.
— Тебе девочка не нравится? — спросил Мидзу-но ками, удивлённо вскинув брови.
— Не в том дело. Просто я никогда не смотрел на неё, как... с этой точки зрения.
Я наивно хлопала глазами, не понимая ещё сути его смущения. Поняла несколько секунд спустя, когда ками мягкой кошачьей походкой подошёл ко мне, погладил по волосам и промурлыкал:
— Саку-чан у нас девочка ласковая, податливая и неприхотливая. К тому же она всегда так старается сделать всё наилучшим образом. Я гарантирую, что ты не разочаруешься, — добавил он, вновь поворачиваясь к Хикари-но тэнши.
Я чуть не поперхнулась. Участие в таком крупном и важном ритуале — честь величайшая, но и я уже готова была так же решительно от него отказаться.
— Уверен, что не разочаруюсь. Но с Саку-чан мне будет... неловко. Дай мне другую девочку... желательно незнакомую.
— Ками, я боюсь, что не справлюсь, — попыталась было я выступить единым фронтом с наставником.
Мидзу-но ками поцеловал меня в лоб и ласково сказал:
— Твоё участие не обсуждается, детка. Помни о том, что ты в первую очередь "сосуд силы". И на Хикари-но тэнши я тоже очень рассчитываю, — многозначительно бросил он через плечо.
В этот момент мне показалось, что Кадзэ-но ками, до сих пор безучастно куривший в углу, беззвучно рассмеялся каким-то своим мыслям...
...Когда я очнулась в храме после ритуала, то помнила только бесконечные снега и звёзды в чёрном небе.
— С возвращением, — тихо прошелестел у меня над ухом знакомый голос.
Он выглядел как выздоравливающий после долгой тяжёлой болезни. Бледный, похудевший, с синяками под глазами. Но звёзды в обращённом на меня взгляде сияли как никогда ярко, а улыбка была ещё теплее обычного. Таким красивым я его ещё не видела.
— Как ты себя чувствуешь?
Как ни странно, я чувствовала себя хорошо. Но разговаривать почему-то не могла. Лежала молча, ещё некоторое время пристально всматриваясь в сияющие звёзды. Потом протянула руки и крепко-крепко обняла его. Путь светлейшего ангела Хикари-но тэнши так похож на одинокое блуждание в холодных снегах. Наверное, даже ками, которым он служит, не знают, сколько крови отдаёт он, чтобы насытить их слабости, и сколько невидимых чёрных осколков расколотого неба носит в своём теле после каждого ритуала. И при этом остаётся невозмутимым, как самурай, и степенным, как наследник императора. И он может быть счастлив, только когда здесь, в мире сновидений, и там, в материальной реальности, следует своему молчаливому служению. Не почувствуй я этого, моё сердце тут же разорвалось бы от жалости. Хикари-но тэнши прильнул ко мне доверительно, как ребёнок. Невозможность когда-либо быть вместе сближала нас больше, чем наставничество.
Собственно, свои функции наставника он так и не выполнил. То ли решил, что учить меня по большому счёту нечему, то ли просто так и не собрался начать...
...Задёрнутые плотные шторы на окне почти не пропускали дневной свет. У Хикари-но тэнши были необычайно удобные для лежания плечи. Уж не знаю, что в них было такого особенного, но стоило мне положить туда голову, и я как будто прирастала к нему. Наставник улыбался потолку, сильно сощурив свои и без того узкие азиатские глаза, и тоненьким фальцетом напевал какую-то песенку. Слов я не понимала, но мотивчик навевал смутные воспоминания о какой-то детской телепередаче, где уродливый зверюшки соревнуются в том, кто кого передразнит. Тепло плеча и звуки песенки нежно убаюкивали. Я закрыла глаза и перед ними тут же встало волшебное по своей красоте видение: сверкающий белый "единорог", на полной скорости мчался по залитому солнцем шоссе...
...Сквозь сон я почувствовала, как что-то щекочет мне лицо. Открыла глаза и увидела на фоне освещённого дверного проёма склонившейся над кроватью тонкий тёмный силуэт Кадзэ-но ками. Перегнувшись через меня, он тряс за плечо Хикари-но тэнши, и кончики его лёгких волос касались моих щёк.
Ками продолжал трясти что-то бубнившего спросонок тэнши, шипя:
— Эй, где тут в твоей чёртовой "Берлоге" прячется этот чёртов кофе? Эй! Где у тебя кофе?
Хикари-но тэнши неопределённо махнул рукой в сторону кухни, перевернулся на другой бок и опять уснул. Кадзэ-но ками шёпотом выругался и тихо вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Я прижалась лбом к горячей вспотевшей спине спящего тэнши и с удовольствием последовала его примеру.
Не знаю, сколько ещё времени я проспала, но внезапно меня разбудило негромкое равномерное похрапывание. В комнате было темно — должно быть, стемнело на улице, — но пробивавшейся из-под двери широкой полосы яркого электрического света было вполне достаточно для того, чтобы я смогла разглядеть источник храпа. Сначала спросонок я не поняла, почему у Хикари-но тэнши вдруг выросли волосы Кадзэ-но ками. Потом сообразила, что это и есть сам ками. Пошарив рукой с другой стороны кровати, и не найдя там своего наставника, я было опять удивилось, но тут великолепный запах жаренной рыбки достиг моего носа, пробудив чувство голода. Тихонько, чтобы не разбудить спящего ками, я перелезла через него, подобрала с пола брошенный халат и на цыпочках прокралась на кухню.
Хикари-но тэнши сидел за столом, с мрачным видом ковыряя жаренную рыбью тушку. Почему-то вилкой. Заметив, что я пришла, он заставил себя улыбнуться:
— Садись, сейчас ужинать будем.
— Что-то случилось? — спросила я, встревоженная его мрачным видом.
— Вот, — ответил он с горечью, доставая из-под стола пустую бутылку. — Кофе он не нашел. Зато нашёл мои запасы кофейного ликёра. Я его, конечно, специально для гостей и держал, но никогда бы не подумал, что от скуки и за неимением кофе можно столько выжр... выпить.
Под столом печально звякнула ещё одна бутылка. Я чуть наклонила голову и заметила, что их там минимум две.
— Ого! — выдохнула я, преисполнившись искреннего сочувствия скорее к вандалу, чем к жертве вандализма.
— Когда я проснулся, он уже лежал в отключке, — горестно продолжал рассказывать тэнши. — Здесь всё вверх дном перевёрнуто. Видимо, так сильно кофе хотелось...
Только тут я сообразила, что на кухне и самом деле отчётливо заметны наспех скрытые следы погрома. Что поделаешь, сонная я туго соображаю.
— Пока я наводил здесь видимость порядка, он несколько раз просыпался и ругался, что я мешаю. Пришлось отнести его в спальню и положить рядом с тобой. Уж прости.
— Да ничего, — ответила я. — Не переживай.
— Рыбу, кстати, тоже он пожарил. Вкус у неё своеобразный.
Я осторожно попробовала кусочек.
— А разве не вкусно? — удивлённо спросила я. Мне готовка Кадзэ-но ками определённо понравилась.
— Может и вкусно, — ответил Хикари-но-тэнши, — но приготовлено не по правилам. Конечно, это не такой уж большой недостаток, если вкусно, но вот этот соус в рыбу не добавляют, а вот этих специй слишком много...
Он вздохнул.
— Хочешь прогуляться со мной до супермаркета?
— Да, конечно. Пойдём восполнять твои ликёрные потери?
— Нет. Кофе пойдём покупать. Ками, когда проснётся, опять орать будет, что кофе нет.
Мы решили обойтись без машины и пошли пешком. Тёмные улицы дышали нам в лица холодным влажным ветром, звёзды в чёрном небе, казалось, тихо смеялись нам вслед.
— Завтра снег выпадет, — сказал вдруг тихо Хикари-но ками, доставая из кармана пальто сигареты.
— Наверное, — ответила я так же тихо. Какая-то беспричинная и тяжёлая грусть неожиданно навалилась на меня, как только мы вышли в ночь.
— Между прочим, звонил Мидзу-но ками. Он определился с датой моего посвящения.
— Уже?
— Да.
Хикари-но ками помолчал, потом сказал:
— Не знаю ещё как, но после церемонии моя жизнь сильно изменится. Но, что бы ни случилось, я не забуду, как мы летали с тобой под дождём...
Это означало окончание его тёплых плеч для меня. Прикусив до крови губы, чтобы не расплакаться, я слышала, как злорадно хохочут звёзды в небе над нашими головами. Невозможность быть вместе. Одно одиночество на двоих. После его посвящения оно будет только моим...
(читать дальше)Про токийскую "Берлогу отшельника" Хикари-но тэнши я слышала, но до сих пор ещё здесь не бывала. Поскольку я спала, то сейчас даже примерно не представляла, в каком районе Токио нахожусь. Дома вокруг были самые обычные, ничем не примечательные, "опознавательных" высоток с того места, где я сидела, было не видно, и сориентироваться "на местности" не получилось. Но, должно быть, здесь обитал относительно небогатый средний класс: хотя этому району далеко до звания элитного, но и на трущобы он всё же мало походил. Улочка была тихой, газоны и клумбочки, даже несмотря на зимнее время, радовали глаз своей ухоженностью, детская площадка неподалёку обнесена идеально подстриженной живой изгородью и красиво посверкивала на солнце металлическими языками горок. В общем, все вокруг выглядело аккуратно и скромно, очень по-японски.
Домофон продолжал заливаться, и мне было хорошо слышно, как Кадзэ-но ками раздражённо шипит и бубнит что-то себе под нос. Наконец послышался громкий щелчок, и тональность пиликанья домофона изменилась. Ками потянул на себя стеклянную створку и крикнул мне "пошевеливаться". Я подскочила и галопом взлетела на крылечко. Очень хотелось наконец попасть в тепло.
Внутри дом оказался ещё приятнее, чем снаружи. Мы быстро пересекли небольшой ярко освещённый холл с растениями в кадках по углам и поднялись на лифте на какой-то там этаж (электронное табло, отсчитывающее этажи, не работало, а уследить за быстрыми руками ками, когда он нажимал кнопки, я не успела). На площадке, сразу же у лифта, мы свернули в небольшой коридорчик, в конце которого была другая площадка, с выходившими на неё тремя квартирами. Дверь в самую крайнюю оказалась открыта, и её сонный и растрёпанный хозяин в домашней юкате, стоял на пороге, облокотившись плечом о косяк. Кадзэ-но ками быстро кивнул ему в ответ на "Доброе утро" и пробурчал, что утро сейчас только у тех, кто дрыхнет до обеда, потом решительно втолкнул меня вместе с хозяином в квартиру.
— Отогрей, накорми и пусть спит, если захочет. Позаботься, в общем. Я вечером заеду. Всё. Пока! — скороговоркой выпалил он, закрывая за собой дверь. Видимо, и вправду очень торопился.
Всё ещё не до конца проснувшийся Хикари-но тэнши неторопливо и обстоятельно покрутил замок, потом улыбнулся мне, потянулся, зевнул и сказал:
— Ну, и что ты стоишь такая испуганная? Проходи, не стесняйся.
И ни малейшего удивления, никаких расспросов, словно это обычное дело, что Кадзэ-но ками привозит ему на дом по утрам голодных и замёрзших девчонок.
"Берлога отшельника" вполне соответствовала своему названию. Она вся — от прихожей до туалета — была, что называется, холостяцкой, но, тем не менее, довольно опрятной. Крошечную кухню и нечто вроде гостиной с большим телевизором и громоздким диваном посередине можно было целиком обозреть прямо от входной двери. В глубине гостиной виднелась приоткрытая дверь, должно быть, в спальню. Некоторая бессистемность обстановки подсказывала, что постоянно здесь не живут, и квартира используется, скорее, как место отдыха или перевалочный пункт.
Обменявшись стандартными извинениями, — со стороны хозяина — за беспорядок, с моей — за неожиданный визит (раз уж Кадзэ-но ками забыл это сделать) — мы решительно покончили с официальной частью, и я даже удостоилась целомудренного поцелуя в лоб от наставника-тэнши.
— Пойдём мыться? — спросил он.
— Ага, — радостно согласилась я, уже предвкушая все удовольствия горячего душа после нескольких часов поездки.
Но к моему восторгу маленькая ванная Хикари-но тэнши таила в себе нечто куда более роскошное. Вместо банального душа моё уставшее и продрогшее тельце ожидало подлинное счастье — джакузи! Хикари-но тэнши показал мне, что как включается и где что лежит, вручил чистое полотенце и спросил, как я смотрю на то, чтобы съесть на завтрак омлет. Я ответила, что смотрю на это с огромным удовольствием и тут же, даже не дожидаясь, когда он выйдет, начала стаскивать с себя свитер...
...Из состояния медитативного блаженства меня вывел только деликатный стук и сообщение о том, что завтрак готов. Потом дверь приоткрылась, и загорелая рука Хикари-но тэнши аккуратно повесила на раковину белый банный халат. Через пятнадцать минут я, вся разнеженая, распаренная и благоухающая мужским парфюмом (потому что шампунь и прочая косметика в чудо-ванной были исключительно мужскими), утонув в огромном халате, сидела за столом и удивлённо таращила глаза на завтрак. Кроме омлета, который сам по себе тянул на маленькое произведение искусства, тут было ещё много всяких неожиданных разностей: салат, мисочки с соусами, красиво нарезанные овощи на квадратных блюдечках, мисо-суп — и всё это изобилие выглядело таким аппетитным и так великолепно пахло! А возле моей тарелки лежали наготове нож и вилка, видимо на тот случай, если вдруг гостья окажется настолько неловкая, что не справится с палочками.
— Приятного аппетита! — пропела я восторженно, демонстративно отодвигая в сторону привычные с детства столовые приборы. Пусть мой наставник видит, что его подопечная не так безнадёжна и вполне в состоянии справиться с палочками для еды.
Аппетит за сегодняшнее утро я нагуляла знатный. Только сейчас, уминая вторую порцию омлета, я почувствовала, какая была голодная. Хикари-но тэнши, сидя напротив, разглядывал меня с едва заметной улыбкой и нескрываемым любопытством, словно я была какой-то экзотической зверушкой. Сначала меня это несколько смутило, я испугалась, что шокировала его полным отсутствием воспитания, потому что, хотя я ни на секунду не забывала о японской щепетильности в подобных вопросах, зачастую пресловутая непосредственность против воли брала надо мной верх. А потом до меня дошло: он просто ждал, когда я уроню с палочек кусок омлета на халат. И когда после трапезы халат остался чистым, от меня не ускользнуло, что тэнши с трудом подавил разочарованный вздох. Я же была горда собой, как будто только что сдала экзамен на выживание.
— Боги, как же это вкусно!.. - выдохнула я, запивая еду остывшим чаем.
— Правда? Ну, спасибо, я очень рад, — ответил Хикари-но тэнши с той же тёплой и лёгкой улыбкой. — Просто чудо, как ты хорошо кушаешь... меня это и забавляет и радует. Обычно женщины столько не едят, боятся растолстеть.
— Просто очень голодная была, — попыталась я оправдаться, заливаясь краской. — И растолстеть не боюсь, потому что и так достаточно упитанная, — добавила я с тоской, поплотнее запахивая халат.
— Это у тебя не упитанность, а ярко выраженная женственность. На мой вкус, так ничего страшного нет и в упитанности. Напротив, упитанные женщины, которые не стесняются своего аппетита, могут быть не только привлекательны внешне, но и иметь приятный характер. Я, например, считаю, что им можно с лёгкостью во всём довериться, потому что в них мало лицемерия и много благодушия.
— Ну-у не знаю, — протянула я задумчиво, старательно пытаясь припомнить какую-нибудь особенную общую черту, которая была бы присуща всем моим знакомым "пышкам". — Мне сдаётся, что прямой зависимости тут нет...
— Видимо я не очень умею говорить комплименты, раз ты их не понимаешь — рассмеялся тэнши, вставая из-за стола. — Теперь я пойду мыться, а ты пока прибери тут, ладно? Вот тебе губка, вот тут средство для мытья посуды. Только резиновых перчаток у меня нет.
— Не страшно, — ответила я, уныло поглядывая на гору грязной посуды, — в обычной жизни я всё равно ими не пользуюсь.
Вымылся он быстро. Я только-только успела закончить с посудой и теперь вытирала стол.
— Ого! Как чистенько! Вот, я же говорил, что тебе вполне можно довериться.
Поскольку его халат был сейчас на мне, Хикари-но тэнши вышел из ванной в одном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер, источая ароматы того же самого мужского парфюма. Идентичные запахи, белизна купальных принадлежностей и мокрые волосы как-то странно сближали нас. Гораздо сильнее, чем наставничество, совместные полёты и ритуалы возрождения мира. Кожа у него была гладкая и загорелая, капельки воды срывались с мокрых прядок, падали на грудь и плечи, медленно скатываясь вниз и оставляя за собой влажные дорожки. Я чуть было не облизнулась, провожая их глазами. Нет, наверное всё-таки облизнулась, потому что глаза Хикари-но тэнши мгновенно вспыхнули, прогоняя разливающимся звездным светом притаившуюся в них невозможность.
— Аппетит проснулся? — хрипловато спросил он, проводя кончиками пальцев по моим губам.
— Лютый голод, — ответила я жалобно, пытаясь поймать ртом его скользящие пальцы. — Мидзу-но ками уже давно не навещал меня...
— Как гостеприимный хозяин я не могу допустить, чтобы моя гостья страдала от голода. А уж как твой наставник — тем более. И даже как преданный тэнши Мидзу-но ками я просто обязан позаботиться о тебе, — приговаривал он с усмешкой, легонько подталкивая меня в направлении спальни.
— Вот всегда так, никакой романтики, — со смехом проворчала я, протискиваясь между диваном и низеньким столиком. — Как ты тут ходишь вообще?
— М? — переспросил тэнши, легко перешагивая через столик. — А... обычно он стоит с другой стороны и не мешает.
Намёк про романтику он демонстративно пропустил мимо ушей.
Естественно, в тёмной крошечной спальне всё свободное место занимала необъятная кровать. Только взглянув на этого монстра, я до конца осознала истинное предназначение "Берлоги отшельника". "Надо будет намекнуть ему, чтобы поставил в ванной женский шампунь для своих девушек", — подумала я, ныряя головой в гору подушек...
...В первое время Хикари-но тэнши был необычайно стеснителен и молчалив, и меня всё время донимало неприятное ощущение, словно бы меня ему навязали. "Покажи девочке, что такое быть тэнши", — сказал ему Мидзу-но ками перед уходом, а мы за истекшие полчаса так и не сказали друг другу ничего, кроме отстранённо-вежливых приветствий. Такая нелепая ситуация: взрослые мужчина и женщина сидели на скамейке посреди детской площадки, молчали и не смотрели друг на друга, как стеснительные подростки на первом свидании. А вокруг с воплями носились дети, лаяли собаки, поскрипывали качели. У меня жутко болела спина — это давали о себе знать ещё не до конца зажившие раны, оставшиеся после вырезания крыльев, он неторопливо и сосредоточенно прикуривал уже третью сигарету.
Наконец, всё так же не глядя на меня, Хикари-но тэнши нарушил молчание, и его голос, такой тихий, что я едва различала слова в детском гвалте, звучал неуверенно:
— Прошу прощения, но я даже не представляю, с чего надо начинать. Может быть, Вы будете задавать мне вопросы?
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Мидзу-но ками уже рассказывал мне в общих чертах, что значит быть тэнши.
— Мидзу-но ками посчитал, что Вам надо набраться опыта, прежде чем Вы выберете служение, — ответил он со вздохом, и мне опять стало очень неловко за то, что ему приходится тратить на меня время.
— Простите... — прошептала я, совсем смутившись.
И тут Хикари-но тэнши неожиданно повернулся ко мне и удивлённо спросил:
— За что?
Я замялась было, подбирая слова, но в конце концов решила не юлить и высказалась начистоту:
— По-моему, Вам меня навязали, и это Вас раздражает...
— Вовсе нет, с чего Вы так решили?
— Э-э... возможно, мне просто показалось... Извините...
Мне было так неловко, что хотелось спрятаться под скамейку. Ещё чуть-чуть и я, кажется, так бы и поступила. Учиться таинству служения у самого Хикари-но тэнши до сих пор было для меня из разряда несбыточных желаний, поэтому я даже и не мечтала об этом. Теперь, когда вдруг такое счастье нежданно-негаданно свалилось на голову, я стала очень остро чувствовать, что таких подарков судьбы совершенно недостойна.
— Нет, пожалуйста, это Вы меня извините. Я, конечно же, был очень невежлив, сожалею, — улыбнулся Хикари-но тэнши.
Ох уж мне эта японская благовоспитанность! Я так восхищаюсь ей, но при этом часто не понятно, по-настоящему искренен со мной собеседник или же просто старается быть вежливым. Но улыбка тэнши была тёплой. Нет, я определённо не заслужила такой тёплой улыбки...
...Подружились мы очень быстро. Не только крылья и служение сближали нас, но было и что-то ещё, что никак не получалось объяснить словами. Может быть, это была некоторая схожесть натур — я тоже от природы молчалива и трудно схожусь с людьми, может, нас толкало друг к другу какое-то неявное внутреннее одиночество. Уже при следующей встрече мы перешли на "ты" и довольно непринуждённо поговорили. Но даже просто молчать рядом с Хикари-но тэнши было здорово.
Единственное, с чем нам долго не удавалось справиться, — это стеснение.
Когда Мидзу-но ками сказал, что в этом году ритуальное обновление мира будет целиком возложено на нас, Хикари-но тэнши покраснел и решительно помотал головой.
— Я бы предпочёл кого-нибудь другого.
— Тебе девочка не нравится? — спросил Мидзу-но ками, удивлённо вскинув брови.
— Не в том дело. Просто я никогда не смотрел на неё, как... с этой точки зрения.
Я наивно хлопала глазами, не понимая ещё сути его смущения. Поняла несколько секунд спустя, когда ками мягкой кошачьей походкой подошёл ко мне, погладил по волосам и промурлыкал:
— Саку-чан у нас девочка ласковая, податливая и неприхотливая. К тому же она всегда так старается сделать всё наилучшим образом. Я гарантирую, что ты не разочаруешься, — добавил он, вновь поворачиваясь к Хикари-но тэнши.
Я чуть не поперхнулась. Участие в таком крупном и важном ритуале — честь величайшая, но и я уже готова была так же решительно от него отказаться.
— Уверен, что не разочаруюсь. Но с Саку-чан мне будет... неловко. Дай мне другую девочку... желательно незнакомую.
— Ками, я боюсь, что не справлюсь, — попыталась было я выступить единым фронтом с наставником.
Мидзу-но ками поцеловал меня в лоб и ласково сказал:
— Твоё участие не обсуждается, детка. Помни о том, что ты в первую очередь "сосуд силы". И на Хикари-но тэнши я тоже очень рассчитываю, — многозначительно бросил он через плечо.
В этот момент мне показалось, что Кадзэ-но ками, до сих пор безучастно куривший в углу, беззвучно рассмеялся каким-то своим мыслям...
...Когда я очнулась в храме после ритуала, то помнила только бесконечные снега и звёзды в чёрном небе.
— С возвращением, — тихо прошелестел у меня над ухом знакомый голос.
Он выглядел как выздоравливающий после долгой тяжёлой болезни. Бледный, похудевший, с синяками под глазами. Но звёзды в обращённом на меня взгляде сияли как никогда ярко, а улыбка была ещё теплее обычного. Таким красивым я его ещё не видела.
— Как ты себя чувствуешь?
Как ни странно, я чувствовала себя хорошо. Но разговаривать почему-то не могла. Лежала молча, ещё некоторое время пристально всматриваясь в сияющие звёзды. Потом протянула руки и крепко-крепко обняла его. Путь светлейшего ангела Хикари-но тэнши так похож на одинокое блуждание в холодных снегах. Наверное, даже ками, которым он служит, не знают, сколько крови отдаёт он, чтобы насытить их слабости, и сколько невидимых чёрных осколков расколотого неба носит в своём теле после каждого ритуала. И при этом остаётся невозмутимым, как самурай, и степенным, как наследник императора. И он может быть счастлив, только когда здесь, в мире сновидений, и там, в материальной реальности, следует своему молчаливому служению. Не почувствуй я этого, моё сердце тут же разорвалось бы от жалости. Хикари-но тэнши прильнул ко мне доверительно, как ребёнок. Невозможность когда-либо быть вместе сближала нас больше, чем наставничество.
Собственно, свои функции наставника он так и не выполнил. То ли решил, что учить меня по большому счёту нечему, то ли просто так и не собрался начать...
...Задёрнутые плотные шторы на окне почти не пропускали дневной свет. У Хикари-но тэнши были необычайно удобные для лежания плечи. Уж не знаю, что в них было такого особенного, но стоило мне положить туда голову, и я как будто прирастала к нему. Наставник улыбался потолку, сильно сощурив свои и без того узкие азиатские глаза, и тоненьким фальцетом напевал какую-то песенку. Слов я не понимала, но мотивчик навевал смутные воспоминания о какой-то детской телепередаче, где уродливый зверюшки соревнуются в том, кто кого передразнит. Тепло плеча и звуки песенки нежно убаюкивали. Я закрыла глаза и перед ними тут же встало волшебное по своей красоте видение: сверкающий белый "единорог", на полной скорости мчался по залитому солнцем шоссе...
...Сквозь сон я почувствовала, как что-то щекочет мне лицо. Открыла глаза и увидела на фоне освещённого дверного проёма склонившейся над кроватью тонкий тёмный силуэт Кадзэ-но ками. Перегнувшись через меня, он тряс за плечо Хикари-но тэнши, и кончики его лёгких волос касались моих щёк.
Ками продолжал трясти что-то бубнившего спросонок тэнши, шипя:
— Эй, где тут в твоей чёртовой "Берлоге" прячется этот чёртов кофе? Эй! Где у тебя кофе?
Хикари-но тэнши неопределённо махнул рукой в сторону кухни, перевернулся на другой бок и опять уснул. Кадзэ-но ками шёпотом выругался и тихо вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Я прижалась лбом к горячей вспотевшей спине спящего тэнши и с удовольствием последовала его примеру.
Не знаю, сколько ещё времени я проспала, но внезапно меня разбудило негромкое равномерное похрапывание. В комнате было темно — должно быть, стемнело на улице, — но пробивавшейся из-под двери широкой полосы яркого электрического света было вполне достаточно для того, чтобы я смогла разглядеть источник храпа. Сначала спросонок я не поняла, почему у Хикари-но тэнши вдруг выросли волосы Кадзэ-но ками. Потом сообразила, что это и есть сам ками. Пошарив рукой с другой стороны кровати, и не найдя там своего наставника, я было опять удивилось, но тут великолепный запах жаренной рыбки достиг моего носа, пробудив чувство голода. Тихонько, чтобы не разбудить спящего ками, я перелезла через него, подобрала с пола брошенный халат и на цыпочках прокралась на кухню.
Хикари-но тэнши сидел за столом, с мрачным видом ковыряя жаренную рыбью тушку. Почему-то вилкой. Заметив, что я пришла, он заставил себя улыбнуться:
— Садись, сейчас ужинать будем.
— Что-то случилось? — спросила я, встревоженная его мрачным видом.
— Вот, — ответил он с горечью, доставая из-под стола пустую бутылку. — Кофе он не нашел. Зато нашёл мои запасы кофейного ликёра. Я его, конечно, специально для гостей и держал, но никогда бы не подумал, что от скуки и за неимением кофе можно столько выжр... выпить.
Под столом печально звякнула ещё одна бутылка. Я чуть наклонила голову и заметила, что их там минимум две.
— Ого! — выдохнула я, преисполнившись искреннего сочувствия скорее к вандалу, чем к жертве вандализма.
— Когда я проснулся, он уже лежал в отключке, — горестно продолжал рассказывать тэнши. — Здесь всё вверх дном перевёрнуто. Видимо, так сильно кофе хотелось...
Только тут я сообразила, что на кухне и самом деле отчётливо заметны наспех скрытые следы погрома. Что поделаешь, сонная я туго соображаю.
— Пока я наводил здесь видимость порядка, он несколько раз просыпался и ругался, что я мешаю. Пришлось отнести его в спальню и положить рядом с тобой. Уж прости.
— Да ничего, — ответила я. — Не переживай.
— Рыбу, кстати, тоже он пожарил. Вкус у неё своеобразный.
Я осторожно попробовала кусочек.
— А разве не вкусно? — удивлённо спросила я. Мне готовка Кадзэ-но ками определённо понравилась.
— Может и вкусно, — ответил Хикари-но-тэнши, — но приготовлено не по правилам. Конечно, это не такой уж большой недостаток, если вкусно, но вот этот соус в рыбу не добавляют, а вот этих специй слишком много...
Он вздохнул.
— Хочешь прогуляться со мной до супермаркета?
— Да, конечно. Пойдём восполнять твои ликёрные потери?
— Нет. Кофе пойдём покупать. Ками, когда проснётся, опять орать будет, что кофе нет.
Мы решили обойтись без машины и пошли пешком. Тёмные улицы дышали нам в лица холодным влажным ветром, звёзды в чёрном небе, казалось, тихо смеялись нам вслед.
— Завтра снег выпадет, — сказал вдруг тихо Хикари-но ками, доставая из кармана пальто сигареты.
— Наверное, — ответила я так же тихо. Какая-то беспричинная и тяжёлая грусть неожиданно навалилась на меня, как только мы вышли в ночь.
— Между прочим, звонил Мидзу-но ками. Он определился с датой моего посвящения.
— Уже?
— Да.
Хикари-но ками помолчал, потом сказал:
— Не знаю ещё как, но после церемонии моя жизнь сильно изменится. Но, что бы ни случилось, я не забуду, как мы летали с тобой под дождём...
Это означало окончание его тёплых плеч для меня. Прикусив до крови губы, чтобы не расплакаться, я слышала, как злорадно хохочут звёзды в небе над нашими головами. Невозможность быть вместе. Одно одиночество на двоих. После его посвящения оно будет только моим...
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
1.4 Мемуары тэнши: Обновление мира с Хикари-но тэнши
Я вышла и пошла. И шла так долго, что успела забыть своё имя. Меня вело какое-то смутное чувство пути, и, подчинившись ему целиком, шаг за шагом я удалялась в бесконечные ночные снега. Чёрное морозное небо над головой переливалось сотнями тысяч звёзд, белоснежная равнина простиралась вокруг насколько хватало глаз, и лишь одно-единственное корявое дерево с тонкими голыми ветвями маячило на горизонте, словно бы нарисованное чёрной тушью на рисовой бумаге. Было ли оно тем самым мифическим Мировым Древом или нет, но оно никогда не приближалось. Всегда была ночь, были звёзды, был путь через искрящиеся снега и чёрное дерево на горизонте, смещающееся то вправо, то влево, то оказывающееся у меня за спиной.
(читать дальше)Я шла бесцельно, просто потому что мне нравилось блуждать в снегах. Иногда с ночного неба летели снежинки, и казалось, что это звёзды плачут в бесконечном ледяном Космосе. Снег был пропитан любовью и тайной, ночь была светом моих глаз, корявое чёрное дерево обращало реальное в вымысел. Я шла радостно. Небо над головой тонко звенело, холодный воздух хрустел, кровь с тихим шелестом струилась по венам. Я шла без мыслей. Только чувства были живы, и они влекли меня вперёд, переведя рассудок в режим бесконечного ожидания.
Когда я встретила его, я забыла, как удивляться. Просто молча подошла к сидящему на снегу мужчине, присела рядом и посмотрела в глаза. Его глаза были чернее морозного неба и сияли ярче, чем плачущие звёзды на нём. Незнакомец с небесными глазами продолжал молчать. Дерево торчало за его спиной как символ Апокалипсиса. Пока мы смотрели друг на друга, минули бесчисленные годы, и наши одежды истлели и рассыпались в прах, но мне было всё равно, потому что я не помнила, что такое время, и что такое стыд.
Вдох и выдох, морозное небо, рассыпчатый снег под руками. Вдох и выдох, наши тела молчали, молчали и наши души. Ни единого звука во всей Вселенной, только звенящий воздух и шелест струящейся крови. Вдох и выдох.
Когда я протянула руку и дотронулась до его щеки, она показалась мне холодной и колючей, как утренний иней, но тихо плачущие звёзды над нами вскрикнули и задрожали. Когда он дотронулся до меня, я вспомнила, что такое боль. Спустя мгновение мои лопатки познали холод снега и тяжесть тела, и звёзды его глаз отразились в моих, бесцветных, и наполнили их ярким блеском. Когда наши губы встретились, звёзды в чёрном морозном небе завыли и с оглушительным рёвом ринулись вниз.
Переплетёнными пальцами, разметавшимися волосами, лихорадочной дрожью и непролитыми слезами мы творили бесчисленные миры, по очереди зарываясь горящими лицами в белый снег, выгибая спины, расправляя крылья и отражая глазами ночное буйствующее небо. Вдох и выдох — вопли звёзд, безмолвные стоны — и опять лицом в снег, пахнущий твёрдой сталью и свежей кровью. Вдох и выдох, и всё повторялось, и уродливое дерево возвышалось над нами, как Майский шест Преисподней. Вдох и выдох.
Перешагивая через собственные души, разрезая снежное пространство жёсткостью крыльев, мы постепенно учили друг друга преодолению. И чем яростнее становился звездопад над нашими скрученными в единой судороге телами, тем жарче становилась кожа, и снег на его груди шипел и таял, стекая обжигающе-горячими каплями на мою. Пока мы пылали, всему сущему пришёл конец, и небо, растерявшее звёзды, рассыпалось на части, ледяными чёрными осколками впиваясь в нашу общую плоть. И в тот миг мы обрели голос и закричали, взметая хлёсткую снежную пыль. От нашего крика чёрное дерево покачнулось и растаяло, словно было соткано из благовонного дыма курильницы на буддистском алтаре, и вслед за этим порыв свежего ветра разметал остатки сопротивляющейся тьмы, и снежная пыль погребла нас, неразумных крылатых детей, осмелившихся пройти стезёй бессмертных богов.
(читать дальше)Я шла бесцельно, просто потому что мне нравилось блуждать в снегах. Иногда с ночного неба летели снежинки, и казалось, что это звёзды плачут в бесконечном ледяном Космосе. Снег был пропитан любовью и тайной, ночь была светом моих глаз, корявое чёрное дерево обращало реальное в вымысел. Я шла радостно. Небо над головой тонко звенело, холодный воздух хрустел, кровь с тихим шелестом струилась по венам. Я шла без мыслей. Только чувства были живы, и они влекли меня вперёд, переведя рассудок в режим бесконечного ожидания.
Когда я встретила его, я забыла, как удивляться. Просто молча подошла к сидящему на снегу мужчине, присела рядом и посмотрела в глаза. Его глаза были чернее морозного неба и сияли ярче, чем плачущие звёзды на нём. Незнакомец с небесными глазами продолжал молчать. Дерево торчало за его спиной как символ Апокалипсиса. Пока мы смотрели друг на друга, минули бесчисленные годы, и наши одежды истлели и рассыпались в прах, но мне было всё равно, потому что я не помнила, что такое время, и что такое стыд.
Вдох и выдох, морозное небо, рассыпчатый снег под руками. Вдох и выдох, наши тела молчали, молчали и наши души. Ни единого звука во всей Вселенной, только звенящий воздух и шелест струящейся крови. Вдох и выдох.
Когда я протянула руку и дотронулась до его щеки, она показалась мне холодной и колючей, как утренний иней, но тихо плачущие звёзды над нами вскрикнули и задрожали. Когда он дотронулся до меня, я вспомнила, что такое боль. Спустя мгновение мои лопатки познали холод снега и тяжесть тела, и звёзды его глаз отразились в моих, бесцветных, и наполнили их ярким блеском. Когда наши губы встретились, звёзды в чёрном морозном небе завыли и с оглушительным рёвом ринулись вниз.
Переплетёнными пальцами, разметавшимися волосами, лихорадочной дрожью и непролитыми слезами мы творили бесчисленные миры, по очереди зарываясь горящими лицами в белый снег, выгибая спины, расправляя крылья и отражая глазами ночное буйствующее небо. Вдох и выдох — вопли звёзд, безмолвные стоны — и опять лицом в снег, пахнущий твёрдой сталью и свежей кровью. Вдох и выдох, и всё повторялось, и уродливое дерево возвышалось над нами, как Майский шест Преисподней. Вдох и выдох.
Перешагивая через собственные души, разрезая снежное пространство жёсткостью крыльев, мы постепенно учили друг друга преодолению. И чем яростнее становился звездопад над нашими скрученными в единой судороге телами, тем жарче становилась кожа, и снег на его груди шипел и таял, стекая обжигающе-горячими каплями на мою. Пока мы пылали, всему сущему пришёл конец, и небо, растерявшее звёзды, рассыпалось на части, ледяными чёрными осколками впиваясь в нашу общую плоть. И в тот миг мы обрели голос и закричали, взметая хлёсткую снежную пыль. От нашего крика чёрное дерево покачнулось и растаяло, словно было соткано из благовонного дыма курильницы на буддистском алтаре, и вслед за этим порыв свежего ветра разметал остатки сопротивляющейся тьмы, и снежная пыль погребла нас, неразумных крылатых детей, осмелившихся пройти стезёй бессмертных богов.
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
1.3 Мемуары тэнши: Восход с Кадзэ-но ками
Кадзэ-но ками ждал меня, прислонившись к стеклянной витрине маленького магазинчика на пригородной заправке, потягивая пиво из бутылки, старательно замаскированной бумажным пакетом. Кроме нас поблизости не было ни души. Раннее холодное декабрьское утро только-только дало о себе знать чуть посветлевшими звёздами, мерцающими в просветах между быстро скользящими ночными облаками, и едва заметным лёгким туманом, медленно расползающемся из долины у подножья далёких гор. Лицо Кадзэ-но ками как обычно было скучающим и отрешённым, тяжёлые веки почти наполовину скрывали глаза, и из-за этого он постоянно казался сонным и нездоровым.
(читать дальше)Судя по тому, как высоко он задирал локоть, поднося бутылку к губам, пива в ней почти не осталось. Значит, подумала я, он уже порядочно стоит здесь, в холодных сумерках, поджидая меня. У обочины шоссе ярко белела стройными боками машина, стремительная и изящная, как гордый единорог.
Слушая мои сбивчивые извинения за то, что заставила ждать, Кадзэ-но ками морщился и кивал головой в такт моим словам, пристально разглядывая укутанную бумагой бутылку как последнее, что осталось ценного в этом мире. Окончательно смутившись, я замолчала, он махнул рукой и отправил свою драгоценность в мусорный ящик.
— Мы едем? — спросил он глухим хрипловатым голосом, доставая из кармана сигареты.
— Конечно, — кивнула я.
Без лишних слов Кадзэ-но ками направил указательный палец в сторону машины, и мы отправились к обочине. Я подошла к дверце и уже было намеревалась залезть внутрь, когда услышала за спиной удивлённое хмыканье и вопрос:
— Сама поведёшь?
Он чуть замешкался, прикуривая, и стоял сейчас позади меня, сжав губами тлеющую сигарету и роясь в карманах пальто, в поисках ключей. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, к чему был задан вопрос, и когда до меня наконец дошло, пришлось мысленно обругать себя безмозглой идиоткой: по привычке я полезла в машину справа, "единорог" же был настоящей японской сборки, с правым рулём. Пробормотав какие-то невнятные извинения и чувствуя, что щёки начинают гореть, я мышкой прошмыгнула к левой дверце. Лёгкий смешок, посланный мне вдогонку, я скорее почувствовала лопатками, чем услышала.
В машине было теплее, чем на улице, и мягкое, на удивление просторное кресло приняло меня, как родную. Кадзэ-но ками выкинул недокуренную сигарету, и я заворожённо следила за тем, как она сияющей кометой, разбрасывая яркие искры, спикировала на чёрный асфальт.
Когда Кадзэ-но ками начал заводить двигатель, я вдруг всполошилась, вспомнив, что вообще-то с некоторого времени очень плохо переношу поездки, и меня может запросто укачать.
— Дура, — сказал он почти беззлобно. — Просто думай о том, что твоё тело сейчас неподвижно лежит в кровати в материальной реальности, как тебя может укачать?
И, как ни печально, но с тем, что я всё-таки дура, мне пришлось согласиться на все сто процентов. Тут же вспомнив про недопитую бутылку пива у магазина, я хотела было уже ляпнуть что-то про алкоголь за рулём, но тут же вспохватилась, представив, каким ледяным презрительным взглядом меня сейчас одарят, и вовремя прикусила язык.
Сумерки за окном становились всё светлее, небо из тёмно-фиолетового превратилось в светло-синее, горы на горизонте проступали всё отчётливее, рваные клочья тумана длинным шлейфом неторопливо ползли по равнине в противоположном направлении от "единорога", стремительно мчащегося по пустынному шоссе. Двигатель работал тихо, дорога была ровной, и я целиком сосредоточилась на проплывающем за окном пейзаже, восторженно, как ребёнок, прижавшись носом к стеклу. Сновидческий там или нет, но это всё-таки был благословенный богами Ямато, и упускать такой шанс, чтобы насладиться сполна его видами, было бы непростительно. Однако, спустя какое-то время, по мере того, как светлело небо, длинная пустынная равнина вдоль шоссе слегка утомила меня, поэтому, отвернувшись от окна, я стала украдкой разглядывать водителя.
Кадзэ-но ками вёл машину легко и расслаблено. Так легко, что я даже засомневалась в правдивости всех слышанных историй про то, каких усилий ему стоило получить права. Когда несколько дней назад во дворе храма он вдруг спросил меня, не хочу ли я отправиться в маленькое путешествие, я не помнила себя от восторга, и только радостно кивала. Ещё бы, такая честь и такая возможность! И вот сейчас белый "единорог" мчит нас по пустому рассветному шоссе, и я понятия не имею, куда мы едем и зачем. Я просто доверилась своей судьбе.
— Далеко ехать? — спросила я робко, без особой надежды на ответ. Но он прозвучал:
— Да... можешь поспать, если хочешь...
Максимально удобно откинув назад кресло, я послушно свернулась калачиком, не отрывая глаз от лица Кадзэ-но ками. В холодном утреннем свете он был завораживающе красивым. Его абсолютно не портили ни полуопущенные веки, ни слишком мягкая для мужчины линия рта. Рассыпанные по плечам волосы были ненатурального светлого оттенка, но такая сдержанная блондинистость очень шла ему, так же, как шёл и лёгкий намёк на растительность в нижней части лица, придававший благородное достоинство его азиатским чертам. Вопреки моим ожиданиям, Кадзэ-но ками был одет просто, и в то же время почти элегантно: короткое серое пальто прямого покроя, узкие чёрные джинсы, остроносые ботинки, сверкающие безупречной чистотой и новизной, и длинный вязанный шарф в полоску кричащей расцветки. Удивительно, но этот яркий шарф, абсолютно невязавшийся со всем прочим, тем не менее, придавал лаконичную законченность и гармоничность всему облику, как будто в нём сосредоточилась вся личная сила его владельца.
Разглядывая в полусне лежащие на руле тонкие руки, я опять невольно залюбовалась ими, и мои мысли потекли совсем в другом направлении. Глаза Кадзэ-но ками всегда оставались далёкими и непостижимыми, но всякий раз, как мне доводилось чувствовать прикосновение его рук, их сухое тепло было как невысказанное обещание, и вселяло какую-ту смутную радостную надежду на то, что может быть когда-нибудь эти руки проведут меня туда, где дремлет великая сущность их обладателя, чтобы мои познания о нём превратились наконец в глубокое понимание. Незаметно для себя, я уснула...
...И проснулась от того, что меня щекотали кончики волос Кадзэ-но ками. Остановив машину, он нагнулся ко мне, видимо, чтобы разбудить, его мягкие волосы упали мне на лицо. Открыв глаза и увидев его так близко, я на секунду потеряла ориентацию во времени и пространстве, и в этот миг совершенно неподобающие, но такие приятные фантазии затопили меня. Казалось, что сейчас он поцелует меня. Но вместо поцелуя губы исказила лёгкая усмешка и глухой голос абсолютно бесстрастно произнёс:
— Просыпайся, приехали уже.
Судя по всему, проспала я достаточно долго. Вместо высохшей рыжей травы придорожных равнин и тающих в голубоватой дымке гор на горизонте, я увидела за окном необъятный простор и вздымающиеся высокие волны стального океана. Было уже совсем светло, но всё небо заволокли низкие белые облака, отражающие утреннее сияние океана, и этот свет предавал всему пейзажу вкус нереальности, что, впрочем, было совсем не редким явлением в мире снов.
— Где это мы? — спросила я, открывая дверцу.
— Я привёз тебя полюбоваться восходом, — почти весело ответил Кадзэ-но ками.
Не без огорчения я задрала голову и стала внимательно разглядывать облака. Интуитивно я чувствовала, что это была очень важная поездка для нас обоих, и что-то судьбоносное должно было произойти именно на восходе солнца, какое-то смутное и неопределённое понимание зарождалось в моей душе и никак не хотело поддаваться анализу. Ясно было одно: восход был важен. А на небе — облака.
Кадзэ-но ками с наслаждением потягивался возле своего белоснежного "единорога". Океан с шелестом накатывал волны на берег, линия прибоя находилась буквально в нескольких метрах от того места, где мы съехали с обочины и остановились. Пахло солью и сушёными водорослями. Где-то высоко под облаками кричали чайки. Было холодно, и после тёплого автомобильного кресла меня пробивала зябкая дрожь. Завернувшись поплотнее в свой яркий шарф, Кадзэ-но ками прикуривал, прикрыв ладонью огонёк зажигалки, и его лёгкие светлые пряди радостно плясали на ветру, окутанные белыми клубами горячего табачного дыма. Что-то неуловимо изменилось в его лице: глаза больше не казались полузакрытыми, на губах играла чуть заметная спокойная улыбка. Обернувшись ко мне, он вдруг спросил:
— Для чего ты сегодня поехала со мной?
— Мне просто хотелось лучше узнать тебя.
— А тебе разве недостаточно того, что ты уже знаешь? Я вроде бы никогда не скрывал от тебя своей сущности.
Пришлось согласиться:
— Не скрывал, но и не говорил мне... всего...
— И не скажу.
Он молча докуривал. Я смотрела, как ветер играет его волосами.
— Солнце взошло час назад, — сообщил вдруг Кадзэ-но-ками. — Но я специально выбрал именно это время, чтобы показать тебе восход.
— Жаль, что облака на небе...
— Дурочка, облака — это не препятствие. Облака рассеются.
Я промолчала, пристально вглядываясь в неясный горизонт. Что-то важное, очень важное поднималось сейчас во мне, росло и зрело. Какое-то чувство... странное, сильное, пугающее. Я смотрела на серые волны, пряча в рукава куртки покрасневшие от холода руки, вдыхала полной грудью запах прелых водорослей, изо всех сил стараясь совладать с тем большим и странным, как раскинувшийся передо мной океан, чувством, плескавшимся в душе.
— Подойди сюда, — позвал Кадзэ-но ками.
Я вернулась к машине.
— Не бойся, — тихо сказал он, пристально глядя мне в глаза. К его засасывающим космическим зрачкам я давно привыкла, поэтому не испытала ни шока, ни удивления, когда почувствовала вливающуюся в меня силу. О том, что страх разъедает душу, я помню чуть ли не с детства, но держать его в узде так и не научилась. И Кадзэ-но ками помнил об этом, поэтому пополнял мою личную стремительно тающую силу своей собственной. От его заботы мне как всегда захотелось плакать...
Мы молча забрались на капот "единорога". Тем временем, как и предрекал Кадзэ-но ками, облака начали потихоньку редеть, кое-где появились просветы, небо и волны чуть заметно порозовели. Мы продолжали сидеть, погрузившись в молчание: он — подняв воротник пальто и закутавшись в шарф чуть ли не до самых бровей, я — еле заметно дрожа на холоде, старательно пряча замёрзшие руки и думая о том, что кончик носа наверняка безобразно покраснел на ветру. Лёгкая розовость неба сменилась ярко-оранжевым, и океан вдруг вспыхнул и засиял отражённым от облаков свечением.
Украдкой я покосилась на неподвижно сидящего Кадзэ-но ками. По его лицу невозможно было догадаться, о чём он думает, и думает ли вообще. Его состояние было близко к медитативному трансу. Оранжевый свет, рассеянный облаками, становился всё ярче и насыщеннее, и мы, оказавшись в его эпицентре, проникались им, впитывали, пили, вдыхали и выдыхали в неизменённом виде. Внезапно я поняла, что меня трясёт вовсе не от холода. То самое нечто, расползающееся в моей душе, поглощало все остальные чувства: и холод, и усталость, и чувство нереальности, и даже смутное опасение того, что моя спящая где-то невообразимо далеко в материальной реальности телесная оболочка не выдержит такого напора. Стараясь, чтобы дрожь оставалась незаметной, я ещё раз взглянула на сидящего рядом Кадзэ-но ками. И в это время яркий солнечный луч упал на нас из-за разошедшихся облаков, и я узрела — нет, не истинный лик ками, — я узрела Ками, Созерцающего Светило, и яркий свет на его лице был отражением света того, что сейчас яростно разливалось внутри меня, ослепляя, опрокидывая и ломая, затопляя и переливаясь через край. Внезапно я увидела и дно души Кадзэ-но ками, и источник его горечи, так же, как и начало его истины. В те бесконечно длинные доли секунды, что я погружалась всё глубже и глубже в его сущность, солнце полностью вышло из-за облаков, и наваждение исчезло.
— Ты всё видела? — это было больше похоже на утверждение, чем на вопрос.
— Да, — ответила я, собственным голосом заново подарив себе реальность.
— Тогда слезай, нам пора возвращаться.
Я не без труда сползла с белоснежного капота, и только тут заметила, что на "единороге" нет ни пылинки, ни пятнышка — и это после такой-то дороги! — но душевных сил на то, чтобы как следует удивиться этому обстоятельству, уже не нашлось.
— Знаешь, какими качествами должна обладать идеальная женщина? — задал неожиданный вопрос Кадзэ-но ками, открывая дверцу машины.
— Какими?
— У идеальной женщины должно быть огромное сердце и умная голова. Впрочем, — добавил он, — последнее определённо не про тебя.
"А ведь он, наверное, слышит мои мысли. Каждую мою мысль в этом мире", — невольно подумалось мне, и щёки запылали при воспоминании о том, что я успела надумать себе по дороге сюда. Впрочем, отсутствующее выражение лица Кадзэ-но ками так и осталось бесстрастным, поэтому я не была до конца уверена в осенившей меня догадке.
— Едем к Хикари-но тэнши, — вдруг объявил он почти радостно, выруливая на шоссе.
— Зачем? — удивилась я.
— Затем, что у него сейчас есть всё, что тебе нужно — горячая ванна, завтрак и мягкая постелька. А у меня ещё есть дела и нянчится с тобой мне некогда.
Я улыбнулась и закрыла глаза. Белоснежный "единорог" нёсся по залитому ярким утренним солнцем шоссе в направлении Токио.
(читать дальше)Судя по тому, как высоко он задирал локоть, поднося бутылку к губам, пива в ней почти не осталось. Значит, подумала я, он уже порядочно стоит здесь, в холодных сумерках, поджидая меня. У обочины шоссе ярко белела стройными боками машина, стремительная и изящная, как гордый единорог.
Слушая мои сбивчивые извинения за то, что заставила ждать, Кадзэ-но ками морщился и кивал головой в такт моим словам, пристально разглядывая укутанную бумагой бутылку как последнее, что осталось ценного в этом мире. Окончательно смутившись, я замолчала, он махнул рукой и отправил свою драгоценность в мусорный ящик.
— Мы едем? — спросил он глухим хрипловатым голосом, доставая из кармана сигареты.
— Конечно, — кивнула я.
Без лишних слов Кадзэ-но ками направил указательный палец в сторону машины, и мы отправились к обочине. Я подошла к дверце и уже было намеревалась залезть внутрь, когда услышала за спиной удивлённое хмыканье и вопрос:
— Сама поведёшь?
Он чуть замешкался, прикуривая, и стоял сейчас позади меня, сжав губами тлеющую сигарету и роясь в карманах пальто, в поисках ключей. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, к чему был задан вопрос, и когда до меня наконец дошло, пришлось мысленно обругать себя безмозглой идиоткой: по привычке я полезла в машину справа, "единорог" же был настоящей японской сборки, с правым рулём. Пробормотав какие-то невнятные извинения и чувствуя, что щёки начинают гореть, я мышкой прошмыгнула к левой дверце. Лёгкий смешок, посланный мне вдогонку, я скорее почувствовала лопатками, чем услышала.
В машине было теплее, чем на улице, и мягкое, на удивление просторное кресло приняло меня, как родную. Кадзэ-но ками выкинул недокуренную сигарету, и я заворожённо следила за тем, как она сияющей кометой, разбрасывая яркие искры, спикировала на чёрный асфальт.
Когда Кадзэ-но ками начал заводить двигатель, я вдруг всполошилась, вспомнив, что вообще-то с некоторого времени очень плохо переношу поездки, и меня может запросто укачать.
— Дура, — сказал он почти беззлобно. — Просто думай о том, что твоё тело сейчас неподвижно лежит в кровати в материальной реальности, как тебя может укачать?
И, как ни печально, но с тем, что я всё-таки дура, мне пришлось согласиться на все сто процентов. Тут же вспомнив про недопитую бутылку пива у магазина, я хотела было уже ляпнуть что-то про алкоголь за рулём, но тут же вспохватилась, представив, каким ледяным презрительным взглядом меня сейчас одарят, и вовремя прикусила язык.
Сумерки за окном становились всё светлее, небо из тёмно-фиолетового превратилось в светло-синее, горы на горизонте проступали всё отчётливее, рваные клочья тумана длинным шлейфом неторопливо ползли по равнине в противоположном направлении от "единорога", стремительно мчащегося по пустынному шоссе. Двигатель работал тихо, дорога была ровной, и я целиком сосредоточилась на проплывающем за окном пейзаже, восторженно, как ребёнок, прижавшись носом к стеклу. Сновидческий там или нет, но это всё-таки был благословенный богами Ямато, и упускать такой шанс, чтобы насладиться сполна его видами, было бы непростительно. Однако, спустя какое-то время, по мере того, как светлело небо, длинная пустынная равнина вдоль шоссе слегка утомила меня, поэтому, отвернувшись от окна, я стала украдкой разглядывать водителя.
Кадзэ-но ками вёл машину легко и расслаблено. Так легко, что я даже засомневалась в правдивости всех слышанных историй про то, каких усилий ему стоило получить права. Когда несколько дней назад во дворе храма он вдруг спросил меня, не хочу ли я отправиться в маленькое путешествие, я не помнила себя от восторга, и только радостно кивала. Ещё бы, такая честь и такая возможность! И вот сейчас белый "единорог" мчит нас по пустому рассветному шоссе, и я понятия не имею, куда мы едем и зачем. Я просто доверилась своей судьбе.
— Далеко ехать? — спросила я робко, без особой надежды на ответ. Но он прозвучал:
— Да... можешь поспать, если хочешь...
Максимально удобно откинув назад кресло, я послушно свернулась калачиком, не отрывая глаз от лица Кадзэ-но ками. В холодном утреннем свете он был завораживающе красивым. Его абсолютно не портили ни полуопущенные веки, ни слишком мягкая для мужчины линия рта. Рассыпанные по плечам волосы были ненатурального светлого оттенка, но такая сдержанная блондинистость очень шла ему, так же, как шёл и лёгкий намёк на растительность в нижней части лица, придававший благородное достоинство его азиатским чертам. Вопреки моим ожиданиям, Кадзэ-но ками был одет просто, и в то же время почти элегантно: короткое серое пальто прямого покроя, узкие чёрные джинсы, остроносые ботинки, сверкающие безупречной чистотой и новизной, и длинный вязанный шарф в полоску кричащей расцветки. Удивительно, но этот яркий шарф, абсолютно невязавшийся со всем прочим, тем не менее, придавал лаконичную законченность и гармоничность всему облику, как будто в нём сосредоточилась вся личная сила его владельца.
Разглядывая в полусне лежащие на руле тонкие руки, я опять невольно залюбовалась ими, и мои мысли потекли совсем в другом направлении. Глаза Кадзэ-но ками всегда оставались далёкими и непостижимыми, но всякий раз, как мне доводилось чувствовать прикосновение его рук, их сухое тепло было как невысказанное обещание, и вселяло какую-ту смутную радостную надежду на то, что может быть когда-нибудь эти руки проведут меня туда, где дремлет великая сущность их обладателя, чтобы мои познания о нём превратились наконец в глубокое понимание. Незаметно для себя, я уснула...
...И проснулась от того, что меня щекотали кончики волос Кадзэ-но ками. Остановив машину, он нагнулся ко мне, видимо, чтобы разбудить, его мягкие волосы упали мне на лицо. Открыв глаза и увидев его так близко, я на секунду потеряла ориентацию во времени и пространстве, и в этот миг совершенно неподобающие, но такие приятные фантазии затопили меня. Казалось, что сейчас он поцелует меня. Но вместо поцелуя губы исказила лёгкая усмешка и глухой голос абсолютно бесстрастно произнёс:
— Просыпайся, приехали уже.
Судя по всему, проспала я достаточно долго. Вместо высохшей рыжей травы придорожных равнин и тающих в голубоватой дымке гор на горизонте, я увидела за окном необъятный простор и вздымающиеся высокие волны стального океана. Было уже совсем светло, но всё небо заволокли низкие белые облака, отражающие утреннее сияние океана, и этот свет предавал всему пейзажу вкус нереальности, что, впрочем, было совсем не редким явлением в мире снов.
— Где это мы? — спросила я, открывая дверцу.
— Я привёз тебя полюбоваться восходом, — почти весело ответил Кадзэ-но ками.
Не без огорчения я задрала голову и стала внимательно разглядывать облака. Интуитивно я чувствовала, что это была очень важная поездка для нас обоих, и что-то судьбоносное должно было произойти именно на восходе солнца, какое-то смутное и неопределённое понимание зарождалось в моей душе и никак не хотело поддаваться анализу. Ясно было одно: восход был важен. А на небе — облака.
Кадзэ-но ками с наслаждением потягивался возле своего белоснежного "единорога". Океан с шелестом накатывал волны на берег, линия прибоя находилась буквально в нескольких метрах от того места, где мы съехали с обочины и остановились. Пахло солью и сушёными водорослями. Где-то высоко под облаками кричали чайки. Было холодно, и после тёплого автомобильного кресла меня пробивала зябкая дрожь. Завернувшись поплотнее в свой яркий шарф, Кадзэ-но ками прикуривал, прикрыв ладонью огонёк зажигалки, и его лёгкие светлые пряди радостно плясали на ветру, окутанные белыми клубами горячего табачного дыма. Что-то неуловимо изменилось в его лице: глаза больше не казались полузакрытыми, на губах играла чуть заметная спокойная улыбка. Обернувшись ко мне, он вдруг спросил:
— Для чего ты сегодня поехала со мной?
— Мне просто хотелось лучше узнать тебя.
— А тебе разве недостаточно того, что ты уже знаешь? Я вроде бы никогда не скрывал от тебя своей сущности.
Пришлось согласиться:
— Не скрывал, но и не говорил мне... всего...
— И не скажу.
Он молча докуривал. Я смотрела, как ветер играет его волосами.
— Солнце взошло час назад, — сообщил вдруг Кадзэ-но-ками. — Но я специально выбрал именно это время, чтобы показать тебе восход.
— Жаль, что облака на небе...
— Дурочка, облака — это не препятствие. Облака рассеются.
Я промолчала, пристально вглядываясь в неясный горизонт. Что-то важное, очень важное поднималось сейчас во мне, росло и зрело. Какое-то чувство... странное, сильное, пугающее. Я смотрела на серые волны, пряча в рукава куртки покрасневшие от холода руки, вдыхала полной грудью запах прелых водорослей, изо всех сил стараясь совладать с тем большим и странным, как раскинувшийся передо мной океан, чувством, плескавшимся в душе.
— Подойди сюда, — позвал Кадзэ-но ками.
Я вернулась к машине.
— Не бойся, — тихо сказал он, пристально глядя мне в глаза. К его засасывающим космическим зрачкам я давно привыкла, поэтому не испытала ни шока, ни удивления, когда почувствовала вливающуюся в меня силу. О том, что страх разъедает душу, я помню чуть ли не с детства, но держать его в узде так и не научилась. И Кадзэ-но ками помнил об этом, поэтому пополнял мою личную стремительно тающую силу своей собственной. От его заботы мне как всегда захотелось плакать...
Мы молча забрались на капот "единорога". Тем временем, как и предрекал Кадзэ-но ками, облака начали потихоньку редеть, кое-где появились просветы, небо и волны чуть заметно порозовели. Мы продолжали сидеть, погрузившись в молчание: он — подняв воротник пальто и закутавшись в шарф чуть ли не до самых бровей, я — еле заметно дрожа на холоде, старательно пряча замёрзшие руки и думая о том, что кончик носа наверняка безобразно покраснел на ветру. Лёгкая розовость неба сменилась ярко-оранжевым, и океан вдруг вспыхнул и засиял отражённым от облаков свечением.
Украдкой я покосилась на неподвижно сидящего Кадзэ-но ками. По его лицу невозможно было догадаться, о чём он думает, и думает ли вообще. Его состояние было близко к медитативному трансу. Оранжевый свет, рассеянный облаками, становился всё ярче и насыщеннее, и мы, оказавшись в его эпицентре, проникались им, впитывали, пили, вдыхали и выдыхали в неизменённом виде. Внезапно я поняла, что меня трясёт вовсе не от холода. То самое нечто, расползающееся в моей душе, поглощало все остальные чувства: и холод, и усталость, и чувство нереальности, и даже смутное опасение того, что моя спящая где-то невообразимо далеко в материальной реальности телесная оболочка не выдержит такого напора. Стараясь, чтобы дрожь оставалась незаметной, я ещё раз взглянула на сидящего рядом Кадзэ-но ками. И в это время яркий солнечный луч упал на нас из-за разошедшихся облаков, и я узрела — нет, не истинный лик ками, — я узрела Ками, Созерцающего Светило, и яркий свет на его лице был отражением света того, что сейчас яростно разливалось внутри меня, ослепляя, опрокидывая и ломая, затопляя и переливаясь через край. Внезапно я увидела и дно души Кадзэ-но ками, и источник его горечи, так же, как и начало его истины. В те бесконечно длинные доли секунды, что я погружалась всё глубже и глубже в его сущность, солнце полностью вышло из-за облаков, и наваждение исчезло.
— Ты всё видела? — это было больше похоже на утверждение, чем на вопрос.
— Да, — ответила я, собственным голосом заново подарив себе реальность.
— Тогда слезай, нам пора возвращаться.
Я не без труда сползла с белоснежного капота, и только тут заметила, что на "единороге" нет ни пылинки, ни пятнышка — и это после такой-то дороги! — но душевных сил на то, чтобы как следует удивиться этому обстоятельству, уже не нашлось.
— Знаешь, какими качествами должна обладать идеальная женщина? — задал неожиданный вопрос Кадзэ-но ками, открывая дверцу машины.
— Какими?
— У идеальной женщины должно быть огромное сердце и умная голова. Впрочем, — добавил он, — последнее определённо не про тебя.
"А ведь он, наверное, слышит мои мысли. Каждую мою мысль в этом мире", — невольно подумалось мне, и щёки запылали при воспоминании о том, что я успела надумать себе по дороге сюда. Впрочем, отсутствующее выражение лица Кадзэ-но ками так и осталось бесстрастным, поэтому я не была до конца уверена в осенившей меня догадке.
— Едем к Хикари-но тэнши, — вдруг объявил он почти радостно, выруливая на шоссе.
— Зачем? — удивилась я.
— Затем, что у него сейчас есть всё, что тебе нужно — горячая ванна, завтрак и мягкая постелька. А у меня ещё есть дела и нянчится с тобой мне некогда.
Я улыбнулась и закрыла глаза. Белоснежный "единорог" нёсся по залитому ярким утренним солнцем шоссе в направлении Токио.
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
1.2 Мемуары тэнши: "Сосуд силы"
Ещё поэты Древнего Ямато знали, как быстротечно всё в нашем Плывущем мире. Снег тает, цветы и листья опадают, красота увядает, любовь проходит, и только стремительное течение и беспрерывное изменение всего, что нас окружает, могут считаться вечными. Мидзу-но ками очень любил древнюю поэзию и часто читал наизусть что-нибудь из "Манъёсю" или "Кокинсю", положив мне руку на грудь, улавливая чуткими пальцами, как меняется ритм моего сердцебиения под воздействием пробуждаемых им чувств. Это была приятная практика. Тем более, что переходили мы к ней практически сразу после того, как он насыщал собой весь запас моих ежедневных желаний. С тех пор, как поезд без пункта прибытия, связывающий реальность с миром сновидений, остановился где-то в бесконечных рисовых полях, и лёгкий ветерок и горячие лучи утреннего солнца пробудили меня к новой жизни, я больше ни в чём не сомневалась: путь был выбран, и теперь оставалось только поверить в него и мчаться вперёд, подчиняясь увлекавшей меня силе, отдаваясь до самого последнего вздоха светлому сиянию Мидзу-но ками.
(читать дальше)— Что ты пытаешься услышать в моем сердце, ками-сама? — спросила я однажды, когда вся отведённая на сегодня магическая практика закончилась и мы вновь вернулись к прерванной практике объятий и поцелуев.
— Ммм... я слушаю тебя истинную, девочка, — промурчал он, легонько поглаживая кончиками пальцев мою шею и ямку между ключицами. — Не ту, какой тебя вылепили многие-многие твои прошедшие жизни, а ту, какой ты создавалась изначально, прежде чем отправиться в этот мир. Понятно, детка?
— Даа-а... — выдохнула я, на самом деле прислушиваясь сейчас совсем к другим ощущениям, рождавшимся от его прикосновений. — А то, что ты слышишь... оно хотя бы... хорошее?
Мидзу-но ками тихо рассмеялся в ответ, откинув назад голову, отчего его густые блестящие волосы потекли в разные стороны по обнажённым плечам.
— Хорошее-хорошее, не сомневайся! Во всяком случае то, что я слышу, обещает мне как минимум перспективную ученицу. Но чтобы ты знала, люди с тем, что считается здесь "плохим", в сердцах не попадают в мир сновидений. Дорога сюда открыта лишь тому, кто способен чувствовать.
Я перевернулась на бок и по-кошачьи вытянулась навстречу его рукам. Мидзу-но ками тоже перевернулся и принялся задумчиво вычерчивать на моей щеке сложные узоры зажатой между пальцами тоненькой прядкой волос.
— А разве есть такие, которые не способны ничего чувствовать? — пропыхтела я, пытаясь поймать зубами его руку.
— Не то чтобы совсем "ничего", конечно, но очень многое, девочка. В первую очередь это люди, нечувствительные к красоте.
— Да ну? — от любопытства я резко подскочила на локте, невольно сбрасывая его разыгравшуюся руку. — То есть, да, знаю, конечно, что красота — это очень относительное понятие, и каждый видит и ощущает её по-своему, но чтобы вот так, совсем нечувствительных... нет, я таких никогда не встречала. И впервые слышу, что они вообще есть!
Ками недовольно сдвинул брови и как следует звонко шлёпнул меня но голому плечу, чтобы я больше не дёргалась и немедленно легла, не мешая ему играть. Я послушно нырнула обратно в разноцветных ворох тонко пахнущих шёлковых одеяний, заменявший нам постель. Мидзу-но ками тут же навис надо мной, закрывая струящимися волосами весь остальной мир. Его губы были так заманчиво близко, но когда я, вытянув шею, попыталась прижаться к ним своими, он неожиданно уклонился.
— В чём по-твоему истинная красота, девочка? — спросил ками почти строго, насквозь прожигая меня огромными чёрными глазами.
Чувство, которое я при этом испытала, больше всего напоминало экстаз.
— Нет... я не смогу... как следует объяснить... — задыхаясь, прошептала я, чувствуя, как сладко замерло сердце, парализованное этим взглядом.
— Нет совершенства. Нет постоянства. Нет вечности. И только в этом, детка. Ты поняла?
Я ответила не сразу. Мне казалось, что в данный момент я не способна думать ни о чём важном, но в груди у меня тем не менее поднималась какая-то недоступная сознанию волна понимания. Она разрасталась, ширилась и становилась с каждой секундой всё ощутимей, и внезапно я почувствовала, что действительно всё поняла.
— Да... — прошептала я, наконец, и вдруг разрыдалась, сама не зная почему.
— Умница! — так же шёпотом ответил мне Мидзу-но ками, сияя самой утешительной из всех своих прекрасных улыбок...
Так, перемежая любовь с постижением в этом полупризрачном ускользающем мире, мы проводили вместе долгие часы моих снов, на траве, в густых зарослях ракитника у воды или на горячей земле, под палящим августовским солнцем, пряча невольные сладкие стоны в оглушительном оре цикад. Но Плывущий мир вздрогнул, и знойный август кончился слишком быстро, а вместе с ним закончилось и моё ученичество.
Если бы я пришла на зов Мидзу-но ками неподготовленной, наши уроки могли бы растянуться на долгие-долгие месяцы. Но я услышала зов, будучи уже посвящённой в кое-какое Знание, поэтому мы управились за каких-то четыре недели. Теперь впереди у меня были крылья, церемония в храме и выбор дальнейшего служения. Думая об этом, я ощущала, как сердце сжимается и липкий холод разливается в животе: как я справлюсь? Как изменится моё существование в обеих реальностях? Как будут дальше строиться наши отношения с Мидзу-но ками? И это были столь важные вопросы, что узнать на них ответы заранее было страшнее всего.
Крылья и посвящение я получила сразу после равноденствия, но со служением мне было велено пока подождать. Теперь, став, наконец, полноправной тэнши, я могла спокойно находиться в храме и общаться как с его обитателями, так и с прихожанами, и даже мрачный Кадзэ-но ками уже ничего не смог бы со мой сделать. Да я и в любом случае больше не боялась его. В день извлечения крыльев, видимо, плохо соображая от перенесённой боли, я пообещала служить Повелителю Ветров так же, как намеревалась служить Мидзу-но ками, и хотя никакой внятной реакции, кроме обычного презрения, взамен не получила, но каким-то образом поняла: он не отверг моё намерение. Просто не мог отказать тэнши в её собственном выборе.
Увлечённая привыканием к своему новому статусу, тем более, что меня практически тут же определили по опеку самого Хикари-но тэнши, изо всех сил стараясь произвести благоприятное впечатление на братьев Первосвященников и отчаянно ища пути к Кадзэ-но ками, я не сразу заметила, что наши свидания с Мидзу-но ками стали случаться всё реже и реже. Но тоска по нему копилась постепенно, и все-таки однажды прорвалась наружу странным и очень неприятным чувством растерянности и абсолютной беспомощности, таким по-детски наивным, но в то же время и очень болезненным. "Всё изменится, когда моё служение определится", — не раз успокаивала я себя, прислонившись щекой к стволу священной сакуры. - "Как только сияющий ками станет неотъемлемой частью моего пути, я уже никогда не потеряю его". И сакура тихо шелестела цветущими ветками на холодном осеннем ветру, осыпая меня лепестками, словно пыталась подбодрить и утешить. Вечноцветущая сакура, опровергавшая самим своим существованием канон истинной красоты, символ мятежной любви богов к нашему миру...
Хотя Мидзу-но ками и советовал не торопиться с выбором служения, но мне, понятное дело, не терпелось, и ещё до первых осенних заморозков я вдруг неожиданно была вызвана в храм официальным приглашением.
С замиранием сердца ожидала я какого-то сложного и особо торжественного ритуального действа, ещё более сакрального, чем моё недавнее посвящение, но оказалось, что меня пригласили всего лишь на весёлый пикник. У ворот храма меня встречал наставник-тэнши, и по его невозмутимому лицу как обычно было абсолютно невозможно догадаться о том, что мне, собственно предстояло. От обычной попойки в саду эта отличалась разве что только тем, что сегодня, кроме меня, посторонних больше не было, и все присутствующие сидели в церемониальных одеждах. Поджидавшая нас компания со всеми удобствами расположилось под большим старым деревом, почти у самого пруда. Мидзу-но ками, как всегда, сиял нежной и безмятежной улыбкой, затмевавшей собой солнечный блеск, чуть подрагивающий на зеркально-гладкой поверхности воды. Кадзэ-но ками безучастно курил, запрокинув голову и разглядывая проплывающие в вышине лёгкие осенние облака. Старший Первосвященник чинно восседал со сложенными на груди руками и с надутым видом гипнотизировал бутылочки сакэ, расставленные ровными рядами в чане с горячей водой. Младший Первосвященник с присущей ему прилежной старательностью складывал на коленях салфетки. Когда мы подошли ближе, Хикари-но тэнши чуть слышно сказал мне:
— Твоё место сегодня будет рядом со мной, но это потом. Сначала сядь вон туда, между братьями, напротив ками.
— Хорошо, — ответила я, изрядно однако удивившись, потому что раньше моё место было только подле моего ками.
Поприветствовав всех должным образом, я осторожно опустилась на коленки между Первосвященниками, не в силах оторвать глаз от светящейся улыбки Мидзу-но ками, упиваясь ею, и, казалось, только её и замечая.
— Время пришло, — сказал ками ласково, продолжая всё так же безмятежно сиять.
И хотя внутренне я давно уже была к этому готова, сейчас меня всю затрясло, в глазах потемнело, и ладони мгновенно вспотели так, что с них едва не закапало. Моя судьба, мой путь, моё служение и моя любовь — всё это должно было решиться в ближайшие минуты, и я не знаю никого, кто бы не терял сознания от волнения в такой ситуации!
— Ты готова? — услышала я бархатный голос Мидзу-но ками, едва пробивающийся сквозь звон в ушах и бешеный грохот моего собственного сердца.
И тем не менее, мой голос был уверенным и твёрдым:
— Да, ками-сама, я готова.
— Хорошо, — ответил он, и улыбка на его красивом лице вдруг потухла, как последний солнечный луч, но глаза оставались по-прежнему ласковыми. — Ты просила у меня служение и я обещал его тебе, тэнши. Я даже предложу тебе два на выбор... Как ты знаешь, моя сила — это любовь, но я не могу продуцировать её сам, поэтому в этом мне помогают мои дорогие "сосуды любви" — те призванные тэнши, сердца которых наиболее чуткие и отзывчивые, способные на большую бескорыстную любовь. Я уже много раз испытывал твоё сердце, оно таит в себе безграничные возможности, девочка моя. Ты могла бы стать очень ценным "сосудом любви"...
Ками помолчал немного, давая мне время переварить только что сказанное им. Затем продолжил:
— Теперь я скажу то, чего ты до сих пор не знала. Хотя, наверное, тебе должно быть известно кое-что из твоего прошлого опыта о взаимоотношениях Богов Плодородия с Мировой Бездной, ведь так?
Я молча кивнула головой в ответ.
— Я так и думал. Ну, тем лучше... Из-за Бездны, живущей во мне, я не могу накапливать слишком много силы: всё, что я соберу, может быть моментально проглочено мраком. Поэтому у меня, помимо "сосудов любви", есть ещё и "сосуды силы" — тэнши, обладающие достаточным мужеством и волей для того, чтобы носить в себе некоторую часть моего личного могущества, естественно, надёжно запечатанную. Если "сосуды любви" в благодарность за своё служение, помимо знаний, получают мою ответную любовь, то "сосуды силы", приобретя некоторый опыт, обретают возможность использовать часть моей силы на своё личное развитие. Ты представляешь ведь, насколько это может быть полезным для них, правда, детка?
Я снова кивнула. Ещё бы я не представляла! Даже с минимальным запасом силы, Мидзу-но ками мог создавать иллюзии любой сложности одним щелчком пальцев и доводить до полубезумного экстаза одним взглядом. Да самая малюсенькая крошечка его личной силы сразу вознесла бы меня к райским облакам на пути достижения могущества!
— Я даю тебе этот выбор, девочка, потому что ты в равной степени способна исполнять оба служения. Но выбрать надо сейчас. Времени на раздумья не будет. Впрочем, минут пять на принятие решения я могу тебе подарить. Думай, тэнши...
Если кому-то покажется, что мой выбор был лёгким, это будет неправдой. И если бы только в тот момент я поступила так, как подсказывало мне сердце... Однако своё решение я приняла почти не раздумывая.
— Я выбираю силу!
Никто не ответил мне.
Нервно сглотнув, я покосилась на Первосвященников. Они сидели по бокам в одинаковых почтительных позах, с совершенно одинаковым торжественным выражением на неулыбающихся лицах, и сейчас я впервые увидела, насколько всё-таки они, родные братья, были похожи друг на друга. Казалось, они даже дышали в унисон. Чуть приподняв голову, я встретилась глазами с Хикари-но тэнши, но они совершенно ничего не выражали, и по его каменному лицу было невозможно прочитать, одобряет он мой выбор или нет. Страх вернулся неожиданно и безжалостно начал скручивать всё мои внутренности в узел. Переведя взгляд на Кадзэ-но ками, я увидела, что его космические глаза превратились в колючие и проницательные узкие щёлочки, сосредоточенно сверлящие мне голову. Я не могла найти в себе силы взглянуть в лицо Мидзу-но ками. Просто не смела... Молчание длилось всего несколько секунд, но для меня каждая из них была неотвратимым маленьким умиранием.
— Другого мы и не ждали от тебя, Саку-чан, — услышал я голос Младшего Первосвященника.
И только тогда я подняла глаза на сияющего ками. Он улыбался мне всё той же тихой нежной улыбкой...
(читать дальше)— Что ты пытаешься услышать в моем сердце, ками-сама? — спросила я однажды, когда вся отведённая на сегодня магическая практика закончилась и мы вновь вернулись к прерванной практике объятий и поцелуев.
— Ммм... я слушаю тебя истинную, девочка, — промурчал он, легонько поглаживая кончиками пальцев мою шею и ямку между ключицами. — Не ту, какой тебя вылепили многие-многие твои прошедшие жизни, а ту, какой ты создавалась изначально, прежде чем отправиться в этот мир. Понятно, детка?
— Даа-а... — выдохнула я, на самом деле прислушиваясь сейчас совсем к другим ощущениям, рождавшимся от его прикосновений. — А то, что ты слышишь... оно хотя бы... хорошее?
Мидзу-но ками тихо рассмеялся в ответ, откинув назад голову, отчего его густые блестящие волосы потекли в разные стороны по обнажённым плечам.
— Хорошее-хорошее, не сомневайся! Во всяком случае то, что я слышу, обещает мне как минимум перспективную ученицу. Но чтобы ты знала, люди с тем, что считается здесь "плохим", в сердцах не попадают в мир сновидений. Дорога сюда открыта лишь тому, кто способен чувствовать.
Я перевернулась на бок и по-кошачьи вытянулась навстречу его рукам. Мидзу-но ками тоже перевернулся и принялся задумчиво вычерчивать на моей щеке сложные узоры зажатой между пальцами тоненькой прядкой волос.
— А разве есть такие, которые не способны ничего чувствовать? — пропыхтела я, пытаясь поймать зубами его руку.
— Не то чтобы совсем "ничего", конечно, но очень многое, девочка. В первую очередь это люди, нечувствительные к красоте.
— Да ну? — от любопытства я резко подскочила на локте, невольно сбрасывая его разыгравшуюся руку. — То есть, да, знаю, конечно, что красота — это очень относительное понятие, и каждый видит и ощущает её по-своему, но чтобы вот так, совсем нечувствительных... нет, я таких никогда не встречала. И впервые слышу, что они вообще есть!
Ками недовольно сдвинул брови и как следует звонко шлёпнул меня но голому плечу, чтобы я больше не дёргалась и немедленно легла, не мешая ему играть. Я послушно нырнула обратно в разноцветных ворох тонко пахнущих шёлковых одеяний, заменявший нам постель. Мидзу-но ками тут же навис надо мной, закрывая струящимися волосами весь остальной мир. Его губы были так заманчиво близко, но когда я, вытянув шею, попыталась прижаться к ним своими, он неожиданно уклонился.
— В чём по-твоему истинная красота, девочка? — спросил ками почти строго, насквозь прожигая меня огромными чёрными глазами.
Чувство, которое я при этом испытала, больше всего напоминало экстаз.
— Нет... я не смогу... как следует объяснить... — задыхаясь, прошептала я, чувствуя, как сладко замерло сердце, парализованное этим взглядом.
— Нет совершенства. Нет постоянства. Нет вечности. И только в этом, детка. Ты поняла?
Я ответила не сразу. Мне казалось, что в данный момент я не способна думать ни о чём важном, но в груди у меня тем не менее поднималась какая-то недоступная сознанию волна понимания. Она разрасталась, ширилась и становилась с каждой секундой всё ощутимей, и внезапно я почувствовала, что действительно всё поняла.
— Да... — прошептала я, наконец, и вдруг разрыдалась, сама не зная почему.
— Умница! — так же шёпотом ответил мне Мидзу-но ками, сияя самой утешительной из всех своих прекрасных улыбок...
Так, перемежая любовь с постижением в этом полупризрачном ускользающем мире, мы проводили вместе долгие часы моих снов, на траве, в густых зарослях ракитника у воды или на горячей земле, под палящим августовским солнцем, пряча невольные сладкие стоны в оглушительном оре цикад. Но Плывущий мир вздрогнул, и знойный август кончился слишком быстро, а вместе с ним закончилось и моё ученичество.
Если бы я пришла на зов Мидзу-но ками неподготовленной, наши уроки могли бы растянуться на долгие-долгие месяцы. Но я услышала зов, будучи уже посвящённой в кое-какое Знание, поэтому мы управились за каких-то четыре недели. Теперь впереди у меня были крылья, церемония в храме и выбор дальнейшего служения. Думая об этом, я ощущала, как сердце сжимается и липкий холод разливается в животе: как я справлюсь? Как изменится моё существование в обеих реальностях? Как будут дальше строиться наши отношения с Мидзу-но ками? И это были столь важные вопросы, что узнать на них ответы заранее было страшнее всего.
Крылья и посвящение я получила сразу после равноденствия, но со служением мне было велено пока подождать. Теперь, став, наконец, полноправной тэнши, я могла спокойно находиться в храме и общаться как с его обитателями, так и с прихожанами, и даже мрачный Кадзэ-но ками уже ничего не смог бы со мой сделать. Да я и в любом случае больше не боялась его. В день извлечения крыльев, видимо, плохо соображая от перенесённой боли, я пообещала служить Повелителю Ветров так же, как намеревалась служить Мидзу-но ками, и хотя никакой внятной реакции, кроме обычного презрения, взамен не получила, но каким-то образом поняла: он не отверг моё намерение. Просто не мог отказать тэнши в её собственном выборе.
Увлечённая привыканием к своему новому статусу, тем более, что меня практически тут же определили по опеку самого Хикари-но тэнши, изо всех сил стараясь произвести благоприятное впечатление на братьев Первосвященников и отчаянно ища пути к Кадзэ-но ками, я не сразу заметила, что наши свидания с Мидзу-но ками стали случаться всё реже и реже. Но тоска по нему копилась постепенно, и все-таки однажды прорвалась наружу странным и очень неприятным чувством растерянности и абсолютной беспомощности, таким по-детски наивным, но в то же время и очень болезненным. "Всё изменится, когда моё служение определится", — не раз успокаивала я себя, прислонившись щекой к стволу священной сакуры. - "Как только сияющий ками станет неотъемлемой частью моего пути, я уже никогда не потеряю его". И сакура тихо шелестела цветущими ветками на холодном осеннем ветру, осыпая меня лепестками, словно пыталась подбодрить и утешить. Вечноцветущая сакура, опровергавшая самим своим существованием канон истинной красоты, символ мятежной любви богов к нашему миру...
Хотя Мидзу-но ками и советовал не торопиться с выбором служения, но мне, понятное дело, не терпелось, и ещё до первых осенних заморозков я вдруг неожиданно была вызвана в храм официальным приглашением.
С замиранием сердца ожидала я какого-то сложного и особо торжественного ритуального действа, ещё более сакрального, чем моё недавнее посвящение, но оказалось, что меня пригласили всего лишь на весёлый пикник. У ворот храма меня встречал наставник-тэнши, и по его невозмутимому лицу как обычно было абсолютно невозможно догадаться о том, что мне, собственно предстояло. От обычной попойки в саду эта отличалась разве что только тем, что сегодня, кроме меня, посторонних больше не было, и все присутствующие сидели в церемониальных одеждах. Поджидавшая нас компания со всеми удобствами расположилось под большим старым деревом, почти у самого пруда. Мидзу-но ками, как всегда, сиял нежной и безмятежной улыбкой, затмевавшей собой солнечный блеск, чуть подрагивающий на зеркально-гладкой поверхности воды. Кадзэ-но ками безучастно курил, запрокинув голову и разглядывая проплывающие в вышине лёгкие осенние облака. Старший Первосвященник чинно восседал со сложенными на груди руками и с надутым видом гипнотизировал бутылочки сакэ, расставленные ровными рядами в чане с горячей водой. Младший Первосвященник с присущей ему прилежной старательностью складывал на коленях салфетки. Когда мы подошли ближе, Хикари-но тэнши чуть слышно сказал мне:
— Твоё место сегодня будет рядом со мной, но это потом. Сначала сядь вон туда, между братьями, напротив ками.
— Хорошо, — ответила я, изрядно однако удивившись, потому что раньше моё место было только подле моего ками.
Поприветствовав всех должным образом, я осторожно опустилась на коленки между Первосвященниками, не в силах оторвать глаз от светящейся улыбки Мидзу-но ками, упиваясь ею, и, казалось, только её и замечая.
— Время пришло, — сказал ками ласково, продолжая всё так же безмятежно сиять.
И хотя внутренне я давно уже была к этому готова, сейчас меня всю затрясло, в глазах потемнело, и ладони мгновенно вспотели так, что с них едва не закапало. Моя судьба, мой путь, моё служение и моя любовь — всё это должно было решиться в ближайшие минуты, и я не знаю никого, кто бы не терял сознания от волнения в такой ситуации!
— Ты готова? — услышала я бархатный голос Мидзу-но ками, едва пробивающийся сквозь звон в ушах и бешеный грохот моего собственного сердца.
И тем не менее, мой голос был уверенным и твёрдым:
— Да, ками-сама, я готова.
— Хорошо, — ответил он, и улыбка на его красивом лице вдруг потухла, как последний солнечный луч, но глаза оставались по-прежнему ласковыми. — Ты просила у меня служение и я обещал его тебе, тэнши. Я даже предложу тебе два на выбор... Как ты знаешь, моя сила — это любовь, но я не могу продуцировать её сам, поэтому в этом мне помогают мои дорогие "сосуды любви" — те призванные тэнши, сердца которых наиболее чуткие и отзывчивые, способные на большую бескорыстную любовь. Я уже много раз испытывал твоё сердце, оно таит в себе безграничные возможности, девочка моя. Ты могла бы стать очень ценным "сосудом любви"...
Ками помолчал немного, давая мне время переварить только что сказанное им. Затем продолжил:
— Теперь я скажу то, чего ты до сих пор не знала. Хотя, наверное, тебе должно быть известно кое-что из твоего прошлого опыта о взаимоотношениях Богов Плодородия с Мировой Бездной, ведь так?
Я молча кивнула головой в ответ.
— Я так и думал. Ну, тем лучше... Из-за Бездны, живущей во мне, я не могу накапливать слишком много силы: всё, что я соберу, может быть моментально проглочено мраком. Поэтому у меня, помимо "сосудов любви", есть ещё и "сосуды силы" — тэнши, обладающие достаточным мужеством и волей для того, чтобы носить в себе некоторую часть моего личного могущества, естественно, надёжно запечатанную. Если "сосуды любви" в благодарность за своё служение, помимо знаний, получают мою ответную любовь, то "сосуды силы", приобретя некоторый опыт, обретают возможность использовать часть моей силы на своё личное развитие. Ты представляешь ведь, насколько это может быть полезным для них, правда, детка?
Я снова кивнула. Ещё бы я не представляла! Даже с минимальным запасом силы, Мидзу-но ками мог создавать иллюзии любой сложности одним щелчком пальцев и доводить до полубезумного экстаза одним взглядом. Да самая малюсенькая крошечка его личной силы сразу вознесла бы меня к райским облакам на пути достижения могущества!
— Я даю тебе этот выбор, девочка, потому что ты в равной степени способна исполнять оба служения. Но выбрать надо сейчас. Времени на раздумья не будет. Впрочем, минут пять на принятие решения я могу тебе подарить. Думай, тэнши...
Если кому-то покажется, что мой выбор был лёгким, это будет неправдой. И если бы только в тот момент я поступила так, как подсказывало мне сердце... Однако своё решение я приняла почти не раздумывая.
— Я выбираю силу!
Никто не ответил мне.
Нервно сглотнув, я покосилась на Первосвященников. Они сидели по бокам в одинаковых почтительных позах, с совершенно одинаковым торжественным выражением на неулыбающихся лицах, и сейчас я впервые увидела, насколько всё-таки они, родные братья, были похожи друг на друга. Казалось, они даже дышали в унисон. Чуть приподняв голову, я встретилась глазами с Хикари-но тэнши, но они совершенно ничего не выражали, и по его каменному лицу было невозможно прочитать, одобряет он мой выбор или нет. Страх вернулся неожиданно и безжалостно начал скручивать всё мои внутренности в узел. Переведя взгляд на Кадзэ-но ками, я увидела, что его космические глаза превратились в колючие и проницательные узкие щёлочки, сосредоточенно сверлящие мне голову. Я не могла найти в себе силы взглянуть в лицо Мидзу-но ками. Просто не смела... Молчание длилось всего несколько секунд, но для меня каждая из них была неотвратимым маленьким умиранием.
— Другого мы и не ждали от тебя, Саку-чан, — услышал я голос Младшего Первосвященника.
И только тогда я подняла глаза на сияющего ками. Он улыбался мне всё той же тихой нежной улыбкой...
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
1.1 Мемуары тэнши: Белый поезд Мидзу-но ками
Ритмично постукивая колёсами, поезд, не имевший в расписании пункта прибытия, на всех парах летел в ночи, распарывая темноту двумя рядами ярко светящихся окон. Роскошная старомодная отделка вагона плавала, как в густой разлившейся воде, в золотом тёплом свете электрических светильников, стеклянные подвески легонько раскачивались и позвякивали в такт стучащим колёсам. Позолоченные завитушки декора на стенах сияли благородно-матовыми остветами, а тёмно-красный бархат мягких сидений-диванов словно сам по себе излучал приятное сдержанное тепло. И нигде ни души, весь поезд был целиком предоставлен в наше распоряжение.
(читать дальше)Ками сидел напротив в элегантном сером костюме и в цилиндре, надвинутом почти до самых бровей. Он положил красивые белые руки с тонкими пальцами, унизанными серебряными кольцами, на навершие трости, и спокойно и пристально разглядывал меня. Его влажно блестевшие большие чёрные глаза проникали настолько глубоко в мою сущность, что становилось изумительно неловко. Растерянность, страх, восхищение, неуверенность, преклонение — он отлично знал, что все эти чувства сейчас сплелись в один тугой комок в моей душе, и поэтому просто молчал, терпеливо выжидая, когда я смогу распутать их, или хотя бы, когда верх возьмёт что-нибудь одно. Наконец, заметив, что я стала ровнее дышать и уже не так дрожу, ками чуть заметно улыбнулся.
— Вот, — произнёс он чуть хрипловатым, но приятным певучим голосом, — наконец-то ты снова стала похожа на девочку, у которой хватило умения открыть дверь в "коридоры сознания". Не надо бояться.
Продолжая завороженно смотреть ему в глаза, я поспешно кивнула:
— Х-хорошо!
Собственный голос показался мне до жути сухим и противным. Ками снисходительно улыбнулся левой половиной лица, постучав указательными пальцами друг о друга.
— Всё ещё не можешь поверить, да? — спросил он, мягче и тише.
— Д-да... - теперь собственный голос напоминал мне жалобное блеяние икающего козлёнка.
— Понимаю, — протянул он со вздохом, снимая цилиндр и пристраивая его на сидении, рядом с уже лежащими там перчатками. — Тут уж ничего не поделаешь: либо веришь, либо нет. Тебя, кстати, никто не торопит — времени на то, чтобы всё как следует обдумать и разобраться в себе, у нас предостаточно. Ну, а пока ты думаешь, мы будем путешествовать.
Правая половина лица теперь тоже улыбалась, открыто, нежно, чуть смущённо, как улыбаются дети, когда хотят с кем-то подружиться. И я почувствовала, что невольно начинаю улыбаться в ответ точно такой же искренней и чистой улыбкой.
— Вот так, вот так совсем хорошо, — почти прошептал ками, и глаза его на мгновенье полыхнули ярким блеском, но тут же начали стремительно темнеть и расплываться, как будто заволакиваясь знойным маревом. Я вздрогнула и сладко затрепетала каждой клеточкой тела, откликаясь на зов его древней могучей силы, моментально вспотела с головы до ног, дрожа от переполнявшего желания под его пристальным неподвижным взглядом. Полагаю, мои чувства в тот момент были слишком очевидны, но когда ками уверенно и грациозно встал и приблизился ко мне почти вплотную, я резко отпрянула назад, закрывая лицо руками, словно пытаясь защититься от ослепляющего света.
— Ага! — выдохнул он радостно, — уж во всяком случае, в мою силу ты веришь! Теперь осталось только перестать бояться, девочка моя. Всего-то лишь...
Ками попытался обнять меня, но я вывернулась и юркнула за темно-красную бархатную спинку соседнего диванчика.
— Ну, и как мне это понимать? — расхохотался он, притворно заламывая руки. — Меня опять отвергли?
— Ками-сама, пожалуйста, не играйте со мной, это жестоко, - промямлила я, чуть не плача от досады на собственную нелепость. — Вы же знаете , я... я никогда не осмелюсь равнять себя с... Вам же это известно... Я на любое служение соглашусь, но только без... без... этого... не хочу быть... вот так вот... одной из...
Я задохнулась и окончательно сбилась, отчаянно краснея под его взглядом.
Он резко перестал смеяться, подошёл к окну, и на несколько минут уставился в непроглядную вязкую тьму, разбрызгивающуюся в разные стороны дробным перестуком колёс. Длинные стеклянные подвески в светильнике над его головой раскачивались и переливчато звенели.
— Не стоит так волноваться, девочка. Я никогда никого ни к чему не принуждаю, — проговорил ками, разбивая слова в такт мелодичному звону. — Служение — это достойный путь, и я безмерно уважаю такой выбор.
Он повернулся, и я вновь увидела кроткую, ясную, почти детскую, улыбку на его прекрасном лице.
— И всё же мы не будем спешить с этим выбором, правда? — спросил он так, словно вымаливал у меня поддержку.
Всё ещё смущённая и растерянная, я медленно кивнула.
— Ну вот и чудненько! А теперь, раз уж ты сама вызвалась послужить... Приготовь мне, пожалуйста, чай и расстели постель в соседнем вагоне. Всё, что нужно, там, в шкафчике, налево от входа. Сама ведь найдёшь, да?.. А! Погоди, вот ещё...
Ками щёлкнул пальцами, вызывая иллюзию, затем с удовлетворённым видом оглядел меня сверху до низу.
— Наряд горничной Вам очень идёт, девушка! — заявил он, хитро прищурившись.
"И ведь не поспоришь, тут ками-сама абсолютно прав", — подумала я, когда, пробегая мимо, бросила беглый взгляд на своё отражение в большом зеркале в тамбуре. Придуманная им иллюзия состояла из чёрного платья с юбкой ниже колена и глухим воротничком на мелких пуговках, белоснежного передника с оборками, такой же белоснежной косыночки на гладко зачёсанных волосах и закрытых туфель на низких каблуках. Более унылого наряда я в жизни не видела, но мне он действительно шёл...
...Управившись с постелью и разобравшись наконец со всеми тонкостями работы плитки, я ждала Мидзу-но ками со свежезаваренным чаем, и ждала долго, до тех пор, пока не почувствовала, что чашка уже почти остыла. Аккуратно и медленно, чтобы не расплескать напиток, потому что ношение подносов было пока что для меня делом непривычным, я вернулась в вагон с красными сидениями. Электрические светильники не горели, но теперь это было вроде как ни к чему, потому что всё пространство вагона заливал дымчато-белый тающий лунный свет. За окнами неспешно проплывала широкая равнина, далёкие горы на горизонте казались неподвижными и небрежно чернели, словно были наспех пририсованы углём в скользящем пейзаже, и над ними сияла гигантской опаловой бусиной полная луна. И поезд мчался сквозь её призрачный свет, грохоча колёсами, как ревущий дракон в небесах, пролетающий насквозь грозовые облака, собирая крохотные голубоватые искры молний на свою чешую.
Ками спал, по-кошачьи свернувшись на одном из диванчиков, так по-детски беззащитно уткнувшись носом в локоть, что у меня защемило сердце от нежности. Должно быть, его убаюкали по-прежнему тонко и мелодично звеневшие стеклянные подвески. Играя в лунном свете, они периодически вспыхивали яркими звёздами на скошенных гранях, создавая чарующие переливчатые отражения на стенах вагона и на бархатной обивке сидений, казавщейся теперь в темноте почти чёрной. Не в силах побороть искушение полюбоваться на спящее божество, я пристроила поднос с чаем на ближайшем диванчике и на цыпочках, крадучись, подошла к нему, прислушиваясь к тихому дыханию, отчётливо различимому сквозь стеклянный звон и стук колёс. Убедившись, что ками спит крепко, я подвернула юбку, чтобы не запачкать передник, и опустилась на колени совсем рядом с его лицом.
Смертному существу трудно пережить встречу с эдакой красотой и не рехнуться. Поэтому вряд ли возможно описать какими-то вразумительными словами то, что я сейчас чувствовала. Это была какая-то дикая смесь из самых древних, неистребимых страхов, острейшего желания и доходившего до физического экстаза фанатичного восторга. Наверное, если бы я была уверена в тот момент, что стоит только коснуться его рассыпавшихся волос, и можно уповать на немедленную смерть, я сделала бы это без колебаний. Но жить после такого... как можно просто жить дальше, испытав такую радость? Как найти потом в себе силы касаться чего-то другого? Словно зачарованная, я смотрела, не отрываясь, как размеренно и плавно вздымается его грудь во сне, начисто перестав ощущать время... Ритмично стучащие колёса поезда, ритмично раскачивающиеся стеклянные подвески, ритмично колышущееся тело божества... Выдох-вдох, выдох-вдох. Выдох-вдох — дышала и я в тот момент в унисон со всей Вселенной...
...Большие чёрные глаза Мидзу-но ками отливали призрачным блеском в дрожащем свете луны. Как?! Как давно он не спит? Почему же я не заметила? И почему вдруг лежу, вдавленная в мягкий бархат диванчика тяжестью его тела, и эти гематитовые глаза сияют в темноте прямо надо мной?
— Меня разбудил твой аромат, — прошептал он хрипло, словно отвечая на мои невысказанные вопросы, томно прикрыл веки и втянул воздух слегка трепещущими ноздрями. — Я отлично знаю, как пахнет желание... неважно, женщин, мужчин, животных и цветов — любое желание в самой его сути, — и тебе, девочка, больше не убежать и не спрятаться от меня, моя дорогая.
Я вроде бы пыталась что-то ему возразить, снова как-то вывернуться, но вдруг поняла, что не могу. И вовсе не потому, что ками лежал на мне и не давал пошевелиться. Я осознала, что не хочу шевелиться. Но и принять сейчас от него то, от чего я так старательно отгораживалась, тоже нельзя, поэтому я невероятным усилием воли попробовала отвернуться... и снова сама себе проиграла.
— Нет-нет-нет, — засмеялся он тихо, зарываясь лицом мне в волосы. — Я же сказал: больше не удастся. Ты выбрала свой путь — запах желания выдал тебя, — и отказов и колебаний я больше не приму. Когда взойдёт солнце, поезд остановится, и начнётся твоя подготовка к служению. Учти, девочка, что я умею быть требовательным и даже строгим учителем, и отлынивать от практических занятий я тебе не дам, даже не мечтай!
И затем, когда губы Мидзу-но ками легонько, как бы невзначай, коснулись моего виска, мне показалось, что я медленно и неотвратимо рассыпаюсь во все стороны тысячей блестящих звонких осколков, пролетая сквозь его длинные белые пальцы в дрожащую тьму гематитовых глаз. Он приподнял голову и улыбнулся.
— Луна сегодня особенно прекрасна, ты не находишь?.. Чудесная ночь. Вся ночь — твоя, девочка. И раз уж она у нас с тобой первая, я буду добросовестно исполнять все твои желания... Ну-ка, скажи, чего бы тебе сегодня хотелось?
Но я только молчала, как загипнотизированная, не в силах оторвать взгляд от его зрачков. Ками, по-прежнему улыбаясь, отыскал в темноте мою руку и поднёс к губам, расстёгивая зубами пуговку на манжете форменного чёрного платья. У меня моментально перехватило дыхание и сердце начало бешено колотиться в груди от нахлынувших ощущений.
— Ммм, как легко тебя завести! — промурлыкал ками, и я почувствовала, что запястье свободно, и его язык медленно скользит по пульсирующим тонким венам с внутренней стороны.
— Нет-нет, стой! Погоди выгибаться, девочка, я ведь только начал! — засмеялся он, ещё теснее прижимая меня к диванчику.
— Ох, сколько пуговок! — внезапно выдохнул он, словно только что заметил мой застёгнутый наглухо воротник. — И зачем я только придумал тебе такое сложное платье? Ну, что ж... придётся расстегнуть и их тоже!
И с каждой расстёгнутой пуговицей я абсолютно искренне считала, что вот-вот умру, и вот сейчас меня сотрясает агония, но с каждой новой пуговицей, встающей на пути горячих губ ками, я чувствовала, что снова воскресаю, чтобы затем опять начать выгибаться навстречу его губам, покрывшись испариной, дрожа от возбуждения и предвкушения ещё большего наслаждения...
...А на восходе солнца, вконец обессилив, я уснула, и поэтому не слышала, как Мидзу-но ками облачился в длинные разноцветные шелка и снял кольца, и не почувствовала, как он завернул меня в одну из своих шёлковых накидок, и вынес на руках навстречу утру, когда поезд остановился где-то посреди изумрудно-бриллиантовой россыпи бесконечный рисовых полей.
(читать дальше)Ками сидел напротив в элегантном сером костюме и в цилиндре, надвинутом почти до самых бровей. Он положил красивые белые руки с тонкими пальцами, унизанными серебряными кольцами, на навершие трости, и спокойно и пристально разглядывал меня. Его влажно блестевшие большие чёрные глаза проникали настолько глубоко в мою сущность, что становилось изумительно неловко. Растерянность, страх, восхищение, неуверенность, преклонение — он отлично знал, что все эти чувства сейчас сплелись в один тугой комок в моей душе, и поэтому просто молчал, терпеливо выжидая, когда я смогу распутать их, или хотя бы, когда верх возьмёт что-нибудь одно. Наконец, заметив, что я стала ровнее дышать и уже не так дрожу, ками чуть заметно улыбнулся.
— Вот, — произнёс он чуть хрипловатым, но приятным певучим голосом, — наконец-то ты снова стала похожа на девочку, у которой хватило умения открыть дверь в "коридоры сознания". Не надо бояться.
Продолжая завороженно смотреть ему в глаза, я поспешно кивнула:
— Х-хорошо!
Собственный голос показался мне до жути сухим и противным. Ками снисходительно улыбнулся левой половиной лица, постучав указательными пальцами друг о друга.
— Всё ещё не можешь поверить, да? — спросил он, мягче и тише.
— Д-да... - теперь собственный голос напоминал мне жалобное блеяние икающего козлёнка.
— Понимаю, — протянул он со вздохом, снимая цилиндр и пристраивая его на сидении, рядом с уже лежащими там перчатками. — Тут уж ничего не поделаешь: либо веришь, либо нет. Тебя, кстати, никто не торопит — времени на то, чтобы всё как следует обдумать и разобраться в себе, у нас предостаточно. Ну, а пока ты думаешь, мы будем путешествовать.
Правая половина лица теперь тоже улыбалась, открыто, нежно, чуть смущённо, как улыбаются дети, когда хотят с кем-то подружиться. И я почувствовала, что невольно начинаю улыбаться в ответ точно такой же искренней и чистой улыбкой.
— Вот так, вот так совсем хорошо, — почти прошептал ками, и глаза его на мгновенье полыхнули ярким блеском, но тут же начали стремительно темнеть и расплываться, как будто заволакиваясь знойным маревом. Я вздрогнула и сладко затрепетала каждой клеточкой тела, откликаясь на зов его древней могучей силы, моментально вспотела с головы до ног, дрожа от переполнявшего желания под его пристальным неподвижным взглядом. Полагаю, мои чувства в тот момент были слишком очевидны, но когда ками уверенно и грациозно встал и приблизился ко мне почти вплотную, я резко отпрянула назад, закрывая лицо руками, словно пытаясь защититься от ослепляющего света.
— Ага! — выдохнул он радостно, — уж во всяком случае, в мою силу ты веришь! Теперь осталось только перестать бояться, девочка моя. Всего-то лишь...
Ками попытался обнять меня, но я вывернулась и юркнула за темно-красную бархатную спинку соседнего диванчика.
— Ну, и как мне это понимать? — расхохотался он, притворно заламывая руки. — Меня опять отвергли?
— Ками-сама, пожалуйста, не играйте со мной, это жестоко, - промямлила я, чуть не плача от досады на собственную нелепость. — Вы же знаете , я... я никогда не осмелюсь равнять себя с... Вам же это известно... Я на любое служение соглашусь, но только без... без... этого... не хочу быть... вот так вот... одной из...
Я задохнулась и окончательно сбилась, отчаянно краснея под его взглядом.
Он резко перестал смеяться, подошёл к окну, и на несколько минут уставился в непроглядную вязкую тьму, разбрызгивающуюся в разные стороны дробным перестуком колёс. Длинные стеклянные подвески в светильнике над его головой раскачивались и переливчато звенели.
— Не стоит так волноваться, девочка. Я никогда никого ни к чему не принуждаю, — проговорил ками, разбивая слова в такт мелодичному звону. — Служение — это достойный путь, и я безмерно уважаю такой выбор.
Он повернулся, и я вновь увидела кроткую, ясную, почти детскую, улыбку на его прекрасном лице.
— И всё же мы не будем спешить с этим выбором, правда? — спросил он так, словно вымаливал у меня поддержку.
Всё ещё смущённая и растерянная, я медленно кивнула.
— Ну вот и чудненько! А теперь, раз уж ты сама вызвалась послужить... Приготовь мне, пожалуйста, чай и расстели постель в соседнем вагоне. Всё, что нужно, там, в шкафчике, налево от входа. Сама ведь найдёшь, да?.. А! Погоди, вот ещё...
Ками щёлкнул пальцами, вызывая иллюзию, затем с удовлетворённым видом оглядел меня сверху до низу.
— Наряд горничной Вам очень идёт, девушка! — заявил он, хитро прищурившись.
"И ведь не поспоришь, тут ками-сама абсолютно прав", — подумала я, когда, пробегая мимо, бросила беглый взгляд на своё отражение в большом зеркале в тамбуре. Придуманная им иллюзия состояла из чёрного платья с юбкой ниже колена и глухим воротничком на мелких пуговках, белоснежного передника с оборками, такой же белоснежной косыночки на гладко зачёсанных волосах и закрытых туфель на низких каблуках. Более унылого наряда я в жизни не видела, но мне он действительно шёл...
...Управившись с постелью и разобравшись наконец со всеми тонкостями работы плитки, я ждала Мидзу-но ками со свежезаваренным чаем, и ждала долго, до тех пор, пока не почувствовала, что чашка уже почти остыла. Аккуратно и медленно, чтобы не расплескать напиток, потому что ношение подносов было пока что для меня делом непривычным, я вернулась в вагон с красными сидениями. Электрические светильники не горели, но теперь это было вроде как ни к чему, потому что всё пространство вагона заливал дымчато-белый тающий лунный свет. За окнами неспешно проплывала широкая равнина, далёкие горы на горизонте казались неподвижными и небрежно чернели, словно были наспех пририсованы углём в скользящем пейзаже, и над ними сияла гигантской опаловой бусиной полная луна. И поезд мчался сквозь её призрачный свет, грохоча колёсами, как ревущий дракон в небесах, пролетающий насквозь грозовые облака, собирая крохотные голубоватые искры молний на свою чешую.
Ками спал, по-кошачьи свернувшись на одном из диванчиков, так по-детски беззащитно уткнувшись носом в локоть, что у меня защемило сердце от нежности. Должно быть, его убаюкали по-прежнему тонко и мелодично звеневшие стеклянные подвески. Играя в лунном свете, они периодически вспыхивали яркими звёздами на скошенных гранях, создавая чарующие переливчатые отражения на стенах вагона и на бархатной обивке сидений, казавщейся теперь в темноте почти чёрной. Не в силах побороть искушение полюбоваться на спящее божество, я пристроила поднос с чаем на ближайшем диванчике и на цыпочках, крадучись, подошла к нему, прислушиваясь к тихому дыханию, отчётливо различимому сквозь стеклянный звон и стук колёс. Убедившись, что ками спит крепко, я подвернула юбку, чтобы не запачкать передник, и опустилась на колени совсем рядом с его лицом.
Смертному существу трудно пережить встречу с эдакой красотой и не рехнуться. Поэтому вряд ли возможно описать какими-то вразумительными словами то, что я сейчас чувствовала. Это была какая-то дикая смесь из самых древних, неистребимых страхов, острейшего желания и доходившего до физического экстаза фанатичного восторга. Наверное, если бы я была уверена в тот момент, что стоит только коснуться его рассыпавшихся волос, и можно уповать на немедленную смерть, я сделала бы это без колебаний. Но жить после такого... как можно просто жить дальше, испытав такую радость? Как найти потом в себе силы касаться чего-то другого? Словно зачарованная, я смотрела, не отрываясь, как размеренно и плавно вздымается его грудь во сне, начисто перестав ощущать время... Ритмично стучащие колёса поезда, ритмично раскачивающиеся стеклянные подвески, ритмично колышущееся тело божества... Выдох-вдох, выдох-вдох. Выдох-вдох — дышала и я в тот момент в унисон со всей Вселенной...
...Большие чёрные глаза Мидзу-но ками отливали призрачным блеском в дрожащем свете луны. Как?! Как давно он не спит? Почему же я не заметила? И почему вдруг лежу, вдавленная в мягкий бархат диванчика тяжестью его тела, и эти гематитовые глаза сияют в темноте прямо надо мной?
— Меня разбудил твой аромат, — прошептал он хрипло, словно отвечая на мои невысказанные вопросы, томно прикрыл веки и втянул воздух слегка трепещущими ноздрями. — Я отлично знаю, как пахнет желание... неважно, женщин, мужчин, животных и цветов — любое желание в самой его сути, — и тебе, девочка, больше не убежать и не спрятаться от меня, моя дорогая.
Я вроде бы пыталась что-то ему возразить, снова как-то вывернуться, но вдруг поняла, что не могу. И вовсе не потому, что ками лежал на мне и не давал пошевелиться. Я осознала, что не хочу шевелиться. Но и принять сейчас от него то, от чего я так старательно отгораживалась, тоже нельзя, поэтому я невероятным усилием воли попробовала отвернуться... и снова сама себе проиграла.
— Нет-нет-нет, — засмеялся он тихо, зарываясь лицом мне в волосы. — Я же сказал: больше не удастся. Ты выбрала свой путь — запах желания выдал тебя, — и отказов и колебаний я больше не приму. Когда взойдёт солнце, поезд остановится, и начнётся твоя подготовка к служению. Учти, девочка, что я умею быть требовательным и даже строгим учителем, и отлынивать от практических занятий я тебе не дам, даже не мечтай!
И затем, когда губы Мидзу-но ками легонько, как бы невзначай, коснулись моего виска, мне показалось, что я медленно и неотвратимо рассыпаюсь во все стороны тысячей блестящих звонких осколков, пролетая сквозь его длинные белые пальцы в дрожащую тьму гематитовых глаз. Он приподнял голову и улыбнулся.
— Луна сегодня особенно прекрасна, ты не находишь?.. Чудесная ночь. Вся ночь — твоя, девочка. И раз уж она у нас с тобой первая, я буду добросовестно исполнять все твои желания... Ну-ка, скажи, чего бы тебе сегодня хотелось?
Но я только молчала, как загипнотизированная, не в силах оторвать взгляд от его зрачков. Ками, по-прежнему улыбаясь, отыскал в темноте мою руку и поднёс к губам, расстёгивая зубами пуговку на манжете форменного чёрного платья. У меня моментально перехватило дыхание и сердце начало бешено колотиться в груди от нахлынувших ощущений.
— Ммм, как легко тебя завести! — промурлыкал ками, и я почувствовала, что запястье свободно, и его язык медленно скользит по пульсирующим тонким венам с внутренней стороны.
— Нет-нет, стой! Погоди выгибаться, девочка, я ведь только начал! — засмеялся он, ещё теснее прижимая меня к диванчику.
— Ох, сколько пуговок! — внезапно выдохнул он, словно только что заметил мой застёгнутый наглухо воротник. — И зачем я только придумал тебе такое сложное платье? Ну, что ж... придётся расстегнуть и их тоже!
И с каждой расстёгнутой пуговицей я абсолютно искренне считала, что вот-вот умру, и вот сейчас меня сотрясает агония, но с каждой новой пуговицей, встающей на пути горячих губ ками, я чувствовала, что снова воскресаю, чтобы затем опять начать выгибаться навстречу его губам, покрывшись испариной, дрожа от возбуждения и предвкушения ещё большего наслаждения...
...А на восходе солнца, вконец обессилив, я уснула, и поэтому не слышала, как Мидзу-но ками облачился в длинные разноцветные шелка и снял кольца, и не почувствовала, как он завернул меня в одну из своих шёлковых накидок, и вынес на руках навстречу утру, когда поезд остановился где-то посреди изумрудно-бриллиантовой россыпи бесконечный рисовых полей.
Резервная копия, блог «Мемуары тэнши»
1.0 Мемуары тэнши: Дневник снов Сакуры. Запись первая
Часть 1. Мир сновидений
Бледный свет ночного мегаполиса льётся сквозь неплотно задёрнутые шторы из окна в прокуренной комнате. Окно открыто, и монотонный гул шуршащих шинами машин внизу сливается с ритмическим перестуком колёс поездов на отдалённой железнодорожной ветке. Темнота не погружает этот огромный густонаселённый город в сон, но она делает его вкус острее, и ты лежишь на полу, окутанный табачным фимиамом, и задумчиво смотришь, как белёсый дым недокуренной сигареты извивается и тает в призрачном свете токийской ночи. Ты устал, потому что день был таким бесконечно длинным, и все чего-то хотели от тебя, и всем им приходилось улыбаться и кланяться, а тебе больше всего на свете хотелось остаться наедине со своими мыслями, чувствами, выкурить несколько сигарет подряд, помолчать, полежать в темноте, прикрыв глаза ладонями, чтобы вращающийся механизм жизни замер на мгновение, на одно лишь малюсенькое мгновение, и ты смог наконец осознать причину той грусти, которая точит твоё сердце вот уже несколько дней.
(читать дальше)Как ты молод. Я ожидала встретить зрелого во всех отношениях мужчину, но передо мной всего лишь усталый печальный мальчик с большими глазами и по-юношески тонким телом. Мне немного страшно; никогда ещё я не чувствовала себя так неуверенно наедине с мужчиной, но, справедливости ради, никогда ещё этот мужчина не был почти что ребёнком. Пока ты не заметил меня, я могу тихо сидеть в сгустившемся мраке и наблюдать за тем, как своими большими, влажно поблёскивающими глазами ты рассеянно разглядываешь потолок, как облизываешь губы, самые совершенные губы в пределах этого мира, а твои руки, тонкие, белые, сияющие неестественным фосфорицирующим светом в полумраке ночной комнаты, достают очередную сигарету из пачки и небрежно шарят по полу в поисках зажигалки. Ты совершенен в своём воплощении, и я уже знаю, что теперь не смогу уйти просто так, не прикоснувшись к тебе, хотя сначала, шокированная твоей юностью, я намеревалась так и поступить. Время пришло: я чувствую, как вращающийся механизм жизни плавно замедляет свои обороты, в полусне ты гасишь недокуренную сигарету в пепельнице, закидываешь руки за голову и опускаешь веки. Несколько лёгких вдохов, несколько оглушительных ударов собственного сердца, и я наконец-то оставляю свою укромную темноту и неслышно приближаюсь к тебе. Мальчик, ты спишь, но твой сон не будет детским, потому что я — ангел, несущий в себе твою силу, и сейчас я должна тебя пробудить для того, чтобы спустя много лет пробудиться самой.
Кончиками пальцев я еле заметно касаюсь твоего лба, переводя тебя из обычного сна в свою реальность. Ты вздрагиваешь и открываешь глаза. Всё та же комната, наполненная бледным светом и шорохом токийской ночи, смятый футон, въевшийся тяжёлый табачный запах и не рассеявшийся до конца дым, но ты понимаешь, что что-то изменилось. Несколько мгновений мы оба молчим, ты ещё не разглядел меня в темноте, а я набираюсь смелости. Как это нелепо с моей стороны — трястись перед юношей, пусть даже я заранее знаю, кто ты есть на самом деле. Наконец я решаюсь и, ощущая себя окоченевшей птицей, летящей в бесконечную снежную пропасть, наклоняюсь над твоим лицом, чуть согревая своим дыханием застывшие напряжённые губы. Ты чувствуешь моё тепло, и твои глаза темнеют и расширяются от безотчётного страха. "Не бойся, — шепчу я, зная, что ты ещё не понимаешь меня, — не бойся," — и прижимаюсь губами к твоим губам, до самого последнего сгусточка души содрогаясь в упоительном экстазе. Твои страх и удивление отступают, сменяясь бесстрастным любопытством — ты увидел меня. Интересно, какой я тебе сейчас снюсь? Наверное, невероятной сногсшибательной красавицей под стать тебе самому? Как хорошо, что наши сны так пластичны и многослойны, как радостно от того, что ты увидишь во мне лишь отражение своих собственных желаний.
Ты приподнимаешься на локте и долго и пристально вглядываешься в мои глаза. Нет, не может быть! ты не можешь почувствовать собственную силу во мне, для этого ты слишком неопытен. Но... да, конечно! — вот интерес сменяется смущением, и я с облегчением понимаю, что всё идёт своим чередом, и ты не сумел разгадать мою ангельскую природу. Но, видя этот жаркий румянец стыда и одновременного вожделения, я уже не могу контролировать просыпающуюся во мне женственность, возжелавшую тебя с момента моего первого пробуждения в мире снов. Теперь твоя молодость и неопытность уже не сдерживают меня, а лишь сильнее и сильнее распаляют. Ты стараешься держаться уверенно, хотя я чувствую, как нелегко даётся тебе эта игра, и не смотря на то, что ты крепко держишь меня в объятьях, прижимая к себе, я ощущаю лёгкую дрожь волнения в твоих руках, которую нипочём бы не заметила реальная женщина, но я чувствую её, потому что точно так же дрожат перья моих крыльев, надёжно укрытых плотью сновидения.
Руки действуют помимо воли, и я замечаю, что уже некоторое время глажу твоё лицо, лоб, широкие скулы, изгиб носа, разлёт бровей, губы, постепенно спускаясь к шее. Твои волосы очень интересные: рыже-жёлтые обесцвеченные пряди сухие и ломкие, испорченные окраской и неуёмным использованием лака, почти мёртвые, тогда как чёрные неокрашенные прядки наполнены искрящейся радостью юности, и они ликуют под моими пальцами, потому что остались в живых. Постепенно мои руки уступают место губам, и я начинаю восхитительное исследование твоего рельефного лица, опьянённо целуя каждую ямочку, каждый выступ, каждую складочку горячих трепещущих век. Ты увлечённо играешь по моим правилам, не забывая возвращать поцелуи, от твоего учащённого дыхания кружится голова и сладко сжимается грудь. Упоённая страстью, я стаскиваю с тебя футболку и прижимаюсь лбом к ключицам, пытаясь хоть немного прийти в себя, слушая, как бьётся твоё сердце. Ты что-то шепчешь мне, незнакомые слова звучат, как заклинание... ах, если бы я тебя понимала, мой печальный мальчик! Ты остаёшься печальным даже в огненном водовороте страсти, обнимая в сновидении образ женщины, которую, быть может, знаешь в своей обычной жизни, которую, быть может, любишь. И я — ангел, сосуд твоей силы — страдаю от твоей боли сильнее, чем от собственной ревности, хотя моя ревность мучительнее любой боли.
...
Ты лежишь на спине, и твоё нагое юное тело, влажное от страстного жара моих поцелуев и ласк, белеет в полумраке прокуренной комнаты токийской ночи. Окно распахнуто, и из-за неплотно задёрнутых штор просачивается предрассветный холодок. Ты вздрагиваешь, когда ледяной воздух скользит по твоей разгорячённой коже. Спустя несколько мгновений ты начинаешь уже дрожать по-настоящему. "Холодно..." — чуть слышно произносишь ты. "Да... — отвечаю я, - ноябрь..." Я ощущаю, как вращающийся механизм жизни начинает набирать обороты, потревоженный холодной комнатой. Ты дрожишь, но всё ещё держишь меня за руку. "До встречи..." — шепчу я, готовясь вернуться во тьму. "Хорошо..." — отвечаешь ты хрипловато и нежно, продолжая неотрывно смотреть на меня. Ты даже не заметил, что мы стали понимать друг друга, а ведь это — знак того, что сила вошла в тебя, и моя миссия сосуда выполнена. "Я буду ждать..." — бормочешь ты, засыпая, чтобы мгновение спустя, когда я успею метнуться в серые сумерки, проснуться от холода на полу в прокуренной комнате рассветного токийского утра.
Бледный свет ночного мегаполиса льётся сквозь неплотно задёрнутые шторы из окна в прокуренной комнате. Окно открыто, и монотонный гул шуршащих шинами машин внизу сливается с ритмическим перестуком колёс поездов на отдалённой железнодорожной ветке. Темнота не погружает этот огромный густонаселённый город в сон, но она делает его вкус острее, и ты лежишь на полу, окутанный табачным фимиамом, и задумчиво смотришь, как белёсый дым недокуренной сигареты извивается и тает в призрачном свете токийской ночи. Ты устал, потому что день был таким бесконечно длинным, и все чего-то хотели от тебя, и всем им приходилось улыбаться и кланяться, а тебе больше всего на свете хотелось остаться наедине со своими мыслями, чувствами, выкурить несколько сигарет подряд, помолчать, полежать в темноте, прикрыв глаза ладонями, чтобы вращающийся механизм жизни замер на мгновение, на одно лишь малюсенькое мгновение, и ты смог наконец осознать причину той грусти, которая точит твоё сердце вот уже несколько дней.
(читать дальше)Как ты молод. Я ожидала встретить зрелого во всех отношениях мужчину, но передо мной всего лишь усталый печальный мальчик с большими глазами и по-юношески тонким телом. Мне немного страшно; никогда ещё я не чувствовала себя так неуверенно наедине с мужчиной, но, справедливости ради, никогда ещё этот мужчина не был почти что ребёнком. Пока ты не заметил меня, я могу тихо сидеть в сгустившемся мраке и наблюдать за тем, как своими большими, влажно поблёскивающими глазами ты рассеянно разглядываешь потолок, как облизываешь губы, самые совершенные губы в пределах этого мира, а твои руки, тонкие, белые, сияющие неестественным фосфорицирующим светом в полумраке ночной комнаты, достают очередную сигарету из пачки и небрежно шарят по полу в поисках зажигалки. Ты совершенен в своём воплощении, и я уже знаю, что теперь не смогу уйти просто так, не прикоснувшись к тебе, хотя сначала, шокированная твоей юностью, я намеревалась так и поступить. Время пришло: я чувствую, как вращающийся механизм жизни плавно замедляет свои обороты, в полусне ты гасишь недокуренную сигарету в пепельнице, закидываешь руки за голову и опускаешь веки. Несколько лёгких вдохов, несколько оглушительных ударов собственного сердца, и я наконец-то оставляю свою укромную темноту и неслышно приближаюсь к тебе. Мальчик, ты спишь, но твой сон не будет детским, потому что я — ангел, несущий в себе твою силу, и сейчас я должна тебя пробудить для того, чтобы спустя много лет пробудиться самой.
Кончиками пальцев я еле заметно касаюсь твоего лба, переводя тебя из обычного сна в свою реальность. Ты вздрагиваешь и открываешь глаза. Всё та же комната, наполненная бледным светом и шорохом токийской ночи, смятый футон, въевшийся тяжёлый табачный запах и не рассеявшийся до конца дым, но ты понимаешь, что что-то изменилось. Несколько мгновений мы оба молчим, ты ещё не разглядел меня в темноте, а я набираюсь смелости. Как это нелепо с моей стороны — трястись перед юношей, пусть даже я заранее знаю, кто ты есть на самом деле. Наконец я решаюсь и, ощущая себя окоченевшей птицей, летящей в бесконечную снежную пропасть, наклоняюсь над твоим лицом, чуть согревая своим дыханием застывшие напряжённые губы. Ты чувствуешь моё тепло, и твои глаза темнеют и расширяются от безотчётного страха. "Не бойся, — шепчу я, зная, что ты ещё не понимаешь меня, — не бойся," — и прижимаюсь губами к твоим губам, до самого последнего сгусточка души содрогаясь в упоительном экстазе. Твои страх и удивление отступают, сменяясь бесстрастным любопытством — ты увидел меня. Интересно, какой я тебе сейчас снюсь? Наверное, невероятной сногсшибательной красавицей под стать тебе самому? Как хорошо, что наши сны так пластичны и многослойны, как радостно от того, что ты увидишь во мне лишь отражение своих собственных желаний.
Ты приподнимаешься на локте и долго и пристально вглядываешься в мои глаза. Нет, не может быть! ты не можешь почувствовать собственную силу во мне, для этого ты слишком неопытен. Но... да, конечно! — вот интерес сменяется смущением, и я с облегчением понимаю, что всё идёт своим чередом, и ты не сумел разгадать мою ангельскую природу. Но, видя этот жаркий румянец стыда и одновременного вожделения, я уже не могу контролировать просыпающуюся во мне женственность, возжелавшую тебя с момента моего первого пробуждения в мире снов. Теперь твоя молодость и неопытность уже не сдерживают меня, а лишь сильнее и сильнее распаляют. Ты стараешься держаться уверенно, хотя я чувствую, как нелегко даётся тебе эта игра, и не смотря на то, что ты крепко держишь меня в объятьях, прижимая к себе, я ощущаю лёгкую дрожь волнения в твоих руках, которую нипочём бы не заметила реальная женщина, но я чувствую её, потому что точно так же дрожат перья моих крыльев, надёжно укрытых плотью сновидения.
Руки действуют помимо воли, и я замечаю, что уже некоторое время глажу твоё лицо, лоб, широкие скулы, изгиб носа, разлёт бровей, губы, постепенно спускаясь к шее. Твои волосы очень интересные: рыже-жёлтые обесцвеченные пряди сухие и ломкие, испорченные окраской и неуёмным использованием лака, почти мёртвые, тогда как чёрные неокрашенные прядки наполнены искрящейся радостью юности, и они ликуют под моими пальцами, потому что остались в живых. Постепенно мои руки уступают место губам, и я начинаю восхитительное исследование твоего рельефного лица, опьянённо целуя каждую ямочку, каждый выступ, каждую складочку горячих трепещущих век. Ты увлечённо играешь по моим правилам, не забывая возвращать поцелуи, от твоего учащённого дыхания кружится голова и сладко сжимается грудь. Упоённая страстью, я стаскиваю с тебя футболку и прижимаюсь лбом к ключицам, пытаясь хоть немного прийти в себя, слушая, как бьётся твоё сердце. Ты что-то шепчешь мне, незнакомые слова звучат, как заклинание... ах, если бы я тебя понимала, мой печальный мальчик! Ты остаёшься печальным даже в огненном водовороте страсти, обнимая в сновидении образ женщины, которую, быть может, знаешь в своей обычной жизни, которую, быть может, любишь. И я — ангел, сосуд твоей силы — страдаю от твоей боли сильнее, чем от собственной ревности, хотя моя ревность мучительнее любой боли.
...
Ты лежишь на спине, и твоё нагое юное тело, влажное от страстного жара моих поцелуев и ласк, белеет в полумраке прокуренной комнаты токийской ночи. Окно распахнуто, и из-за неплотно задёрнутых штор просачивается предрассветный холодок. Ты вздрагиваешь, когда ледяной воздух скользит по твоей разгорячённой коже. Спустя несколько мгновений ты начинаешь уже дрожать по-настоящему. "Холодно..." — чуть слышно произносишь ты. "Да... — отвечаю я, - ноябрь..." Я ощущаю, как вращающийся механизм жизни начинает набирать обороты, потревоженный холодной комнатой. Ты дрожишь, но всё ещё держишь меня за руку. "До встречи..." — шепчу я, готовясь вернуться во тьму. "Хорошо..." — отвечаешь ты хрипловато и нежно, продолжая неотрывно смотреть на меня. Ты даже не заметил, что мы стали понимать друг друга, а ведь это — знак того, что сила вошла в тебя, и моя миссия сосуда выполнена. "Я буду ждать..." — бормочешь ты, засыпая, чтобы мгновение спустя, когда я успею метнуться в серые сумерки, проснуться от холода на полу в прокуренной комнате рассветного токийского утра.
Резервная копия, блог «☆★ COSMOS ★☆»
☆★ A-Z ★☆
☆★ BUCK-TICK ★☆
21st Cherry Boy
☆★ A ★☆
Ai no haremu (愛のハレム)
Ai no souretsu (愛の葬列)
Ai no uta (愛ノ歌)
Aikawarazu no "are" no katamari ga nosabaru hedo no soko no fukidamari (相変わらずの「アレ」のカタマリがのさばる反吐の底の吹き溜まり)
Aku no hana (悪の華)
Alice in Wonder Underground
ALIVE
Angelfish (エンジェルフィッシュ )
ANGELIC CONVERSATION
Ao no sekai (青の世界)
Ash-ra
ASYLUM GARDEN
AUTOMATIC BLUE
☆★ B ★☆
BABEL
Baby, I Want You
Barairo no hibi (薔薇色の日々)
Barairo juujidan -Rosen Kreuzer- (薔薇色十字団 -Rosen Kreuzer-)
Baudelaire de nemurenai (ボードレールで眠れない)
BEAST
Bi NEO Universe (美 NEO Universe)
Bishuu LOVE (美醜LOVE)
BLACK CHERRY
BOLERO
Boogie Woogie
Boukyaku (忘却)
BOY septem peccata mortalia
Brain, Whisper, Head, Hate is noise
BRAN-NEW LOVER
Brilliant
BUSTER
☆★ C ★☆
Cabaret
Campanella - Hanataba wo kimi ni (Campanella 花束を君に)
Candy (キャンディ)
CAPSULE TEARS- PLASTIC SYNDROME III-
CASTLE IN THE AIR
CHECK UP
Chikashitsu no merodii (地下室のメロディー )
Chocolate (チョコレート)
Chouchou (蝶蝶)
CLIMAX TOGETHER
COSMOS
Coyote
CREAM SODA
Cuba Libre
cum uh sol nu -Furasuko no besshu- (cum uh sol nu - フラスコの別種 -)
скрытый текст☆★ D ★☆
DADA DISCO -G J T H B K H T D-
Dance tengoku (ダンス天国)
darker than darkness
Datenshi (堕天使)
Death Wish
Deep Slow
DESPERATE GIRL
Detarame yarou (デタラメ野郎 )
Devil’N Angel
Devil's Wings
DIABOLO
die
DIZZY MOON
Django!!! -Genwaku no Django (Django!!! －幻惑のジャンゴ－)-
DO THE "I LOVE YOU"
Dokudanjou Beauty (独壇場 Beauty)
DOLL
Doukeshi A (道化師A)
DOWN
DREAM OR TRUTH
Dress (ドレス)
☆★ E ★☆
El Dorado
EMBRYO
EMPTY GIRL
Elise no tame ni (エリーゼのために)
Eureka (ユリイカ)
☆★ F ★☆
FEAST OF DEMORALIZATION
FLAME
FLY HIGH
Foolish
FOR DANGEROUS KIDS
FUTURE FOR FUTURE
FUTURE SONG -Mirai ga tooru- (FUTURE SONG - 未来が通る -)
☆★ G ★☆
GALAXY
Gekka reijin (月下麗人)
Gensou no hana (幻想の花)
Genzai (原罪)
Gessekai (月世界)
Gesshoku (月蝕)
GHOST
Girl
Glamorous
Goblin
Go-Go B-T TRAIN
Guernica no yoru (ゲルニカの夜)
GUSTAVE
☆★ H ★☆
Hamushi no you ni (羽虫のように)
HEARTS
HEAVEN
Henshin (REBORN) (変身 [REBORN] )
Heroine (ヒロイン)
Hikari no teikoku (光の帝国)
Hizumi (ヒズミ)
Hosoi sen (細い線)
HURRY UP MODE
HYPER LOVE
☆★ I ★☆
ICONOCLASM [eng]
idol
IGNITER
Ijin no yoru (異人の夜)
ILLUSION
IN
···IN HEAVEN···
INTER RAPTOR
Itoshi no Rock Star (愛しのロック・スター )
☆★ J ★☆
"J"
Jonathan Jet-Coaster
Jukai (樹海)
JUPITER
JUST ОNE MORE KISS
☆★ K ★☆
Kagerou (蜉蝣)
Kagirinaku nezumi (限りなく鼠)
Kain (カイン)
Kalavinka (迦陵頻伽)
Kamikaze (神風)
Katte ni shiyagare (勝手にしやがれ)
Keijijou ryuusei (形而上 流星)
Kemonotachi no yoru (獣たちの夜)
Kick -Daichi wo keru otoko- (Kick -大地を蹴る男-)
Kimi e (君へ)
Kimi ga shin... dara (キミガシン．．ダラ)
Kimi no Vanilla (君のヴァニラ)
Kinjirareta asobi -ADULT CHILDREN- (禁じられた遊び -ADULT CHILDREN-)
Kirameki no naka de (キラメキの中で．．．)
KISS ME GOOD-BYE
Kodou (鼓動)
Kogoeru (凍える)
Koi (恋)
Kourin (降臨)
Kuchizuke (くちづけ)
Kyouki no Deadheat (狂気のデッドヒート)
Kyokutou yori ai wo komete (極東より愛を込めて)
☆★ L ★☆
La vie en rose (La vie en Rose ～ラヴィアン・ローズ～)
LADY SKELETON
Les Enfants Terribles
Lily (リリィ)
LIMBO
LION
Living оn the Net
Lizard skin no shoujo (リザードスキンの少女)
Long Distance Call
Loop
Love Letter [eng]
LOVE ME
LOVE PARADE
Lullaby III
Luna Park
☆★ M ★☆
Maboroshi no miyako (幻の都)
MACHINE
MAD
Madman Blues -Minashingo no yuu'utsu- (Madman Blues －ミナシ児ノ憂鬱－)
Maimu Mime (舞夢マイム)
Makka na yoru (真っ赤な夜)
Manjushage manjushaka (曼珠沙華 manjusaka)
Maria
masQue
Megami (女神)
Melancholia (メランコリア)
memento mori
MEMORIES
Message
Mienai mono wo miyou to suru gokai subete gokai da (見えない物を見ようとする 誤解 全て誤解だ) (album version)
Mienai mono wo miyou to suru gokai subete gokai da (見えない物を見ようとする 誤解 全て誤解だ) (single version)
MIS-CAST
Misshitsu (密室)
MISS TAKE
MISTY BLUE
MISTY ZONE
Miu (ミウ)
Mona Lisa
MONSTER
Montage (モンタージュ)
MOONLIGHT
MOONLIGHT ESCAPE
Moon sayonara wo oshiete (Moon さよならを教えて)
MOTEL 13
Mr. Darkness and Mrs. Moonlight
Muchi no namida (無知の涙)
Mudai (無題)
Mugen (夢幻)
Mugen LOOP (無限 LOOP)
Muma -The Nightmare- (夢魔－The Nightmare-)
My baby Japanese
MY EYES & YOUR EYES
MY FUCKIN' VALENTINE
MY FUNNY VALENTINE
☆★ N ★☆
Nakayubi (ナカユビ)
Namonaki watashi (名も無きわたし)
Narcissus (ナルシス)
NATIONAL MEDIA BOYS
New World
Ningyo -mermaid- (人魚 -mermaid-)
NO NO BOY
Nocturne -Rain Song-
Noraneko Blue (野良猫ブルー)
Nostalgia-Wita Mechanichalis- (ノスタルジア -ヰタ メカニカリス-)
NOT FOUND
☆★ O ★☆
ONE NIGHT BALLET
ONLY YOU
ONCE UPON A TIME
Ophelia
ORIENTAL LOVE STORY
Oukoku Kingdom Come -moon rise- (王国 Kingdom Come -moon rise-)
☆★ P ★☆
Paradise (パラダイス)
Passion
PHANTOM VOLTAIRE
PHYSICAL NEUROSE
PINOA ICCHIO -Odoru atomu- (PINOA ICCHIO - 躍るアトム -)
PIXY
PLASTIC SYNDROME TYPE II
PLEASURE LAND
PROLOGUE [eng]
☆★ Q ★☆
Que Sera Sera Elegy (ケセラセラ エレジー)
☆★ R ★☆
RAIN
Rakuen (楽園)
Rasen mushi (螺旋 虫)
RAZZLE DAZZLE
Reishiki 13-gata "Ai" (零式13型「愛」)
RENDEZVOUS (～ランデヴー～)
REVOLVER
RHAPSODY
Rokugatsu no Okinawa (六月の沖縄)
ROMANCE
ROMANESQUE
RONDO
☆★ S ★☆
SABBAT
Saibougu Dolly: Soramimi: PHANTOM (細胞具ドリー：ソラミミ：PHANTOM)
Sakura (さくら)
Sakuran Baby (錯乱Baby)
Salome (サロメ)
SANE
Sapphire (サファイア)
Sasayaki (囁き)
Satan (サタン)
Sayonara Shelter (さよならシェルター)
SCARECROW
Schiz·o gensou (Schiz.o 幻想)
SECRET REACTION
Sekai wa yami de michiteiru (世界は闇で満ちている)
seraphim
Serenade -Itoshi no Umbrella- (セレナーデ －愛しのアンブレラ－)
SEVENTH HEAVEN
SEX FOR YOU
SEXUAL XXXXX!
Shanikusai -Carnival- (謝肉祭 －カーニバルー)
Shippuu no Blade Runner (疾風のブレードラナー)
Sid Vicious оn THE BEACH
SILENT NIGHT
SISSY BOY
Snow White
Solaris
Somewhere Nowhere
SOPHIA DREAM
SPEED (スピード)
Spider (スパイダー)
STAY GOLD
STEPPERS -PARADE-
SURVIVAL DANCE
Suzumebachi (スズメバチ)
☆★ T ★☆
TABOO
Tainai kaiki (胎内回帰)
Taiyou ni korosareta (太陽に殺された)
Taiyou to Icarus (太陽とイカロス)
TANGO Swanka
TELEPHONE MURDER
Tenshi wa dare da (天使は誰だ)
Thanatos (タナトス)
THE FALLING DOWN
THE SEASIDE STORY
THE WORLD IS YOURS
Tight Rope
TO SEARCH
TOKYO
TRANS
TRIGGER
Tsuki no sabaku (月の砂漠)
☆★ U ★☆
Uchuu Circus (宇宙サーカス)
Umbrella (アンブレラ)
UNDER THE MOON LIGHT
URAHARA-JUKU
Uta (唄)
Utsusemi (空蝉)
☆★ V ★☆
VACUUM DREAM
Valkyrie no kikou (ワルキューレの騎行)
VICTIMS OF LOVE
Villain
Voo Doo
☆★ W ★☆
WARP DAY
☆★ Y ★☆
Yasou (夜想)
Yougetsu (妖月)
Yumeji (夢路)
Yumemiru uchuu (夢見る宇宙)
Yuuwaku (誘惑)
☆★ Z ★☆
Zangai (残骸)
Zekkai (絶界)
ZERO
☆★ Sakurai Atsushi ★☆
Amaoto wa Chopin no shirabe -I Like Chopin- (雨音はショパンの調べ-I Like Chopin-)
Barbaric Man
Chiisa na mori no hito (小さな森の人)
EXPLOSION
DEAD CAN DANCE
Fantasy
Fantomas -tenrankai no otoko- (Fantomas -展覧会の男-)
Grotesque (グロテスク)
Guignol (ギニョル)
Halleluya! (ハラルヤ！)
I Hate You All
Koi suru Christine (恋するクリスチーネ)
LOVE –Dakishimetai– (Love -抱きしめたい-)
Manatsu no yoru no mori (真夏の夜の森)
Märchen
Mortal
MOTHER
Neko (猫)
PAIN DROP
Sacrifice
Sayonara Waltz (サヨナラワルツ)
Shingetsu (新月)
Shinkai (深海)
Smell
Subarashii ashita (素晴らしい明日)
Taiji (胎児)
Tensei (転生)
Tenshi (天使)
Tsuki (月)
Wakusei (惑星)
Wonderful World
X-LOVER
YELLOW PIG
Yokan (予感)
Yume (夢)
☆★ Lucy ★☆
9 days Wonder
ANACONDA A GO GO
Atarashii sekai (新しい世界)
Brandnew day
BULLETS - Shooting Super Star -
DOUBLE BIG BANG
Drive the Lucy
GA GA DISCO
GIGO
GLIDER
GRUNGY HEAVEN
HALLELUJAH
Hey!
Hyena no yoru (ハイエナの夜)
J.B.Honey
Kuroi Boogie (黒いBoogie)
Lucifer A GO GO
Muse Met Morning
NIGHTRIDE
One wish
Pirania (ピラニア)
ROCKAROLLICA
ROCK'N'ROLL INTERCEPTER -Making of Lucy-
Rolling Lucy
SHOT GUN MARY
SWEET BABY SWEET
☆★ SCHAFT ★☆
Adam's rib
Anti-Hedonist
Arbor Vitae
Broken English
Cold Light
Der Zauberlehrling
drift
Fetid Air
inFORMation
Leidenschaft
Nothing
Olive
Merry Christmas оn Mars
Mi (魅)
ReVive
SAKASHIMA
SKF 10046
Slice
swan dive
The Hero InSIDE
the loud engine
Thirsty Fly
Vice
Visual Cortex
21st Cherry Boy
☆★ A ★☆
Ai no haremu (愛のハレム)
Ai no souretsu (愛の葬列)
Ai no uta (愛ノ歌)
Aikawarazu no "are" no katamari ga nosabaru hedo no soko no fukidamari (相変わらずの「アレ」のカタマリがのさばる反吐の底の吹き溜まり)
Aku no hana (悪の華)
Alice in Wonder Underground
ALIVE
Angelfish (エンジェルフィッシュ )
ANGELIC CONVERSATION
Ao no sekai (青の世界)
Ash-ra
ASYLUM GARDEN
AUTOMATIC BLUE
☆★ B ★☆
BABEL
Baby, I Want You
Barairo no hibi (薔薇色の日々)
Barairo juujidan -Rosen Kreuzer- (薔薇色十字団 -Rosen Kreuzer-)
Baudelaire de nemurenai (ボードレールで眠れない)
BEAST
Bi NEO Universe (美 NEO Universe)
Bishuu LOVE (美醜LOVE)
BLACK CHERRY
BOLERO
Boogie Woogie
Boukyaku (忘却)
BOY septem peccata mortalia
Brain, Whisper, Head, Hate is noise
BRAN-NEW LOVER
Brilliant
BUSTER
☆★ C ★☆
Cabaret
Campanella - Hanataba wo kimi ni (Campanella 花束を君に)
Candy (キャンディ)
CAPSULE TEARS- PLASTIC SYNDROME III-
CASTLE IN THE AIR
CHECK UP
Chikashitsu no merodii (地下室のメロディー )
Chocolate (チョコレート)
Chouchou (蝶蝶)
CLIMAX TOGETHER
COSMOS
Coyote
CREAM SODA
Cuba Libre
cum uh sol nu -Furasuko no besshu- (cum uh sol nu - フラスコの別種 -)
скрытый текст☆★ D ★☆
DADA DISCO -G J T H B K H T D-
Dance tengoku (ダンス天国)
darker than darkness
Datenshi (堕天使)
Death Wish
Deep Slow
DESPERATE GIRL
Detarame yarou (デタラメ野郎 )
Devil’N Angel
Devil's Wings
DIABOLO
die
DIZZY MOON
Django!!! -Genwaku no Django (Django!!! －幻惑のジャンゴ－)-
DO THE "I LOVE YOU"
Dokudanjou Beauty (独壇場 Beauty)
DOLL
Doukeshi A (道化師A)
DOWN
DREAM OR TRUTH
Dress (ドレス)
☆★ E ★☆
El Dorado
EMBRYO
EMPTY GIRL
Elise no tame ni (エリーゼのために)
Eureka (ユリイカ)
☆★ F ★☆
FEAST OF DEMORALIZATION
FLAME
FLY HIGH
Foolish
FOR DANGEROUS KIDS
FUTURE FOR FUTURE
FUTURE SONG -Mirai ga tooru- (FUTURE SONG - 未来が通る -)
☆★ G ★☆
GALAXY
Gekka reijin (月下麗人)
Gensou no hana (幻想の花)
Genzai (原罪)
Gessekai (月世界)
Gesshoku (月蝕)
GHOST
Girl
Glamorous
Goblin
Go-Go B-T TRAIN
Guernica no yoru (ゲルニカの夜)
GUSTAVE
☆★ H ★☆
Hamushi no you ni (羽虫のように)
HEARTS
HEAVEN
Henshin (REBORN) (変身 [REBORN] )
Heroine (ヒロイン)
Hikari no teikoku (光の帝国)
Hizumi (ヒズミ)
Hosoi sen (細い線)
HURRY UP MODE
HYPER LOVE
☆★ I ★☆
ICONOCLASM [eng]
idol
IGNITER
Ijin no yoru (異人の夜)
ILLUSION
IN
···IN HEAVEN···
INTER RAPTOR
Itoshi no Rock Star (愛しのロック・スター )
☆★ J ★☆
"J"
Jonathan Jet-Coaster
Jukai (樹海)
JUPITER
JUST ОNE MORE KISS
☆★ K ★☆
Kagerou (蜉蝣)
Kagirinaku nezumi (限りなく鼠)
Kain (カイン)
Kalavinka (迦陵頻伽)
Kamikaze (神風)
Katte ni shiyagare (勝手にしやがれ)
Keijijou ryuusei (形而上 流星)
Kemonotachi no yoru (獣たちの夜)
Kick -Daichi wo keru otoko- (Kick -大地を蹴る男-)
Kimi e (君へ)
Kimi ga shin... dara (キミガシン．．ダラ)
Kimi no Vanilla (君のヴァニラ)
Kinjirareta asobi -ADULT CHILDREN- (禁じられた遊び -ADULT CHILDREN-)
Kirameki no naka de (キラメキの中で．．．)
KISS ME GOOD-BYE
Kodou (鼓動)
Kogoeru (凍える)
Koi (恋)
Kourin (降臨)
Kuchizuke (くちづけ)
Kyouki no Deadheat (狂気のデッドヒート)
Kyokutou yori ai wo komete (極東より愛を込めて)
☆★ L ★☆
La vie en rose (La vie en Rose ～ラヴィアン・ローズ～)
LADY SKELETON
Les Enfants Terribles
Lily (リリィ)
LIMBO
LION
Living оn the Net
Lizard skin no shoujo (リザードスキンの少女)
Long Distance Call
Loop
Love Letter [eng]
LOVE ME
LOVE PARADE
Lullaby III
Luna Park
☆★ M ★☆
Maboroshi no miyako (幻の都)
MACHINE
MAD
Madman Blues -Minashingo no yuu'utsu- (Madman Blues －ミナシ児ノ憂鬱－)
Maimu Mime (舞夢マイム)
Makka na yoru (真っ赤な夜)
Manjushage manjushaka (曼珠沙華 manjusaka)
Maria
masQue
Megami (女神)
Melancholia (メランコリア)
memento mori
MEMORIES
Message
Mienai mono wo miyou to suru gokai subete gokai da (見えない物を見ようとする 誤解 全て誤解だ) (album version)
Mienai mono wo miyou to suru gokai subete gokai da (見えない物を見ようとする 誤解 全て誤解だ) (single version)
MIS-CAST
Misshitsu (密室)
MISS TAKE
MISTY BLUE
MISTY ZONE
Miu (ミウ)
Mona Lisa
MONSTER
Montage (モンタージュ)
MOONLIGHT
MOONLIGHT ESCAPE
Moon sayonara wo oshiete (Moon さよならを教えて)
MOTEL 13
Mr. Darkness and Mrs. Moonlight
Muchi no namida (無知の涙)
Mudai (無題)
Mugen (夢幻)
Mugen LOOP (無限 LOOP)
Muma -The Nightmare- (夢魔－The Nightmare-)
My baby Japanese
MY EYES & YOUR EYES
MY FUCKIN' VALENTINE
MY FUNNY VALENTINE
☆★ N ★☆
Nakayubi (ナカユビ)
Namonaki watashi (名も無きわたし)
Narcissus (ナルシス)
NATIONAL MEDIA BOYS
New World
Ningyo -mermaid- (人魚 -mermaid-)
NO NO BOY
Nocturne -Rain Song-
Noraneko Blue (野良猫ブルー)
Nostalgia-Wita Mechanichalis- (ノスタルジア -ヰタ メカニカリス-)
NOT FOUND
☆★ O ★☆
ONE NIGHT BALLET
ONLY YOU
ONCE UPON A TIME
Ophelia
ORIENTAL LOVE STORY
Oukoku Kingdom Come -moon rise- (王国 Kingdom Come -moon rise-)
☆★ P ★☆
Paradise (パラダイス)
Passion
PHANTOM VOLTAIRE
PHYSICAL NEUROSE
PINOA ICCHIO -Odoru atomu- (PINOA ICCHIO - 躍るアトム -)
PIXY
PLASTIC SYNDROME TYPE II
PLEASURE LAND
PROLOGUE [eng]
☆★ Q ★☆
Que Sera Sera Elegy (ケセラセラ エレジー)
☆★ R ★☆
RAIN
Rakuen (楽園)
Rasen mushi (螺旋 虫)
RAZZLE DAZZLE
Reishiki 13-gata "Ai" (零式13型「愛」)
RENDEZVOUS (～ランデヴー～)
REVOLVER
RHAPSODY
Rokugatsu no Okinawa (六月の沖縄)
ROMANCE
ROMANESQUE
RONDO
☆★ S ★☆
SABBAT
Saibougu Dolly: Soramimi: PHANTOM (細胞具ドリー：ソラミミ：PHANTOM)
Sakura (さくら)
Sakuran Baby (錯乱Baby)
Salome (サロメ)
SANE
Sapphire (サファイア)
Sasayaki (囁き)
Satan (サタン)
Sayonara Shelter (さよならシェルター)
SCARECROW
Schiz·o gensou (Schiz.o 幻想)
SECRET REACTION
Sekai wa yami de michiteiru (世界は闇で満ちている)
seraphim
Serenade -Itoshi no Umbrella- (セレナーデ －愛しのアンブレラ－)
SEVENTH HEAVEN
SEX FOR YOU
SEXUAL XXXXX!
Shanikusai -Carnival- (謝肉祭 －カーニバルー)
Shippuu no Blade Runner (疾風のブレードラナー)
Sid Vicious оn THE BEACH
SILENT NIGHT
SISSY BOY
Snow White
Solaris
Somewhere Nowhere
SOPHIA DREAM
SPEED (スピード)
Spider (スパイダー)
STAY GOLD
STEPPERS -PARADE-
SURVIVAL DANCE
Suzumebachi (スズメバチ)
☆★ T ★☆
TABOO
Tainai kaiki (胎内回帰)
Taiyou ni korosareta (太陽に殺された)
Taiyou to Icarus (太陽とイカロス)
TANGO Swanka
TELEPHONE MURDER
Tenshi wa dare da (天使は誰だ)
Thanatos (タナトス)
THE FALLING DOWN
THE SEASIDE STORY
THE WORLD IS YOURS
Tight Rope
TO SEARCH
TOKYO
TRANS
TRIGGER
Tsuki no sabaku (月の砂漠)
☆★ U ★☆
Uchuu Circus (宇宙サーカス)
Umbrella (アンブレラ)
UNDER THE MOON LIGHT
URAHARA-JUKU
Uta (唄)
Utsusemi (空蝉)
☆★ V ★☆
VACUUM DREAM
Valkyrie no kikou (ワルキューレの騎行)
VICTIMS OF LOVE
Villain
Voo Doo
☆★ W ★☆
WARP DAY
☆★ Y ★☆
Yasou (夜想)
Yougetsu (妖月)
Yumeji (夢路)
Yumemiru uchuu (夢見る宇宙)
Yuuwaku (誘惑)
☆★ Z ★☆
Zangai (残骸)
Zekkai (絶界)
ZERO
☆★ Sakurai Atsushi ★☆
Amaoto wa Chopin no shirabe -I Like Chopin- (雨音はショパンの調べ-I Like Chopin-)
Barbaric Man
Chiisa na mori no hito (小さな森の人)
EXPLOSION
DEAD CAN DANCE
Fantasy
Fantomas -tenrankai no otoko- (Fantomas -展覧会の男-)
Grotesque (グロテスク)
Guignol (ギニョル)
Halleluya! (ハラルヤ！)
I Hate You All
Koi suru Christine (恋するクリスチーネ)
LOVE –Dakishimetai– (Love -抱きしめたい-)
Manatsu no yoru no mori (真夏の夜の森)
Märchen
Mortal
MOTHER
Neko (猫)
PAIN DROP
Sacrifice
Sayonara Waltz (サヨナラワルツ)
Shingetsu (新月)
Shinkai (深海)
Smell
Subarashii ashita (素晴らしい明日)
Taiji (胎児)
Tensei (転生)
Tenshi (天使)
Tsuki (月)
Wakusei (惑星)
Wonderful World
X-LOVER
YELLOW PIG
Yokan (予感)
Yume (夢)
☆★ Lucy ★☆
9 days Wonder
ANACONDA A GO GO
Atarashii sekai (新しい世界)
Brandnew day
BULLETS - Shooting Super Star -
DOUBLE BIG BANG
Drive the Lucy
GA GA DISCO
GIGO
GLIDER
GRUNGY HEAVEN
HALLELUJAH
Hey!
Hyena no yoru (ハイエナの夜)
J.B.Honey
Kuroi Boogie (黒いBoogie)
Lucifer A GO GO
Muse Met Morning
NIGHTRIDE
One wish
Pirania (ピラニア)
ROCKAROLLICA
ROCK'N'ROLL INTERCEPTER -Making of Lucy-
Rolling Lucy
SHOT GUN MARY
SWEET BABY SWEET
☆★ SCHAFT ★☆
Adam's rib
Anti-Hedonist
Arbor Vitae
Broken English
Cold Light
Der Zauberlehrling
drift
Fetid Air
inFORMation
Leidenschaft
Nothing
Olive
Merry Christmas оn Mars
Mi (魅)
ReVive
SAKASHIMA
SKF 10046
Slice
swan dive
The Hero InSIDE
the loud engine
Thirsty Fly
Vice
Visual Cortex
Резервная копия, блог «☆★ COSMOS ★☆»
☆★ EXPLOSION ★☆
作詞：櫻井敦司
作曲：村田有希生
僕に触れるな 慈悲深い その指で
お願い
ここは深い闇 いつまでも どこまでも
死の闇
僕は眠る腐乱 眼差し 夢を見る
永久に
血が欲しい あなたの血が欲しい
凄まじい 生への 執着
お前は 生け贄
俺は舞い散る血 錯乱 咲き乱れる
俺は蘇える 罪深き 命
炎 燃えさかる 命と言う 紅蓮の炎
燃えろ 狂気 歓喜の渦 EXPLOSION！
[romaji]Boku ni fureru na jihibukai sono yubi de
Onegai
Koko wa fukai yami itsu made mo doko made mo
Shi no yami
Boku wa nemuru furan manazashi yume wo miru
Towa ni
Chi ga hoshii anata no chi ga hoshii
Susamajii nama e no shuuchaku
Omae wa ikenie
Ore wa maichiru chi sakuran sakimidareru
Ore wa yomigaeru tsumibukaki inochi
Honou moesakaru inochi to iu guren no honou
Moero kyouki kanki no uzu EXPLOSION!
EXPLOSION
Текст: Sakurai Atsushi
Музыка: Murata Yukio
Не прикасайся ко мне своими милосердными пальцами,
Умоляю.
Здесь повсюду — вековечная глубокая тьма,
Смертельная тьма.
С признаками разложения, я сплю и вижу сон,
Вечный.
Хочу крови, хочу твоей крови —
Я ужасно одержим жизнью.
Ты — моя жертва.
Моя кровь брызжет, смятение буйно цветёт,
Я воскрешу свою грешную жизнь.
Полыхающее пламя, зовущееся жизнью, алое пламя,
Гори! В безумном круговороте радости — EXPLOSION!
Перевод 🌸 Saku.Ratenshi
作曲：村田有希生
僕に触れるな 慈悲深い その指で
お願い
ここは深い闇 いつまでも どこまでも
死の闇
僕は眠る腐乱 眼差し 夢を見る
永久に
血が欲しい あなたの血が欲しい
凄まじい 生への 執着
お前は 生け贄
俺は舞い散る血 錯乱 咲き乱れる
俺は蘇える 罪深き 命
炎 燃えさかる 命と言う 紅蓮の炎
燃えろ 狂気 歓喜の渦 EXPLOSION！
[romaji]Boku ni fureru na jihibukai sono yubi de
Onegai
Koko wa fukai yami itsu made mo doko made mo
Shi no yami
Boku wa nemuru furan manazashi yume wo miru
Towa ni
Chi ga hoshii anata no chi ga hoshii
Susamajii nama e no shuuchaku
Omae wa ikenie
Ore wa maichiru chi sakuran sakimidareru
Ore wa yomigaeru tsumibukaki inochi
Honou moesakaru inochi to iu guren no honou
Moero kyouki kanki no uzu EXPLOSION!
EXPLOSION
Текст: Sakurai Atsushi
Музыка: Murata Yukio
Не прикасайся ко мне своими милосердными пальцами,
Умоляю.
Здесь повсюду — вековечная глубокая тьма,
Смертельная тьма.
С признаками разложения, я сплю и вижу сон,
Вечный.
Хочу крови, хочу твоей крови —
Я ужасно одержим жизнью.
Ты — моя жертва.
Моя кровь брызжет, смятение буйно цветёт,
Я воскрешу свою грешную жизнь.
Полыхающее пламя, зовущееся жизнью, алое пламя,
Гори! В безумном круговороте радости — EXPLOSION!
Перевод 🌸 Saku.Ratenshi
Резервная копия, блог «☆・・Yasashii uta・・☆»
☆・・Ikitoshi・・☆
いきとし
作詞：ミヤ
作曲：ミヤ
君の 細い腕 かけがえのない空を
塞いだ 銃声と ⾚い空 ⾚い空
誰かが 泣いている 泣いている 今⽇もまた
どこかで 舞い散った ⾚い⽻
さよなら 夜が 明ける
いきとし 空が 燃える
感情の中に浮かんでは消える空
笑い声も思い出も吹き⾶んだ今
何もかもかき消してしまいたいと
願いながら⾚い空に歌えば
⾬に流されてしまうだけの
それはとても⾺⿅げた物語
無⼒さに滲んだ滑稽なそれは滑稽な僕らの
さよなら 夜が 燃える
いきとし 夜が 明ける
感情の中に浮かんでは消えた花
笑い声も思い出も吹き⾶んだ空
何もかもなくなってしまったと
嘆きながら遠い空眺めるだけ
⾬に流されてしまうだけの
それはとても⾺⿅げた物語
無⼒さに滲んだ滑稽なそれは滑稽な僕らの
⽣きと死